Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Герцог Пармский и король Обеих Сицилий Карл Бурбон – сын Филиппа V, короля Испании, и герцогини Елизаветы Фарнезе. Его мать принадлежала к знаменитому римскому роду, который известен с XIII века. Но истинную славу фамилии принесет папа Павел III – последний папа Возрождения. Его официально признанному сыну (да-да!) отходят некоторые папские земли, среди которых и Парма. С этого момента судьбы рода будут неразрывно связаны с северной провинцией, неподалеку от Милана. Ее и получает во владение юный Карл. Про Фарнезе пишут, что они своими пороками отталкивают историка-наблюдателя. И вместе с тем каждый из авторов не может не отметить, что история этого рода и просветительская деятельность этой семьи окажут сильное влияние на художественную жизнь Италии. Герцогский дворец в Парме и вилла Капрарола, неподалеку от Витербо, – архитектора да Виньолы; театр в Парме от ученика Палладио; грандиозное паллаццо Фарнезе в Риме, который строит Антонио да Сангалло младший и Микеланджело; роскошный парк на Палатине (все скульптурное убранство теперь в неаполитанском археологическом музее), вилла Мадама, которую придумывает Рафаэль, и вилла Фарнезина (кстати, так названа, потому что после смерти владельца будет куплена и сохранена Фарнезе)… Так, сейчас я должна взять себя в руки, – ни слова обо всем этом! Я только про уникальную фамильную коллекцию, которую привезет весьма добродетельный отпрыск – Карл Бурбон в свой Неаполь и для которой он построит Каподимонте.
Коллекция собиралась на протяжении нескольких столетий. Ее составляли не только живописные полотна. Более тысячи единиц: рисунки, скульптура, мелкая пластика, предметы роскоши, произведения искусства античности. Сегодня это собрание разбито. Часть предметов хранится в Национальном археологическом музее Неаполя, часть вернулась в Парму, часть украдена, часть вывезена во Францию, часть теперь в Казерте… Но! Та часть, которая располагается теперь на первом этаже музея «на вершине холма», а именно так переводится на русский название этого дворца, представляет собой одну из уникальнейших художественных реальностей. Надо сказать, что одно дело просто рассматривать картины по стенам и совершенно другое – рассматривать личную коллекцию. Ведь это возможность увидеть прошлое, непосредственно познакомиться с ним – узнать вкусы и предпочтения вполне конкретных людей с вполне конкретной биографией. Здесь же представлены и их портреты. Не имея ограничений в средствах, хозяева таких собраний руководствовались исключительно внутренними побуждениями при покупке или заказе того или иного произведения. Потому рассматривать предметы, которые были кропотливо отобраны для собственного дома, сродни утолению того любопытства, которое охватывает, когда читаешь корешки книг на полках чужой библиотеки, углубляешься в кляссер для марок или монет, держишь лупу над гербарием или знакомишься с содержимым женской косметички. Сознательный выбор – вот в чем ярче всего проявляет себя и, быть может, сам того не желая, раскрывается человек…
Микеланджело, Рафаэль, Тициан, Боттичелли, Филиппо Липпи, Мазаччо, Мазолино – это лишь несколько из самых громких имен, точнее, я упоминаю лишь тех, кто уже повстречался в нашем рассказе. Но прежде чем углубиться в залы Каподимонте, невозможно не вспомнить о его владельцах – об этой на редкость трогательной семейке. Как можно так о великой династии?! Как можно так о могущественном короле?! Сама того не желая, я проникаюсь теми характеристиками, которые дают тому или иному историческому лицу его современники. И при всей любви и уважении подданных, при всем трепете померкших теперь, в сравнении с Неаполем, столиц, ни один из очевидцев не может не упомянуть, рассуждая о Карле Бурбоне и его маленькой Марии Амалии Саксонской, что это была удивительная пара. Настолько некрасивая – насколько бесконечно влюбленная друг в друга…
