Глава 15

– Она мне улыбнулась! – Силка возбужденно рассказывает женщинам из барака о посещении своей тезки. – Она гукала, смотрела на меня и улыбалась.

– Она набирает вес, она здорова? – интересуется Лена.

– Да, да. По-моему, она стала любимицей персонала, но хочется быть уверенной, что они не отдают ей обед другого грудничка.

Силка всматривается в худые лица женщин, в их потрескавшиеся губы, темные круги под глазами. В их выпирающие ключицы. Она рада, что может дать им какое-то временное облегчение, что-то теплое, о чем можно вспоминать долгими тяжелыми днями, работая посреди снегов.

– Ты-то все знаешь об этом, Силка. Как отбирать чужой обед, – роняет Ханна.

У Силки замирает сердце.

– Заткнись, Ханна! – обрывает ее Лена. – Кто больше любой другой делится с тобой обедом?

– Ну, она может себе это позволить.

– Что ж, теперь ты тоже можешь, когда твой «муж» нашел тебе работу в столовой.

– Я буду съедать весь свой обед, потому что сражалась в Сопротивлении с этими ублюдками и с нацистами тоже. В отличие от некоторых здесь. – Она многозначительно смотрит на Силку.

– Ханна, попридержи свой поганый язык! – восклицает Лена. – Нападаешь на единственную еврейку здесь. Можно подумать, ты заодно с немцами, против которых сражалась.

У Ханны возмущенный вид. Сердце Силки учащенно бьется. Ее обволакивает безразличие.

– Она… – Ханна указывает на Силку, собираясь сказать что-то еще, потом неуверенно улыбается. – Я могла бы рассказать вам о всяких штуках, с помощью которых она сохраняла свою жалкую жизнь.

– Никакая жизнь не жалкая, – возражает Лена.

Силке совсем нехорошо.

– Расскажи, как дела у Йоси? – желая снять напряжение, спрашивает Ольга, пальцы которой снуют вверх-вниз, вышивая очередную распашонку.

К Силке возвращается дар речи.

– Какое-то время я ее не видела – с тех пор как ее отправили на работу, когда Натии исполнилось четыре недели. Мне говорят, у нее все хорошо. Она работает в административном здании и сама кормит ребенка, и молока, видимо, много.

– Наверное, поэтому маленькая Натия толстеет.

– Я не говорила, что она толстая. Просто пухленькая. – Силка пытается улыбнуться.

– Пожалуйста, передай ей привет от нас. Может быть, кто-нибудь из медсестер передаст, – говорит Ольга.

– Передам, – уверяет их Силка. – Йося знает, как вы все ее любите. – Она бросает на Ханну многозначительный взгляд. – Но как бы то ни было, я попрошу персонал передать ваш привет.

– Что будет, когда… – шепчет Лена.

– Не думай об этом, – просит Силка. – Два года впереди – долгий путь.

На самом деле Силке невероятно трудно представить себе, что у Йоси заберут ребенка. Ей слишком хорошо знакома боль, когда мать с дочерью насильно разлучают. Она слишком много знает о разрушенных семьях, о бесчеловечности и убийствах. Силка не может позволить себе думать о том, что может случиться с Йосей и Натией или что может произойти с Йосей, если у нее заберут Натию.

– Думаешь, сможем мы как-нибудь повидать ее и ребенка, ну хотя бы на минутку? – спрашивает Ольга.

– Может быть, летом, – предполагает Лена.

– Это мысль. Когда будет тепло и мы сможем гулять по воскресеньям. Мне нравится эта идея – с радостью ожидать чего-то, – произносит Ольга.

– Ничего у вас не получится, – фыркает Ханна.

Перспектива увидеть ребенка возвращает улыбки на лица женщин. Мечтательные взгляды говорят Силке, что они воочию представляют себе, как берут ребенка на руки. Силка знает, что некоторых дома ждут дети, включая и Ольгу. Ольга не часто говорит об этом, но, получая редкие письма, она иногда дает почитать подругам, что вытворяют двое ее мальчишек, живущих у тети. После получения письма она часто молчит по несколько дней. На ее лице отражается масса эмоций. Вероятно, она представляет себе каждую мелочь, которую сестра описала в письме.

