Глава 3

За кулисами

Роль Октября 1917 г. в жизни России и мира очевидна, но в рамках нашей темы этот рубеж важен еще и тем, что начиная именно с этого момента сам А. М. Щастный отсчитывал время, когда он «непрерывно и непосредственно состоял при управлении Балтийским флотом», несмотря на то что в дневнике И. И. Ренгартена – нашем главном источнике информации о закулисной деятельности в штабе флота – А. М. Щастный упоминается сравнительно редко.

После победы Октябрьской революции Совнарком оказывался, по сути, должником военных моряков, сыгравших важнейшую роль в вооруженном восстании в Петрограде и в установлении Советской власти на местах. Реальная власть в Гельсингфорсе (главной базе Балтийского флота, где зимовали его основные силы) перешла к Центробалту, а командующий флотом и его штаб постепенно оказались не у дел.

В профессиональном руководстве флота начался разброд. 19 ноября на совещании штабных офицеров было решено не признавать Совнарком, но оставаться на своих местах до открытия Учредительного собрания, которое ожидалось 28 ноября. Новое совещание 20 ноября решило все же признать назначенного Советской властью капитана 1 ранга Модеста Васильевича Иванова (1875–1942) морским министром (в действительности он был назначен лишь одним из членов Военно-морской коллегии). В тот же день на заседании Центробалта состоялось формальное и неискреннее примирение А. В. Развозова и М. В. Иванова.

В течение ноября Центробалт и Военно-морская коллегия делали упорные попытки «навести мосты» между революционным и «старым» руководством флота. Однако у нас складывается представление, что к концу ноября П. Е. Дыбенко и непосредственно поддерживавшая его группа настолько уверились в собственных силах и возможностях, что «торг» с прежними руководителями флота сочли ненужным. Они решили ограничиться «наймом» некоторого количества технических руководителей из старых специалистов, полностью взяв руководство в свои руки.

Такой поворот событий поначалу вызвал бурный протест офицеров. 4 декабря на собрании офицеров в Гельсингфорсе «голосами всех против 2-х принята резолюция, от которой товарищи (то есть большевики и сочувствующие им. – К. Н.) пришли в ужас». На другой же день начался разброд и шатание. Кают-компании (то есть офицерские коллективы) ряда кораблей заявили об отказе поддержать резолюцию протеста против коллективного руководства.

Нам кажется не случайным, что в разгар этого кризиса, 7 декабря, А. В. Развозов был снят с поста командующего флотом и уволен в отставку, а на флоте введено коллегиальное управление.

В итоге 17 декабря офицеры приняли резолюцию об отказе от единой позиции и о предоставлении каждому офицеру права самостоятельно решать вопрос об отношении к новым порядкам на флоте. Власть на флоте перешла к оперативному отделу Центробалта, при котором в качестве военного специалиста оказался капитан 1 ранга Александр Антонович Ружек (1877–1930). Штаб в прежнем составе (за исключением немногих ушедших офицеров) продолжал свою работу.

В конце декабря 1917 – начале января 1918 г. политическое влияние матросов и их лидера П. Е. Дыбенко достигло пика. По его инициативе и под его непосредственным руководством было разогнано Учредительное собрание. Матросы не стеснялись прямо нарушать или по-своему исполнять распоряжения В. И. Ленина, в то же время П. Е. Дыбенко все больше стремился к собственному единовластию в морском ведомстве и к игнорированию демократических флотских органов.

9 декабря 1917 г. А. М. Щастный был назван флаг-капитаном по оперативной части. В тот день на заседании Центробалта он оглашал «Временное положение о технической деятельности Центробалта».

В. А. Белли вспоминал: «Роль начальника штаба стал при нем (А. А. Ружеке. – К. Н.) исполнять А. М. Щастный, но я забыл, какую официальную должность он занимал, или, вернее сказать, как эта должность называлась. Оперативный отдел и главные специалисты бывшего штаба остались на своих местах и были органами управления флотом вместе с начальником военного отдела Центробалта». Тогда В. А. Белли был начальником офицерского отделения Распорядительной части штаба флота, являлся близким сотрудником А. М. Щастного и хорошо знал, о чем пишет. Таким образом, А. М. Щастный занял положение второго по статусу профессионального моряка в Балтийском флоте.

В январе 1918 г. упоминается, что А. М. Щастный занимает пост первого помощника начальника военного отдела Центробалта А. А. Ружека. 13 января 1918 г. он делал в Центробалте доклад о демобилизации запасных и объяснял новым членам Центробалта, что побудило принять решение о переходе флота на вольный найм. 17 января Щастный докладывал о событиях гражданской войны в Финляндии. 22 февраля он «объяснял ход действия германского наступления» и зачитывал радиограммы, полученные от СНК и верховного главнокомандующего, в том числе, вероятно, и декрет «Социалистическое отечество в опасности». Фактически уже в середине января А. М. Щастный, оттеснив А. А. Ружека, оказался главным военно-морским специалистом, взаимодействующим с Центробалтом. Какими мотивами руководствовался А. М. Щастный в это время? Точно мы этого никогда не узнаем, но определенные предположения высказать можно.

В мемуарах В. А. Белли мы находим такую характеристику: «Он (Щастный. – К. Н.) был никаким революционером и службу во вновь образованном Красном флоте считал, должно быть, необходимой в целях спасения от гибели, от развала или от захвата самостоятельной Финляндией наших кораблей, то есть той материальной части флота, которая могла в будущем еще понадобиться России. Я делаю такой вывод, вспоминая сказанную мне однажды Алексеем Михайловичем [Щастным] знаменательную фразу. Это было близко к весне 1918 года. Мы вместе вышли с [флагманского судна] “Кречета” в город [Гельсингфорс]. В контексте с каким-то разговором я сказал: “Положительно невозможно становится работать”, – и на это получил совершенно для меня убедительный ответ: “Наш долг – доставить корабли в Кронштадт, а дальше каждый может поступать так, как он хочет (выделено нами. – К. Н.)”.»

Заметим, что подобную установку разделяли далеко не все офицеры. Многие из «команды» А. В. Развозова остались в Гельсингфорсе – К. В. Шевелев, Л. В. Сахаров, И. И. Ренгартен, М. Б. Черкасский, Ю. К. Старк, Ф. Ф. Довконт и другие. Особенно велик был соблазн остаться у офицеров финляндского и прибалтийского происхождения. Но были и противоположные случаи. Например, капитан 2 ранга граф А. Г. Кейзерлинг, командир эсминца «Десна», прекрасно проявил себя во время Ледового перехода: «по собственной инициативе для устранения беспорядка, получившегося при первом серьезном заторе у [навигационного] знака Таммио, [А. Г. Кейзерлинг] перешел на ледорез “Черноморский” № 2, на котором начал энергично распоряжаться очередью вывода кораблей, и, когда “Черноморский” № 2 вышел временно из строя из-за неисправности машин, уже по приказанию командования флота перешел на ледокол “Ермак”, получивший назначение комендантом торосов от знака Таммио до мигалки Альватинеми, на котором продолжал свою в высшей степени полезную деятельность». И это несмотря на то, что семья А. Г. Кейзерлинга находилась на территории оккупированной немцами Прибалтики, а сам он не скрывал своих антисоветских взглядов. Тем не менее он покинул Красный флот лишь в июле 1918 г. и перебрался в Ригу. В 1919 г. граф некоторое время командовал кавалерийским эскадроном Балтийского ландвера, а затем пошел на службу независимой Латвии, став основателем ее флота, во главе которого стоял в 1924–1931 гг.

