Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Умелая провокация трех конфликтов стоит.
Юрий Татаркин
«Геббельсовская пропаганда» – этот термин вошел в сознание людей как одна из форм самого гнусного подстрекательства, самой грязной провокации и завуалированной лжи, замешанных на зоологическом антисемитизме и ненависти к Советской России и ко всему тому, что входит в понятие «славяне».
Фюрер, как наставник Геббельса, вооружив последнего своей расовой теорией, дал ему возможность сеять зерна ненависти к «недочеловекам», к которым нацизм причислял всех славян – белорусов, поляков, россиян и украинцев. Эти зерна скоро превратились в зубы дракона.
Учитель и ученик считали, что эти «не до конца развитые» народы грешат неполноценностью. У них напрочь отсутствует чувство истории, а «у кого нет чувство истории, тот подобен глухому или уроду. Верность – это уважение к нашей великой истории. Судить о прошлом подобает лишь тому, кто своими достижениями завоевал на это право». Эти слова изрек Адольф Гитлер в 1942 году в период нахождения во временной резиденции – ставке верховного командования вермахта «Вервольф» («Волк-оборотень») близ города Винницы на Украине.
И фашисты силой и обманом, кнутом и пряником пытались завоевать право утверждения своей человеконенавистнической «истины».
И. Гете как-то сказал, что «когда человек заблуждается, это может всякий заметить, когда он врет – заметит не всякий». Этот психологический казус часто использовали нацисты.
Передо мной лежат копии переведенных на русский язык документов заседаний министерства просвещения и пропаганды (МПП) Третьего рейха, хранившиеся в Центральном государственном архиве СССР.
Частично они были опубликованы в № 11 и № 12 «Военно-исторического журнала» от 1990 года. Попытаюсь дать наиболее емко часть информации, которая должна показать, как и что варилось на геббельсовской кухне касательно исследуемого вопроса.
После того, как солдаты одного из подразделений полка связи вермахта под командованием подполковника Ф. Аренса «обнаружили» какие-то захоронения в районе Катынского леса в Смоленской области, информацию об этой «находке» немцы закрыли на полтора года.
И только лишь весной 1943 года ведомство Геббельса объявило, что германскими солдатами найдено место массовых расстрелов польских офицеров советскими карательными органами.
А теперь почитаем документы.
Директивы господина министра от 6 апреля 1943 года.
«После доклада о военном положении майор Бальцер дает описание только что ставшего известным массового убийства Советами польских офицеров. Примерно в девятнадцати километрах западнее Смоленска, около километра влево от шоссе к Витебску, за оградой колючей проволоки находится холмистая местность, поросшая сорняком, на которой в то время, когда там еще находились большевики, людьми ГПУ проводились расстрелы каких-то осужденных или арестантов.
Тамошнему населению это было известно, но из-за страха оно никогда не решалось говорить об этом. Теперь случайно обер-лейтенант полевой полиции группы армий «Центр» догадался о том, что там, по-видимому, лежат горы трупов (??? – Авт.). На этом месте, которое заметно благодаря молодым посадкам сосен (??? – Авт.), теперь проведены раскопки и установлено, что там лежат слоями в 9–12 человек один над другим великое множество преимущественно или почти исключительно польских офицеров.
У большей части из них руки были связаны за спиной. Часов и колец уже не было, у них, правда, были еще злотые, а главное, личные документы с фотографиями, документы о награждении орденами и т. д., так что идентификация может быть проведена чрезвычайно легко.
Там сейчас работает известный химик из Кенигсберга со своими помощниками, чтобы установить звания убитых. Несомненно доказано, что все люди были убиты путем выстрела в затылок – иногда пуля пробивала голову насквозь, иногда застревала в голове. Всего, по предварительным расчетам там закопано 10–12 тыс. польских офицеров…».
Конференция от 14 апреля 1943 года.
«Перед оглашением директив министра статс-секретарь убедительно просит освещать советские зверство под Смоленском теперь и по радио, которое в противоположность прессе вчера вечером только кратко коснулось этой темы».
Директивы господина министра от 14 апреля 1943 года.
