Глава 17

Свидетельства не уничтоженных документов

Будем учиться – может быть, после смерти из нос вырастет дерево познания добра и зла.

Станислав Ежи Лец

Так как ум нельзя унизить, ему мстят, поднимая на него гонения. Такое гонение Россия стала испытывать со стороны Польши как только появились признаки распада Советского Союза. И запрыгали блохи на подушке – больное тело стали бить и чужие, и некоторые «свои», думающие, что с уничтожением архивных документов комиссии всемирно известного академика Н.Н. Бурденко, они останутся только с «архивными» фальшивками. Ставка делалась и на время, мол, с годами вымрут свидетели. Однако, рукописи не горят, они нетленны, а фальшивки со временем себя разоблачают.

Но Бог шельму не только метит, но и позорит – остались эти документы на руках у разных людей, спасавших истину и честь Отчизны. Часть из них, рассказанных и опубликованных, я попытаюсь раскрыть.

В распоряжении судебно-медицинской экспертной комиссии находился огромный объем материалов, которые надо было исследовать и предоставить членам Чрезвычайной Государственной Комиссии.

Членами ЧГК, непосредственно работавшими на Смоленщине, были:

– академик Н.Н. Бурденко,

– главный судебно-медицинский эксперт Наркомата здравоохранения СССР, доктор медицинских наук В.И. Прозоровский,

– профессор кафедры судебной медицины 2-го Московского мединститута доктор медицинских наук В.М. Смолянинов,

– старший научный сотрудник танатологического отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины (ГНИИСМ) Наркомздрава СССР доктор медицинских наук П.С. Семеновский,

– старший научный сотрудник судебно-химического отделения ГНИИСМ Наркомздрава СССР доцент М.Д Швайкова.

Они, вместе с другими сотрудниками и независимыми судебно-медицинскими экспертами, прибыли в город Смоленск 26 сентября 1943 года, немедленно после освобождения города.

В период с 1 по 16 октября того же года ЧГК сразу же произвела не только эксгумацию и судебно-медицинское исследование трупов, но и предварительное изучение и расследование всех обстоятельств учиненных гитлеровцами злодеяний.

Материалы следствия и количественная характеристика трупов в раскрытых ямах-могилах свидетельствовали, что немцы в период временной оккупации Смоленска и его окрестностей умертвили более 135 тыс. советских граждан.

Кроме того, ее сотрудники установили, что в 15 км от Смоленска по Витебскому шоссе в районе Катынского леса, именуемого Козьи горы, в 20 метрах от шоссе на юго-запад по направлению к Днепру, находятся могилы, в которых зарыты военнопленные поляки, расстрелянные фашистами.

С санкции ЧГК и в присутствии судебно-медицинских экспертов (СМЭ) могилы были вскрыты. В могилах сразу же обнаружили большое количество трупов в польском военном обмундировании – примерно до 11 тыс. Судебно-медицинские эксперты и другие специалисты провели тщательное исследование эксгумированных останков, документов и других вещественных доказательств, обнаруженных на трупах и в могилах.

Одновременно с этим сотрудники комиссии провели опрос многочисленных свидетелей из местного населения. В результате чего было точно определено время и обстоятельства преступлений. Было установлено, что Катынский лес являлся местом отдыха смолян. В окрестностях крестьяне пасли скот, ходили за грибами в лес, постоянно заготавливали дрова. До самой войны здесь находился пионерский лагерь Промстрахкассы и дача-дом отдыха Смоленского Управления НКВД, которые были закрыты лишь в июле 1941 года.

С оккупацией Смоленска в Катынском лесу немцами создается особый режим. Лес стал охраняться усиленными патрулями. Запрещалось без пропуска заходить в лес. За нарушение требования – расстрел на месте. В Доме отдыха сразу же расположилась немецкая часть под названием «Штаб 537-го строительного батальона». Деятельность его была глубоко законспирирована. Никаких строительных работ он не проводил. Приезжали и уезжали в штаб офицеры на легковых машинах. Часто из Смоленска заезжали грузовые автомашины, покрытые тентами.