Далее В. А. Белли пишет: «Другой интересный разговор происходил в штабной столовой на “Кречете”. Мы были втроем: А. М. Щастный, я и сравнительно молодой мичман (в действительности лейтенант. – К. Н.), фамилию которого я забыл, кажется это был Щавел] Щавлович] Мудрох. Так вот, последний начал восхвалять белогвардейское движение в Финляндии. Я возразил, сказав, что для России более выгодна красная Финляндия, чем белая, ибо после совершившейся у нас революции белая Финляндия была бы нашим отчаянным врагом. А. М. Щастный посмотрел мне в упор в глаза и сказал: “Вы совершенно правы”». Этот рассказ В. А. Белли был бы простым и понятным, если бы не ремарка «посмотрел мне в упор в глаза», которая намекает на какой-то скрытый смысл фразы А. М. Щастного.

Впрочем, такое отношение к гражданской войне в Финляндии не являлось признаком революционных симпатий – оно было достаточно широко распространено и среди тех, кто стоял во главе белого движения в России. Контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин (1869–1950) записал в дневнике в январе 1919 г.: «Юденич сказал: “Когда здесь (в Финляндии. – К. Н.) дрались красные с белыми, мое сердце было на стороне красных”».

В РГА ВМФ сохранились наброски неопубликованной газетной статьи о А. М. Щастном под названием «24-й час пробил. Щастный расстрелян», подписанной «Бывший сослуживец». Возможно, автором этого текста был И. И. Ренгартен. В статье делается попытка дать характеристику политическим взглядам А. М. Щастного: «По всем органическим вопросам русской действительности А. М. [Щастный] имел определенные и твердо обоснованные взгляды. Он не был квасным патриотом (выделено нами. – К. Н.), но верил в Россию, в ее неисчерпаемые творческие силы. […] В самые безотрадные, безнадежные, казалось, дни жизни России и флота, когда мир еще не был заключен, а матросы и солдаты […] бросали фронт […], А. М. Щастный на уныние и сетования пишущего эти строки спокойно высказывал уверенность в грядущем возрождении обновленной России, не бросая камнем в рядовых (выделено нами. – К. Н.) виновников разрухи. А. М. [Щастный] находил естественным весь ход революционного движения – стремление солдат и матросов уйти в свои родные избы и поля. “Народ, – говорил А. М. [Щастный], – сначала должен устроить свои домашние дела, свою личную жизнь, пришедшую в хаотическое состояние. Поверьте, что когда это будет сделано, хотя бы вчерне, сам народ, без всякого понуждения, начнет железною рукою строить государственную жизнь (выделено нами. – К. Н.). Здоровый инстинкт народа найдет лучшие формы государственного устройства России, необходимые для охраны домашнего очага, для мощи и успешной эволюции России” […] Во всех его суждениях было много теплоты и живой веры в тот народ, который пугал русскую интеллигенцию разнузданностью своих страстей. Этот подлинный народ, за исключением, конечно, отдельных личностей (выделено нами. – К. Н.), никогда не вызывал в покойном Щастном злых чувств брезгливости или презрения. Думаем, что именно это отношение к себе, к своим винам и почувствовала матросская среда, избирая Щастного главным начальником. Только глубокая уверенность в том, что положение России еще не безнадежно, что русской народной душе еще доступно понимание необходимости возрождения России (выделено нами. – К. Н.), дали А. М. Щастному силу и возможность среди совершенно исключительных препятствий оставить после своей ужасной, поистине безвременной кончины, тот живой по себе памятник, который мы видим в лице сотен еще сохранивших боеспособность кораблей Русского Балтийского флота, стоящих в гаванях Кронштадта и заполнивших, почти до самого Шлиссельбурга, Неву».

Если учесть, что статья, очевидно, предназначалась для публикации в легальной печати в Советской России вскоре после расстрела А. М. Щастного, становится понятно, что автор должен был прибегать к эзопову языку. Фразу о том, что А. М. Щастный не был квасным патриотом, следует понимать так, что он не был черносотенцем. В то же время он готов был простить лишь «рядовых виновников разрухи», а не главных ответственных лиц. «Отдельные лица» из числа «народа» все же вызывали в нем чувство «брезгливости или презрения». В будущем А. М. Щастный считал неизбежным «железною рукою строить государственную жизнь», то есть прибегнуть к диктатуре, что позволит добиться «возрождения России». В принципе, с таким набором идей можно было бы искренне поддержать Советскую власть, которая как раз весной 1918 г. перешла к попытке «железною рукою строить государственную жизнь».

Например, капитан 1 ранга М. В. Иванов, произведенный в контр-адмиралы 1-м Всероссийским съездом военного флота и ставший членом ВМК, в декабре 1917 г. опубликовал письмо в гельсингфорсских газетах, в котором так писал о своем политическом выборе: «Получая многочисленные письма разного содержания, до приговоров к смерти включительно, и не имея времени и возможности ответить, считаю своим долгом пояснить ту цель, почему я вошел в коллегиальное морское министерство… Во время моего командования бригадой [крейсеров] не было ни одного случая оскорбления офицеров со стороны команд. Командиры были тоже выборные, и матросы с офицерами жили дружно. Но я ясно видел, что офицерство, отставая в политической жизни, все более и более обособляется и теряет связь с командою, то есть с народом. Мое мнение, что виною этому была безусловная рознь между штабом командующего флотом и высшей демократической организацией во флоте, то есть центральным комитетом Балтийского флота. Во время жгучих моментов (выступления Корнилова, отделения Финляндии и др.) голоса командующего флотом и его штаба не было слышно. Положение офицерства становилось критическим. Оно было в тупике… Вы спросите, почему я вступил в коллегию морского министерства[?].

Я отвечу вам точно: “Я надеялся и надеюсь найти общий язык между матросами и офицерами для создания будущего, может быть, национального флота”… (многоточие в оригинале. – К. Н.). Большинство из вас пишет, что мое имя будет прибито к позорному столбу истории… Я отвечаю: “Пусть будет прибито, но пусть также будет в будущем существовать национальный флот, как военный, так и коммерческий”». Таким образом, М. В. Иванов пришел к консенсусу с большевиками на почве поддержания «национального флота».

Однако А. М. Щастный твердо стоял на антисоветских позициях. Об этом можно судить по ряду фактов.