Дочь польского короля Августа III как нельзя более подходила испанской династии для решения политических вопросов, и двенадцатилетнюю девочку «назначают» невестой. И стоило только увидеть ее портрет нашему герою, как этот верующий, а быть может, и просто глубоко религиозный человек мгновенно проникнется симпатией к Марии Амалии. Суженая… Получение разрешения на этот брак, подготовка к пышным торжествам по такому случаю займут почти два года. Бедный Карл все это время находится в страшном беспокойстве. Ему присланы ее портреты, и он в восторге описывает родителям свои первые впечатления о будущей королеве. Он находит ее восхитительной, он обнаруживает на портретах блеск ее ума… он только и живет, что предстоящим событием! Худой от природы, он исхудает от нетерпения так, что его мать обеспокоится и, не понимая причин, предложит перенести свадьбу… Измученный Карл шлет отчаянные письма: он просит ускорить брак! Нестерпимое желание поскорее стать женатым выгонит этого двадцатидвухлетнего юношу, привыкшего к церемониальности двора и строгому исполнению регламента, навстречу его четырнадцатилетней и давно возлюбленной невесте. Он прибудет раньше назначенного срока и 19 июня 1738 года истомится на границе своего государства…
Длинный… Неуклюжий… Носатый… Эти слова чаще всего упоминаются современниками в описании короля. И как бы ни были нежны со столь сложной фактурой придворные художники, как ни старались подчеркнуть достоинство человека, который превратит Неаполь в крупнейший центр культурной жизни Европы, – тщетно. Ни живость и выразительность взгляда, ни осанка, исполненная достоинства, не в силах были искупить впечатление от его беззащитной улыбки человека некрасивого и осознающего это с печалью. И можно только попробовать представить себе его волнение накануне встречи с нареченной: как мерил длинными шагами этот нескладный и трогательный юноша край своего королевства, как щурился вдаль, как подбирал слова, как повторял их про себя он снова и снова… Из скупых заметок придворного журнала нам известно, что при встрече будущая королева преклонила колени, он помог ей подняться и затем пригласил в свою карету. О чем беседовали по дороге до столицы эти дети, нам неизвестно, но после их встречи словно счастливая звезда взошла над Неаполем.
Оба они были воспитаны в придворной культуре, оттого хорошо понимали друг друга. И в прямом смысле – невеста владела латынью, итальянским, французским, помимо родного немецкого. Неизвестно, как расцвела бы эта бойкая девочка – всякий автор отмечает ее темперамент, но через год она перенесет оспу. Болезнь обезобразит ее лицо, сделает голос резким и надтреснутым… но это ничуть не изменит выражения любящих глаз ее короля, и у них один за другим рождаются дети (двое из которых станут королями государств, одна из дочерей – императрицей Священной Римской империи, остальные – испанскими инфантами). А еще влюбленные обожали охоту и могли многие часы проводить в седле. Каподимонте задуман ими как резиденция при королевском лесе. Это был их «охотничий домик». Парк, который создается вокруг дворца, – в прошлом часть обширной природной территории, и до сегодняшнего дня дарует ощущение естественной среды. Чего нельзя сказать об интерьерах, впрочем, не за ними сюда приезжают. Дворец строился и перестраивался на протяжении веков, потому до нас дошли лишь фрагменты приемных помещений, очень разных по времени создания. К тому же эта резиденция изначально предназначалась для торжественных приемов, но в первую очередь – для размещения коллекции, которая начала активно пополняться произведениями античности.
В начале XVIII века – когда началось царствование Карла Бурбона – обнаруживают древние спящие города, точнее, благодаря королевской поддержке наконец решаются на полномасштабные раскопки – так появляется на свет сначала Геркуланум, а за ним и Помпеи. В 1738 году четырнадцатилетняя Мария Амалия увидит во дворце древние статуи, придет в восторг и попросит найти таких еще. Карл обратился к специалистам – извержение 1737 года обнажило склоны Везувия и впервые возникла возможность для проведения работ. И это открытие древнего мира явилось величайшим событием – сродни открытию Америки… Сложно переоценить то влияние, которое оказывает эта находка на культуру и искусство периода так называемого Нового времени. Европу постепенно охватывает сущая лихорадка. Вот что пишет секретарь неаполитанского посольства в Париже в 1763 году: Все предались увлечению древностью с такой страстью, что этот вкус, возникший всего четыре года назад, уже перешел всякие границы. Эта мода называется all’Herculanum.