Комиссией также было установлено, что до прихода немцев в этих местах на стройках и ремонте шоссейных дорог работали польские военнопленные офицеры и солдаты трех лагерей особого назначения (ЛОН), расположенных в нескольких десятках километров на запад от Смоленска. После начала боевых действий лагеря не смогли эвакуироваться, и все военнопленные поляки, а также часть охраны и сотрудников лагерей попали в плен к немцам.

Нахождение польских военнопленных в этих лагерях подтверждается показаниями многочисленных свидетелей, видевших польских военнопленных близ Смоленска в первые месяцы оккупации до сентября 1941 года включительно.

Это подтверждает М. Задорожный, бывший разведчик 467-го корпусного артиллерийского полка в своем письме, опубликованном в смоленской газете «Рабочий путь» в 1990 году.

Он писал, что в августе 1941 года, во время выхода полка из окружения, на привале в лесу недалеко от Смоленска в расположение его подразделения вышел взволнованный солдат. Он был в форме пограничных войск НКВД. Пограничник сообщил, что немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков. Всю охрану сразу же перестреляли, а потом стали расстреливать сидельцев лагеря.

По данным некоторых историков, в Российском государственном военном архиве есть дело (а может, теперь уже только было. – Авт.) с подлинниками протоколов допросов гитлеровских военнопленных сотрудниками военной контрразведки СМЕРШ, в ходе которых немцы сообщали о своем личном участии в расстрелах поляков в Катыни осенью 1941 года.

Так, обратимся к отдельным свидетельским показаниям…

* * *

В свидетельских показаниях местного жителя М.Г. Гривозерцева, участника немецких эксгумационных работ в 1943 году говорится, что в ходе раскопок могил с телами поляков в Козьих Горах, им, вместе с другими местными рабочими, была раскрыта яма, где сверху лежали 18 еще не очень разложившихся трупов. Они были в крестьянской одежде и с котомками, в которых находились валенки.

Руководивший раскопками немецкий офицер, осмотрев трупы, приказал закопать их отдельно, в стороне. Экспертизе или осмотру со стороны членов Технической комиссии Польского Красного Креста эти трупы не подвергались – они им были не нужны.

* * *

А вот показания другого местного жителя, И.И. Кривого, 1921 г.р., в настоящее время проживающего в г. Солнечногорске Московской области.

Он утверждает, что лично наблюдал, как подконвойные польские военнопленные – офицеры и солдаты – в 1940–1941 годах работали на строительстве дороги в районе Витебского шоссе. Последний раз он видел колонну грузовых автомашин с польскими военнопленными 15 или 16 июня 1941 года во время перевозки поляков по Витебскому шоссе от Смоленска в направлении станции Гнездово.

На хранившейся в архиве Смоленского УКГВ карте-схеме специальных захоронений Катынского леса в районе Козьих Гор вообще не было обозначено отдельного участка с особыми могилами поляков. А была показана единая система массовых захоронений периода немецкой оккупации 1941–1943 годов из 50 могильников, в которой находилось примерно 37 тыс. расстрелянных немецкими солдатами людей, в основном строителей так называемого «бункера Гитлера» в Красном Бору.

Они уничтожались айнзатцкомандами из соображений сохранения режима секретности строящего объекта. Могильники польских военнопленных находились в общих рядах с могильниками строителей очередного «бункера Гитлера».

В пояснениях к карте прямо указывалось, что захороненные в этих могильниках люди были расстреляны в сентябре-ноябре 1941 года…

Свидетельница М.А. Сашнева, учительница начальной школы д. Зеньково рассказала Специальной комиссии о том, что в августе 1941 года она «…приютила у себя в доме бежавшего из лагеря военнопленного поляка. Он был в польской военной форме, которую я сразу узнала, так как в течение 1940–1941 годов видела на шоссе группы военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе…

С началом военных действий Польши с Германией он был призван на действительную военную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной армии… Больше года он находился в лагере под Смоленском.

Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нем жесткий режим. Они не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать…».

Уходя на другой день, поляк назвал свою фамилию, которую Сашнева записала в книге. В представленной Сашневой Специальной комиссии книге Ягодовского «Практические занятия по естествознанию» на последней странице имеется запись:

«Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье улица Огородная дом № 25».

В опубликованных немцами списках под № 3796 Лоек Юзеф (лейтенант) значится как расстрелянный на Козьих Горах в Катынском лесу весной 1940 года. Таким образом, по немецкому сообщению получается, что Лоек Юзеф был расстрелян за год до того, как его видела свидетельница Сашнева.

Свидетель Н.В. Даниленков, крестьянин колхоза «Красная Заря» Катынского сельсовета показал:

«В 1941 году, в августе-сентябре месяце, когда пришли немцы, я встречал поляков, работавших на шоссе группами 15–20 человек».

Подобных свидетельств в документах Комиссии Н.Н. Бурденко было много. Назовем несколько: П.П. Оглоблин, Т.И. Сергеев, П.А. Смирягин, А.М. Алексеева, И.В. Куцев, В.П. Городецкий, А.Т. Базекина, Е.В. Ветрова, И.В. Савватеев и др.

* * *

Из показаний А.М. Алексеевой:

«В конце августа и большую часть сентября месяца 1941 года на дачу в Козьи Горы почти ежедневно приезжали несколько грузовых машин. Сначала я не обращала на это внимание, но потом заметила, что всякий раз, когда на территорию дачи заезжали эти машины, они предварительно на полчаса, а то и на целый час, останавливались где-то на проселочной дороге, ведущей от шоссе к даче.

Я сделала такой вывод потому, что шум машин через некоторое время после заезда их на территорию дачи утихал. Одновременно с прекращением шума машин начиналась одиночная стрельба. Выстрелы следовали один за другим через короткие промежутки времени. Затем стрельба стихала, и машины подъезжали к самой даче. Из машин выходили немецкие солдаты и унтер-офицеры.

Шумно разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась. В дни приезда машин на дачу прибывали дополнительные солдаты из какой-то немецкой воинской части. Для них специально ставились койки в помещении солдатского казино, организованного в одной из зал дачи. В эти дни на кухне готовилось большое количество обедов, а к столу подавалась удвоенная порция спиртных напитков.

Незадолго до прибытия машин на дачу эти солдаты с оружием уходили в лес. Очевидно, в место остановки машин, так как через полчаса или через час возвращались на этих машинах вместе с солдатами, постоянно живущими на даче.

Это обстоятельство, а также то, что я несколько раз замечала следы свежей крови на одежде двух ефрейторов, заставило меня внимательно присмотреться к тому, что происходило на даче.

Тогда я и заметила странные перерывы в движении машин, их остановки в лесу. Я заметила также, что следы крови были на одежде одних и тех же людей – двух ефрейторов…

Из всего этого я заключила, что немцы на машине привозили на дачу людей и их расстреливали.

Я даже приблизительно догадывалась, где это происходило, так как, приходя и уходя с дачи, я замечала недалеко от дороги в нескольких местах свеженабросанную землю. Площадь этой земли ежедневно увеличивалась в длину».

На вопрос сотрудников Специальной комиссии, что за люди расстреливались в лесу близ дачи, Алексеева ответила – расстреливались военнопленные поляки.

* * *

Интересные показания дал комиссии профессор астрономии, директор обсерватории в довоенном Смоленске Б.В. Базилевский. С приходом немцев он был насильно назначен заместителем бургомистра Смоленска. Его начальником являлся бывший адвокат-предатель Б.Г. Меньшагин, впоследствии бежавший вместе с немцами. Он пользовался у фашистов особым доверием. В начале сентября 1941 года Базилевич обратился с просьбой к Меньшагину походатайствовать перед комендантом города фон Швецом об освобождении из лагеря № 126 педагога Жиглинского.