Лейтенант Д. Н. Федотов спустя много лет написал: «Автор хорошо помнит разговор со Щастным в начале 1918 года на льду гавани Гельсингфорса, когда судьба Балтийского флота висела на волоске и опасность попадания военных кораблей в немецкие руки была велика: “Большевики – немецкие агенты, они собираются попытаться передать флот противнику, чтобы он мог использовать его против союзников. Должно случиться что-то, чтобы остановить их… (многоточие Федотова. – К. Н.) Балтийский флот сделал большевистскую революцию возможной, Балтийский флот приведет большевистскую власть к ее концу”. Такова была суть его высказываний». Мы полагаем, что этот пассаж Д. Н. Федотова мог быть сочинен им – ни один другой мемуарист не передает настолько откровенные высказывания А. М. Щастного, который, по общему мнению, был скрытным и осторожным человеком. Нам не известно ничего, что свидетельствовало бы об особо доверительных отношениях Д. Н. Федотова и А. М. Щастного. Однако мемуарист, излагая позицию А. М. Щастного, мог быть прав по сути. Подчеркнем особо, что полный аналог фразы А. М. Щастного в пересказе Д. Н. Федотова об установлении и свержении Совесткой власти силами Балтфлота прозвучал из уст матроса-эсера в мае 1918 г.: «3-й съезд Балтийского] фл[ота] имеет историческое значение, Балт[ийский] фл[от] поставил Советскую власть, и он ее должен убрать, потому что настало время».

А. М. Щастный оставался своим для М. Б. Черкасского, А. В. Развозова и других сослуживцев по штабу флота, заявивших о непризнании Советской власти в декабре и марте 1918 г. Вечером 2 апреля 1918 г. в Гельсингфорсе А. М. Щастный показывал князю М. Б. Черкасскому «документы, касающиеся [Октябрьского] переворота и последующих за ним дней». Как мы увидим дальше, это были «документы Сиссона», «доказывавшие», что большевики – германские агенты. Вероятно, «бывший сослуживец» под ответственными за разруху лицами имел в виду именно большевиков, которые, получается, как раз и были теми представителями народа, которые вызывали у А. М. Щастного чувство «брезгливости или презрения».

Можно предположить, что семье А. М. Щастного были свойственны дворянские предрассудки, в частности антисемитизм, – судить об этом можно по реакции М. М. Щастного на брак его старшей дочери и по тому, что сам А. М. Щастный не включил Анну в свое последнее завещание, даже несмотря на то что она была единственной его родственницей, присутствовавшей на суде над ним. Вероятно, антисемитские чувства должны были подогревать антибольшевистский настрой А. М. Щастного. Это было особенно важно, поскольку еврей Л. Д. Троцкий сначала подписал «предательский» Брестский мир, а потом оказался руководителем флота, отдающим «предательские», по мнению части офицеров, приказы.

Несомненно, А. М. Щастный разделял антисоветские симпатии офицеров штаба, среди которых он был своим, но характерно, что он не выступал активно на их совещаниях и не попал в данном контексте на страницы дневника И. И. Ренгартена – нашего главного источника информации о положении дел в штабе Балтфлота во второй половине 1917 г.

На наш взгляд, ключевым моментом в формировании позиции А. М. Щастного было отношение к войне. Для подавляющей части офицерства (и интеллигенции, из среды которой происходило большинство офицеров) необходимость войны до победного конца рука об руку с союзниками по Антанте в 1917 г. не вызывала сомнений. Эта позиция была глубоко ошибочна, поскольку она исходила из непонимания глубины страданий народа и степени напряжения российской экономики. Она преувеличивала негативные последствия временной и частичной потери геополитических позиций в результате отказа от войны до победного конца. Постулат о необходимости продолжения войны неизбежно влек за собой требование поддержания боеспособности (а следовательно, дисциплины) вооруженных сил. Это требование логически перетекало в лозунг «восстановления порядка» в стране в целом. При этом теоретически носители такого комплекса идей могли признавать необходимость раздела земли между крестьянами, примером чему служила программа Союза воинов-республиканцев. Этот набор политических идей был характерен для широкой антисоветской коалиции, которая начала складываться еще весной 1917 г. и в полной мере выступила на политической сцене во время Гражданской войны. Главными «грехами» большевиков, с их точки зрения, были стремление к «предательскому» миру и «разрушение порядка». Разумеется, под «порядком» противники большевиков понимали не просто упорядоченность государственных институтов – ведь когда большевики начали «наводить порядок», это не оправдало их в глазах противников. Под «порядком» антисоветские силы понимали буржуазные порядки, а любые формы социализма воспринимались ими как «анархия». Ближайшей целью этих сил выступало «наведение порядка» (то есть свержение большевиков) и возобновление войны с Германией.

В январе 1918 г. в Финляндии началась гражданская война. Первые столкновения красных и белых финнов произошли 9 января в районе Гельсингфорсского вокзала. Уже 10 января подготовка белой гвардии к боевым действиям стала очевидной, из Выборга сообщали: «По всей Финляндии, в особенности, где есть русские гарнизоны, настроение тревожное. Отовсюду получаем известия о предполагаемом нападении белой гвардии. Некоторые из наших бывших офицеров принимают активное участие по организации белой гвардии, на границах Швеции снимают наши посты. По полученным только что сообщениям около Торнео сняли наш пост и контрабандой провозят оружие в Финляндию… Почти все население на стороне белой гвардии, кроме, понятно, рабочих. Некоторые из бедных крестьян из-за куска хлеба поступают в ряды белой гвардии».13 января началось белое восстание в Николайштадте (Васа) с нападения на части русской армии и флота. Заметим, что белые финны одинаково жестоко относились ко всем русским – и к солдатам с матросами, и к офицерам. Наиболее одиозным проявлением белого террора по отношению к русским стала «Выборгская резня» 29 апреля 1918 г., жертвами которой стали около 400 человек.

Среди флотских офицеров лишь единицы перешли на сторону белофиннов. Наиболее яркой фигурой из них был Ирье (Георгий) Абелевич Роос (1891–1926), окончивший МК во втором, ускоренном выпуске 1914 г. Во время Первой мировой войны он заслужил орден Св. Георгия 4-й степени, что свидетельствует о несомненной личной храбрости. Будучи финским шведом, он принял активное участие в гражданской войне в Финляндии и отличился крайней грубостью по отношению к своим бывшим сослуживцам при захвате оставшихся в Гельсингфорсе русских кораблей. По воспоминаниям лейтенанта Льва Викторовича Камчатова (1889 – после 1923), «корабли, бывшие под коммерческим флагом, стал обходить лейтенант Роос (русского флота, георгиевский кавалер), сопровождаемый сильным нарядом белой гвардии с пулеметами, который требовал оставления судов экипажами не более чем в получасовой срок, заявляя, что суда реквизируются финским правительством за долги царской казны Финляндии. В случае отказа он требовал передачи корабля в пятиминутный срок, угрожая применить оружие. Сколько нам впоследствии ни приходилось встречаться с морскими офицерами, перешедшими на службу окраинных государств, мы никогда не видели подобного возмутительного отношения к своим недавним сослуживцам и к частям того флота, на котором еще столь недавно этот офицер заслужил высшую награду – Георгиевский крест». Разумеется, среди матросов и речи не было о переходе на сторону белых финнов.

19 января (стар, ст.) пленарное заседание Центрального комитета Балтийского флота, местного флотского комитета, матросской фракции Исполнительного комитета совместно с судовыми и ротными комитетами флота рассмотрело ситуацию в Финляндии. Доклад об обстановке от имени Военного отдела Центробалта делал А. М. Щастный. В газетном отчете он назван «Счастным» – это означает, что его фамилия еще не была широко известна. То было первое его публичное выступление, отраженное в прессе.