«Центр тяжести нашей пропаганды в ближайшие дни будет и далее сосредоточен на двух темах: атлантический вал и большевистское гнусное убийство. Миру нужно указать на эти советские зверства путем непрерывной подачи все новых фактов. В особенности в комментариях надо, как это частично уже было, показать: это те же самые большевики, о которых англичане и американцы утверждают, что они якобы изменились и поменяли свои политические убеждения…
Наконец, можно также подчеркнуть, что здесь, в массовых могилах, лежат не только польские офицеры, которые разыскиваются польской эмиграционной кликой в Лондоне, подающей в Кремль все новые прошения. Об этом имеется хорошее сообщение в 46 заграничных агентствах, согласно которому в Лондоне имеют обоснованную надежду найти в скором времени давно пропавших без вести поляков. По этому поводу мы можем только сказать: мы их нашли убитыми большевиками в бесконечных массовых могилах».
Директивы господина министра от 15 апреля 1943 года.
«Хорошо, если бы к гнусному убийству в Катыни нам представились бы еще новые актуальные политические случаи, чтобы этим событием пропитать еще сильнее международные политические дебаты…».
И далее говорится, что если нас, немцев, будут упрекать в зверствах, «то мы противопоставим этим утверждениям массовые могилы Катыни с 12 тыс. казненных польских офицеров и, прежде всего, заклеймим цинизм английских евреев, советские союзники которых способны на отвратительные преступления, каких не помнит мировая история.
Реакцию польского населения на Катынь мы включили также в немецкую прессу как действенное усиление».
Директивы господина министра от 15 апреля 1943 года.
«Хорошо, если бы к гнусному убийству в Катыни нам представились бы еще новые актуальные политические случаи, чтобы этим событием пропитать еще сильнее международные политические дебаты…».
И далее говорится, что если нас, немцев, будут упрекать в зверствах, «то мы противопоставим этим утверждениям массовые могилы Катыни с 12 тыс. казненных польских офицеров и, прежде всего, заклеймим цинизм английских евреев, советские союзники которых способны но отвратительные преступления, каких не помнит мировая история.
Реакцию польского населения но Катынь мы включили также в немецкую прессу как действенное усиление».
Конференция от 16 апреля 1943 года.
«По делу, собственно, о Катыни, министр обращает внимание но следующие психологические соображения.
Было бы неправильным дальнейшие занятия делом Катыни проводить под знаком обороны: виноват не убийца, а убитый! Вначале мы дадим несколько столбцов фактического материала, чтобы затем в качестве добавления изложить следующее:
«Наконец, под тяжестью сообщенного нами доказательного материала и постоянно повторяемых обвинений, которые мы изо дня в день давали по радио и которые теперь вместе с неопровержимыми аргументами прошли через всю нейтральную заграничную прессу – а об этом мы позаботились, чтобы эти еврейские негодяи, заключившие совместный сговор между Лондоном и Москвой, не достали нас своими щупальцами, – под тяжестью этого материала они теперь начали заикаться…
Теперь, когда мы вскрыли могилы и опознали польских офицеров по их униформе, знакам отличия, паспортам, бумагам и так далее, они говорят, что геббельсовские лжецы забывают, что вблизи деревни Гнездовая проводились археологические раскопки… За каких дураков считают эти нахальные еврейские болваны европейскую цивилизацию!..
Под тяжестью этих обвинений евреи могут произносить лишь бессвязный лепет, из которого видно длишь сознание их виновности…».
Конференция от 17 апреля 1943 года.
«…Министр подчеркивает, что катынское дело приняло такой размах, которого он сначала не ожидал. Если бы мы теперь продолжали работать исключительно умело и точно придерживались принципов, которые определены здесь, на конференции, то можно было бы надеяться, что нам удастся катынским делом внести довольно большой раскол во фронт противника…»
На конференции приводились и резко критиковались следующие рассуждения лондонского радио на польском языке:
«Битва, которую ведет немецкая пропаганда в Катынском лесу и на весы которой она бросает свыше десяти тысяч убитых, может иметь большое значение для исхода войны, как какая-нибудь битва, в которой участвуют тысячи живых. Нельзя допустить, чтобы немцы выиграли эту битву. Этим мы не хотим сказать, что эту битву не следует вести и что в ее течение не следует вмешиваться. Для этого вмешательства имеется только один путь: цепь немецкой лжи может быть разбита только правдой».