Фашист ответил бургомистру, что им «получено директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жесткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе». На просьбу об освобождении Жиглинского ответил отказом.

Меньшагин поделился этим с Базилевским, который невольно возразил своему начальнику, заметив, «что может быть жестче существующего в лагере режима?»

«Меньшагин странно посмотрел на меня, – вспоминал Базилевский, – и, наклонившись ко мне, тихо ответил: «Может быть! Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить… Есть такая директива из Берлина, только ради всего святого никому об этом не говори».

Через несколько дней Базилевский снова поинтересовался судьбой поляков, на что Меньшагин ответил:

«С ними уже покончено. Фон Швец сказал мне, что они расстреляны где-то недалеко от Смоленска».

Базилевский также рассказал комиссии о своей беседе с зондерфюрером 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельдом – прибалтийским немцем, хорошо говорящим по-русски:

«Гиршфельд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а потому уменьшение населения Польши послужит удобрением почвы и создаст возможность для расширения «жизненного пространства Германии».

В этой связи Гиршфельд с бахвальством рассказал, что «в Польше интеллигенции не осталось совершенно, так как она повешена, расстреляна и заключена в лагеря».

Наряду с поисками «свидетелей» немцы приступили к соответствующей подготовке могил в Катынском лесу: изымали из одежды расстрелянных ими поляков все документы, отмеченные датами позднее апреля 1940 года.

Как установила комиссия, для раскопок могильников фашистами были использованы советские военнопленные до 500 человек, специально отобранные из лагеря № 126.

Врач А.Т. Чижов, работавший в лагере № 126 по специальности, показал: «…Примерно в начале марта месяца 1943 года из Смоленского лагеря военнопленных № 126 из числа более физически крепких пленных отобрано было несколько партий общим количеством до 500 человек для направления якобы на окопные работы. Впоследствии никто из этих пленных в лагерь не вернулся».

* * *

Гражданка А.М. Московская, работавшая в период оккупации на кухне в одной из немецких воинских частей, сообщила комиссии, что в апреле 1943 года в своем сарае случайно наткнулась на неизвестного человека, который оказался русским военнопленным:

«…Из разговора я узнала следующее. Его фамилия Егоров, зовут Николай, ленинградец. С конца 1941 года он все время содержался в немецком лагере для военнопленных № 126 в городе Смоленске. В начале марта 1943 года он с колонной военнопленных в несколько сот человек был направлен из лагеря в Катынский лес. Там их, в том числе и Егорова, заставляли раскапывать могилы, в которых были трупы в форме польских офицеров, вытаскивать эти трупы из ям и выбирать из их карманов документы, письма, фотокарточки и все другие вещи.

Со стороны немцев был строжайший приказ, чтобы в карманах трупов ничего не оставлять. Два военнопленных были расстреляны за то, что после того, как они обыскали трупы, немецкий офицер на этих трупах обнаружил какие-то бумаги.

Извлекаемые из одежды трупов вещи, документы и письма просматривали немецкие офицеры, затем заставляли пленных часть бумаг класть обратно в карманы трупов, остальные бросали в кучу изъятых таким образом вещей и документов, которые потом сжигались.

Кроме того, в карманы трупов польских офицеров немцы заставляли вкладывать какие-то бумаги, которые они доставали из привезенных с собой ящиков. Часть военнопленных, работавших в Катынском лесу, помимо выкапывания трупов занимались привозом трупов из других мест. Привезенные трупы сваливались в ямы вместе с выкопанными ранее трупами».

* * *

Л.Т. Чепиков, учитель Невещанской школы Катынского сельсовета на допросе 14 октября 1943 года показал:

«До войны с немцами в Козьих Горах я бывал очень часто. Ходил туда не один, там бывало все население деревни Гнездово, никто настам никогда не задерживал, ни о каких расстрелах людей в то время мы не слышали».

