Глава 15

«Доказательства» вины СССР, собранные следователями главной военной прокуратуры

Ложный патриотизм создает почву для самых отвратительных преступлений.

Анатолий Безуглов

Для объективности исследования этой темы мне хочется привести большую часть текста заключения экспертов Главной военной прокуратуры из уголовного дела № 159, т.119, л.1-247, подлинник которого в 1994 году был опубликован в Варшаве. Создавалось впечатление, что чуть ли не ежедневные наработки следователей ГВП сразу же отсылались по явному указанию сверху «друзьям» в Польшу.

Но вернемся к тексту «заключения», написанному следователями ГВП на основании фальшивых документов. Читатель их тоже должен знать.

В этом «гладком» заключении говорилось, что с самого начала проводилась тщательная селекция контингента специальных лагерей, предполагавшая дифференцированный подход к их будущему. Все, что здесь изложено – это «наработка» ангажированных властью следователей Главной военной прокуратуры. Катынскую проблему они представили так, как этого хотели поляки. Для объективности послушаем их разглагольствования.

«…По представлению Л.П. Берии и Л.З. Мехлиса 2 октября 1939 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «О военнопленных», которое предписывало сосредоточить офицерский состав, крупных военных и государственных чиновников в Старобельском лагере Ворошиловградской области, а служащих аппарата управления – полицейских, жандармов, тюремщиков, а также разведчиков и контрразведчиков – в Осташковском лагере Калининской области. Рядовые и младший командный состав с отошедшей к Германии части Польши концентрировались для обмена военнопленными с немцами в Козельском и Путивльском лагерях, около 25 тыс. оставалось для строительства дороги Новгород-Волынский – Львов до декабря 1939 года. Солдат, призванных с территории Западной Белоруссии и Западной Украины, предписывалось отпустить по домам.

Л.П. Берия конкретизировал поставленные перед Осташковским и Старобельским лагерями задачи в своих приказах начальнику УНКВД по Калининской области Д.С. Токареву и начальнику Осташковского лагеря П.Ф. Борисовцу № 4445/6 от 3 октября 1939 года (т.8. Л.д. 119–120) и начальнику Ворошиловградского УНКВД и Старобельского лагеря А.Г. Бережкову – № 4446 от 3 октября 1939 года (т.20.Л.д. 42–43), подчеркнув особую важность изоляции офицеров, полицейских и других выделенных в спецлагеря категорий военнопленных. Директива Л.П. Берии от 8 октября 1939 года гласила, что эти лица не подлежат освобождению ни при каких обстоятельствах. Это противоречило Приложению к Гаагской конвенции, предписывающей освобождать военнопленных после окончания военных действий.

Директива детализировала функции особого отделения лагеря – «оперативно-чекистское обслуживание». Начальники особых отделений лагерей подчинялись начальникам особых отделов соответствующих военных округов, наркомам внутренних дел союзных республик и начальникам управлений НКВД. В задачи особых отделений входили создание агентурно-осведомительной сети для выявления «контрреволюционных формирований и настроений», аресты военнопленных (с санкции начальника особого отдела и военного прокурора соответствующего округа), с последующим ведением следствия по делам «контрреволюционных групп и одиночек – шпионов и диверсантов, террористов и заговорщиков» особыми отделами.

Приказы Л.П. Берии по содержанию военнопленных конкретизировал, дополнял и организовывал их исполнение начальник Главного управления по делам военнопленных (и интернированных) П.К. Сопруненко. Из его распоряжений усматривается, что он принимал решения о размещении и перемещениях прибывших и переполнивших Старобельский лагерь военнопленных, офицеров и государственных чиновников. Распоряжением от 22 октября 1939 года № 2066422 (т. 8. Л.д. 229–230) П.К. Сопруненко предписывал: «Офицеров без моего распоряжения никуда не отправлять. Вопрос о них решится в ближайшее время». 25 октября 1939 г. за № 2066565 (там же. Л.д. 231) он приказал начальникам Осташковского, Оранского и Южного лагерей, где временно содержались офицеры и другие категории военнопленных, направить «офицеров, крупных военных и государственных чиновников в Козельский лагерь…»: «Учитывая всю серьезность этих контингентов военнопленных, – инструктировал П.К. Сопруненко начальника Старобельского лагеря А.Г. Бережкова и начальника Козельского лагеря В.Н. Королева, – …надлежитустановить порядок, при котором исключалась бы всякая возможность побега из лагеря».