И эта вторая волна «возрождения», обращения к античности для начала меняет окружающую действительность каждого без исключения. Маляры, ювелиры, обойщики, скульпторы, художники, резчики, портные и сапожники – не осталось ни одной профессии, которая бы не восприняла и не начала копировать вновь открытые орнаменты и формы. Не было ни одной безделушки, ни одного предмета обихода, не исполненного в античном духе: табакерка, веер, серьги, вилка, ваза, пряжка, мебель, дом… Благодаря Карлу Бурбону (не только ему, но при его непосредственной поддержке) рождается и новая наука – история искусств. Основателем ее считается Иоганн Иоахим Винкельман – немецкий ученый, знаток древностей. Он работал и в Ватикане (собирал папе коллекцию антиков), и в Геркулануме (на раскопках), после чего в 1755 году им издан знаменитый труд «История искусства древности». Это настолько значительное произведение, что его влияние на европейскую культуру продолжалось на протяжении столетий. И можно даже сказать: подход Винкельмана предопределит, точнее, начертает пути развития всего Искусства. Через осмысление его трудов и заметок рождается новый большой стиль – классицизм… Нет! Стойте!
О классицизме не здесь и не сейчас – сейчас мы говорим об уникальной античной коллекции, собранной самим Карлом, и которая теперь располагается в археологическом музее… Вначале она украшала его дворец в Портичи (открыт для публики), а позже перенесена в палаццо-дель-Студи (ныне здание археологического музея). Карл посчитал королевским долгом прославить свое государство. Он всеми силами содействовал развитию и расцвету культуры. Он устраивает грандиозный приют для бедных, реформирует и заново открывает университет, строит величайший из театров Европы (и наполняет его головокружительной музыкальной и артистической жизнью), он заказывает уникальные дворцовые и парковые ансамбли, изначально продумывает устройство «выставочных площадок», где каждый желающий мог бы лицезреть шедевры искусств от прикладного – мебельного, швейного, ювелирного – до живописи и скульптуры величайших из творцов Парижа, например. Крайне непритязательные в быту, эти любящие сердца искренне заботились о благе своих подданных. Так, Мария Амалия Саксонская разделяет с этими землями секрет своего государства…
Миру до сей поры был знаком только китайский фарфор. Он неизменно вызывал восторг европейцев, но секрет его был неизвестен. Однако известен был один алхимик из крошечного саксонского городка, который, помимо своих бесконечных опытов и попыток создания философского камня, обратил на глазах зрителей серебряные монеты в золотые. Слух о том дошел до сильнейших мира сего, и чуть не разразилась война между Фридрихом I, королем Пруссии, и Августом Сильным, королем Польши! Серьезно. Жизнь аптекаря Иоганна Фридриха Бёттгера начала подвергаться опасности и была полна неожиданных поворотов – просто лабиринт сюжетных линий… Ученый вынужден скрываться, и – иногда благодаря друзьям, иногда благодаря случайности – экспериментатору удается бежать из города раньше, чем его настигнут люди какого-нибудь короля. В конце концов он устал; Иоганн Фридрих приходит на земли Августа и поступает ему в услужение. Этот королевский двор состоял из огромного количества специалистов подобного толка, и наш алхимик, продемонстрировав прославивший его опыт, начал вести приятный образ жизни. Три года прошли за чтением и общением в прекрасном замке, но в 1704 году Бёттгер посажен в заточение, теперь он просто обязан сделать золото королю… В далекой и грозной крепости алхимик оказывается под надзором воина – философа, математика, ученого, изобретателя, с которым, устроив некоторые опыты, они придумывают, как делать деньги из грязи. Грубовато шучу: качество найденной глины имеет значение для создания тончайших и изысканных изделий, любовь к которым не иссякает до сих пор. Каждый из нас хоть раз встречался с ними – с этими видениями нежных дам и их трогательных кавалеров, или с этими сдержанными и изящными цветами по ласковому фону тонкой посуды. Мейсенский фарфор до сих пор славится по всему миру и присутствует в качестве экспоната в любом уважающем себя музее, а первая его мануфактура была открыта алхимиком Бёттгером в 1710 году… Фарфор тогда был один из самых вожделенных и дорогих из предметов роскоши. Не случайно всякий монарх заводит у себя непременно китайскую комнату или китайский домик, а кто и дворец! Теперь изготовление безделушек, предметов сервировки, посуды ведется европейскими художниками и соответствуют капризным вкусам рококо. На украшения для обеденного стола расточаются невиданные богатства! И только Саксонии, точнее ее маленькому городку Мейсену, известен секрет.