* * *

Жительница деревни Новые Батеки, полька по национальности К.И. Чернис в своем заявлении от 24 ноября 1943 года писала:

«До прихода немцев Козьи Горы были местом гуляния, сбора грибов и дров. Оно было открыто для всех жителей как нашей, так и других деревень».

* * *

Ученик ремесленного училища связи Е.Ф. Устинов показал:

«Перед войной в Катынском лесу находился пионерский лагерь Облпромкассы, и я был в этом пионерском лагере до 20 июня 1941 года. Я хорошо помню, что до прихода немцев никаких ограждений в этом районе не было и всем доступ в лес и в то место, где впоследствии немцами демонстрировались раскопки, был совершенно свободный».

Житель деревни Новые Батеки 22 ноября 1943 года рассказал:

«В лесном массиве Козьи Горы раньше, до занятия немцами Смоленска, была дача НКВД, однако проживавшие там люди никогда не запрещали нам, местным жителям, ходить в этот лес по ягоды и грибы. Мимо этой дачи мы ходили купаться на реку Днепр».

* * *

Житель хутора в районе Катынского леса Л.Г. Киселев на допросе 9 октября 1943 года пояснил:

«Через некоторое время после прихода немцев Катынский лес вблизи Козьих Гор был взят под охрану. Местное население было оповещено, что каждый человек, появившийся в лесу, будет расстрелян. Я лично читал одно из таких объявлений, вывешенное на столбике на шоссе. В этом объявлении было написано: «Кто сойдет с шоссе в сторону леса на сто шагов, будет расстрелян без окрика».

* * *

Бывший начальник железнодорожной станции Гнездово С.В. Иванов на допросе 15 ноября 1943 года показал:

«Не только в этот лес, но даже близко к нему нельзя было подойти, так как стоявшие часовые держали всегда наготове автоматы, и мы хорошо знали, что пустить их в ход им ничего не стоит».

После начала военных действий в силу сложившейся обстановки лагеря не могли быть своевременно эвакуированы и все военнопленные поляки, а также часть охраны и сотрудников лагерей попали в плен к немцам.

Вот как пояснял те события в своем рапорте на имя начальника Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР от 12 августа 1941 года начальник лагеря № 1-ОН (особого назначения) лейтенант госбезопасности В.М. Ветошников, давая объяснения о судьбе порученного ему лагеря:

«После того, как я получил от Вас указание подготовить лагерь к эвакуации, я принял к этому необходимые меры. Охрана и пленные поляки мною были предупреждены.

Я ожидал приказа о ликвидации лагеря, но связь со Смоленском прервалась. Тогда я сам с несколькими сотрудниками выехал в Смоленск для выяснения обстановки. В Смоленске я застал напряженное положение. Я обратился к начальнику движения Смоленского участка Западной железной дороги тов. Иванову с просьбой обеспечить лагерь вагонами для вывоза военнопленных поляков. Но тов. Иванов ответил, что рассчитывать на получение вагонов я не могу. Я пытался также связаться с Москвой для получения от Вас разрешения двинуться пешим порядком, но мне это не удалось.

К этому времени Смоленск был уже отрезан немцами от лагеря, и что стало с военнопленными поляками и оставшейся в лагере охраной, я не знаю».

Опрошенный инженер Смоленского отделения движения Западной железной дороги тов. С.В. Иванов подтвердил, что в июле месяце 1941 года к нему обращались с просьбой предоставить вагоны для вывоза военнопленных поляков, но в силу сложившейся на участке обстановки сделать этого он не имел возможности.

Присутствие в указанных выше районах польских военнопленных подтверждено многочисленными показаниями свидетелей, наблюдавших поляков на протяжении 1940–1941 годов, как до оккупации Смоленска немцами, так и в первые месяцы после оккупации – до сентября месяца 1941 года включительно.