По данным «Красной звезды», в плен было взято более 230 тыс. поляков. В.М. Молотов 31 октября 1939 года назвал цифру около 250 тыс. человек. По данным конвойных войск – 226 397 человек. После проведенной регистрации в тюрьмы было заключено более 20 тыс. лиц аналогичных пленным категорий: более 1200 офицеров, более 5 тыс. полицейских и жандармов и т. д.

Согласно справке П.К. Сопруненко от 3 декабря 1941 года (обновленной в декабре 1942 года), в лагерях НКВД всего содержалось 130 242 военнопленных и доставленных из Прибалтики интернированных. В 1939 году было отпущено 42 400 жителей западных областей Украины и Белоруссии, Германии передано 42 492 человека – «изъявивших согласие выехать на оккупированную немцами территорию… жителей территории Польши, отошедшей Германии…».

В апреле-мае 1940 года через 1-й спецотдел в распоряжение УНКВД было отправлено 15 131 человек содержащихся до этого времени в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях.

«…По выявленным данным, на 29 декабря 1939 года в них из 15 105 человек было несколько больше половины офицеров (56,2 %), из их числа армейские офицеры кадрового состава составляли 44,9 %, офицеры запаса – 55 %. Остальные 650 – отставники…

Большинство офицеров состава составляли офицеры запаса, в основном проходившие срочное обучение в лагерях после мобилизации. Это были люди массовых гражданских профессий- многие сотни учителей, инженеров, врачей, юристов, священников. Среди них были журналисты, писатели и поэты, общественные и политические деятели. Здесь были десятки профессоров и доцентов высших учебных заведений, ученых с мировой славой – призванный на защиту Отечества цвет польской интеллигенции, польского народа.

Значительную часть обитателей лагерей составляли гражданские лица, также зачисленные в военнопленные… Наиболее массовую категорию из них составляли полицейские…»

Читая эти следовательские «разбиралки» российской ГВП, невольно создается впечатление, что они обладают не столько логической связью, сколько эмоциональной окрашенностью в угоду польской стороне. Что это – топтаться по мертвому телу былой страны или из каких-то соображений выдавать тот товар, за который хорошо заплатят?

Доводы соотечественников как будто писаны польской адвокатурой. С этим читатель встретиться и в дальнейшем, отчего поморщится.

Но продолжим знакомиться с «доказательствами», изобилующими датами, цифрами, прямой речью и прочее, и, как результат, «соплями» по поводу бедных поляков.

«…Режим трех лагерей со «спецконтингентом» далеко не во всем соответствовал международным правила содержания военнопленных. Несмотря на окончание военных действий, вопрос об освобождении и репатриации военнопленных из трех лагерей не решался. Действовала противоречащая нормам международного права система допросов и репрессивных мер…

С завершением комплектования состава лагерей в ноябре 1939 г. режим в них стал еще более жестким, особенно после введение в действие приказом Л.П. Берии от 19 ноября 1939 года «Временной инструкции о польской охране лагерей военнопленных (приемных пунктов) частями конвойных войск НКВД СССР…».

Можно подумать, что в 1920-е годы для наших красноармейцев в польских концлагерях было более комфортно прозябать? Когда читаешь некоторые документы, описывавшие условия содержания наших военнопленных в польских концлагерях, волосы встают дыбом.

«…Одновременно органы НКВД активизировали свою работу на территории Западной Белоруссии и Западной Украины «в целях быстрейшего очищения от враждебных элементов» согласно приказу заместителя замнаркома комиссара внутренних дел СССР В.Н. Меркулова от 5 ноября 1939 года за № 001353. Силами НКВД БССР и УССР, проводились выявление, а затем аресты чиновников местных органов управления, служащих и чинов полиции, суда и прокуратуры, работников образования, священнослужителей и т. д. Они квалифицировались, как агенты, провокаторы, диверсанты, резиденты, участники различных контрреволюционных организаций, содержатели конспиративных квартир, контрабандисты, разведчики, контрразведчики и т. п….

Как следует из записки НКВД И.В. Сталину от марта 1940 г., к тому моменту в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии содержалось 18 632 арестанта, из которых 10 685 составляли поляки, а количество офицеров достигало 1207 человек.

С ноября 1939 г. в лагерях широко развернулась работа особых отделений. По указанию особых отделов военных округов арестовывались и направлялись в их распоряжение, в тюрьмы, польские военнопленные, другие переводились из тюрем в лагеря…

Наиболее суровым был режим содержания в Осташковском лагере, где были сконцентрированы военнопленные – гражданские «классово чуждые элементы».

Работники Управления НКВД СССР по делам военнопленных занялись в этом лагере не только и не столько учетом, сколько подготовкой следственных дел для передачи на Особое совещание. С начала декабря эта работа велась с большой интенсивностью…

На 30 декабря следственная группа из 14 человек оформила 2 тыс. дел и 500 из них отправила на Особое совещание.

Для текущего рассмотрения дел была выработана процедура, которая просматривается на оформлении дела № 649 полицейского С. Олейника… Дело было рассмотрено начальником Особого отдела НКВД СССР 7-й армии 29 декабря 1939 года с постановлением направить на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР и утверждено начальником Осташковского лагеря 6 января 1940 г. Олейник получил срок, но вскоре был расстрелян…»

Возникает вопрос – за что? Но следователи не удосужились покопаться в судьбе этого конкретного осужденного, а сослались только на материал, лежащий на поверхности – ему вменялась в вину «активная борьба против революционного движения», без конкретного состава преступления.

«…31 декабря 1939 года Л.П. Берия направил директиву за № 5866/6 П.К. Сопруненко и начальнику УНКВД по Калининской области Д.С. Токареву об ускорении подготовки на Особое совещание следственных дел «на всех военно-пленных-полицейских», чтобы в течение января оформление дел было закончено…

Масштабы селективно-репрессивных акций были столь велики, что не хватало лагерей и тюрем для размещения задержанных и арестованных. Обстановка осложнялась тем, что остро стоял вопрос о принятии новых контингентов жителей Западной Белоруссии и Западной Украины, в том числе поляков, передаваемых из Литвы, Латвии, Германии, Венгрии и Словакии, о чем Л.П. Берия непосредственно сносился со Сталиным. Еще 9 ноября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О пропуске в СССР интернированных в Литве военнослужащих бывшей польской армии». Однако его выполнение затянулось до лета 1940 г.

Намерения в отношении сосредоточенных в лагерях военнопленных определились с самого начала. Не менялось стремление не распускать по домам, а изолировать как командный состав армии, включая офицеров запаса и отставников, так и чиновников аппарата управления различных уровней. Решив свои ведомственные оперативные задачи, руководство НКВД с логической неизбежностью приближало ликвидацию военнопленных как людей, на которых опиралась польская государственность и которые не собирались смириться с оккупацией своей страны, стремясь к возрождению Польши…

Вопрос о судьбах узников трех лагерей польских военнопленных и следственных тюрем не предполагал политического решения, был как бы предрешен «ликвидацией» Польского государства и его армии, низведен до ведомственной проблемы НКВД… В СССР реализовывался курс на уменьшение бюджетных ассигнований, на сокращение централизованно снабжавшихся контингентов населения. В НКВД проводилась кампания по увеличению рентабельности лагерей. Если рядовой и младший командный состав польской армии отбывал трудовую повинность в лагерях Наркомчермета, на строительстве дорог и т. п., то в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях привлечение к работам ограничивалось в основном рамками самообеспечения лагерей. Содержание в них военнопленных было, естественно, убыточным и обременяло народное хозяйство дополнительными затратами… Новых помещений и трат требовало размещение в лагерях военнопленных в связи с советско-финской войной 1939–1940 гг…».

20 февраля 1940 года П.К. Сопруненко обратился к Л.П. Берии с предложением мер о «разгрузке» трех вышеупомянутых лагерей путем оформления дел для рассмотрения на Особом совещании при НКВД.

«…Тяжелобольных, а также достигших 60-ти лет из числа офицеров, он предлагал распустить по домам, та же мера предлагалась в отношении офицеров запаса – жителей западных областей Белоруссии и Украины -400-500 агрономов, врачей, инженеров, техников, учителей, на которых не было компрометирующих материалов…».

Л.П. Берия вызвал с связи с предложением П.К. Сопруненко В.Н. Меркулова, который и дал 22 февраля директиву 641/6. В ней говорилось: «…По распоряжению народного комиссара внутренних дел тов. Берия предлагаю всех содержащихся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД бывших тюремщиков, разведчиков, провокаторов, осадников, судебных работников, помещиков, торговцев и крупных собственников перевести в тюрьмы, перечислив их за органами НКВД.