И дальше министр говорит:
«Это именно то, чего мы хотим! Международный Красный Крест, приглашенный не только нами, но и поляками, не может более уклоняться от этого приглашения, иначе мы обрушимся на Красный Крест…
Некоторые наши люди должны быть там (в Катыни. – авт.) раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста все было подготовлено, и чтобы при раскопках не натолкнулись бы на вещи, которые не соответствуют нашей линии. Целесообразно было бы избрать одного человека от нас и одного от ОКВ1, которые уже теперь подготовили бы в Катыни своего рода поминутную программу…
Глубокое впечатление, которое произвело все это дело на польский народ, необходимо изображать снова и снова посредством новых свидетельских показаний… Снимки Катыни должны помещаться в немецкое еженедельное обозрение…».
Конференция от 18 апреля 1943 года.
«Министр подчеркнул, что катынское дело идет почти по программе. Как следует из радио отчета, в Лондоне начинают беспокоиться о польской позиции, из которой вытекает, что польские эмигранты склонны скорее верить немецким данным, т. к. они уже и так считают себя обманутыми союзниками…».
Директивы господина министра от 23 апреля 1943 года.
«По делу Катыни хорошо использовать шведские голоса прессы из провинции, в особенности подходит утверждение, что сегодня для поляков победа союзников является совершенно бесполезным делом и что их существование в таком случае ставится абсолютно под сомнение».
Верховное командование верхмата.
Долее в одной из директив говорится о том, что в СССР находится еще «300 тыс. поляков, отправка которых в Иран задерживается Советами со ссылкой но трудности с транспортом.
Катынское дело предоставляет немедленную возможность высказать по отношению к Советам подозрение, выдвинуть обвинение в том, что и этих поляков они ликвидировали путем массовых расстрелов».
Директивы господина министра от 24 апреля 1943 года.
«Очень важно не дать замолкнуть Катыни, поэтому донесения, связанные с Катынью, должны подогреваться и сегодня… По вопросу ответа Международному Красному Кресту господин министр желает, чтобы действия были согласованы с фюрером… Участие Советов может быть допущено только в роли обвиняемого.
Между прочим, господин министр просит в возможных комментариях не делать выпадов против Международного Красного Креста».
Директивы господина министра от 27 апреля 1943 года.
«…Каковым бы ни было указание фюрера, мы ни в коем случае не должны себя доже в малейшем показывать злорадными. Наоборот, мы должны отражать доже подозрения, что мы якобы изобрели катынское дело, чтобы вбить клин в неприятельский фронт».
Конференция от 28 апреля 1943 года.
Геббельс говорит-.
«Мы должны теперь в трактовке катынского дело и связанного с ним разрыва между советским правительством и польским эмигрантским правительством оперировать с большей осторожностью. Вся информация, которая дается по этому вопросу, должно быть прежде согласована со мной. Все дело протекает чрезвычайно счастливо для нас и может при случае повлечь за собой последствия, которые сейчас совершенно нельзя себе представить.
Все дело является не просто делом тон называемой пропаганды ужасов, но оно развилось в государственную акцию высокой политики. По обстоятельствам будет необходимо по ходу событий менять нашу тактику. Мы должны попытаться теперь при соответствующих данных проявить гибкость и ни при каких обстоятельствах не иметь застывшей точки зрения.
В настоящий момент кажется наилучшим как во внутренней, так и во внешней политике не проявлять абсолютно никакого интереса к разногласиям между Москвой и польским эмигрантским правительством в Лондоне, которые при случае могут превратиться в разногласия между Лондоном и Вашингтоном. Лондон при этом стоит больше на стороне Советов, а американцы на стороне поляков…».
Конференция от 29 апреля 1943 года.
«…Попытки союзников оказать давление на поляков, чтобы они отказались от катынского дела, могут быть использованы для полемики, главным образом за границей».
