Глава IV
Научные доводы в пользу ГМ-продуктов: продвижение личных интересов?
Давайте попробуем рассмотреть факты, связанные с генетически модифицированными продуктами, в более широком контексте. Почему большая часть научного сообщества признает генетически модифицированную пищу, а население по-прежнему настроено скептически? Кому-то недоступно научное понимание генномодифицированных продуктов, есть противники их использования, бывает, что люди противоречат сами себе. В науке много спорных вопросов, и эти споры, интерес и символические сражения как раз и помогают определить, что считать приемлемым, а что шокирующим.
Одной из главных причин полемики вокруг генетически модифицированных продуктов питания являются утверждения обеих сторон о том, что у них есть доступ к той или иной неопровержимой истине. Уверенность одной группы заключается в понимании сути вопроса с этической, социальной и культурной позиции; уверенность другой – в не менее догматической научной точке зрения. Споры между ними продолжаются и часто переходят в столкновение непроверенных мнений и мировоззрений, которые редко удается примирить друг с другом.
Наука, как и живые люди, которые занимаются ею, может совершать ошибки. Независимо от того, какими бы тщательными ни были наблюдения или рассуждения, все научные теории являются неполными; в любой области, в которой специализируется та или иная наука, всегда есть непростые вопросы, на которые учёным ещё предстоит найти ответы. Кроме того, научные исследования и измерения всегда сопровождаются некоторой степенью погрешности. Научная истина – понятие условное. Часто даже очевидные однозначные данные не передают точной недвусмысленной информации. Это можно наблюдать на примере идиоматического вопроса: стакан наполовину полон или наполовину пуст? Оптимисты и пессимисты видят один и тот же объём воды в стакане, который наполовину заполнен водой и, тем не менее, расходятся во мнении о том, наполовину этот стакан полон или же наполовину пуст.
Другими словами, имеющиеся данные никогда не могут говорить сами за себя. В этом и заключается специфика науки. Теории же, даже те, которые обычно рассматривают в качестве фактов, остаются актуальным полем для научных исследований и сопровождаются огромным количеством интересных вопросов, на которые ещё предстоит дать ответы. Новые научные данные могут помочь исследователям совершенствовать приобретённые знания, утвердиться или разочароваться в своих гипотезах; поиск и получение самих доказательств требует времени и часто начинается с неудач, сопровождается тупиковыми ситуациями, незначительными успехами и медленным путём к достижению какого-либо знания. Поэтому, учитывая изложенное, учёные никогда не будут иметь возможности безоговорочно доказать абсолютную истину какой-либо своей позиции.
Ученые и приверженцы научного метода используют доказательства для объяснений и прогноза. Поскольку наблюдения и объяснения тесно связаны между собой, наука, таким образом, является совокупной деятельностью для построения знания. Продолжая наблюдать и экспериментировать, ученые описывают мир более точно и глубоко.
Наблюдения и выводы одного поколения предполагают к рассмотрению всё новые и новые вопросы, которые должны быть тщательно проверены и вынесены для нашего широкого понимания. Каждое последующее поколение учёных работает для того, чтобы исправить, упорядочить и углубить работу, проделанную предшественниками. Здесь целесообразно вспомнить известную цитату Исаака Ньютона: «Я мог видеть дальше остальных лишь потому, что стоял на плечах гигантов», которая ярко передаёт смысл идеи о том, что все знания и научные открытия являются накапливаемыми; объём и качество научных знаний улучшается и растёт с течением времени.
В 1912 году французский химик, лауреат Нобелевской премии Пол Сабатье заявил, что теории – «всего лишь плуг, которым пахарь пользуется, чтобы провести борозду, и который он имеет полное право после жатвы заменить другим, более совершенным». Действительно, новые научные методы иногда демонстрируют неадекватность открытия. Также новые идеи иногда показывают недостаточность предварительных объяснений. Более того, многие идеи, которые были выдвинуты ранее, сейчас оказываются либо абсолютно неверными и несостоятельными, либо имеют смысл в пределах ограниченной области. Например, Аристотель и Птолемей предположили, что Земля является центром Вселенной. Спустя более 1500 лет Коперник высказал обратное – гелиоцентрическую теорию, в соответствии с которой планеты вращаются вокруг Солнца. Однако современные астрофизики не относятся к Солнцу как к неподвижному телу и как к центру Вселенной; вместо этого они считают, что Солнце вращается вокруг центра нашей галактики, а галактика, в свою очередь, находится в постоянном движении в космосе.
В любой области науки, которая активно развивается, самое важное – определить, какими вопросами необходимо заниматься, и заниматься серьезно. Какие являются ключевыми? На первый взгляд это кажется простым делом, но в реальности процесс может оказаться сложным.
Принимая во внимание факт, что наука зависит от эмпирических данных и проверяемых объяснений, которые накапливаются со временем, не должно казаться удивительным то, что многие интересные научные вопросы о генетически модифицированных продуктах питания остаются без ответа. В конце концов, трансгенные продукты – это же относительно новая технология. Более того, поскольку вопрос питания настолько индивидуален и потому, что ставки так высоки, споры о ГМО могут показаться слишком ожесточенными, чтобы позволить честное обсуждение.