С приходом белых ночей, когда луна и звезды не видны на небе, в лагере разражается эпидемия брюшного тифа. Жилой барак, ближайший к санчасти, освобождают от заключенных и организуют там новое отделение. Инфекционное отделение.

В умывальную, где Силка отмывается после очередных родов, заходит Петр. Она прежде не видела его в этом помещении и сразу сжимается в ожидании новостей, которые ей не хочется слышать. Он прислоняется к двери и смотрит на нее.

– Говорите же, – отрывисто произносит она.

– Мы…

– Кто – мы? – прерывает его она.

– Прости, некоторые из других врачей, с которыми ты работала здесь и в общем отделении.

– Продолжайте.

– Мы знаем, ты побывала в другой тюрьме, другом лагере и, возможно, там была эпидемия брюшного тифа.

Его глаза опущены в землю.

– Вы хотите, чтобы я подтвердила или отрицала это? – спрашивает она, напуганная и обессиленная.

– Так был?

– Брюшной тиф? Да.

– Ты заразилась этой болезнью? Были у тебя симптомы?

– Нет и нет, – отвечает Силка, находясь в состоянии оцепенения.

– Это означает, что у тебя, вероятно, есть к этой болезни иммунитет, то есть ты можешь контактировать с больными и не иметь симптомов или заболеть. Понимаешь?

– Да, понимаю. Зачем вам это знать?

Он шаркает ногами:

– Нам нужны медсестры для работы в инфекционном отделении, переполненном тифозными больными, нам нужны медсестры вроде тебя, которые могут работать и не заразятся.

– Это все? – спрашивает она со странным смешанным чувством страха и облегчения.

У него удивленный вид.

– Что, по-твоему, мы стали бы с тобой делать?

– Не знаю… Заражать меня инфекцией, чтобы посмотреть, что со мной будет.

Петр не в силах скрыть потрясения. Не находя слов, он отводит взгляд.

– Я пойду, – торопливо говорит она. – Поработаю в новом отделении, в моем отделении часто почти не бывает работы. Если вам понадобится кто-то на мое место, прошу вас… в моем бараке много способных женщин.

Он кивает, но на самом деле не слушает.

– Полагаю, Елена Георгиевна была права относительно того, откуда ты.

– Я из Чехословакии.

Он вздыхает, понимая, что ответ не полный.

– Подумать, что мы будем экспериментировать на тебе или на ком-то другом… и то, как ты это сказала…

– Не важно, – запаниковав, говорит Силка. – Я не имела в виду ничего такого. Когда вы хотите, чтобы я начала?

– Завтра было бы хорошо. Я сообщу им, что ты придешь.

Силка заканчивает уборку и несется в соседний детский барак. Натия катается по полу, пытаясь схватить тряпичную куклу. Личико малышки освещается улыбкой, когда она слышит, как Силка зовет ее по имени. Силка кружит Натию в воздухе и, крепко обняв, расхаживает по помещению, нашептывая ласковые слова и обещая вернуться как можно скорее.

Она надеется, что, если произнести эти слова, они сбудутся.

На входе в инфекционное отделение Силке вручают белый хирургический халат, защитную маску и толстые резиновые перчатки. Пока ей завязывают на спине халат, она оглядывает отделение, пытаясь оценить обстановку. На каждой койке лежит один пациент, на некоторых – по два, другие лежат на полу без матраса, накрытые лишь несвежей простыней или одеялом. Силка старается дышать ровно.

Медсестра, помогавшая ей с халатом, представляется как Соня Донатовна.

– Похоже, скучать нам здесь не придется, – говорит Силка. – Расскажите, что мне надо делать.

– Очень рада, что ты теперь у нас, Силка. Пойдем со мной, мы делаем обход. Позже познакомлю тебя с персоналом.

– А нельзя добавить коек? Больные не должны лежать на полу.

– На пол мы кладем тех, кто безнадежен. Пол вымыть легче, чем матрас. Скоро освоишься.

У Силки внутри что-то переворачивается. Тела на полу, на земле, без надежды пережить следующий день. Значит, оно опять вернулось. Ее проклятие.