А. М. Щастный сообщил, что в ночь на 13 января Центробалт, заслушав представителей «высшей финляндской демократии» (красных) и финского Сената (белых), принял решение не вмешиваться в назревающий гражданский конфликт. 15 января Военный отдел Центробалта констатировал, что «фактически [белое] Финляндское правительство становилось в положение войны с Россией. Действиями белой гвардии был брошен вызов [русским] войскам и флоту». Однако в русских войсках царили демобилизационные настроения: «Части, стоящие в Таммерфорсе, отказались идти в Николайстадт на поддержку окруженного и забираемого в плен гарнизона и морских частей… 17-го января… выяснилось положение наших сухопутных войск, которые не могли бы выдержать, за своей малочисленностью, натиска белой гвардии». Поэтому «Центробалт принял политику выжидательную и постановил держаться политики самообороны, о чем было разослано воззвание по всем частям. Военным Отделом Центробалта, ввиду острого момента, принят ряд экстренных мер для ограждения судов от внезапных нападений и покушений, которые будут проводиться в жизнь флота. В свою очередь, Военный Отдел Центробалта рекомендует командам бдительность, строгую выдержку, энергичное сопротивление в случае нападения».

В первые недели конфликта казалось, что красные финны имеют перевес и одержат победу, – поначалу под их контролем оказалась территория Южной Финляндии, хотя и небольшая по площади, но на которой проживало ¾ населения страны. Следует подчеркнуть, что в случае победы красных финнов в гражданской войне вопрос об эвакуации Балтийского флота из Финляндии, очевидно, не встал бы и Гельсингфорс продолжал бы оставаться его главной базой. Если бы русские войска решительно поддержали красных финнов, то, вероятно, смогли бы победить уже в феврале 1918 г. Однако большинство русских частей заняло нейтральную позицию либо расходилось, бросая оружие. К тому же среди красных финнов существовало опасение, что активное участие русских в гражданской войне в Финляндии на стороне красных даст белым пропагандистские козыри и позволит утверждать, что они борются с иноземным игом.

Как раз в январе – феврале 1918 г. развернулось серьезное противостояние между Центробалтом и центральным руководством морского ведомства, фактическим главой которого был П. Е. Дыбенко. В его адрес сыпались обвинения в недемократичности и высокомерии. 15 января Центробалт даже вынес постановление об отзыве П. Е. Дыбенко. Сам нарком был озабочен прежде всего вопросами снабжения флота и борьбой с внутренней контрреволюцией. Например, выступая 19 января (стар, ст.) на пленарном заседании Центробалта и судовых комитетов, он говорил об успешной борьбе с оренбургскими казаками Александра Ильича Дутова (1879–1921), донскими казаками Алексея Максимовича Каледина (1861–1918) и украинской Радой. Относительно немцев П. Е. Дыбенко был настроен оптимистично: «Совет Народных Комиссаров добивался немедленного освобождения оккупированных территорий войсками немцев, для свободного самоопределения народов без давления германского оружия. Если этого не будет, мы мира не заключим, но фронт распустим и заменим социалистической гвардией». П. Е. Дыбенко удалось восстановить доверие моряков к себе, решение Центробалта о лишении его полномочий от 15 января было отменено.

22 января 1918 г. в своей докладной записке в ВМК Николай Федорович Измайлов (1891–1971) и Е. С. Блохин писали о необходимости создания Совета комиссаров Балтийского флота, члены которого были бы назначены, а не избраны. В Центробалте это вызвало бурю. 30 января 1918 г. было опубликовано «Временное положение о комиссарах Морского комиссариата», которое вводило назначение комиссаров вместо выборных матросских органов. Уговорить Центробалт подчиниться этому решению было совсем непросто. Через день, 14 февраля (нов. ст.), И. И. Ренгартен записал в дневнике: «12⁰⁰. Левушка [Сахаров] сообщил, что сегодня Центробалт должен сам себя распустить – совсем, во главе флота остается Комиссар (Измайлов) с 5 помощниками. 18⁰⁰. Центробалт не захотел распускаться и арестовал Измайлова и (сторонника единовластия) Блохина». Эта информация полностью соответствует действительности. 18 и 19 февраля Центробалт вновь обсуждал вопрос о принципиальной допустимости назначения комиссаров, причем к этому моменту несколько комиссаров уже были назначены «от т. Дыбенко». Произошел раскол на практически равные группировки сторонников признания комиссаров и выступавших за сохранение выборного начала. Особенно выделялся оратор-анархист матрос Петр Маркович Скурихин (1895 – после 1936?), который говорил: «Не нужно падать духом. Нам нужно подняться, довольно нам дышать и кричать замогильным голосом, нам нужно сказать громко и звучно, чтобы [не было] никакого посягательства на избирательные права. Мы – члены [ЦКБФ], здесь сидящие, – должны громко сказать: пусть нам не назначают людей сверху. Наша идея – выдвигать управителей снизу […] Я предлагаю объявить по флоту, что нам дают кнуты; народные комиссары нам не доверяют сформирование нового флота, так пусть же они это скажут открыто». Сопротивление Центробалта распоряжениям из Петрограда вскоре привело к ликвидации этого органа.

Кризис удалось разрешить только после того, как приехавшая в Гельсингфорс Александра Михайловна Коллонтай (1872–1952) 19 февраля заявила, что комиссары назначаются лишь на переходный период от нового флота к старому, а дальше снова будут действовать выборные органы.

22 февраля появился приказ о вступлении в управление Балтийским флотом главного комиссара Н. Ф. Измайлова и начальника военно-морского отдела А. А. Ружека. 4 марта Центробалт был объявлен несуществующим, хотя еще 1 марта в своем воззвании к морякам отвергал возможность сложения полномочий. При Н. Ф. Измайлове и А. А. Ружеке был создан Совет комиссаров Балтийского флота (Совкомбалт), тем не менее он состоял из выборных комиссаров, как и Центробалт, но в отличие от последних, после выборов они утверждались СНК. Таким образом, полную отмену выборов комиссаров провести в жизнь не удалось. Забегая вперед, заметим, что окончательный роспуск Совкомбалта произошел лишь в декабре 1918 г., когда на его место пришел полностью назначаемый сверху Реввоенсовет флота.

Несомненно, А. М. Щастный, наблюдавший процесс борьбы моряков в защиту своих выборных органов, должен был сделать вывод о том, что матросы продолжают оставаться реальной политической силой.