Многие люди также испытывают противоречивые чувства к еде как к теме, на которой сосредоточено внимание учёных. Как сказал историк Уоррен Беласко, «еда – это главное из основных жизненных благ, это наша крупнейшая промышленность, она составляет самую большую статью нашего экспорта, это удовольствие, которому мы предаёмся чаще всего, но это также область, которая вызывает значительное беспокойство и опасения».
Страсти, кипящие со всех сторон дискуссии о еде, отпугивают многих. Учёных, которые отзываются в пользу биотехнологий и делятся с миром своим положительным мнением, часто обвиняют в корпоративных сговорах с агропромышленными комплексами, у которых есть свои, корыстные интересы. Помимо этого учёные, которые подвергают сомнению воздействие генетически модифицированных структур на организм и здоровье человека и их влияние на окружающую среду, часто становятся объектом насмешек. Попытки уважительного отношения к любой из сторон дискуссии порой вызывает злость у обеих. Тем не менее диспуты и различные мнения являются неотъемлемой частью научного и социального прогресса. Как однажды сказал Махатма Ганди: «Открытые разногласия – часто верный знак прогресса».
Опросы общественного мнения показывают, что многие простые люди продолжают скептически относиться к генетически модифицированным продуктам и что научное понимание, в частности, генетики, является неполным или неверным. Многие никогда и не слышали о традиционных формах скрещивания и даже не подозревают о том, что каждый день едят фрукты и овощи, полученные путём гибридизации.
Мир современной еды наполнен огромным количеством непонятных фактов, особенностей и вопросов для населения. Действительно ли необходимы генномодифицированные продукты? Нужны ли они, чтобы помочь накормить мир? А если нет, то как они помогут? А компании, которые производят эти семена, считают, что прибыль важнее безопасности? Учёные изобрели технологии генетической модификации для удовлетворения общественных потребностей – или просто потому, что сумели это сделать? Можем ли мы предсказать, что произойдет с генномодифицированными культурами – или природа настолько сложна, что это невозможно угадать? Можно ли ожидать несчастных случаев с тяжкими последствиями? Следует ли нам регулировать эту область в большей или меньшей степени? В целом эта технология благотворна или нет? А конкретно для меня она полезна или несет негативные последствия? А для общества? Есть ли какое-то частное или ограниченное применение технологии, которое будет полезным? Для меня? Для общества? Для окружающей среды? А люди, связанные с этой технологией, разделяют мои ценности? Могу ли я им доверять?
Учитывая отсутствие научных знаний у широких слоев населения и незнание ими мировой системы производства и сбыта продовольственных товаров, напрашивается вывод о том, что люди в своем большинстве не в состоянии самостоятельно сделать обоснованные выводы ни по одному из этих вопросов. Но так думать – не совсем правильно. Маловероятно, что социальные, культурные и этические ценности большинства совпадут с ценностями научных экспертов, но это не значит, что их мнения являются менее значимыми.
Вероятно, широкие слои населения придут к другим выводам на основании любых доступных доказательств. Ученые часто общаются посредством цифр, а те, кто не являются учеными, и журналисты, передающие информацию населению, используют слова, рассказы и визуальные символы. Эти различные формы коммуникации часто являются барьером к пониманию. Этот барьер существует также и между экспертами в различных областях. Так, экономистам в сфере сельского хозяйства, наверное, будут малоинтересны вопросы, которые представляют интерес для учёных, исследующих продукты питания. Несмотря на то, что обе стороны заинтересованы в улучшении производства и переработки продуктов, у них радикально отличные подходы к проблемам. Как бы то ни было, любые знания, которые добавляют к дискуссии экономисты агропромышленных комплексов, учёные, занимающиеся наукой о продуктах питания, представляют немалую важность, но просвещение людей в том, что касается научных деталей, совсем необязательно ведет к лучшему пониманию картины в целом или способности принимать обоснованные решения.
Попытки привести простых людей от интуитивных решений или первой реакции на трансгенные продукты к принятию более взвешенных решений на основе доказательств, за что выступают многие учёные, на деле не очень помогут. Такой подход просто не отражает цельность выбора, который люди совершают в реальном мире. На такой выбор влияет множество вещей: новая информация и доказательства, а также реклама и все «приманки», которые используют корпорации; суждения или решения уважаемых людей, а также ощущение желательности для общества или социальные предпочтения.
На нас оказывают огромное влияние модные диеты, новейшие гастрономические тренды и рекомендации друзей; появляются навязчивые кулинарные идеи, например, вдруг очень популярными становятся круапончики (смесь пончика с круассаном), овощной суп с тосканской капустой (также известной как черная капуста) или палеолитическая диета. Когда в дело вовлечены потенциальные риски, как в случае генномодифицированных продуктов питания, люди также взвешивают ряд других факторов, включая, например, понимание природы, неидеальность науки, которая может допускать ошибки, веру организациям, продвигающим продукты, культурные нормы.