Несмотря на то, что чудо приготовления фарфоровой массы строго оберегается, отец Марии Амалии, из любви к своей дочери, посылает ей лучших из саксонских мастеров, чтобы они помогли с применением найденной в Калабрии белой глины. И в 1743 году Неаполь открывает собственные мануфактуры. С того момента этот оттенок белого и манера росписи сведут с ума не одного главу государства. А Мария Амалия в 1757 году устраивает себе во дворце целый фарфоровый кабинет. Ранее он располагался в Портичи (летняя резиденция с прекрасным видом на залив, неподалеку от Геркуланума), теперь комната перенесена в Каподимонте. И это такая «шуточка» – интерьер исполнен в китайском вкусе, но только из фарфора собственной фабрики и рельефы рассказывают о деяниях Карла. Я ничего не понимаю в языке китайского искусства, быть может, и так. Но позволю себе, в любом случае, воспеть некоторые из тех королевских свершений, что успела упомянуть в беглом перечислении.
Для начала – создание уникального комплекса для обездоленных, который до сегодняшнего дня остается самым большим общественным помещением в мире. Госпиталь и комнаты приюта для бедных были рассчитаны на восемь тысяч человек! Этот феноменальный проект был обязан своим появлением на свет падре Рокко, как он звал себя сам и как звали его люди, – городского проповедника. Падре Рокко придумывал много новшеств. Благодаря ему на улицах Неаполя начали размещать иконы святых и подсвечивать их лампадками. Так разогнали хоть немного мрак южной ночи. И в некоторых закоулках до сих пор можно набрести на странную композицию. Полустертый лик, полусгнившее дерево киота, оголенная стена и… дальше на что только хватит вашей фантазии! В качестве подношений тут бывают и старые шелковые одеяла, и высохшие цветы в кадках, и цветные бумажки… И это не мусор, нет. Так выражают свою благодарность. Важно оставить личную вещь, но такую, которую и вор не возьмет… Над киотом пять-шесть электрических лампочек: так в темноте ты издалека знаешь, что это тупик, а по характеру света местный может даже определить и который именно.
Еще падре Рокко много сил вложил в поддержание цехов ремесленников, которые принимали участие в изготовлении рождественских вертепов. В католичестве рождественский вертеп – непременный атрибут праздника. В каждом доме, на каждой земле, в каждом храме и в каждом приходе к Рождеству готовятся. Символический центр праздника – ясли, которые пустуют и в которые в тихую ночь кладут младенца. В древнем сюжете рождения звезды и появления Человека на свет есть где развернуться любому художнику. Чудо рождения происходит в хлеву, вокруг новорожденного – домашние животные: овцы, коровы, лошади, собаки… Как изображают на иконах некоторые мастера, они греют Иисуса своим дыханием. Здесь же Мария. Здесь же Иосиф… Я как-то забрела в один дворик, в нем была небольшая мастерская. Комната, заставленная стеллажами от пола и до потолка, и на этих полках застыло хрупкое войско скульптурок – презепе. Их тут изготавливают из марципана, шоколада, картона, льют из бронзы, режут из дерева… Здесь же были сотни сотен глиняных коров, стада овец, тысячи ослов, насколько хватало глаз… А ровно напротив входа – на расстоянии вытянутой руки – стоял шкаф, битком набитый ангелами… Такие боттеги – небольшие семейные артели, внутри которых каждый занят своим ремеслом – кто-то лепит, кто-то красит, кто-то возит, кто-то торгует, – существуют веками.