Конференция от 30 апреля 1943 года.
«При трактовке катынского дела следует придерживаться уже известных директив. Мы должны и в дальнейшем ограничиваться тем, чтобы представлять события в хронологическом порядке… Мы должны твердо держаться наших утверждений, что многие другие поляки в Советском Союзе, которых еще разыскивают, само собой разумеется, лежат в советских массовых могилах с простреленными затылками…».
Как говорится – товар лицом. Документы свидетельствуют о самых разнообразных, порой казуистически тонких методах и приемах воздействия гебельсовской пропаганды на международную общественность.
Кстати, Геббельс в своем дневнике о Катыни писал, что сделает из этого колоссальный скандал, который и много лет спустя будет доставлять Советам огромные неприятности. Видимо знал, что у него будут старательные последователи, в том числе и из русских русофобов.
В «Военно-историческом журнале» № 12 от 1990 года в разделе «Свидетельский акт» я нашел ряд интересных материалов, подтверждающих несостоятельность геббельсовской пропаганды по катынской трагедии и причастности к ней советских властей. Вот некоторые показания.
Анна Пехоцкая:
«Сим свидетельствую, что в 1942 году я посылала письма из г. Кнышин некому доктору Ляточу, уроженцу дер. Бобровца, проживавшему и имевшему практику в Варшаве. Я читала также письма, которые он писал своей сестре, бывшей моей соседкой.
По истечении некоторого времени я нашла его фамилию в числе погибших в Катыни в газете «Новы Час», издававшейся в Белостоке. Таких случаев было очень много, и мы хорошо знаем, что представляет огромная ложь немцев относительно Катыни в СССР. Мы, поляки, хорошо знакомы с немецкой Катынью.
Недалеко от нашего местечка, в лесу у деревни Новоселки, немцы зверски замучили 1500 матерей и детей. В 1944 году, в июне месяце, немцы, видя приближение советских войск, отрыли трупы замученных и сожгли их, пытаясь замести следы своей «культуры». Они привлекли для этой работы людей из трудового лагеря в Кнышине…»
Акт этот подписал также местный житель Мечеслав Островский.
23.8.44 г.
Эдвард Потканский:
«В разгар катынской кампании я был в Польше. Гитлеровская польская газета «Курьер Варшавский» заполняла целые страницы фамилиями польских офицеров, будто бы замученных большевиками в Катыни. С больших предприятий в Катынь посылались делегаты, которые по возвращении должны были рассказывать о зверствах большевиков. Таких же представителей немцы посылали даже из концлагерей. Это были польские офицеры.
Многие делегаты, возвратившись из поездки, рассказывали обратное тому, что хотелось гитлеровцам. Вскоре эти делегаты были арестованы и пропали без вести. По всей видимости, они были физически уничтожены.
На стенах домов появились надписи: «Катынь – дело рук гестапо». Такие надписи можно прочесть на Новогрудской, Маршалковской и других улицах.
На скамейках в Сакском саду были приклеены записки, в которых сообщалось, что убийцами польских офицеров в Катыни являются немцы. Поляки говорили о Катыни как о новом злодеянии немецких разбойников.
Что касается меня, то я убедился в этом следующим образом: у моего брата Потканского Леона, проживающего в Пружкове, ул. Марьянская, дом № 13, был приятель – польский офицер Марьян Рудковский, проживавший в Варшаве. В 1942 году немцы арестовали его и заточили в концлагерь в Освенциме.
6 недель спустя жена офицера Марьяна Рудковского получила из Освенцимского лагеря одежду мужа и извещение о его смерти. Кроме того, ей предлагалось, если она хочет иметь пепел своего мужа, выслать по указанному адресу 500 злотых.
Когда началось катынское дело, жена Рудковского нашла имя своего мужа в списках польских офицеров, «замученных большевиками в Катыни». Тогда она отправилась в гестапо с тем, чтобы узнать, где же на самом деле погиб ее муж. В гестапо жена была задержана и домой больше не возвратилась…».
20.9.43 г.