Даже если бы наука и все доказательства указывали на безопасность и пользу трансгенных продуктов, это все равно могло бы не убедить людей. Учитывая споры вокруг генной инженерии, которые идут в настоящее время, разумно предположить, что какое-то крупномасштабное событие с участием ГМ-продуктов и с негативными последствиями, вероятно, могло бы послужить поворотным моментом, быстро изменить общественное мнение и привести к принятию решений против использования технологии. С другой стороны, трудно представить какое-то благоприятное развитие событий, которое изменит общественное мнение и приведет к принятию решений «за». Если брать картину в целом, то население продолжает скептически относиться к трансгенным продуктам и группам, которые их продвигают, так, что люди готовы поверить, будто «крупная сеть ресторанов быстрого питания использует настолько генетически модифицированных кур, что их больше нельзя назвать курами». Конечно, это не так. Но факт, что население не уверено в правдивости предоставляемой информации или готово сразу поверить в сказанное выше, показывает отсутствие доверия к существующей продовольственной системе.
Вероятность чего-то ужасного в нашей продовольственной системе очень мала. Несмотря на все страшилки, связанные с опасностью продуктов питания, и даже случаи преднамеренной фальсификации, потребители оставались и остаются в безопасности, а регулирующие и контрольно-надзорные органы выполняли и продолжают выполнять свои функции. Тем не менее, как нам напоминает американский социолог Ли Кларк, одно то, что вероятность события очень мала, совершенно не означает, что мы должны ее игнорировать. Просто подумайте, к примеру, о радиационной аварии на АЭС Фукусима в 2011 году.
Шансы на то, что атомную электростанцию затопит мощнейшее цунами, казались очень малы, но учитывая такую возможность и приняв соответствующие меры, можно было бы предотвратить трагедию, которая в конечном счете имела место. Анализ, проведённый уже после случившегося, показывает, что можно было бы избежать катастрофы или смягчить тяжелейшие последствия, если бы энергетические мощности были перемещены на местность, расположенную выше над уровнем моря или в водонепроницаемые бункеры; между аварийными источниками водоснабжения и важнейшими системами безопасности имелись бы водонепроницаемые соединения, а защита насосов, качающих морскую воду, была бы усилена. Планирование с учетом самого худшего варианта развития событий, как этот, является абсолютно рациональным. В конце концов, даже когда всё идет по плану, могут наступить нежелательные и непредвиденные последствия.
Как и в любой полемике, в дискуссиях о генной инженерии есть место целому ряду реакций. Учёные неоднократно высказывали предположения, что сопротивление трансгенным продуктам питания объясняется плохим пониманием научных фактов и технологии. Но дело не в этом. Имеется очень слабая статистическая взаимосвязь между отношением людей к генномодифицированным продуктам питания и их знанием лежащей в основе науки, хотя она и присутствует. Другими словами, маловероятно, что обучение людей науке, стоящей за генной инженерией, изменит мнение о генетической модификации в какую-либо сторону. Исследователи из агропромышленных комплексов и академических кругов работали над тем, чтобы использовать такие объективные критерии при оценке науки о генетической модификации, которые по достоинству оценили бы их коллеги. Это разумно. Однако, поскольку генетическая модификация не является вопросом, основанным только на эмпирических методах, мы должны учитывать, что наука сама по себе не может быть достаточна при оценке выборов в нашей мировой продовольственной системе. Различные предположения о ценностях будут приводить к различным акцентам в системе производства и сбыта продовольственных товаров. Существует глубокое взаимодействие между наукой и ценностями там, где дело касается развития и управления продовольственной системой.
Многие считают, что эффективное производство продуктов является необходимым и практически всегда несёт только пользу. Но при ближайшем, детальном рассмотрении, наша продовольственная система гораздо более сложная структура со множеством нюансов, в том числе этическим и ценностным. Для нашей системы производства и сбыта продовольственных товаров важна не только эффективность, но и социальное обеспечение, здоровье людей, устойчивое развитие, охрана окружающей среды, биоразнообразие и кулинарное наследие. И это только несколько примеров. Когда внимание сосредоточивается исключительно или в первую очередь на научной и экономической эффективности, пресекаются возможности выразить другие ценности. Эти акценты, получаемые благодаря эмпирической способности проникновения в сущность, отражают рамки ценностей, которые влияют на состав нашей мировой продовольственной системы.
Включая всё упомянутое в дискуссии о системе продовольствия, мы можем рассуждать о том, какую роль производство и потребление играет в достижении всех этих целей. В результате, вероятно, получится система, которая заимствует приёмы из многих уже существующих методов, что было бы хорошей новостью для фермеров и общества. Однако это бы бросило вызов акционерам, которые выигрывают в сложившемся положении дел.
Всё это объясняет, почему разговоры о генетически модифицированных пищевых продуктах настолько сопряжены с трудностями.
Учёные и представители агропромышленных комплексов говорят о снижении потребительских цен, более ценном в пищевом отношении зерне, культурах, адаптированных под местные условия, которые могут превратить малоплодородные сельскохозяйственные земли в продуктивные фермы. Может прийти день, когда генная инженерия дойдет до этого, но пока это только лишь большой потенциал. Даже тридцать лет спустя ничто из этого не является очевидным, поэтому многие ворчат, дескать, трансгенные продукты питания принесли мало пользы с точки зрения чего-то осязаемого для потребителя, или не принесли никакой.