Вопрос о войне обострился после того, как 18 февраля немцы перешли в наступление. 23 февраля состоялось заседание ЦК РСДРП(б), на котором было принято решение о заключении мира на немецких условиях. На следующий день в Гельсингфорсе состоялось пленарное заседание местного совдепа, гарнизонного солдатского комитета, местного флотского комитета и представителей судовых команд, на котором рассматривался вопрос о войне и мире. «Дыбенко в своей речи выражал протест против заключения мира, сепаратного, похабного, совершенно закабаляющего Россию на долгие годы в лапы хищнической Германии. Народ[ный] Ком[иссар] призывал всех присоединиться к протесту и напрячь все силы, создать революционные добровольческие отряды к отражению врага. “Или умрем с честью, или победим”, – сказал в конце своей речи Дыбенко». Выступавший вторым левый эсер матрос П. И. Шишко поддержал лозунг «ни мира, ни войны»: «Пусть немец идет куда хочет (то есть наступает, оккупируя территорию России. – К. Н.), революция на Западе спасет нас; но пусть наша социалистическая революция останется чистой и незапятнанной». Однако основная масса солдат и матросов выступила за немедленный мир. В резолюции, принятой 157 голосами против 18 при 30 воздержавшихся, говорилось: «Не являясь принципиальными сторонниками сепаратного мира, мы, при создавшейся обстановке политической и народно-хозяйственной жизни страны, считаем действия Совета Народных Комиссаров по направлению к заключению мира правильными».

Однако немецкое наступление продолжалось. В этих условиях П. Е. Дыбенко во главе крупного отряда моряков-добровольцев отправляется на фронт. Кроме необходимости остановить немцев, для него было важным доказать собственную состоятельность, поддержать свой авторитет. 2–5 марта 1918 г. в боях к западу от Нарвы матросский отряд П. Е. Дыбенко потерпел поражение. Это поражение было не только личным фиаско его предводителя (исключенного из партии большевиков 15 марта), но и сильнейшим ударом по идее революционной армии, построенной на началах добровольности и выборности командного состава. Руководство Советской России, прежде всего В. И. Ленин, повернуло на путь строительства более-менее традиционной регулярной армии, с назначаемым командным составом и с широким использованием военных специалистов. Л. Д. Троцкий стал наркомом по военным делам (с 14 марта) и по морским делам (с 6 апреля), а в роли главного флотского военспеца при нем оказался контр-адмирал В. М. Альтфатер.

3 марта 1918 г. был подписан Брестский мир. IV Чрезвычайный съезд Советов ратифицировал договор 16 марта, германский император Вильгельм II сделал это 26 марта, после чего он окончательно вступил в силу. Этот «похабный» мир содержал 5-ю статью, в которой о флоте говорилось: «Свои военные суда Россия либо переведет в русские порты и оставит там до заключения всеобщего мира, либо немедленно разоружит… В Балтийском море и в подвластных России частях Черного моря немедленно должно начаться удаление минных заграждений… Для выработки более точных постановлений… будут созданы смешанные комиссии».

Еще накануне подписания Брестского договора, 2 марта, Морской генеральный штаб дал военному отделу Центробалта директиву, которая предписывала перевести в Кронштадт по крайней мере линейные корабли и крейсера, подготовить к уничтожению все без исключения корабли, создать «надежную секретную организацию», которая могла бы уничтожить корабли в случае необходимости. Через несколько дней Совкомбалт дал распоряжение о подготовке судов к уничтожению, а 1-й бригаде линкоров, включавшей новейшие корабли, – о выходе в Кронштадт утром 7 марта.

Заключение мира дало надежду на то, что российский флот останется в Финляндии (по меньшей мере, до весны). Тем не менее директиву МГШ от 2 марта никто не отменял. 6 марта на пленарном собрании судовых и ротных комитетов была принята резолюция поручить организацию эвакуации Совету комиссаров флота. Однако, видимо, коллективное руководство не смогло решить стоящих перед флотом сложнейших задач. Первый эшелон кораблей (новейшие линкоры и три крейсера) вышли в Кронштадт 12 марта по распоряжению члена ВМК прапорщика по морской части Сергея Евгеньевича Сакса (1889 – после 1954). Переход был успешно завершен через 5 дней. Заметим, что уход новейших кораблей рассматривался частью моряков как не слишком достойный поступок, обрекавший почти на верную гибель всех оставшихся. Распространилось неверие в возможность вывести малые корабли и подводные лодки. Об этом говорили 6 марта на пленарном собрании судовых и ротных комитетов.

У нас нет сведений о том, что конкретно делал А. М. Щастный в конце января – начале марта 1918 г. Большинство офицеров «плыло по течению». Нам трудно поверить, что А. М. Щастный оставался пассивным наблюдателем происходящего. В эти дни он подписывался флаг-капитаном по распорядительной части Штаба морских сил Балтийского моря.

В день ухода линкоров из Гельсингфорса, 12 марта 1918 г., к командованию флотом вернулся контр-адмирал А. В. Развозов. Воспоминания В. А. Белли позволяют установить, как происходила смена власти на Балтийском флоте. «Как-то ближе к весне на “Кречете” собрались представители судовых комитетов, в речах которых звучали такие фразы: “Довольно нам товарища Ружека, давайте нам адмирала Развозова”. Фразу подлинно такую произнес старшина-электрик Е. [Л.] Дужек, входивший вместе с Е. С. Блохиным в управление флотом от Центробалта, эсер по партийной принадлежности. Собрание действительно постановило пригласить А. В. Развозова командовать флотом, с отменой должности начальника военного отдела Центробалта и с освобождением А. А. Ружека от его обязанностей». Отметим, что Ефим Леонтьевич Дужек был комиссаром Минной дивизии, которая, как мы увидим позднее, играла существенную политическую роль в антибольшевистской деятельности. Г. К. Граф утверждает, что именно благодаря матросам Минной дивизии «было собрано общее собрание представителей всех судовых команд и членов Центробалта, которое постановило просить адмирала Развозова вернуться».

А. В. Развозов вступил в исполнение обязанностей командующего флотом, приведя с собой свою команду офицеров штаба, которые работали с ним в июле – декабре 1917 г. Очевидно, что описанное В. А. Белли собрание происходило 10–11 марта 1918 г., когда моряки осознали серьезную опасность немецкого наступления, неустойчивое положение русского флота в Финляндии и перспективу вступления в переговоры с немцами ради спасения флота. Было очевидно, что с «комитетами» немцы переговоры вести не будут. В начале апреля М. Б. Черкасский в письме к А. В. Развозову отмечал: «Команда вообще глухо волнуется неизвестностью, кого будут вешать [немцы] за все прежнее», – опасения матросов перед немцами, в глубокой контрреволюционности которых не было сомнений, способствовали сплочению личного состава флота.

Аналогично обстояли дела на Черноморском флоте. Когда он оказался «приперт к стенке» в Новороссийске в мае 1918 г., «общее настроение широких масс в начале не было подавленным или инертным – наоборот, замечалось охлаждение к пресловутым “комитетчикам” и “выборному началу”, перед лицом неизбежной гибели, массы, наученные горьким опытом предыдущего периода, жаждали твердой власти и порядка».

Вообще матросы уже в феврале 1918 г. почувствовали, что к ним относятся как к одному из главных символов революции. Команда миноносца «Счастливый» заявила: «Генералом Щербачевым и его сподвижниками, дезертирующими русскими офицерами и [лицами], руководящими контрреволюционным движением буржуазии, постановлено платить 1000 р[уб.] тому лицу, которое выдаст матроса, или тому, которое доставит сведения, что им убит матрос. Итак, товарищи, голова матроса оценена слишком дешево. Мы, команда миноносца “Счастливого”… в свою очередь, заявляем, что за одного расстрелянного матроса будем брать и расстреливать по 50 чел. указанных офицеров или просто их хозяев-буржуев». Имелся в виду начальник штаба (фактический командующий) Румынского фронта генерал от инфантерии Дмитрий Григорьевич Щербачев (1857–1932), который сразу же после Октябрьской революции отказался признавать Советскую власть и, опираясь на румынские войска и украинских националистов, подавлял большевистское движение на фронте. 13 января 1918 г. он был объявлен СНК вне закона.