В Италии до сих пор профессии наследуются. Ладно еще ресторанный бизнес. У меня есть знакомый – потомственный кузнец. У него вся семья – с начала XV века! – только этим и занимается. Как вы думаете, насколько он в теме? Или вот, например, нотариус. В Италии ты не можешь взять и стать нотариусом. Сколько ни учись. Чтобы стать нотариусом, ты сначала должен нотариусом родиться. Таково тут правило. Сейчас пытаются как-то с этим бороться. Какие-то выкрики о несправедливостях уже раздаются… Но с другой стороны, я уважительно отношусь к такой постановке вопроса. Хорошо, когда можешь доверять и кузнецу, и булочнику, и банкиру. Потомственная деятельность абсолютно естественна, люди поколениями растут в атмосфере ведения дел – будь то изготовление масла или вина, колбасы, диванов или кофточек. Семьи большие, и талантливых ребят внутри них видно сразу, им дела и передаются. И они точно знают, что делают – ведь пока даже Китай не может окончательно растоптать итальянскую промышленность…
Падре Рокко сделал тогда великое дело. Поддержка обычно означает и последующий расцвет. Кустарное производство праздничных религиозных украшений до сегодняшнего дня приносит Неаполю ощутимый доход – их вертепы славятся по всему католическому миру. Как придирчиво мы выбираем новогодние игрушки, так внимательны итальянцы к созданию фамильного вертепа. Отвечает за него обычно старший в семье. А свидетельствовали чуду пришествия Иисуса, согласно Библии, и пастухи. И еще волхвы звезду увидели – поспешили к тому месту, а рядом там был город, а в городе том жили… Самый подробный – более четырехсот персонажей! – рассказ об этом событии хранится в монастыре Чертоза ди Сан Мартино.
Но сначала, когда-то давным-давно, приблизительно в 1370-х годах, Чертоза ди Сан Мартино становится одним из крупнейших монастырей ордена картезианцев… Есть замечательный документальный фильм – называется «Великое безмолвие», он вышел в 2005 году. Съемки его велись на протяжении многих лет (история создания этого фильма – отдельно), благодаря ему современный мир получил представление о существовании подобных человеческих объединений, которые некогда населяли нашу землю… Великая Шартрёза – их главная монастырская обитель, до сих пор на слуху, по крайней мере у тех, кто любит крепкие напитки. Я их не люблю, но вот шартрёз с удовольствием потребляю все равно… Очень вкусная у них настойка на травках! А вообще этот орден в тиши уединения ищет Бога – так гласит первый из их постулатов, и монастырь этот был устроен так, чтобы давать как можно больше возможностей для самосозерцания. Убедиться в том, что созданная средневековьем атмосфера воистину умиротворяет, можно на вершине холма Вомеро, откуда к тому же открывается уникальная панорама Неаполитанского залива (в частности, из окон настоятеля монастыря). И еще: перед нами неаполитанское барокко. Оно иное по духу, отличается от римского. И в интерьере местной церкви работают лучшие из художников неаполитанской школы… Но про это в другой книжке. Ныне Национальный музей Сан Мартино – это довольно увлекательное собрание. Помимо истинных шедевров, сюда – согласно местной специфике – просто вперемешку сложили все, что кажется важным, еще и аристократы пожаловали кто что смог, кто-то сбагрил старые кареты… И есть там целое собрание вертепов. Гордость Неаполя! И «целое собрание вертепов» есть на улочке Сан-Грегорио-Армено. О! Там в витринах магазинов можно часами рассматривать любовно выполненные фигурки, из которых составлены многие сценки, и искренне сожалеть, что такой игрушки для взрослых нет в твоей культуре…
Возвращаясь к падре Рокко. Городской проповедник был большим защитником обездоленных, а еще был приближен к королю, и к его советам монарх прислушивался. Поэтому когда падре Рокко обращается к Карлу с просьбой создать приют для стариков, бродяг, безработных, потерявших кормильцев, то король (который, судя по его постройкам, мыслит воистину королевскими масштабами и исключительно архитектурными ансамблями) охотно отзывается на это предложение. Один из лучших барочных архитекторов своего времени Фердинандо Фуга разрабатывает гигантский комплекс – жилище на четыре тысячи женщин и четыре тысячи мужчин, не считая нескольких сотен квартирок для персонала. Дом для обездоленных будет достраиваться на протяжении веков, но начнет функционировать уже в конце XVIII столетия. Люди, нашедшие здесь приют, овладевают ремеслами (что предусматривала программа проживания) и включаются в строительные работы и работы по отделке помещений… Это масштабное проявление сугубо светской заботы о ближнем повлияет на само течение человеческой мысли. Век Просвещения, оглядываясь на подобное деяние, уже в голос потребует от лиц влиятельных благотворительности.