Сегодня агропромышленные предприятия сосредоточивают свои усилия на товарном зерне. Эти продуктивные и универсальные культуры являются ответом на инвестиции в исследование, разведение и продвижение. Как любит указывать Международная служба по сбору сведений о применении биотехнологий в сельском хозяйстве, генетическая модификация – это наиболее быстро принятая в недавней истории технология, связанная с сельскохозяйственными культурами. За менее чем двадцать лет наблюдается более чем стократный прирост.
Но потенциальные плюсы от продажи трансгенных продуктов питания – здоровье людей, безопасность для окружающей среды и ожидаемый вклад во всеобщее благо – размыты, очень ограничены или полностью отсутствуют, если брать то, что фактически доступно сегодняшним потребителям. Любые разговоры об особой пользе для потребителей в плане снижения или устранения рисков, будь то реальных или воображаемых, являются по большей части гипотетическими, потому что этих генетически модифицированных продуктов питания просто нет в наличии или в продаже. При этих обстоятельствах становится проще понять, почему имеют значение даже малые или потенциальные риски.
С другой стороны, отношение некоторых потребителей можно изменить аргументами о том, что генномодифицированные культуры делают систему производства продуктов питания более эффективной. Точно так же на них могут произвести впечатление доводы о том, что трансгенные продукты питания являются самыми простыми и самыми практичными средствами борьбы с голодом, болезнями и нищетой. Они могут поспорить, что страны, сталкивающиеся с этими распространёнными проблемами, могут иначе взвешивать риски – не так, как на территориях, где наблюдается продуктовое изобилие. Решение о том, стоит ли сосредоточивать усилия по улучшению безопасности продуктов питания в более бедных странах на биотехнологиях или на радикальных изменениях в ведении сельского хозяйства – это не просто теоретизирование. Но, как и в случае большинства практических задач из жизни, вопросы решаются не просто. Возьмите, например, основной контраргумент: увеличение использования генномодифицированных культур может нанести вред фермерам в развивающихся странах.
Не все вызывающие обеспокоенность вопросы являются экономическими. Могут прозвучать и возражения религиозного характера от тех, кто считает, что Бог создал все идеально, поэтому людям не следует менять, манипулировать и противоречить статусу кво. Возражения, связанные с охраной окружающей среды, часто принимают подобную форму – идея в том, что по сути неправильно изменять природу. Сторонники этой точки зрения также могут указать на риск изменения и нарушения равновесия хрупкой экосистемы. Уже давно известно о вреде, который нанесли пестициды, а ведь агропромышленные холдинги и химические компании утверждали, что они неопасны. Некоторых животных в прошлом считали неважными для экосистемы, но после их исчезновения переоценка состояния дел показала, что они имели большое значение.
Необходимо признать, что такие экономические факторы, как установление цены на товар, не оказывают решающего действия на общее мнение о ГМО и не заставляют их принимать. Если люди могут себе это позволить, они будут платить за те вещи, которые им нужны или которые они хотят иметь. Столько времени, сколько существует реклама, рекламисты и маркетологи настойчиво убеждают потребителей купить вещи, о существовании которых те и не подозревали ранее. То, что крупные, мощные и богатые агропромышленные комплексы с фантастическими инновациями и блестящими учёными не смогли полностью убедить потребителей в том, что генномодифицированные продукты питания – это благо, является доказательством беспокойства по поводу ГМО, связанного не только с деньгами и просто наукой.
При детальном рассмотрении противоречий, окружающих научное понимание генетически модифицированных продуктов, некоторые факты очень показательны. Представители обеих сторон этих споров пытаются использовать науку, чтобы дискредитировать оппонентов – несмотря на опасность нанесения ущерба своему авторитету в глазах общественности. Это может оказаться дорого с точки зрения так называемого «социального» капитала. При таких обстоятельствах, как и в случае других противоречивых или новых технологий, только минимальные риски имеют значение для населения. Но риски, связанные с генномодифицированными продуктами, могут быть совсем немаленькими. Понимание реакции населения на науку и окружающие противоречия поднимает гносеологические и социально-политические вопросы об авторитете знания в мировой продовольственной системе.
Первые дискуссии начались, когда Стивен Линдлоу из Калифорнийского университета в Беркли обнаружил бактерию, из-за которой некоторые растения замерзают при более высоких температурах, чем является нормой. Урон, наносимый зерновым культурам низкими температурами, обходится фермерам в $ 1,5 млрд каждый год, и если удастся найти нечто способное уберечь зерновые культуры от замерзания в случае холодов, это станет благом для сельского хозяйства. Бактерии получили название «лёд-минус» (ice-minus). На протяжении нескольких следующих лет звучали протесты, шли судебные процессы и проводились тесты на безвредность, в результате стали очевидны повторяющиеся аргументы, и они задали тон как группам, выступающим за ГМО, так и противникам, а также определению приемлемого риска.