Сохранился черновик заявления А. В. Развозова с формулировкой условий, на которых он готов принять командование: «… я принимаю на себя всю ответственность, но для этого все должны мне верить и на меня [должна быть] возложена вся полнота власти, без этих двух условий работа невозможна. Должность моя должна быть утверждена правительством, потому что разговаривать с немцами может только законное правомочное лицо, кроме того, Совет [Народных] Комиссаров должен дать гарантии, что он обеспечит Б[алтийский] фл[от] продовольствием, материалами и деньгами. Без этого я тоже не могу принять должность. Я написал здесь копию документа об этом и прошу, чтобы этот документ был принят и утвержден Сов[етом] Нар[одных] Комиссаров] в самом непродолжительном времени. При теперешнем тяжелом времени, когда, с одной стороны, у Або предполагается высадка немцев, с другой стороны, в Финляндии идет гражданская война, то я не знаю, с кем мне придется разговаривать, моей единственной задачей будет спасти флот, может быть мне придется переговаривать с немцами, может быть с [финской] белой гвардией, может быть с [финской] красной [гвардией], но разговаривать придется потому, что реальной силы мы больше не представляем. В серьезные минуты нет времени собирать митинги и опрашивать всех мнений о правильности всех мер, в такие минуты я буду решать все сам и при помощи комиссаров осведомлять команды. Я уверен, что некоторые меры, которые я вынужден буду предпринять, будут неприятны командам…». К сожалению, один листок из трех (исписанный с двух сторон) этого письма не сохранился, поэтому невозможно судить о том, что еще написал А. В. Развозов. Однако сохранилась последняя строчка этого текста: «Советской власти я всегда не признавал и даже в свое время (7 декабря 1917 г. – К Я.) из-за этого ушел с поста команд [ующего] флотом».

В краткий период командования А. В. Развозова флотом была издана «Инструкция комиссару при старшем начальнике флота в Кронштадте», подписанная командующим и новым главным комиссаром Е. С. Блохиным. Согласно инструкции, комиссар при старшем начальнике в Кронштадте не избирался, а назначался «главным командованием Балтийского флота» (то есть командующим и главным комиссаром) и нес перед ним ответственность. Ключевым пунктом инструкции был пятый: «Комиссар следит, чтобы распоряжения Главного Командования беспрекословно на местах исполнялись. Комиссар оказывает всеми мерами, вплоть до чрезвычайных, указанных в декрете СНК, полное содействие Начальнику в поддержании порядка в командах флота и боевой готовности судов флота и не допускает никаких дезорганизованных выступлений (выделенное вписано от руки. – К. Н.)». Очевидно, что издание этой инструкции было связано с началом перебазирования флота в Кронштадт. Она была призвана вывести старшего морского начальника в Кронштадте из-под влияния местных комитетов. Несомненно, что вся инструкция была пронизана духом восстановления единоначалия. В ней, правда, был четвертый пункт: «Комиссар наблюдает, чтобы управление флотом протекало в полном согласии с идеей народовластия, которое без особо уважительных причин, непосредственно вредящих боевой мощи и целости флота, не должно нарушаться», но мы полагаем, что этот пункт носил формальный характер, тем более что он все же допускал нарушение «идеи народовластия».

Практически сразу же после возвращения к командованию флотом А. В. Развозов был обвинен в том, что пытался вступить в переговоры с белофиннами. Как писал М. Б. Черкасский, «небезызвестный Измайлов сагитировал против Вас (письмо адресовано А. В. Развозову. – К. Н.) и у красногвардейцев, провоцируя [и обвиняя Вас в том, что Вы имели] намерения о переговорах с Маннергеймом относительно пребывания судов [русского] в[оенного] флота в Финляндии». Надо отметить, что Н. Ф. Измайлов для офицеров штаба флота был одним из самых ненавистных комиссаров. И. И. Ренгартен назвал его «это злое животное», Г. К. Граф – «наглый и глупый комиссар». На наш взгляд, такие характеристики свидетельствуют о самостоятельности И. Ф. Измайлова и его способности проводить в жизнь свое мнение.

По воспоминаниям старшего лейтенанта Г. И. Четверухина (со слов контр-адмирала Сергея Валерьяновича Зарубаева (1877–1921)): «По заявлению Раскольникова, на его вопрос, считает ли Развозов для себя обязательными директивы Совнаркома, тот якобы ответил, что не считает до тех пор, пока правительство не будет избрано Учредительным собранием. Это и послужило причиной немедленного увольнения комфлота со службы». На наш взгляд, подобный диалог был вполне возможен, поскольку после Октябрьской революции штаб Балтийского флота во главе с А. В. Развозовым выработал политическую платформу – выжидать Учредительного собрания, которому и подчиниться, а до тех пор терпеть правительство большевиков и сохранять флот. Факт такого разговора подтверждает Г. К. Граф.

Ю. К. Старк свидетельствовал, что к обвинениям А. В. Развозова причастен Федор Федорович Раскольников (1892–1939). Вероятно, А. В. Развозова подозревали в том, что он пытался зондировать почву в руководстве финских белых сил о возможности русскому флоту остаться в Гельсингфорсе в случае его взятия белыми. Очевидно, что для сторонников Советской власти подобная перспектива была абсолютно неприемлема – было ясно, что флот (даже если финны будут соблюдать договоренности и в будущем вернут его России) будет возвращен отнюдь не сторонникам большевиков, а какому-нибудь «национальному», то есть белому, правительству. Судьба революционных матросов, попавших в руки белых финнов, была бы самой печальной. Вероятно, А. В. Развозов не верил в возможность перехода в Кронштадт во льдах, поэтому видел перед собой лишь две возможности – уничтожить флот или договориться с белыми финнами о его сохранении. Британский военно-морской агент (атташе) капитан 1 ранга Ф. Н. А. Кроми, который работал в тесном контакте с русским морским командованием, считал, что только А. В. Развозов способен уничтожить флот в случае необходимости. Подробнее об этом мы расскажем далее.

Вечером 19 марта или в ночь на 20 марта А. В. Развозов был снят с поста командующего флотом и арестован приехавшим в Гельсингфорс Ф. Ф. Раскольниковым. В тот же день был издан приказ ВМК о его отстранении от должности и увольнении со службы «за нежелание считать для себя обязательными декреты Совета Народных Комиссаров и за отказ подчиняться Коллегии Морского комиссариата».

По словам Г. К. Графа, «Раскольников сейчас же заставил Центробалт собрать новое общее собрание, в котором приняли участие только команды, настроенные против адмирала [Развозова], и вооруженная охрана Центробалта. Уже при одном ее давлении могло быть вынесено какое угодно постановление. Новая резолюция гласила о смещении адмирала Развозова и о передаче всей власти Центробалту». Мы считаем недостоверным утверждение о наличии какой-то «гвардии» Центробалта, которая могла заставить матросов делать что угодно. Лучше сказать, что далеко не все команды флота поддерживали возвращение А. В. Развозова в качестве полновластного командующего, памятуя о его четкой позиции по отношению к Октябрьской революции. К тому же другие источники не подтверждают возрождение Центробалта 20 марта 1918 г.

В тот момент предполагалось, что арест А. В. Развозова будет иметь для него самые неприятные последствия. По некоторым сведениям, 27 марта СНК сформировал специальную следственную комиссию по обвинению адмирала в государственной измене. 29 марта 1918 г. М. Б. Черкасский писал А. В. Развозову: «Вы пишете, что г[осподи]н [В. М.] Альтфатер будет чинить следствие. Тоже следователь! Но, во всяком случае, мы с [К. В.] Шевелевым набросали для Вас и для каждого из нас маленький списочек главнейших поступков и идей, Вами совершенных или высказанных. Это поможет нам всем на следствии показывать совершенно тождественно. Кроме того, я приложу к этому списку еще сводки Сл[ужбы] Связи за эти дни и копии кое-каких бумаг. Все это пришлю Вам в ближайшие дни». 3 апреля М. Б. Черкасский переслал А. В. Развозову составленные им и К. В. Шевелевым «заметки о поступках и мыслях за 8 дней Вашего вторичного командования. Сбоку этих заметок мы по памяти восстановили перечни всех мер, проводившихся в жизнь или только намеченных, который, вероятно, будет Вами еще дополнен. Цель этих заметок – основа показаний для нас всех троих, на случай следствия, причем [К. В.] Шевелев и я ни в какие подробности вдаваться не будем, придерживаясь исключительно заметок. Тогда весь следственный материал получит, во-первых, единообразие, а во-вторых, освещение фактов, данное только Вами». Считается, что К. В. Шевелев подал в отставку 12 января 1918 г., но данное письмо свидетельствует, что А. В. Развозов привлекал его к работе в штабе флота во время своего восьмидневного командования. Вероятно, князь М. Б. Черкасский занимал при А. В. Развозове должность начальника штаба (как это и было в июле – ноябре 1917 г.), а К. В. Шевелев стал флаг-капитаном по оперативной части – вторым лицом в штабе.

Беспокойство за судьбу А. В. Развозова испытывали и представители матросов. Ю. К. Старк писал А. В. Развозову 29 марта 1918 г.: «Комиссары Балтийского] фл[ота] послали [В. И.] Ленину бумагу, полностью оправдывающую тебя, в ней говорится, что они все время работали в контакте с тобой, все твои распоряжения были с их ведома, никаких контрреволюционных действий с твоей стороны не было. Во всем виновато вмешательство центральной власти в дела Б [алтайского] фл[ота]. Верховная Морская Коллегия не отвечает своему назначению, а в частности просят убрать [Ф. Ф.] Раскольникова».

Сам А. М. Щастный о своем приходе к власти во флоте вспоминал: «Явочным порядком, после ухода Развозова и Черкасского, я как старший из строевых чинов штаба вступил в исполнение должности наморси по указанию члена Коллегии Раскольникова впредь до окончательного решения вопроса о наморен Совнаркомом».

В прекращении преследования А. В. Развозова ключевую роль сыграл его преемник А. М. Щастный. В. А. Белли вспоминал: «Благодаря талантам и связям А. М. Щастного он (Развозов. – К. Н.) очень скоро (23 марта. – К. Н.) был освобожден, но больше к командованию флотом отношения не имел. Была образована должность начальника Морских сил Балтийского моря, как это было раньше до войны, и на нее был назначен А. М. Щастный. Одновременно были сформированы Совет флагманов и Совет комиссаров, как тогда шутили – верхняя и нижняя палаты командования флотом». Последняя фраза исключительно точна – те же слова написал князь М. Б. Черкасский в своем письме А. В. Развозову от 3 апреля 1918 г.: «Получается двухпалатная система, Нижнаяя Пал[ата] – Сов[ет] Флагм[анов] и Верхняя – Сов[ет] Комис[аров], А. М. [Щастный] – конституционный монарх».

Уточним, что Совет флагманов впервые упоминается в докладе А. М. Щастного на пленарном заседание Центробалта и других флотских комитетов 19 января 1918 г. Тогда А. М. Щастный сказал, что 15 января 1918 г. Военный отдел Центробалта и «собрание флагманов» решили держаться выжидательной политики в финляндской гражданской войне. Тем не менее В. А. Белли может быть прав в том смысле, что во второй половине марта Совет флагманов стал постоянно действующим учреждением.

На допросе 8 июня 1918 г. А. М. Щастный заявил, что после того как он вступил в исполнение обязанностей командующего флотом, он, «с согласия главного комиссара и Совета комиссаров, установил в качестве постоянного учреждения Совет флагманов». Таким образом, речь идет отнюдь не об избрании А. М. Щастного Советом флагманов, но напротив, об учреждении им этого органа. Мы полагаем, что версия о выборах командующего флотом на Совете флагманов закрепилась после издания первого систематического исследования истории Гражданской войны на море. В нем бросается в глаза ряд несостыковок – вовсе не упоминается о кратком командовании флотом А. В. Развозова, а выборы А. М. Щастного датированы временем после 24 марта (даты утверждения положения о Совете флагманов). Поэтому следует признать крайне сомнительным приводимый здесь же рассказ о том, что в Совете флагманов «при тайной баллотировке голоса разделились поровну между двумя выставленными кандидатами и, после категорического отказа одного из кандидатов (не названного по имени. – К. Н.), другой кандидат – бывший Начальник штаба Щастный – согласился принять должность и в таковую вступил». Видимо, в данном случае мы имеем дело со слухами, ходившими в офицерской среде. Кроме того, версия избрания А. М. Щастного удачно снимала вопрос о том, кто его назначил и кто, в свете позднейшего осуждения А. М. Щастного, должен за это назначение отвечать.

В том же исследовании приводится факт «попытки представителей консорциума финских банков… предложивших купить часть русских судов для Финляндии». В принципе, это было возможно, но поскольку такое предложение не упоминается в источниках, его надо также признать сомнительным. Однако важно, что преувеличенное внимание к теме «продажи» флота вообще было характерно для общественных настроений того времени. Обвинения в «продаже» или «полупродаже» – было и такое словечко – политические противники бросали друг другу на каждом шагу.

28 марта гельсингфорсская газета «Русский голос» писала: «В настоящее время во главе флота стоит флаг-капитан по распорядительной части Щастный, назначенный временно исполняющим должность начальника морских сил Балтийского флота. Как мы слышали, при начальнике морских сил ныне функционируют два учреждения: “Совет флагманов” и “Совет комиссаров”, которые сливаются в пленарное собрание для разрешения наиболее важных вопросов. Слухи о назначении Вердеревского [командующим флотом], по-видимому, отпадают ввиду его отказа принять предложенный пост». Спустя три дня та же газета сообщала: «Приказом по флоту Совет комиссаров Балтийского флота объявил, что командование флотом вверяется Начальнику Морских Сил при участии Главного комиссара и Совета комиссаров флота. Временно исполняет обязанности Начальника Морских Сил капитан 1 ранга Щастный. Измайлов, бывший главным комиссаром флота, по постановлению совета комиссаров флота отстранен от должности и в данное время уже уехал из Гельсингфорса. На его место главным комиссаром Балтийского флота избран матрос Блохин. Блохин в настоящее время уехал в Москву, чтобы провести в Совете Народных Комиссаров необходимые для воссоздания боеспособности флота реформы. Совет комиссаров флота пополнен новыми комиссарами, делегированными судами, базирующимися на Гельсингфорс».

