Глава 20
Троянские кони
Хорошая встреча, – сказал я Тому, когда мы вышли из штаб-квартиры Scynexis в тускнеющем солнечном свете. – Надеюсь, не последняя поездка в Джерси-Сити.
В голове роились идеи исследований и сотрудничества, я думал о том, была ли у нас возможность получить новый противогрибковый препарат для Реми в Германии. Я все больше свыкался с мыслью о круглосуточной горячей линии.
– Прогресс. Наконец-то.
По пути в Манхэттен я узнал, что антибиотик под названием лефамулин превзошел ожидания в клиническом исследовании пневмонии, а это означало, что его использование может быть шире, чем кто-либо ожидал. Препарат поддерживался FDA с 2014-го, но я не ожидал, что его можно будет использовать для лечения легочных заболеваний (как и далба, он изначально предназначался для лечения кожных инфекций). Лефамулин не позволяет бактериям синтезировать белки, но у компаний не получалось подобрать правильный состав, чтобы лекарство хорошо работало на людях. Десятилетиями он простаивал на полках, пока Nabriva из Дублина не придумала, как задействовать его потенциал.
– Наконец-то удача на нашей стороне, – сказал я Тому, когда мы выехали из тоннеля Холланда.
Он кивнул на мертвую пробку и улыбнулся.
– Ну, почти.
Лефамулин был единственным в череде удач. FDA также одобрило новый комбинированный препарат, меропенем/ваборбактам, для лечения осложненных инфекций мочевыводящих путей, в том числе из-за супербактерий, развивших устойчивость к меропенему. Странным было то, что ваборбактам сам по себе бесполезен – все знали, что как у антибиотика у него нет будущего, – однако он усиливал действия других препаратов. Мне нравилось думать о нем как об анаболическом стероиде: он превращал меропенем в бойца из Зала славы. Утверждение комбинации меропенема/ваборбактама было самой обнадеживающей новостью в истории антибиотиков со времен обмена «миссисипской грязью» в Борнео. Потом я стал думать об исследованиях, к которым мы скоро можем приступить.
Химическая структура ваборбактама
Другой причиной для радости стала разработка антибиотика под названием цефидерокол – предполагалось, что он может убить Acenitobacter baumannii – один из супермикробов, регулярно всплывающий в списках самых опасных бактерий мира. Цефидерокол не единственный препарат, который лечит эту инфекцию, но он единственный, который делает это с помощью молекулярного обмана. Мы знаем, что бактерии любят воровать железо – у них есть специальные механизмы, чтобы собирать его, – и создатели цефидерокола задействовали это свойство. Они пришили антибиотик к молекуле, которая связывается с железом, обманом заставляя бактерии всасывать его. Мы называем это подходом троянского коня, и цефидерокол доказал, что такой подход действенен.
– Отличные новости, – спустя неделю я просмотрел данные о цефидероколе, которые мне отправил представитель фармкомпании. – Очень впечатляет.
Я вернулся в кабинет и увидел, как на ветру колышутся флаги.
– Сколько стоит цефидерокол? – спросил я. – В любом случае уменьшите цену наполовину.
Я согласился на эту встречу, так как был заинтересован в изучении препарата и, что более важно, потому что думал, что это поможет вылечить инфекцию Джексона.
– Непонятно, сколько будет стоить препарат, – сказал представитель. Препарат не был одобрен FDA, поэтому цена еще не определена. Но мы работаем над этим, – он протянул мне стопку схем. – Стандартный ответ: он будет стоить столько, сколько может выдержать рынок.
Эта заезженная фраза потеряла для меня всякий смысл. Сколько может выдержать рынок? Сколько задерем, столько и сможет. Пациенты нуждаются в этих препаратах, а рынку все равно. Кто будет платить тысячи долларов за таблетки? Джексон точно не будет, и я это знал.
Производители, как правило, получают превосходство на рынке на 12–15 лет, прежде чем дженерики смогут реально конкурировать – если только патент не перейдет к индейским племенам, – но если производители дженериков не будут мешать, то цены могут увеличиться после истечения срока действия патента. Между 2013-м и 2016-м один из десяти антибиотиков пережил девяностопроцентное подорожание ввиду отсутствия конкуренции. Если другие компании не создадут новых троянских коней, цена цефидерокола взлетит до небес.
– Мы не будем использовать его, если он окажется слишком дорогим, – сказал я.
Исследователи обычно призывают законодателей вмешаться и остановить безумие, связанное с повышением цен, но такое случается редко. Мало кто заинтересован во вмешательстве в рынок или в разрешении ввоза незапатентованных лекарств из других стран, а это означает, что даже к самым революционным открытиям нужно относиться с осторожностью. Тем не менее после встречи настроение у меня было приподнятое. Представитель фармкомпании был явно увлечен исследованиями и предложил несколько вариантов привлечения финансирования. У меня возник ворох идей, пока я изучал данные разных клинических исследований, включая собственное. Я записал последнего пациента в предпериод и был готов давать далбу своим первым пациентам.
В течение следующих нескольких дней кабинет Тома служил мини-аналитическим центром. Мы провели много часов за чертежной доской, пытаясь предсказать, как далба повлияет на пациентов. В этом было очарование работы с Томом: все казалось возможным. Он был современным Горацио Элджером, переполненным таким оптимизмом, что превращал циника вроде меня в верующего. Обнадеживающие результаты лефамулина, ваборбактама и цефидерокола были достаточным основанием для победы, но по сравнению с необыкновенным открытием, которое незаметно произошло всего в двух кварталах от нашего кабинета, на 68-й улице, в Университете Рокфеллера, они меркли. Об этом еще никто не говорил и даже не слышал, но это открытие изменило бы мой подход к борьбе против супербактерий.