Весьма интересен еще один документ, подписанный председателем организационного бюро Промстрахкассы (Касса взаимного страхования и взаимопомощи промысловой кооперации) по Смоленской области Косьминой 5 января 1944 года. В справке говорится, что район Козьих Гор и прилегающих к нему Катынского леса и Красного Бора являлся местом организации пионерских лагерей.
Последний раз пионерский лагерь в этом месте был организован летом 1941 года и ликвидирован в связи с занятием немцами города Смоленска в июле 1941 года.
Значит, выходит, что никак не могли там расстреливаться польские офицеры до июля 1941 года. Их просто не было тогда в будущем могильнике.
А вот еще один материал: приводится текст секретной телеграммы из Отдела внутренней администрации Варшавы от 3 мая 1943 года с грифом «Весьма важно», отправленной в 17.20 Главному административному советнику Вайрауху в Краков. В ней говорится:
«Часть польского Красного Креста вчера возвратилась из Катыни. Служащие польского Красного Креста привезли гильзы патронов, которыми были расстреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко».
Приступив к подготовке катынской провокации, немцы в первую очередь занялись поисками «свидетелей», которые могли бы под воздействием уговоров, подкупа или угроз дать нужные немцам показания. Примером такого «свидетеля» могут быть показания бывшего крестьянина, проживавшего недалеко отдачи Козьих Гор, П.Г. Киселева, 1870 года рождения.
Его вызвали в гестапо еще в конце 1942 года и, угрожая репрессиями, требовали от него дать вымышленные показания о том, что ему якобы известно, как весной 1940 года большевики на даче УНКВД в Козьих Горах расстреляли военнопленных поляков.
«Я ответил, – сообщал Киселев, – что вообще никогда не слыхал, чтобы НКВД производило расстрелы в Козьих Горах, да и вряд ли это возможно, так как Козьи Горы совершенно открытое многолюдное место и если бы там расстреливали, то об этом бы знало все население близлежащих деревень.
После первого разговора я был вторично вызван в гестапо лишь в феврале 1943 года. К этому времени мне было известно о том, что в гестапо вызывались и другие жители окрестных деревень и что от них также требовали такие показания, как и от меня. В гестапо тот же офицер и переводчик опять требовали от меня, чтобы я дал показания о том, что являлся очевидцем расстрела польских офицеров, якобы произведенного НКВД в 1940 году. Я снов заявил офицеру гестапо, что это ложь. Но переводчик не стал меня слушать. Взял со стола написанный от руки документ и прочитал его. В нем было сказано, что я, Киселев, видел сам, как в 1940 году сотрудники НКВД расстреливали польских офицеров. Прочитав этот документ, переводчик предложил мне его подписать.
Я отказался это сделать. Тогда переводчик стал понуждать меня к этому бранью и угрозами. Под конец он заявил: «Или вы сейчас же подпишите, или мы вас уничтожим. Выбирайте!»
Испугавшись угроз, я подписал этот документ, решив, что на этом дело кончится».
В дальнейшем Киселева заставили выступать перед прибывшей «польской делегацией». Можно представить, какой из него был оратор – он, естественно, забыл содержание подписанного им документа, заволновался, а потом и вовсе отказался говорить. Киселева забрали в гестапо и держали там около месяца. Избивая мужика, немцы добивались от него согласия на «публичные выступления». Не выдержав побоев, Киселев снова дал согласие. После этого его освободили из тюрьмы под условие по первому требованию немцев выступать перед «делегациями» в Катынском лесу. Каждый раз перед тем, как он должен был выступать, к нему в избу приходил переводчик, выводил во двор и заставлял наедине заучивать наизусть то, что Киселеву надлежало говоритьу могил иностранным гостям. Таких выступлений было несколько.
В изданной германским Министерством иностранных дел книге, в которой были помещены сфабрикованные немцами материалы по катынскому делу, есть упоминание о П.Г. Киселеве и других подобных «свидетелях».