Рассматривая ситуацию с управлением флотом в целом, А. М. Щастный пришел к выводу, что «за время существования Центробалта параллельно ему был исполнительным органом на флоте командующий флотом и его штаб, что вызывало на практике одни сплошные трения. С переходом от Центробалта к Совету комиссаров в конце января – начале февраля эти трения сильно сократились, потому что комиссары непосредственно стали у деловой работы в штабе и видели всегда перед глазами основания для тех или иных принимаемых решений. К этому времени… комиссары поселились окончательно на “Кречете” в своем главном составе, и постепенно наладилась совместная работа. К моменту назначения Развозова наморси уже выкристаллизовались служебные отношения между командным составом флота на “Кречете” с комиссарами. Развозов работал вместе с ними, и я продолжал». Комиссары Совкомбалта во многом утратили связь с кораблями и перестали «держать руку на пульсе» флота. Это не было следствием каких-либо действий А. М. Щастного, но создавало условия для того, чтобы он «подмял» под себя Совкомбалт.

Вероятно, сразу после освобождения из-под ареста А. В. Развозов уехал из Гельсингфорса в Петроград, а его жена Мария Александровна (урожденная баронесса фон дер Остен-Дризен (1887–1963)) осталась в Гельсингфорсе. Во всяком случае, он оказался в Петрограде не позднее 29 марта 1918 г.

Обратим внимание на то, что Советская власть отказалась от преследования А. В. Развозова, и могло сложиться представление, что большую роль в этом сыграло заявление Совета комиссаров. Мы полагаем, что в действительности «дело Развозова» не получило хода из-за неразберихи, связанной с «междуцарствием» в морском ведомстве между П. Е. Дыбенко и Л. Д. Троцким, с переездом правительства в Москву, с необходимостью увода кораблей из Гельсингфорса и с тем, что все внимание СНК было обращено на урегулирование отношений с немцами. Однако для А. М. Щастного безнаказанность А. В. Развозова могла стать еще одним политическим уроком, который показывал, что Советская власть не осмелится тронуть человека, поддержанного личным составом флота.

20 марта МГШ переслал в Гельсингфорс директиву, в которой прямо заявлялось, что флоту не ставятся оперативные задачи ввиду его «полного боевого бессилия». От командования требовалось сохранение материальной части, для чего было необходимо немедленно перевести в Кронштадт корабли, способные двигаться во льду, а остальные перевести после начала навигации. Третий пункт директивы предписывал «подготовиться к тому, чтобы в случае захвата баз флота неприятелем в руки последнего не попали бы корабли, ценные предметы материальной части и припасы в целом виде. Организация, которая должна получить задание уничтожения, должна быть, однако, создана так, чтобы не могло произойти преждевременного уничтожения флота под влиянием панического настроения каких-нибудь отдельных групп или лиц». Так впервые была поставлена задача подготовить флот к уничтожению. В 1918 г. такая задача будет ставиться еще несколько раз, и это станет источником тяжелых переживаний для моряков. Понятно, что часть директивы об уничтожении кораблей врезалась в память современников. Г. Н. Четверухин позднее вспоминал, что 20 марта С. В. Зарубаев «огласил директиву Морского генерального штаба о мероприятиях по сохранению флота… оговаривалась и возможность уничтожения флота в случае попытки неприятеля нарушить мирный договор, но так, чтобы это не могло произойти преждевременно».

Подготовка к взрыву кораблей была проведена, о чем вспоминал в мае 1918 г. главный комиссар флота Е. С. Блохин. Важными событиями марта 1918 г. на Балтийском флоте стали уход с поста главного комиссара флота Н. Ф. Измайлова (в мае 1918 г. он будет назначен комиссаром Главного морского хозяйственного управления) и избрание на эту должность Е. С. Блохина.

Замена Н. Ф. Измайлова на Е. С. Блохина была отражением политических процессов на флоте. После Октября наиболее активные сторонники Советов, прежде всего большевики, быстро оказались на различных руководящих постах, на фронте, разъехались по стране в роли агитаторов. Кроме того, дискуссия о Брестском мире в определенной степени подняла престиж противников мира – левых эсеров и анархистов. Н. Ф. Измайлов был большевиком, тогда как о политической принадлежности Е. С. Блохина сведения разнятся. В историографии утвердилось мнение, что он был анархистом, однако во время допроса по делу А. М. Щастного Е. С. Блохин заявил, что «принадлежал к партии с[оциалистов]-р[еволюционеров]».

Н. Ф. Измайлов, несомненно, был значительно более жестким и решительным человеком, способным пойти на конфликт с наморен и установить над ним реальный контроль. Позднее Н. Ф. Измайлов вступит в конфликт с Ф. Ф. Раскольниковым в пору его командования Волжской военной флотилией (весной 1919 г.), считая неприемлемым большое влияние на дела со стороны Ларисы Михайловны Рейснер (1895–1926), занимавшей пост секретаря командующего флотилией, но одновременно являвшейся его женой.

Е. С. Блохин, как мы увидим, подпал под обаяние А. М. Щастного и фактически не выполнял комиссарских обязанностей по контролю над командным составом. Уход И. Ф. Измайлова, вероятно, был предопределен его конфликтом с Центробалтом и закреплением за ним в глазах матросов репутации сторонника более жесткой вертикали власти, борьбы с «комитетами».

11 апреля в интервью Бюро печати Л. Д. Троцкий сказал: «В качестве начальника Балтийского флота на правах командующего флотом назначен моряк Щастный, снабженный самыми широкими полномочиями. Главным комиссаром назначен тов. Блохин. Оба они уравнены в правах, но с тем естественным разграничением функций, что в области оперативной, боевой, чисто командной, Щастный пользуется тою же самостоятельностью, какою старший комиссар пользуется в области политического руководства флотом. Сами матросы экипажа [кораблей] настаивали на необходимости приглашения специалиста и вручения ему самых широких полномочий. Это отнюдь не следует понимать в том смысле, что матросы Балтийского флота “разочаровываются” в режиме Советской демократии. Нисколько. Мне приходилось за последнее время принимать несколько делегаций из Балтийского флота, и из бесед с ними я убедился, что наши моряки по-прежнему занимают непримиримую революционную позицию, и все они, при малейшей попытке контрреволюционного переворота, подымутся как один человек. Но в то же самое время опыт демократического самоуправления показал нам необходимость на исполнительные функции ставить людей со специальными знаниями, со специальным опытом, предоставляя этим лицам известные полномочия… Полномочия означают, разумеется, и прямую ответственность. Самым опасным во всяком деле, а особенно в военном, является раздробление ответственности – оно подрывает дисциплину как наверху, так и внизу».

В таких условиях А. М. Щастный возглавил флот.