Все имеющиеся на них материалы передать в следственные части УНКВД для ведения следствия…».

Все правильно, но для этого были основания.

«…В докладе руководителя опергруппы НКВД Трофимова на имя Берии от 20 октября 1939 года подчеркивалось, что «подавляющее большинство военнопленных офицеров открыто резко враждебно настроено по адресу Германии и скрыто враждебно по отношению к СССР»… Через пять месяцев, 27 марта 1940 г., заместитель начальника отдела Главного экономического управления НКВД Безруков сообщил начальнику ГЭУ Б.З. Кобулову о тех же стойко сохранившихся в лагере настроениях: «Настроение среди большинства военнопленных враждебное, хотя внешне они и держат себя спокойно. Агентура сигнализирует о том, что поляки считают, что «союзники победят, Германия будет поделена и Польша восстановлена»…

В Осташковском лагере было сильно пассивное сопротивление: агентура доносила, что военнопленные «уклоняются от бесед, ссылаясь на непонимание языка, уклоняются от работ, требуя выдачи фуфаек, высказывают недовольство качеством пищи и режимом содержания».

Эти настроения, оцениваемые как антисоветские, контрреволюционные, преобладали, несмотря на интенсивную политико-просветительную работу…

НКВД СССР получал указание рассмотреть дела о находившихся в лагерях 14 700 польских военнопленных и содержащихся в тюрьмах 11 тыс. поляков (количество давалось округленно) «без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения» – на основании справок Управления по делам военнопленных НКВД СССР и справок из дел, предоставляемых НКВД УССР и НКВД БССР.

Рассмотрение дел и вынесение решений возлагалось постановлением на «тройку» в составе руководящих работников НКВД СССР – заместителей наркома В.Н. Меркулова и Б.З. Кобулова, а также начальника 1-го спецотдела Л.Ф. Баштакова. Однако, как рассмотрение дел, так и вынесение решений превращалось в чисто техническую ведомственную операцию, поскольку постановление предписывало «рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания – расстрела». Это надправовое решение придавало минимальную видимость законности в глазах исполнителей расстрелов, поскольку об этом никто другой не должен был знать, так как акция проводилась в строжайшей тайне…

На основании постановления от 5 марта 1940 года, Сопруненко сформировал в апреле-мае 1940 года из военнопленных команды по 90-260 человек, на которых оформлял списки-предписания (с единой нумерацией для всех трех лагерей) с приказами начальникам лагерей отправлять их в УНКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей.

С 1 апреля по 19 мая 1940 года на основании составленных П.К. Сопруненко и его заместителем И.И. Хохловым списков, из лагерей военнопленных железнодорожным транспортом под охраной конвоиров 236-го полка конвойных войск НКВД СССР во внутренние тюрьмы НКВД и на станцию Гнездово под Смоленском, в Катынский лес отправлялись команды военнопленных.

Расстрелы осуществлялись вечером и по ночам, во внутренних тюрьмах УНКВД в специально оборудованных помещениях, поодиночке; в Катынском лесу – днем, партиями. Расстрелами и захоронениями поляков занимались сотрудники комендантской службы, тюремные надзиратели и водители УНКВД названных областей…

Согласно записке КГБ при СМ СССР за подписью председателя КГБ А.Н. Шелепина от 3 марта 1959 года, всего был расстрелян 21 857 человек «лиц бывшей буржуазной Польши», в том числе в Катынском лесу (военнопленных из Козельского лагеря) – 4 421 человек, из Старобельского лагеря – 3 820 человек, из Осташковского – лагеря 6 311 человек. 7 305 человек были расстреляны в «лагерях и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии».

Допрошенный в качестве свидетеля А.Н. Шелепин подтвердил подлинность записки и фактов, изложенных в ней…

П.К. Сопруненко, допрошенный в качестве свидетеля с применением видеозаписи, подтвердил, что он был лично ознакомлен с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле польских офицеров…

Аналогичные показания дал бывший начальник УНКВД по Калининской области Д.С. Токарев…».

Эти показания 90-летние старики давали явно под принуждением и обещаниями дачи очередных благ – это костоломы хорошо умели делать.