Силка наблюдает, как две медсестры осторожно снимают мужчину с койки и кладут поблизости на пол. Она слышит, как одна из них говорит:

– Ставим его на почасовой контроль до наступления смерти.

Худое дрожащее тело закрывается одеялом, карточка с последней записью кладется ему в ноги. Силка вздыхает, испытывая знакомое ощущение, когда она не чувствует собственного тела, словно оно леденеет.

Она подходит за Соней к койке, на которой мечется в бреду женщина. Соня окунает в тазик с водой салфетку и пытается положить ее на лицо женщины, но беспокойно двигающиеся руки больной ударяют ее по руке и в грудь.

– Помоги мне охладить больную. Возьми ее за одну руку и крепко держи.

Силка хватает женщину за руку и прижимает к матрасу своим весом. Соня держит другую, а свободной рукой пытается положить на лицо и голову больной влажную салфетку. В какой-то степени ей это удается.

– Она поступила только вчера. Она молода и очень быстро перешла в стадию бреда. Если мы сумеем охладить ее и сбить температуру, у нее есть шанс выжить.

– А нельзя просто принести снега или льда и приложить к коже?

– Можно, это один из способов охлаждения, но чересчур быстрый, и он может разрушить организм. Нет, думаю, нам надо делать это быстро, но не так резко.

– Простите, я не знала.

– Ничего, твое предложение интересное, но неправильное. Никто не ждет, что, едва придя сюда, ты знаешь, что делать, если только не работала здесь раньше.

Она не работала здесь, но достаточно насмотрелась на конечную стадию брюшного тифа. И последствия.

– Меня перевели сюда из родильного отделения. Это отвечает на ваш вопрос?

– Определенно никто не ждет от тебя познаний в лечении брюшного тифа, – смеется Соня. – Точно так же, приди ко мне роженица, и я не призналась бы, что работаю медсестрой. Это так страшно – тревожиться за двоих.

Холодная салфетка оказывает свое действие. Женщина успокаивается, стихают непроизвольные движения, вызванные жаром. Такой же была Магда в свои последние часы? Теперь Силка считает, что Гита отвлекала тогда ее внимание клевером с четырьмя листочками, оберегая от этих жутких картин.

– Думаю, ты сама справишься с этой больной. Продолжай смачивать полотенце и прикладывать к лицу и голове, рукам и ногам. Ты смываешь пот, и это поможет охладить ее. Я хочу взглянуть на другого больного. Позови, если понадобится помощь.

Когда Соня уходит, Силка смачивает полотенце в тазу, заметив, что вода, по сути дела, очень холодная – видны даже мелкие кусочки льда. Она принимается обтирать женщину, тихо с ней разговаривая. Когда Силка ухаживает за пациентом, голос у нее звучит естественно, независимо от того, что она чувствует или не чувствует. Тихим голосом, почти шепотом, она рассказывает историю за гранью боли. Может быть, она делает это и для себя.

Через некоторое время женщина покрывается гусиной кожей. Теперь она дрожит от холода, пытаясь свернуться калачиком. Силка интуитивно поднимает с пола одеяло и плотно укутывает больную. Оглядывается по сторонам в поисках Сони.

– Соня Донатовна, она теперь дрожит от холода. Я укутала ее в одеяло. Что мне делать дальше?

– Оставь ее и найди другого больного, нуждающегося в охлаждении.

– Где взять еще полотенец?

– А чем тебя не устраивает то, что есть?

– Устраивает, просто… я уже им пользовалась.

– Силка, мы не можем позволить себе роскошь менять полотенца для каждого больного, – с виноватым видом произносит Соня. – Воспользуйся тем же полотенцем. Если понадобится вода, налей в раковине в конце палаты.

К концу смены Силки шестеро умерли и четырнадцать вновь поступили. В двух случаях в отделение пришли врачи в защитной одежде и масках, сделали обход и побеседовали с дежурными медсестрами. Силке становится ясно, что отделение обслуживается только медсестрами. Врачи не занимаются оказанием медицинской помощи. Они приходят для получения статистики о количестве поступивших и выбывших пациентов, живых или умерших.

Каждый вечер Силка возвращается в барак совершенно измученная. Ее дни заняты охлаждением и согреванием пациентов с высокой температурой; перемещением мужчин и женщин с койки на пол, если считается, что они не выживут; помощью при выносе умерших за дверь, где их оставляют, чтобы забрали другие работники. У нее появляются синяки от ударов, ненамеренно нанесенных в бреду больными, за которыми она ухаживает.

Она узнаёт об этой болезни все необходимое – например, как распознать различные стадии и когда могут появиться внутреннее кровотечение и респираторный дистресс, вероятнее всего приводящие к смерти. Никто не может объяснить ей, почему у некоторых пациентов все тело покрывается неприятной красной сыпью, а у других нет или почему этот симптом не обязательно указывает на летальный исход.

По мере того как распускаются первые весенние цветы и тает снег, количество заболевших, поступающих в отделение каждый день, постепенно уменьшается. Силка и другие медсестры начинают находить удовольствие в уходе за несколькими пациентами каждая, уделяя им то внимание, которого были лишены прежние.

Однажды в отделении появляется Елена. Силка страшно рада видеть знакомое лицо врача.

– Как твои дела? – с теплотой спрашивает Елена.

Из уложенных в косы волос выбиваются пряди и обрамляют ее лицо своеобразным ореолом.

– Устала, очень устала и очень рада видеть вас.

– Ты и другие медсестры проделали огромную работу. Вы спасли многие жизни и утешали других в их последние моменты.

Силке хотелось бы верить в эти слова, но у нее остается ощущение, что она сделала недостаточно, что надо делать больше.

– Я… Мы сделали все, что могли. Хорошо, если было бы больше лекарств.

– Да, я знаю, здесь всегда не хватает лекарств. Нам снова и снова приходится принимать трудные решения: кому дать лекарства, а кому нет.

– Понимаю, – говорит Силка, вновь испытывая чувство вины из-за украденных таблеток.

– Итак, девочка моя, вопрос в том… чем ты хочешь теперь заниматься?

– Вы хотите сказать, у меня есть выбор?

– Да, есть. Петр готов взять тебя в родильное отделение уже завтра. Однако твоей подруге Ольге эта работа тоже нравится. – Силка понимает, о чем говорит Елена: если она вернется, то Ольга потеряет выгодную работу в лагере. – И я подумала: может, ты захочешь вернуться и работать в общем отделении вместе со мной?

– Но…

– Глеба Витальевича нет. Несколько недель назад его перевели в другое место. Администрация наконец обратила внимание на цифры смертности и решила, что в интересах повышения производительности труда лучше его перевести. – Елена улыбается.

– Куда? – спрашивает Силка.

– Не знаю, и меня это не волнует. Просто я рада, что его больше здесь нет. Это значит, что ты можешь вернуться в мое отделение. Конечно, если хочешь.

– Мне действительно нравится работать с Петром Давидовичем и помогать рождаться детям. – (Елена кивает, полагая, что получила ответ.) – Тем не менее я хотела бы вернуться и работать с вами и другими врачами, где я смогу принести больше пользы, если это возможно.

Елена обнимает ее. Силка сдержанно отвечает, положив одну руку на спину Елене, потом отодвигается.

– Конечно возможно, – говорит Елена. – Именно этого я и хочу. Ты действительно принесешь здесь больше пользы. Правда, Петр Давидович очень рассердится на меня за то, что переманиваю тебя.

– Он хороший врач. Передайте ему, пожалуйста, как высоко я ценю то, что он сделал для меня, чему научил.

– Передам. Теперь иди к себе в барак, и я хочу тебя видеть через два дня, – говорит она, доставая из кармана ручку и листок бумаги, чтобы написать записку. – Отдохни немного. Ты, должно быть, совсем измучилась от работы за последние несколько месяцев.

– Да, конечно. Спасибо вам.

Силка смотрит на свет дня, думая о наступающем коротком лете.

– Елена Георгиевна?

– Да?

– Знаете, Йося родила девочку.

– Да, я слышала и знаю, что мама и ребенок здоровы.

– Мне бы хотелось повидать маленькую Натию. Не опасно навестить ее, учитывая, что я работала в инфекционном отделении?

– Я бы не ходила к ней следующие две недели – это инкубационный период тифа. Может быть, даже три недели для верности.

– Могу подождать еще три недели, но ни дня больше.