После этого срока никто военнопленных поляков в этом районе не видел.

Гражданин П.Ф. Сухачев, 1912 г.р., работавший при немцах машинистом на Смоленской городской мельнице, показал:

«…Как-то раз на мельнице во второй половине марта 1943 года я заговорил с немецким шофером, немного владевшим русским языком. Выяснив у него, что он везет муку в деревню Савенки для воинской части и на другой день возвращается в Смоленск, я попросил захватить меня с собой, дабы иметь возможность купить в деревне жировые продукты.

Примерно на 22–23 километре от Смоленска, у разрушенного мостика на шоссе был устроен объезд с довольно крутым спуском. Мы стали уже спускаться с шоссе на объезд, как нам навстречу из тумана внезапно показалась грузовая машина. Столкновение было не сильным, так как шофер встречной машины успел взять в сторону…

Однако встречная машина, попав правым колесом в канаву, свалилась одним боком на косогор. Наша машина осталась на колесах.

Я и шофер немедленно выскочили из кабинки и подошли к свалившейся машине. Меня поразил сильный трупный запах, очевидно, шедший от машины. Подойдя ближе, я увидел, что машина была заполнена грузом, покрытым сверху брезентом, затянутым веревками. От удара веревки лопнули, и часть груза вывалилась на косогор.

Это был страшный груз. Это были трупы людей, одетых в военную форму. Немцы с руганью набросились на моего шофера, затем предприняли попытки поставить машину на колеса. Минуты через две к месту аварии подъехали еще две грузовых автомашины и остановились.

С этих машин к нам подошла группа немцев и русских военнопленных, всего человек десять. Общими усилиями все стали поднимать машину. Воспользовавшись удобным моментом, я тихо спросил одного из русских военнопленных: «что это такое?» Тот так же тихо мне ответил: «которую уж ночь возим трупы в Катынский лес».

Бывший дежурный по станции Гнездово И.В. Саватеев на допросе 16 октября 1943 года показал:

«…После прихода немцев в Смоленский район я встречал группы польских военнопленных в августе-сентябре 1941 года, под конвоем направлявшихся к лесу Козьи Горы».

* * *

Учительница школы в поселке Катынь Е.Н. Ветрова на допросе 29 ноября 1943 года показала:

«Осенью 1941 года, когда немцы принудительно выгнали нас для работы на шоссе Смоленск-Витебск, мне приходилось видеть, как на грузовых машинах привозили военнопленных поляков. Их форма совпадала с формой виденных мною расстрелянных поляков в Козьих Горах».

* * *

Гражданин В.А. Егоров, состоявший на службе у немцев в качестве полицейского, показал:

«Неся по роду своей службы охрану моста на перекрестке шоссейных дорог Москва-Минск и Смоленск-Витебск, я несколько раз в конце марта и в первые дни апреля 1943 года наблюдал, как по направлению к Смоленску проезжали большие грузовые машины, крытые брезентом, от которых шел сильный трупный запах. В кабинах машин и сзади поверх брезента сидело по несколько человек, некоторые были вооружены и, несомненно, это были немцы».

* * *

Гражданин Ф.М. Яковлев-Соколов, при немцах- начальник полиции Катынского участка, показал:

«Я лично видел один раз в начале апреля 1943 года, как с шоссе в Катынский лес прошли четыре крытых брезентом грузовых автомашины, в которых сидело несколько человек, вооруженных автоматами и винтовками. От этих машин шел резкий трупный запах».

* * *

Интересные данные найдены автором и в заявлении чехословацкого профессора судебной медицины Ф. Гаека, опубликованном в пражской газете «Лидове демокрацие» от 9 марта 1991 года.

Франтишек Гаек был участником одной из «международных комиссий» по расследованию катынской истории. Весной 1943 года он вместе с 12 другими профессорами-экспертами по указанию гитлеровцев выезжал в Катынский лес для проведения экспертиз.