Проблемы образования привлекут не менее пристальное внимание молодого монарха. Он собирает сведения, созывает совет, выслушивает мудрейших из профессионалов и реформирует университет Неаполя – вводит новые дисциплины: ботанику, химию, астрономию, прикладную физику и… политэкономию. Это был прорыв! На университетскую кафедру всходит в своем роде проповедник – аббат, ученый, философ. Он впервые заговорил со слушателями не по-латыни, не на языке науки, но на литературном итальянском. В 1755 году Антонио Дженовези становится и заведующим новейшей из кафедр – коммерции и механики. Он неизменно собирает обширную аудиторию, это сотни вольнослушателей. Среди присутствующих не только студенты, ученые, но и высшая аристократия, принцы крови, и главное – иностранцы! Они-то и разносят славу короля по всему белому свету.
Еще одним значительным шагом для развития местной культуры было открытие грандиозного, самого большого театра в Европе… Только ведь эта фраза ни о чем не говорит! Вспыльчивая, изобретательная, ненасытная, жизнерадостная нация этих ленивых плутов всегда была благодарным зрителем. Ее герои – Пульчинелла, Коломбина и Тарталья – до сих пор самые известные маски комедии. И они жили на площадях этого города с начала XV века. А целительная сила музыки была известна и того раньше! Ритм помогал переносить боль, печаль, уносил дурные мысли… Так знаменитая тарантелла – изначально не что иное, как средство народной медицины, способ избавиться от яда, после укуса тарантула. Позже этот своеобразный обряд отразится в народной музыке и в танце. И даже явится одним из методов помощи умалишенным и тем, кого считали охваченными бесами…
Шансом изменить судьбу, иногда и целой семьи, была возможность отдать ребенка заниматься музыкой. В каждом храме, приходе, приюте существовал церковный хор. И ведь всякая светская музыка исполнялась раньше только «по заказу» – в определенные дни и часы, по какому-то случаю. Кроме того, можно было встретить бродячих музыкантов. Ну не бывало еще такого разврату на свете, чтобы любая музыка и сколько хочешь раз тебе и по радио и в наушниках в плеере для души играла. А в те благословенные времена музыкантов на свете было много больше, чем политиков. И всякий уж если не напевал, то как минимум насвистывал под нос…
После прибытия в Неаполь Карл начинает посещать Сан Бартоломео. Городской театр окажется тесноват для королевской свиты. И пусть Карл не был особым ценителем оперы, однако, проживая в столь музыкальной культуре и осознавая ее важность для своих подданных, он поддерживает театральные представления, и вниманию молодого короля теперь предлагаются только самые новомодные произведения. А в 1737 году Карл торжественно откроет в день своего покровителя, святого Карла, новый театр – Сан Карло. Его построят за 240 дней. И у него не будет соперников. Удивительно и то, что король располагает крупнейший в Европе театр прямо в своем дворце. Не он отправляется в город, но сам город от подмастерьев до иностранных послов приходит к нему в дом. К сожалению, театр несколько раз горел и его убранство теперь гораздо более позднего времени…
Карл построит и несколько крупных резиденций с фантастическими перспективами. Одно из «чудес света» – его дворец в Казерте. Точнее, королевский парк (ныне это пригород Неаполя – сорок минут на метро, но территорию музейного комплекса советуют не покидать). Невиданный доселе размах мысли! Карл превращает свой Неаполь в прекраснейшее и уважаемое королевство. Пред ним склонятся и великие государства. В 1735 году Карл прибывает в Неаполь, а в 1739 один французский путешественник уже отметит, что только от Неаполя и веет ароматом столицы. И в 1759-м, с грустью покидая свое прекрасное владение по делам государственной необходимости – заступая на престол Испании, Карл снимет с руки то скромное колечко, что он нашел на раскопках Геркуланума. Он оставит его здесь со словами: это кольцо тоже принадлежит государству…
Войти с помощью соц. сетей: