25

Мы молча отъехали от дома Виолы. Единственными звуками были скрип колес и цоканье лошадиных копыт. Я оглядела улицу, высматривая фигуру, которая провожала меня к леди Сноумонт. Никого, хотя один из людей Пьорда мог тем не менее скрываться в темноте и красться за мной по пятам. Мне не хотелось быть его целью, не хотелось, чтобы за мной следили. Теодор сосредоточенно наблюдал в окно, его рот сжался в одну решительную линию. Он словно выполнял обязанности часового, защищавшего важную особу.

Мы свернули на широкую улицу, и он наконец откинулся на спинку сиденья.

– Что было написано на камне? – спросила я.

– Не понял. – Теодор сел прямо. – А, того, что влетел в окно. Там говорилось: Как стекло разбивается под весом камня, так и слабое правительство будет уничтожено волей народа.

– Поэтично, – сказала я. – Где бы они это ни прочитали… О нет!

Они взяли эти слова из статьи Кристоса, подумала я, ощутив тошнотворную вину, которой не заслуживала.

– Думаю, вы правы, – мягко ответил Теодор. – Хотя я уверен, что он не подразумевал такое использование своего текста или совершенного насилия. Однако Красные колпаки продолжают вооружаться.

Он выглянул из окна, осматривая окрестности. Вскоре герцог убедился, что мы находились в безопасности.

– Жаль, что ваш брат уплыл за моря и не может запретить своим товарищам дурное применение своих слов.

На моем лице промелькнул сконфуженный вид – мне не давала покоя моя ложь. Кристос не был на борту корабля. Он находился в плену у революционно настроенного профессора, который, очевидно, подкупил какого-то умалишенного и заставил того бросить камень с запиской. Я понимала, что не договорилась с принцессой Аннетт о заказе. Если Пьорд захочет наказать меня, я расскажу ему, как это случилось. Пусть он знает, что сам виноват.

Я прижала щеку к холодному стеклу, но мое лицо по-прежнему горело. С моих губ сорвался вздох.

– Вам не следовало везти меня домой. Я не являюсь их целью.

– Вы леди и моя подруга. Я обязан защищать вас, провожая домой или предупреждая о возможном вооруженном восстании.

– Я не леди! – крикнула я и сама удивилась себе. – Вы везете в карете простую женщину – владелицу ателье и торговку. Я не леди. Не из знати.

Мне приходилось повторять ему это, словно мы оба нуждались в напоминании.

– Я знаю. Знаю, что вы не из знати. Не думайте, что я забыл. Даже пусть вам кажется, что в моей голове одна пустота. Но если для меня это не важно, какая разница, что думают остальные?

Герцог замолчал. Он и так уже сказал слишком много. Его не беспокоило, что я была простолюдинкой. Он размышлял о невозможности превращения нашего романа в нечто большее. Но Теодор не хотел сдаваться. Я улыбнулась. Однажды что-то начав, я уже не могла остановиться. Карету наполнил мой безрадостный смех, напитанный страхом и виной.

– Что тут такого забавного? – спросил Теодор, смущенно распахнув глаза.

«Он считает меня безумной», – подумала я, ущипнув вельветовую подушку под собой. Мой смех затих.

– Все возможно… если вы женитесь на мне…

– Мне нельзя, – отрезал он, – и мы оба знаем это.

Я взмахнула руками и попыталась не рассмеяться вновь.

– Вы смогли бы, если Красные колпаки одержат победу. Вас лишат титула, но вы получите то, что хотите. Как вам такой расклад?

Я подавила циничный смех на корню и отвела от герцога взгляд, осознав, какими подлыми были мои слова. Даже бунтарскими. Однако улыбка растянула рот Теодора, угрожая перейти в широчайшую усмешку.

– Как романтично! – Он проиграл сражение и рассмеялся. – Скорее всего я буду мертв, если это случится. Что касается остального, вы предлагаете мне сказку, о которой можно только мечтать.

Непонятно почему, но я опять засмеялась – так, что мои бока начали болеть от ребер корсета, а легкие загорелись огнем. Теодор пожевал губу, наблюдая за мной. Он приоткрыл дверь кареты и крикнул что-то конюху. Его слова унесло ветром. Я вздохнула. Временное сумасшествие закончилось, и на меня снизошел покой.