Стивен Линдлоу проводит тестирование ice-minus в полевых условиях, чтобы проверить, правда ли бактерии, созданные с помощью генной инженерии, помогают зерновым культурам бороться с морозом
Крупные агропромышленные комплексы, а также учёные-агрономы пытаются решить, оправдывает ли ожидаемая польза от новых знаний, полученных в результате их экспериментов, риски, на которые приходится идти. Хотя нельзя исключить все возможные отрицательные результаты, в целом, если риск небольшой, считается разумным продолжать научные исследования. Этот вид вдумчивой научной оценки риска и его возможного возрастания является частью обычного, приемлемого процесса, но что мы должны делать, если технология и наука являются новыми? Пионеры генетической модификации полагались на техническую экспертизу и научную компетентность для того, чтобы установить сходство между известными программами по разведению растений вместе с существующими программами тестирования пестицидов, с одной стороны, и предосторожностями и любыми неопределенностями, которыми могла отличаться эта новая технология, с другой.
Из-за давления со стороны общественности управляющие органы потребовали соблюдения чрезвычайной осторожности при проведении тестов. Учёным надлежало носить защитные комбинезоны и респираторы, когда они опрыскивали экспериментальные поля. В это время представители контрольно-надзорных органов регистрировали качество воздуха, чтобы удостовериться, не распространилось ли содержимое распылителей за границы выбранных полей. Нарушители, вторгавшиеся на эти территории, выдернули половину высаженных растений до того, как пошли отростки, и это вынудило исследователей снова высаживать растения. Вандалы побывали и на экспериментальных участках, где в будущем планировалось тестировать бактерии «лёд-минус». Хотя дополнительные меры защиты, вероятно, были лишними, именно они создали стойкое впечатление о необходимости предохраняться – согласитесь, всё, что требует такого количества защитного оснащения и мониторинга, должно пугать. Небольшая компания под названием Advanced Genetic Sciences («Усовершенствованная генетика»), занимающаяся биотехнологиями, получила лицензию на «лёд-минус» под названием Frostban, и это дало оппонентам ещё один повод для беспокойства. Компания протестировала Frostban на крыше своего головного офиса в Окленде, Калифорния, без официального разрешения, за что оказалась оштрафованной Агентством по охране окружающей среды. Это еще раз подтвердило опасения общественности, связанные с трансгенами.
В этом смысле излишняя предосторожность и неподобающая деятельность компаний помогли укрепить позиции тех, кто выступал против ГМО и новой технологии. Наука ожидает, что потенциальный урон будет уравновешен будущими благами. Но даже хотя транснациональные корпорации и современные технологии дали населению много полезных вещей и разработок, пришлось столкнуться с катастрофами. Это были техногенная диоксиновая авария в 1976 году в итальянском городе Севезо, техногенная катастрофа с утечкой газа на заводе компании Union Carbide в индийском городе Бхопал в 1984 году, радиационная авария на чернобыльской атомной электростанции в 1986 году, авария с выбросом нефти из танкера ExxonValdez, произошедшая в 1989 году у берегов Аляски, а также крупная радиационная авария на АЭС Фукусима-1 в Японии. Для каждой из этих страшных катастроф, произошедших по вине вездесущей промышленной технологии, актуален один вопрос: если научный прогресс сопряжён с некоторой степенью риска, то риск какого масштаба является приемлемым? Противники генной модификации могут использовать произошедшие аварии как аргумент, чтобы требовать строгого нормативно-правового контроля, определяя любой возможный риск как представляющий угрозу обществу.
Принимая во внимание позицию тех, кто выступает за усиление мер предосторожности, так или иначе, технология генетической модификации оказывается загнанной в рамки научной дискуссии о возможных рисках и вероятной пользе. Безусловно, произошедшие катастрофы ужасны, но, тем не менее, все обсуждения и дискуссии сосредоточены на том, как сделать эти виды промышленности и эту продукцию более безопасной, используя суровые меры предосторожности и регулирование.
Поскольку в научных исследованиях часто много непонятного, учёным следует использовать конкретные научные доказательства для того, чтобы делать выводы и определять точные меры предосторожности. Абсолютная уверенность в научном вопросе встречается крайне редко. Если рассмотреть любую научную дискуссию, можно увидеть различные опубликованные исследования с непоследовательными или даже противоречивыми выводами. Агропромышленные фирмы уже научились использовать неопределённость этих непоследовательных и противоречивых выводов, называя их «грязной наукой». Зачастую научные проблемы генетической модификации отвлекают внимание от социальных, культурных и этических споров и сомнений.
Например, относительно хорошо известный научный спор о генномодифицированных продуктах питания имел место в Англии в 1998 году. В центре противостояния находился доктор Арпад Пуштай, автор сотен научных статей о безопасности продуктов питания и сотрудник Исследовательского института Роуэтта, одной из ведущих научно-исследовательских лабораторий Великобритании, занимающихся безопасностью продуктов питания. Спор разгорелся после того, как Пуштай выразил сомнения по поводу безопасности генномодифицированных продуктов, выступая в телепрограмме «Мир в действии». Чтобы проиллюстрировать обеспокоенность, он упомянул свои исследования, которыми занимался на тот момент, – это были ГМ-версии белков в пестицидах.
Исследование включало кормление двух групп крыс белком (лектином). Ученый кормил одну группы крыс картофелем, который был генетически модифицирован, чтобы давать больше лектина. Вторая группа получала картофель, лектин в который добавляли без использования ГМ-методов. Результаты показали у первой группы крыс некоторые негативные изменения в плане роста, развития органов и реакций иммунной системы. Таких нежелательных последствий во второй группе крыс не наблюдалось. Доктор Пуштай высказал предположение, что генетическая модификация, которая была использована для привнесения нового гена в картофель, может стать источником проблемы.
После выступления Пуштая по телевидению политики и представители индустрии биотехнологий яростно атаковали учёного и его исследование. В письме Королевскому научному обществу он написал: «Я пережил обвинения в моей честности и мотивации; те, кто их выдвигали, предпочли нападки на меня вместо того, чтобы рассматривать мою работу и находки как взвешенную оценку на основе имеющейся информации». Известности Пуштая в его области науки, тщательно задокументированных результатов, научно обоснованной защиты сделанных заявлений оказалось недостаточно для спасения карьеры. Его временно отстранили от работы в Институте Роуэтта после 36 лет напряженного труда, а потом не стали продлевать трудовой договор, несмотря на то, что по каждой из шести научно-исследовательских программ, за которые отвечал Пуштай, требовалось еще год-два работы.
После увольнения Пуштай детально описал свою работу в разделе «Информационное письмо об исследовательской работе» в журнале The Lancet, а издатели написали длинное объяснение, почему они решили опубликовать находки. В статье ясно говорилось о том, что данные предварительные, а выводы сделаны лишь ориентировочные. У многих рецензентов возникли вопросы по поводу построения и проведения данного исследования. Однако, как отметил редактор, спор больше не шел о достоинствах и качестве самого исследования – полемизировали о постановке научных задач, установлении рамок и распространении информации среди населения. В дискуссию включились академики, научные журналы, СМИ, правительственные чиновники, руководители промышленных предприятий и многочисленные активисты.
Год спустя подобный спор разгорелся из-за предварительного исследования, проводившегося в другом престижном научно-исследовательском центре, на этот раз в США. В 1999 году исследователи Корнеллского университета опубликовали в журнале Nature информацию о том, что пыльца генетически модифицированной кукурузы обладает токсическим эффектом на личинки бабочек вида Danaus plexippus. Гусеницы, личиночная стадия бабочек, питаются на плантациях растений молочая. Поскольку молочай иногда растёт неподалёку от кукурузных полей, исследователь Джон Лоузи и его коллеги из Корнеллского университета предположили, что пыльца генетически модифицированной кукурузы могла непреднамеренно попасть на растения молочая, которым впоследствии питались личинки бабочек.
Хотя находка не представляла собой достоверную информацию, исследователей поддержали представители средств массовой информации и противники биотехнологий. Конечно же, был предпринят ряд попыток дискредитировать данное исследование, но вслед за первым опытом провели еще один. В том же году исследователи в сфере биотехнологий Агентства по охране окружающей среды США изучили потенциальное влияние пыльцы генномодифицированной кукурузы на бабочек данного и других подобных ей видов и пришли к выводу, что биотехнологии представляют относительно небольшой риск нанесения вреда бабочкам и их личинкам.
Несмотря на обрушившуюся критику, Лоузи призывал к более глубокому изучению вопроса и взвешенному подходу к ситуации. Возможно, поэтому Лоузи не постигла та же участь, что Пуштая. Опять же, как и в случае с Пуштаем, дискуссии и споры отражали нечто большее, чем просто реакцию на проведённые исследования. Но в качестве символа потенциальных рисков генномодифицированных продуктов выступила бабочка. Эффекты, оказываемые применяемыми биотехнологиями на бабочек, ранее не являлись предметом исследований, поскольку бабочки никогда не были целевыми насекомыми в процессе исследований, сопряжённых с ГМО. Этот пример является показателем того, каким образом нежелательные и серьёзные последствия могут последовать за непреднамеренным вмешательством в окружающую среду. В данном случае исследование с личинками бабочек не доказывает, что биотехнологии могут их убить, а скорее поднимает вопрос: почему такие эксперименты и исследования не были проведены ранее?
В 2001 году эколог и миколог Игнасио Чапела из Калифорнийского университета в Беркли и его аспирант Дэвид Квист опубликовали статью в журнале Nature, в которой утверждалось, что пыльца ГМ-кукурузы (маиса) распространилась на генетически немодифицированные сорта кукурузы в Мексике. Остается загадкой, как именно произошло обсеменение, ведь в Мексике действовал мораторий на высаживание ГМ-культур, причем действовал уже три года к моменту сбора зараженных образцов. Специалисты в области сельского хозяйства и защитники ГМ-культур считают, что кукурузная пыльца довольно тяжелая, поэтому ветер не уносит ее на большие расстояния от кукурузных полей. Ближайший регион, в котором фермеры или агропромышленные комплексы когда-либо официально высаживали ГМ-кукурузу, находился на расстоянии 60 миль, поэтому обсеменение с помощью ветра было невозможно. Чапела предположил, что это могло произойти в результате недавних мероприятий по гибридизации с нелегально культивируемыми трансгенными культурами или в результате «ускользнувших» ГМ-генов, которые оставались в традиционной кукурузе со времени наложения правительством моратория. Вторая возможность была спорной.
Хорошо знакомая всем оранжевая бабочка Danaus, ставшая символом влияния генетической модификации на экологию
Весной 2002 года в журнале Nature были опубликованы письма известных учёных, которые ставили под вопрос обоснованность и верность исследования Квиста и Чапелы. Журнал подвергался критике и давлению с разных сторон и пошел на беспрецедентный шаг. Впервые в истории журнала редактор объявил, что нельзя было публиковать статью, несмотря на изначальные рецензии коллег, из-за недостаточных доказательств. Еще более необычным оказалось то, что главная находка статьи – факт произошедшего ГМ-загрязнения – вообще никогда не оспаривалась. Критики и хулители направили свою техническую критику на вторичную находку, предположение о которой было высказано благодаря полученным данным: трансгенные структуры дробились и распылялись в геноме маиса.
Спор разгорелся из-за предположения о том, что внедрённый трансген способен передвигаться в геноме или целым, или фрагментами. Многие представители научного сообщества согласны: трансгенная рекомбинация в геноме на этом этапе не подтверждается доказательствами.
Независимо от того, имелись ли технические недостатки в исследовании Квиста и Чапелы, возник вопрос, заслуживающий тщательного анализа и оценки. Часть споров возникла из-за того, что маис является главной, исторической культурой в Мексике и имеет в этой стране культурное значение. Более того, Мексика – это хранилище генетически разнообразного маиса, поэтому возникшая угроза стала ярким и реальным примером, подтвердившим ранее высказывавшееся беспокойство о том, что ГМ-культуры могут непреднамеренно распространиться и оказать влияние или подавить традиционные формы сельского хозяйства. А еще маис является видом, который компании используют для многих своих исследований дальнейшего использования биотехнологий, включая «выращивание» фармацевтических соединений с использованием зерновых культур. По существу, беспокойство о том, что ГМ-воздействие может случайно распространиться на органические культуры и загрязнить их фармацевтическим соединением, подразумевает потенциально серьезные проблемы для здоровья и безопасности.
Споры и дискуссии также стали набирать обороты из-за того, что Чапела возглавлял борьбу против спорного исследования, которое совместно проводили компания Novartis (ныне Syngenta) и Калифорнийского университета в Беркли, которое дало компании привилегированное положение в отношениях с учёными университета. Компания Novartis согласилась предоставить средства в $ 25 млн в течение пяти лет в обмен на обладание правом на результаты исследований. Борьба Чапелы стала символом исчезновения академической независимости от влияния корпораций. Его деятельность повлияла и на пребывание в должности: в сентябре 2001 года Чапела получил поддержку коллег и был оставлен в должности, но спустя 18 месяцев решением ректора университета лишился-таки кресла. После международного протеста, жалоб и судебных исков в мае 2005 года новый ректор университета снова утвердил Чапелу в должности.
Опять же, научные выводы являются лишь частью истории. Экологические и сельскохозяйственные последствия обсеменения кукурузы, представленные учёными Чапелой и Квистом, действительно вызывают беспокойство у многих: еще бы, трансгенные культуры могут тайно пробраться внутрь традиционных зерновых всходов, начнется генетический дрейф!..
Рассмотрим ещё один яркий случай, демонстрирующий опасения употребления генетически модифицированных продуктов в пищу.
StarLink – это трансгенный сорт кукурузы, в котором содержится специфический протеин Cry9С. Государственные органы одобрили использование этой кукурузы только как корм для скота, но не для питания людей (из-за возможных аллергических реакций). В 2000 году производители продуктов питания случайно ввели StarLink в несколько продуктов, которые оказались на полках супермаркетов. Это привело к отзыву из продажи 300 брендов маисовых лепешек с разнообразными начинками, чипсов и других видов типично американской еды. Дискуссия вынудила компании Kellog и ConAgra остановить производственные линии почти на две недели, чтобы удостовериться, что нигде не осталось StarLink.
Компания Tyson Foods Inc, самый крупный в мире производитель птицы, даже отказалась покупать StarLink для корма своего поголовья. Некоторые считали, что кроме финансовых потерь, которые уже понесли компании, дело о StarLink является предвестником новых проблем, которые еще не всплыли. Это является примером того, как регулирование государственными органами и процедуры, используемые в промышленности, не смогли не допустить генномодифицированные продукты питания на полки магазинов. Они попали в еду, предназначенную для людей. В ноябре 2012 года профессор Жиль-Эрик Сералини с коллегами из университета Кана опубликовал результаты исследования воздействия ГМ-маиса и гербицида Roundup в научном журнале Food and Chemical Toxicology, с суровой критикой. Еще до публикации авторы пошли на необычный шаг – потребовали от журналистов, которым был разослан релиз, подписать соглашение о неразглашении информации, которое, в частности, запрещало им обращаться к другим источникам. После публикации группы, выступавшие против ГМ-культур или агропромышленных комплексов, стали продвигать результаты исследования: у крыс, которых кормили или кукурузой, полученной в результате генной инженерии, или гербицидом Roundup, наблюдался повышенный риск развития опухолей, а также поражения внутренних органов, они умирали раньше времени.
Вскоре после публикации несколько ученых оспорили находки, указав на статистические и методологические недочёты. Те, кто выступал с комментариями, считали, что «эмбарго», наложенное Сералини на журналистов, было преднамеренной манипуляцией ими, чтобы обеспечить нужные публикации: первые сообщения об исследовании не должны были критиковать методы и результаты. В декабре 2013 года, после многочисленных писем в редакцию «за» и «против» результатов исследования, журнал официально отказался от публикации, несмотря на «отсутствие доказательств обмана, жульничества или преднамеренного неправильного толкования данных». Этот отказ стал прецедентом для публикации, которую рецензировали эксперты, и имел серьезные последствия для научных исследований.
Научная литература полна противоречивых статей, которые вызывают критику и из-за которых разгораются яростные дискуссии. Нейтральное научное исследование проводится людьми, которые хотят что-то изучить, а не теми, кто поддерживает определенную точку зрения. Эта публикация, отказ от нее и полученное в результате внимание СМИ подняли вопросы влияния корпораций и бесстрастной поддержки и защиты. Вера в то, что научное исследование – нейтральный судья, свободный от конфликта интересов, является неотъемлемой частью веры населения в науку. Но эта вера подорвана усилиями, реальными или воображаемыми, по подавлению и сокрытию научных открытий. Попытка породить безосновательные сомнения по поводу неудобных или нежелательных результатов подрывает веру в научные методы. Достоинства определенного исследования не имеют значения, если никто не доверяет процессу, и споры как в рядах общественности, так и научных кругах, не прекратятся. Независимые учёные и профессиональная честность являются основой для рационального и по-настоящему научного спора о новых технологиях типа генетической модификации.
Эти научные споры, в которые включены учёные из США, Великобритании, Мексики и Франции, делают очевидным то, что многие заинтересованные лица влияют на дискуссии о генетической модификации. Некоторые критикуют этих учёных за использование спорной науки для продвижения личных интересов. Производители продуктов питания, государственные органы, группы по защите окружающей среды и другие представители общественности используют научные аргументы о трансгенных продуктах питания, чтобы служить другим целям.
В этом случае, как и в других спорах, интересы конкурентов и символические сражения характеризуют научные суждения и оценки претензий на экспертные заключения. Транснациональные корпорации, занимающиеся биотехнологиями, используют свою силу и власть, чтобы бросить вызов научным авторитетам тех, кто ставит под сомнение их продукцию. В свою очередь оппоненты этих корпораций, противники индустриализации в сельском хозяйстве, политики США в сфере глобализации нашли общие интересы и объединяющий принцип с группами по охране окружающей среды и защите прав потребителей.
Учитывая прошлый опыт, неправильно утверждать, что споры, возникшие из-за генномодифицированных продуктов питания, могут быть легко разрешены с помощью образования и просвещения. Генная инженерия, как и многие другие современные технологии, достаточно продвинулась вперед и достаточно совершенна, чтобы многие из нас считали ее подобной магии. У населения может не быть «экспертных» знаний, как традиционно заявляется, или даже серьезного понимания того, чем занимается наука, но это не означает, что простые люди не могут внести свой вклад в принятие решений о науке и технологиях. В частности, генномодифицированные продукты питания выводят на первый план споры о нравственности.
Учёные вмешиваются в природу и изменяют ее так, как, по мнению многих, ранее могла делать только божественная сила. И делают они это с помощью и под защитой государственных органов. Нравственный окрас этого фундаментального вопроса о том, что является «природным» или «натуральным», выводит на первый план вопросы, с которыми наука не может справиться. Для понимания этих вопросов требуется изучение экологии продуктов питания главными заинтересованными сторонами, включая промышленность и связанные с ней организации, академические круги, правительства, группы, отстаивающие различные взгляды.
Различия в восприятии населением, динамике участников рынка, политических системах и структуре промышленности привели к тому, что политика в сфере биотехнологий в сельском хозяйстве в Европе и США идет в различных направлениях. В США компании, занимающиеся технологиями, и крупные фермеры оказывали давление и получили относительно нестрогие стандарты и регулирование, которое многое дозволяет.
В Евросоюзе группы, защищающие определенные интересы, добились более строгих мер предосторожности при регулировании трансгенных продуктов питания. Споры вокруг генетической модификации стали по большей части символическими. Заинтересованные лица не пытаются заняться проблемами и возможностями, которое дают генномодифицированные продукты, вместо этого они борются за доверие населения. В этом контексте доверие является просто ресурсом – таким же, как деньги и политическая власть.