Показания М. Захарова:
«В начале марта 1943 года ко мне на квартиру пришел сотрудник Гнездовского гестапо и сказал, что меня вызывает офицер. Офицер сказал мне, что если я по-хорошему не желаю дать показания, то он заставит сделать это по принуждению. После этих слов он взял резиновую дубинку и начал меня избивать… Вскоре я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, офицер потребовал от меня подписать протокол допроса, и я, смалодушничав под воздействием побоев и угроз расстрела, дал ложные показания и подписал протокол. После подписания протокола я был из гестапо отпущен…».
Комментарии, как говорится, излишни.
И, наконец, в записке с грифом «совершенно секретно», подписанной Берией на имя Сталина, говорится:
«…В лагерях для военнопленных НКВД СССР и втюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в настоящее время содержится большое количество бывших офицеров польской армии, бывших работников польской полиции и разведывательных органов, членов польских националистических к-p (контрреволюционных – Авт.) партий, участников вскрытых к-p повстанческих организаций, перебежчиков и др. Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю.
Военнопленные офицеры и полицейские, находясь в лагерях, пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти.
В лагерях для военнопленных содержится всего (не считая солдат и унтер-офицерского состава) 14 736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков, по национальности свыше 97 % – поляки. В тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии всего содержится 18 632 арестованных (из них 10 685 – поляки).
Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти, НКВД СССР считает необходимым предложить дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14700 человек, а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 тыс., рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания – расстрела…».
Сразу возникает уйма вопросов. Почему на копии, если это ксерокопия записки Берии, отсутствует канцелярская атрибутика? В копии документа нет даты, исходящих и входящих штампиков и прочих канцелярских атрибутов… А ведь это довольно-таки серьезный государственный документ. Но об этом речь пойдет ниже.
Теперь посмотрим, как отражено катынское дело в краткой справке для ЦК КПСС (тоже под грифом «секретно»), опубликованной в одном из номеров журнала «русский архив»:
«В сентябре 1943 года, после освобождения Смоленска и его окрестностей от гитлеровских войск, в 15 километрах от города, в районе Катынского леса были обнаружены могилы с останками польских военнопленных.
Постановлением Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников была создана специальная Комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела польских военнопленных в Катыни.
Эта Комиссия констатировала, что до захвата гитлеровцами Смоленска в западных районах области на дорожно-строительных работах были заняты польские военнопленные офицеры и солдаты, которые размещались в трех лагерях особого назначения в 25–45 км западнее Смоленска.
После начало Великой Отечественной войны, в силу сложившейся обстановки лагеря не могли быть своевременно эвакуированы, и около 11 тыс. военнопленных поляков попали в плен к немцам, а затем осенью 1941 года они были расстреляны в Катынском лесу.
Зимой 1942–1943 годов, когда общая военная обстановка резко изменилась не в пользу фашистской Германии, гитлеровцы предприняли меры к тому, чтобы скрыть свои злодеяния.
Этим самым они рассчитывали оклеветать Советский Союз и ухудшить советско-польские отношения. В этих целях в апреле-июне 1943 года созданная гитлеровцами «Международная медицинская комиссия» из представителей стран-сателлитов провела «расследование» обстоятельств расстрела польских военнопленных в Катыни.
Затем германская информационная служба издала книгу о результатах «деятельности» этой комиссии под названием «Официальный материал о массовом убийстве в Катыни». В ней гитлеровская пропаганда приписывала свои преступления Советскому Союзу».
В печати были ссылки на рапорт начальника Айнзац-группы «Б» при штабе группы армий «Центр» Франца Стаглецкера на имя Гейдриха о действиях группы за период с августа по декабрь 1941 года, где среди прочего указывается, что он «…выполнил главный приказ, отданный моей группе – очистил Смоленск и его окрестности от врагов рейха – большевиков, евреев и польских офицеров».
Оригинал настоящего документа хранится в архиве Нью-Йоркского «Yiddish scientific Institute». Копия его находится в архиве Союза антифашистских борцов в Чехии в городе Праге.
Кстати, выводы специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками польских военнопленных в Катынском лесу нашли свое отражение в соответствующих материалах Международного трибунала в Нюрнберге, который признал виновными в этом преступлении фашистских главарей.
Войти с помощью соц. сетей: