Заключение

Административная головоломка неолиберализма заключается в том, что международный рыночный порядок необходим в качестве гаранта широкомасштабного и устойчивого восстановления экономики. Однако этот порядок ослабел под воздействием сил, вырвавшихся на свободу в условиях, созданных самим неолиберальным порядком, и не в последнюю очередь под воздействием финансовых рынков, которым удалось выйти из-под правительственного контроля. Заложенные в 1970-х годах основы рынка утратили свою прочность, а с учетом многополярного характера мира, формирование которого началось после финансового краха, и большого разнообразия действующих в этом мире интересов и сил, прийти к соглашению о новом порядке будет трудно. США придется выбирать между тем, чтобы пойти на уступки быстрорастущим странам, обеспечив тем самым договоренность о правилах становления нового международного рыночного порядка, и тем, чтобы, сохранив контроль над международным рыночным порядком, сделать его менее инклюзивным. Такова первая долгосрочная структурная дилемма, ставшая очевидной после финансового кризиса. Поддерживать либеральный международный рыночный порядок стало значительно труднее.

Этот порядок, существовавший в различных проявлениях и с некоторыми перерывами на протяжении 150 лет, зависел от военной, финансовой, промышленной и культурной мощи сначала Британии, а после 1945 г. – США. Он сумел устоять перед вызовами, которые бросали ему Германия, Япония и СССР, и позволил создать рамочные основы правил и институтов управления международной экономикой. Эти правила отражали интересы ведущих держав, но они также служили интересам многих других стран, получавших доступ к таким общественным благам, как более свободная и открытая торговля. Этот порядок не является имперским, хотя и при нем могут существовать империи. В нем участвуют много отдельных государств, но для дальнейшего сохранения этого порядка необходимо одно государство, которое прямо или косвенно выступало бы в роли гегемона, создавало бы союзы и обеспечивало согласие относительно общих правил, управляло бы всей системой так, как будто она представляет собой единую юрисдикцию.

Соединенным Штатам роль гегемона удавалась полнее и успешнее, чем любому другому государству до них. Однако теперь их способность и готовность выполнять эту функцию оказалась под вопросом. Причина этого не имеет прямого отношения к финансовому краху, но она связана с тенденциями, проявившимися в неолиберальном порядке намного раньше. Финансовый крах и его последствия наглядно показали, насколько хрупкой стала финансовая и промышленная мощь США в некоторых важных направлениях и насколько в международной политической экономии возросло значение быстрорастущих стран. Неожиданного коллапса США, подобного тому, который произошел с Советским Союзом, не случилось и не случится. Конец американского господства находится далеко за горизонтом, но после финансового краха вероятность того, что рано или поздно он наступит, возросла. Финансовый кризис и его последствия ярко высветили нынешнее состояние мировой политической экономии. В последующие десятилетия Соединенным Штатам будет все труднее сохранять свои позиции непререкаемого гегемона международной системы государств, им может не хватить желания или сил для того, чтобы, пользуясь своей гегемонией, направлять действия других стран. Следовательно, существует риск того, что международный рыночный порядок будет постепенно разрушаться, так как США не захотят или не смогут поддерживать его в условиях, когда он столкнется с многочисленными угрозами.

VI. Головоломка экономического роста

В книге «Капитализм, социализм и демократия», впервые опубликованной в 1943 г., Йозеф Шумпетер писал: «Может ли капитализм выжить? Нет, не думаю». Шумпетер занимался вопросами политической экономии, и на него оказали влияние австрийская школа и Макс Вебер. Некоторое время он занимал пост министра финансов Австрии, возглавлял кафедры в Бонне и Гарварде. По своим политическим симпатиям он был реалистом, пессимистом и консерватором. Шумпетеру были явно не по вкусу либеральные претензии британцев, он критиковал поверхностность их экономистов от Смита до Кейнса и считал, что средства, которые Кейнс и его последователи предлагали для выхода из Великой депрессии, затрагивают лишь поверхностные явления и в них отсутствует понимание глубинных сил, сформировавших капиталистическую цивилизацию. Немногие экономисты были большими приверженцами капитализма, чем Шумпетер, но предпринимательский капитализм, которым он так восторгался, развивался своим путем. Великий эксперимент предыдущих 200 лет подходил к концу. Темпы роста мировой экономики достигли беспрецедентного уровня, рост стал кумулятивным и поступательным, а не цикличным, что привело к появлению всех чудес и кошмаров современной эпохи. Источники этого великого всплеска творческой энергии человека, по мнению Шумпетера, оказались задавлены разраставшейся бюрократией, представленной современными компаниями и современным государством, вместе создавшими контролируемую и управляемую экономику. По мнению Шумпетера, она могла называться капиталистической, но на деле это была одна из форм социализма [Schumpeter, 1943; Шумпетер, 1995].

В то время Шумпетер не был одинок в своем пессимизме в отношении будущего капитализма. События Великой депрессии и провалившиеся попытки восстановить либеральный международный рыночный порядок после 1918 г. заставили многих сделать вывод, что эпоха стремительного экономического роста в действительности закончилась и теперь странам придется довольствоваться меньшими инвестициями и делить оставшееся богатство, вместо того чтобы создавать новое. Лишь немногие предполагали, что бедные страны мира добьются значительного подъема уровня жизни или найдут средства, чтобы догнать Европу и Северную Америку. После окончания Второй мировой войны многие предвидели бум на время послевоенного восстановления, но при этом полагали, что, после того как восстановление закончится, спрос вновь упадет и в западной экономике опять начнется рецессия или в лучшем случае сохранится незначительный рост. Но произошло нечто иное. Капиталистический мир находился на пороге периода наиболее стремительного и устойчивого роста за всю свою историю [Armstrong et al., 1984; Maddison, 2006].

После краха 2008 г. и нескольких лет болезненной адаптации широкое распространение получили новые пессимистические взгляды на перспективы дальнейшего экономического роста при капитализме. Наряду с новыми аргументами приводились доводы периода 1930-х годов. Шумпетер задавался вопросом, может ли капитализм выжить, но на этот раз для многих речь идет не о выживании капитализма как такового. Расцвет капитализма наблюдается там, где его никто не ожидал. Вопрос заключается в том, сможет ли сохраниться в своей современной форме западный либеральный капитализм, доминировавший начиная с 1940-х годов. Лежащая перед западными правительствами головоломка экономического роста состоит из двух частей. Первая часть представляет собой вопрос, каким образом преодолеть новую форму стагфляции – стагнацию в сочетании с дефляцией – и вернуться к стабильному и устойчивому экономическому росту; вторая часть – это вопрос, каким образом подготовиться к экологическим ограничениям, которые будут наложены на экономический рост изменением климата.

Новые опасения относительно долговременного потенциала экономического роста западной экономики возникли на фоне резкого спада экономики в 2009 г. и ее медленного восстановления. С чего начнется новая эпоха роста? Современная эпоха основывалась на допущении постоянного роста, и сегодня трудно представить себе мир без роста. Кейнс в своем эссе «Экономические возможности наших внуков» наглядно описал, как магия сложных процентов стала основой такой политической экономии в XIX в. [Keynes, 1972; Кейнс, 2009]. Благодаря постепенному накоплению капитала и растущей за счет постоянного внедрения технических новшеств производительности труда в сочетании с притоком богатства, обеспеченного сложными процентами (реинвестирование дохода от предшествующих инвестиций), уровень жизни каждого последующего поколения был вдвое выше, чем предыдущего.

Веру в то, что эта магия будет работать и дальше, конечно, поколебали экономические трудности 1930-х годов и разрушения, которые принесла Вторая мировая война. Однако к концу 1950-х годов, когда темпы экономического роста на какое-то время выросли как никогда прежде, а уровень жизни, во всяком случае в странах, уже приступивших к развитию экономики, вновь резко повысился, оптимистические настроения вернулись. Теперь уже не встретишь такого оптимизма. При внимательном рассмотрении это может показаться странным. Если удалось преодолеть экстремальные обстоятельства 1920–1930-х годов, когда произошел не только экономический спад, но и политическая революция, финансовый коллапс и, наконец, мировая война, и выстроить новое экономическое и политическое процветание, то почему нельзя найти политическую волю, чтобы преодолеть сегодняшние, куда менее острые проблемы?

Оптимисты указывают на многие позитивные черты, используя которые, правительства и экономики сумеют адаптироваться к новым условиям и восстановиться [Ridley, 2011; Ридли, 2015; Phelps, 2013; Фелпс, 2015]. Научные исследования и технологические новшества никогда не были столь широко распространены в различных странах и регионах. Поток технологических инноваций возрос и, как ожидается, будет расти и дальше. Финансовая система, несмотря на испытания, которым она подверглась в последние годы, стала более продуманной и развитой, чем когда-либо прежде, и готова обеспечить инвестициями всю международную экономику. Транснациональные компании, занимающие ведущие позиции в производстве и торговле, располагают огромными возможностями для проведения исследовательских работ, осуществления новых проектов и новых инвестиций. В мире идут многочисленные малые войны, особенно в пограничных и отдаленных районах, ему грозит международный терроризм, но уровень противостояния сверхдержав сегодня невысок, и большая часть земного шара представляет собой обширную мирную зону, в которой есть все условия для процветания. Потенциал таких новых быстрорастущих стран, как Индия, Китай и Бразилия, чрезвычайно высок, и не в последнюю очередь потому, что в этих странах проживает значительная часть населения планеты, а это означает, что им предстоит многое сделать, чтобы догнать остальной мир, и что в них имеется потенциальный спрос, который позволит поддерживать инвестиции на десятилетия.

С учетом столь благоприятных обстоятельств оптимисты утверждают, что в худшем случае нам придется пережить несколько лет замедленного роста и обострения внутренних конфликтов вокруг ресурсов, но со временем западные экономики восстановятся и выйдут из летаргии если не в результате собственных усилий, то под давлением динамичного развития быстрорастущих стран. Если этот аргумент в целом справедлив, то надо ставить вопрос не о том, возобновится ли рост экономики и начнется ли ее новый подъем, а о том, когда это произойдет. Это не обязательно должно случиться прямо сейчас, но в конечном счете это случится. Даже многие оптимисты настроены не очень оптимистично в том, что касается текущего десятилетия. Но глядя дальше в будущее, в 2020–2030-е годы, они предвидят серьезный всплеск экономического роста и новый бум, начало которому будет положено совсем не в тех странах и регионах, где начинался предыдущий бум. Несмотря на сдерживающее влияние национальных политических юрисдикций, будет восстановлена основная траектория движения либерального капитализма в направлении более широкой и глубокой экономической интеграции.

Оптимисты утверждают, что история на их стороне. В прошлом восстановление происходило всегда. Рост никогда не прекращался на неопределенное время, капитализм всегда двигался вперед. Любые трудности преодолевались, достигались новые вершины в выпуске продукции и процветании. Идея прогресса не умерла. В современной человеческой психике глубоко укоренилась мысль, что общество находится в процессе постоянного совершенствования, повышения уровня материального потребления и комфорта. Несмотря на это, число пессимистов за последние годы выросло. Они приводят несколько причин, по которым возврат к экономическому росту будет трудным, и выражают обеспокоенность по поводу препятствий, которые придется преодолеть, прежде чем наступит новая эпоха экономического роста. К числу таких препятствий, в дополнение к проблемам управления и легитимности (о них говорится в главах V и VII), относятся вопросы демографии и человеческого капитала, долга, технологий и изменения климата. Как мы уже видели на примере административной головоломки, эти вопросы не просто отражают обеспокоенность, но и представляют собой политические дилеммы.

Изложить головоломку экономического роста в капиталистических рыночных экономиках достаточно легко. Для обеспечения воспроизводства социальных, политических и культурных условий, поддерживающих деятельность рынков, им требуются домохозяйства и государства. Капиталистическая рыночная экономика живет за счет приватизации прибыли и социализации убытков, но этот процесс требует деятельности определенных институтов, и здесь с большой долей вероятности могут возникать различные нестыковки и трения, особенно в том, что касается распределения бремени издержек. При неолиберализме этот конфликт проявился в острой форме, спровоцированной энтузиазмом неолибералов, которые стремились стимулировать прибыли частных лиц за счет сокращения налогов, а налоги пытались возместить за счет урезания социальных издержек воспроизводства. Это и есть один из основных источников фискальной головоломки, о которой речь пойдет в главе VII.