«…Проведенными в 1991 году эксгумациями на территории дачных поселков УКГВ по Калининской (Тверской) области (Медное), Харьковской области (д. Пятихатки) и Смоленской области (Катынский лес) подтверждается, что там имеются массовые захоронения польских военнопленных, убитых выстрелом в затылок…

Массовое умерщвление польских граждан держалось в строгой тайне…

Учитывая результаты работы советско-польской комиссии по истории отношений между двумя странами, Политбюро ЦК КПСС 31 марта 1989 года поручило Прокуратуре СССР, КГБ СССР, МВД СССР, МИДу СССР и ГАУ при СМ СССР провести тщательную проверку по факту массового расстрела польских военнопленных в районе Катыни и поиск сохранившихся материалов по этому вопросу.

Все перечисленные ведомства к маю 1989 года сообщили, что новых документов по катынскому делу не обнаружено…».

Как и что искали советские пинкертоны, что «нашли» и что уничтожили, читатель уже знает и еще увидит в дальнейшем повествовании.

«…14 апреля 1990 года советская сторона в сообщении ТАСС признала виновность Берии и его подручных в расстреле польских военнопленных весной 1940 года. Польской стороне М.С. Горбачевым был передан ряд документов, включая именные списки расстрелянных из Козельского и Осташковского лагерей и списочный состав Старобельского лагеря»…

В сентябре 1990 года Главная военная прокуратура начала уголовное дело по факту расстрела польских военнопленных. Она провела серию неотложных мер: ознакомилась с рядом ранее недоступных архивных материалов, сняла показания с участников и свидетелей преступления, провела совместно с представителями польской Генпрокуратуры и Министерства юстиции эксгумации в местах захоронений расстрелянных польских военнопленных.

В ходе следствия к концу 1990 года было установлено, что польские военнопленные были уничтожены по решению Политбюро ЦК ВКП(б), подписанному Сталиным в первые месяцы 1940 года.

Взглянем еще на один перл ельцинского следствия.

«…Благодаря политической воле руководителей РФ и РП, удалось подойти к завершению выяснения вопроса об умерщвлении польских военнопленных, содержавшихся осенью 1939-го – весной 1940 года в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД…

14 октября 1992 года представитель Президента РФ Б.Н. Ельцина, Главный государственный архивист Р.Г. Пихоя передал Президенту РП Леху Валенсе постановление Политбюро ЦК ВКП (6) от 5 марта 1940 года о решении «в особом порядке» вопроса о судьбах польских военнопленных…».

Далее «следствие» делает выводы.

1. «…Имели место массовые убийства органами НКВД весной 1940 года содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14 522 польских военнопленных…, в тюрьмах Западной Белоруссии и Западной Украины были расстреляны 7305 поляков, в том числе около 1000 офицеров.

2. Расстрелы совершались на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года по представлению НКВД СССР, а также статьи 58, пункта 13 УК РСФСР, статьи 54, пункта 13 УК УССР и иных, с нарушением норм международного права…

3. Имелась прямая логическая причинно-следственная связь развития советско-германо-польских отношений в августе-сентябре 1939 года и военных действий Красной армии против польской армии с выполнением обязательств, вытекающих из советско-германских договоров 23 августа и 28 сентября 1939 года и дополнительных секретных протоколов к ним, предполагавших решение вопроса о судьбах Польского государства, его территории, армии и о противодействии освободительной борьбы польского народа…

4. Международному праву противоречил сам факт передачи лагерей военнопленных и ведение НКВД СССР…

5. Мотивировка рассмотрения «вопроса НКВД СССР» и принятия решения об умерщвлении 22 тыс. человек не была адекватна ни составу задержанных, ни их действиям…

6. Расстрел польских военнопленных – это тягчайшее преступление против мира и человечества…

7. Все расстрелянные… подлежат полной реабилитации как невинные жертвы сталинских репрессий.

8. Выводы четко указывают на то, что давность событий расстрела установлена только на основании документов, изъятых из одежды трупов польских военнопленных, а судебно-медицинские данные не противоречат этой давности.

9. В настоящее время однозначно оценить, являются или нет научно обоснованными выводы комиссии Н.Н. Бурденко в своей судебно-медицинской части нельзя, так как в материалах дела отсутствуют какие-либо документы, которые описывали бы исследовательскую часть работы судебных медиков в составе этой комиссии…

10. По судебно-медицинским данным эксгумаций в Харькове и Медном невозможно определить время наступления смерти погибших…

11. Проведенный польскими экспертами анализ «сообщения Специальной комиссии…» является полностью обоснованным с научно-исторической точки зрения и доказательно ставящим под сомнение состоятельность выводов Специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко…».