«Поражало бросающаяся в глаза подготовленность, – писал он, – и у меня с первого же момента сложилось твердое убеждение, что все это страшное злодеяние совершили сами же нацисты…

Сразу же после освобождения Чехословакии в 1 945 году, я издал брошюру «Катынские доказательства», в которой описал расположение, величину и глубину общих могил, в которых были зарыты казненные гитлеровцами польские офицеры…

Трупы хорошо сохранились: форменная одежда польских офицеров совершенно сохранилась, ее отдельные части можно было снять с тела без повреждения, расстегнуть пуговицы, ткань не истлела и не расползлась».

Кроме того, он свидетельствовал, что для сокрытия своих преступлений они пошли даже на пересадку деревьев.

В книге «Откровенный разговор с Россией» В. Илюхин приводит два интересных примера:

«В 1990 году смоленская газета «Рабочий путь» опубликовала письмо М. Задорожного, бывшего разведчика 467-го корпусного артиллерийского полка. В нем сообщалось, что в августе 1941 года, во время выхода полна из окружения, но привале в лесу недалеко от Смоленска в расположение его подразделения вышел взволнованный солдат в форме погранвойск НКВД и сообщил, что «…немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков».

Историки сообщают, что в Российском государственном военном архиве есть подлинники протоколов допросов немецких военнопленных сотрудниками СМЕРШа, советской военной контрразведки, в ходе которых допрашиваемые сообщили о своем личном участии в расстрелах поляков в Катыни осенью, после оккупации советской территории.

В печати были ссылки на рапорт начальника Айнзац-группы «Б» при штабе группы армий «Центр» Франца Стаглецкера на имя Гейдриха о действиях группы за период с августа по декабрь 1941 года, где среди прочего указывается: «…Выполнил главный приказ, отданный моей группе: очистил Смоленск и его окрестности от врагов рейха – большевиков, евреев и польских офицеров».

Оригинал документа хранится в архиве нью-йоркского Yiddish scientific Institute, копия есть в архиве Союза антифашистских борцов в Праге.

Из приведенных свидетельских показаний со всей ясностью и очевидностью можно заключить, что немцы расстреливали поляков и в других местах. Свозили же трупы в Катынский лес они явно с дальним прицелом, преследуя троякую цель. Во-первых, уничтожить следы своих собственных злодеяний; во-вторых, свалить свои преступления на Советскую власть; в-третьих, увеличить количество энкавэдэшных жертв в могилах Катынского леса.

Судя по тому, как прореагировали наши доморощенные исследователи и следователи катынской трагедии, геб-бельсовская операция удалась, но удалась временно. Я думаю, росток не закавыченной правды пробьется к свету, несмотря на толщу временной фальсификации, сварганенной временщиками.

Правду трудно доказывать именно потому, что она не требует доказательств. А еще не следует во всем уступать. Это столь же важно, как и уметь уступать.

* * *

И наконец, интересный документ найден автором в статье В. Лебедева «Немецкая ставка А. Гитлера под Смоленском 1941–1943 годов» с архивной ссылкой на АМО, ф.325, оп. 4671, д. 32, л. 51:

«Из разведдонесения «Алексея»:

Разведчица «Смоленская», вернувшаяся с задания, сообщила, что в Гнездово и Красном Бору идет бурное строительство, сооружаются оборонительные рубежи с огневыми точками. В плохо защищенных местах закопаны танки с круговым радиусом обстрела. Подходы минируются. Работы ведутся саперами в зеленой форме с черными галунами. В лесной чаще делаются широкие просеки, прокладываются магистрали с бутовым покрытием из щебня. Работа ведется с использованием военнопленных и строителями Тодта в куцых грязно-желтых шинелях. Отмечены поляки.

Приняты меры к агентурному наблюдению…».

Получается, что разведчица «Смоленская» четко фиксировала польских военнопленных при строительных работах в районе Катынского леса. Значит, они там были после 1941 года.