Мы миновали Площадь фонтанов – мертвенно-тихую в это время, – затем повернули к реке. Не к моему ателье или дому. Карета покатилась по мосту, наполняясь эхом холодных волн, катившихся снизу.

– Теодор, – сказала я тихо. – Пожалуйста, пусть меня отвезут домой.

– Разумеется, – ответил он. – Но сначала позвольте показать вам одну уникальную вещь.

Я покачала головой, но не стала спорить. По правде говоря, самым добрым делом, которое я могла совершить для Теодора, было бегство от него. Только оно удержало бы герцога от мести Пьорда. Мы свернули на узкую дорожку, ведущую к садам. Когда-то оранжерея стала волшебным местом для нас. Почему бы этому не повториться вновь? Я гадала и о других мыслях Теодора, но карета не остановилась у оранжереи. Вместо этого мы направились к пруду, окруженному огромными ивами. Там Теодор вывел меня из кареты.

– И что дальше? – спросила я более грубо, чем собиралась.

– Мне так захотелось, – сказал он.

Он нежно взял мою руку. Его глаза блестели в лунном свете, мерцая тем же золотом, что и ветви осенних ив. Лунные отблески оседлали высокие скулы герцога, и он выглядел несказанно красиво. Я ненавидела его за это.

– Захотелось чего?

Я хотела забрать у него свою руку, но не стала.

Внутри убежища из ив располагалась дюжина маленьких водоемов. Они переливались друг в друга миниатюрными водопадами, а один из них, пожалуй, самый большой, посылал бегущую воду в реку. Каскады и вода оживляли то, что было сковано холодом, – молчаливую красоту этого зимнего волшебства.

– Я думаю, вам здесь понравится, – сказал Теодор, направляя меня по узкому мосту на остров посреди водоемов.

Я забыла о гневе, желании и своей печали. Герцог знал, что я влюблюсь в прекрасную панораму, которую увижу здесь. Он хотел поделиться ею со мною. Но почему?

– Софи, – сказал он, глядя в мои глаза, сиявшие непролитыми слезами, – что-то не так?

– А что так? Вы герцог; я никто. Вы из знати, а я, пусть и не по своей воле, связана с людьми, которые хотят уничтожить вас. Мой брат… – Я остановилась. – Это невозможно.

Теодор не бросил, как я ожидала, мою руку. Вместо этого он подтянул меня ближе к себе. Под плащом его тело было теплым.

– Вы правы. По рождению мы на противоположных сторонах. И нынешний бунт, насколько я предвижу, не будет коротким конфликтом, ограничивающимся демонстрациями и памфлетами.

Я почти перестала дышать.

– Уверен, что мои родители не одобрили бы вас, а ваш брат убил бы меня.

Беспокоясь о Кристосе, я как-то не думала о ненависти брата в том случае, если бы он узнал, что герцог целовал меня.

– И я, вероятно, женюсь на другой женщине, которую выберут за меня. Пусть даже не скоро, но вполне реально. А вот это здесь и сейчас.

Он обвел рукой окружающий пейзаж. Лед отражал звездный свет, и золотистые ленты ив трепетали под холодным ветром.

– И это!

Он поднял вверх наши, все еще сомкнутые, ладони.

– Это никогда не забудется.

– Но вы сказали… Ваши родители, мой брат… Мы разные люди.

– Об этом я не сказал ни слова. Вот мой ответ.

Он крепко пожал мою руку.

– И еще.

Он склонился ближе и провел своими губами по моим.

– У нас есть время. Простые или благородные люди, мы все наделены одним количеством времени. Его растрата – это преступление.

Я почувствовала страх.

– Меня терзает неуверенность.

Было так много того, о чем герцог не знал; так много опасностей, которых он не сознавал.

– Ни в чем нельзя быть уверенным. Особенно сейчас. Кроме этого.

Его руки обхватили мое лицо, и он крепко поцеловал меня. Я ответила со страстью, которую никогда не признала бы. Мы стояли друг перед другом на морозном острове, окруженном льдом, – согреваясь в наших объятиях, – пока зарево рассвета не начало разливаться по холодному небу.