Этот бойкий текст подписали эксперты Топорнин, Яковлев, Яжборовская, Парсаданова, Зоря, Беляев. Не правда ли, все складно…

Я специально перечислил фамилии этих фальсификаторов, которые, с одной стороны, пользовались данными, препарированными (мягко говоря) руками недальновидных политиков и их подручных, а с другой – сами готовили фальшивки, потому что из ничего получается ничто, из неправды – ложь.

Но о моральном равнодушии этих пинкертонов не от юриспруденции, а от политики более предметно поговорим ниже.

Все они знали, что натворили, поэтому некоторые мучились и терзались, и, что главное, загадочно уходили из жизни, унося с собой в могилы тайны катынской мифологии, писанной собственными руками.

Это «заключение» саднит, как заноза – почему, зачем властям понадобилось фальсифицировать документы? Если бы в них героизировалась деятельность НКВД и ЦК, это было бы понятно. Но здесь достигался эффект прямо противоположный: «исторические» документы возлагали на руководство Советского Союза ответственность на одно из самых кровавых злодеяний XX века.

Как пишут в Интернете авторы «Тайн Катыни», кто в здравом уме решился бы на такое? И не где-нибудь в Варшаве, Вашингтоне или Лондоне, где обосновалась польская эмиграция, а в Москве, в аппарате того самого ЦК, который и оказывался в результате главным обвиняемым по катынскому делу? Выходило, что все сведения, содержащиеся в «Особой папке», правдивы.

«Главные злодеи» сами признавались в своих преступлениях – что же тут еще обсуждать?

Логика вроде бы железная. Если только не учитывать лихорадочную, сумасшедшую борьбу за власть, время от времени сотрясавшую Кремль. В этой борьбе жертвовали всем – интересами соратников, партии, страны и, прежде всего, историей, которая в очередной раз объявлялась «проклятым прошлым» и подлежала радикальному преодолению.

Вспомним, когда обнаружились «исторические документы»: в сентябре 1992 года, в разгар процесса по «делу КПСС». «Убойный» компромат, изобличающий коммунистов, был необходим Ельцину в его борьбе с коммунистической партией.

Более того, в этот период до предела обостряется противостояние президента и Верховного Совета. Это теперь, когда все завершилось расстрелом Дома Советов, фамилия Ельцина сопровождается приставкой «первый президент России». А обернись дело по-другому, Ельцину пришлось бы отвечать за «Беловежский сговор» и многие другие тяжкие уголовные преступления.

В этой ситуации политического форс-мажора ему буквально по зарез необходимы были аргументы, оправдывающие разрушение СССР и разгром КПСС.

Катынское преступление, имеющее, помимо прочего, громкий международный резонанс, вполне подходило для этого. Оно стоило того, чтобы тщательно «поработать с документами».

Почти за 40 лет до этого в схожей ситуации оказался другой борец с «проклятым прошлым», которое строил своими руками, – Н.С. Хрущев. Хотя он и стал 13 сентября 1953 года Первым секретарем ЦК КПСС, последующие четыре с половиной года вынужден был бороться за власть со сталинской когортой. Дело дошло до того, что 19 июня 1957 года Президиум ЦК КПСС по инициативе Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова сместил Хрущева с поста Первого секретаря ЦК.

Но Хрущева тогда спас темпераментный министр обороны СССР Георгий Жуков, который дал команду срочно доставить со всей страны самолетами военно-транспортной авиации в Москву сторонников Хрущева из числа членов Центрального Комитета.

22 июня 1957 года на пленуме ЦК КПСС они осудили «антипартийную группу Молотова-Маленкова». И лишь 27 марта 1958 года, совместив должности Первого секретаря ЦК партии и Председателя Совета Министров, Хрущев достиг абсолютной власти в СССР, став как бы новым вождем. Но вождя из него не получилось – не тянул на лидера нации.

Я умышленно дал этот текст в конце «объективного заключения» ГВП, чтобы читатель еще раз оценил тот фон, на котором велась борьба за власть в далеком и недалеком прошлом. Он, этот фон, всегда бывал и бывает грязный. Не могу не вспомнить в связи с этим слова поэта:

 

Боюсь, как дьявольской напасти

Освободительных забот;

Когда рабы приходят к власти,

Они куда страшней господ…

 

Власть портит людей, а абсолютная власть – портит абсолютно, так появляется у людей заносчивость. Заносчивость- неприятный материал, как говорил Шекспир: она как стираная ткань, садится.