Глава 7

Цена жизни. Алжир, 2008 год

В декабре 2007 года боевики устроили двойной теракт в Алжире. Террористы-смертники взорвали набитые взрывчаткой машины около правительственного здания и штаб-квартиры Организации Объединенных Наций. Погиб 41 человек, пострадали 170. «Аль-Каида» в странах «исламского Магриба» взяла на себя ответственность за эти атаки, последние в целой серии терактов, направленных против правительства и западных интересов в Алжире.

Исламистские боевики действовали в Алжире несколько десятилетий, но их связь с международными исламистскими группировками, такими как «Аль-Каида», появилась относительно недавно. Мощное местное повстанческое движение существовало в Алжире начиная с тридцатых годов XIX века, с того момента, когда началось французское вторжение и колонизация североафриканского государства. В конце концов, алжирцы отвоевали себе свободу в 1962 году, после жестокой войны, продолжавшейся восемь лет и унесшей триста тысяч жизней.

После двадцати пяти лет авторитарного социализма и роста социального недовольства партия Исламского фронта спасения одержала победу на выборах в 1991 году. В попытке сохранить власть алжирские военные устроили государственный переворот, установили военное положение и запретили Исламский фронт спасения. В то же время радикально настроенные члены этой партии отделились и организовали Вооруженную исламскую группу (ВИГ), которая действовала на территории городов. Основателями ВИГ стали примерно полторы тысячи алжирских исламистов, которые вернулись с войны в Афганистане.

ВИГ начала войну против военного правительства, поставив себе целью свержение светской власти и установление законов шариата. Эта война унесла более ста тысяч жизней. К концу десятилетия ВИГ распалась, одна из ее ветвей, Салафитская группа проповеди и джихада (СГПД), переключилась на похищения, контрабанду и незаконную перевозку людей, но вскоре обнаружила, что ей не хватает средств и оружия.

В 2004 году командир СГПД Абдельмалек Друкдел стал эмиром. Той же осенью он связался с Абу Мусабом аль-Заркави в Ираке. Он сказал ему, что алжирцам нужна поддержка. В свою очередь, они станут алжирским отделением «Аль-Каиды» и перейдут под управление Усамы бен Ладена. В 2006 году союз между СГПД и «Аль-Каидой» стал официальным. Год спустя Друкдел объявил, что группа меняет название на ««Аль-Каиду» в странах исламского Магриба».

Все эти изменения происходили совершенно открыто, но ни один журналист не решался поговорить с Друкделом или попытаться поглубже заглянуть в организацию, ставшую одним из самых мощных отделений «Аль-Каиды». Я говорила с одним из заместителей Друкдела, который считал, что я смогу взять у лидера интервью, если приеду в Алжир. Весной 2008 года, через несколько месяцев после терактов в Алжире, мы с Майклом Моссом решили вместе отправиться в путешествие.

Майкл узнал, что американская делегация бизнесменов собирается в Алжир, и попросил у организатора разрешения присоединиться к ним. Нам было интересно, с кем же из политиков собираются встречаться члены делегации. Как они будут обеспечивать безопасность, учитывая последние теракты и похищения людей? Делегация давала нам некое прикрытие, повод находиться в стране, так что мы могли побольше узнать о боевиках, не попадая под наблюдение разведывательных служб.

Мы приехали в Алжир почти в конце мая и зарегистрировались в отеле, где жила делегация. Американцы были руководителями телекоммуникационных и нефтяных компаний, большинство из них раньше не были в Алжире и почти ничего не знали об истории страны и текущей политической ситуации в ней. Из их пятизвездочного отеля все казалось мирным и процветающим.

В делегации выделялись двое мужчин. Они сказали, что руководят интернет-компанией, специализирующейся на телекоммуникациях. Это звучало немного расплывчато, но мы не слишком интересовались этим вопросом. Они были высокими, красивыми и спортивными, проводили много времени в спортивном зале отеля, и один из них рассказал мне, что раньше работал манекенщиком. Они выделяли нас с Майклом и иногда обедали с нами. Бывший манекенщик был особенно очарователен и вежлив, открывая передо мной двери и отодвигая мне стул, когда мы ели вместе.

Казалось, что все идет нормально, но меня не оставляло чувство, что за нами кто-то следит. Я уже бывала раньше в Алжире и знала, что здесь, как и во всех странах этого региона, разведывательные службы имеют особый интерес к иностранцам, особенно к журналистам. Когда я писала о Лаиде Саиди, алжирце, который был в тюрьме в Афганистане вместе с Халедом эль-Масри, я разговаривала с активистами движения за права человека в Алжире, а также с адвокатами, которые советовали мне никогда не оставлять ничего важного в комнате отеля. Они сказали, что, даже когда я сплю, оперативники разведывательных служб могут прийти и что-то взять.

Я всегда предпринимала такие меры предосторожности и почти всегда все носила с собой. Ложась спать, я засовывала под подушки компьютер, телефон, паспорт, записную книжку с телефонами и флешку с информацией.

Мы с Майклом пытались поселиться в соседних комнатах, но на этот раз он оказался в другом конце коридора. На вторую ночь мы пожелали друг другу спокойной ночи около одиннадцати часов, и я провалилась в беспокойный сон. Спустя какое-то время я услышала щелчок открываемой двери. По комнате скользнул тоненький, слабый лучик света. Через несколько секунд дверь очень тихо закрылась снова. Уставшая, я снова провалилась в сон. Проснувшись утром, я решила, что мне все это приснилось. Потом я заметила, что со стола пропал пустой блокнот. К счастью, я не успела в него ничего записать. Тем вечером, прежде чем лечь спать, я подперла дверь номера двумя стульями.

Несколько дней в Алжире мы провели, разговаривая с людьми о мерах безопасности и сопровождая американскую делегацию на встречах с алжирскими бизнесменами и правительственными чиновниками. На одной из таких встреч один из министров настаивал, что страна уже полностью готова принять иностранных туристов. «Берите машину и поезжайте в Жижель, поезжайте в Бумердес, – говорил он. – Там очень красиво и совершенно безопасно».

«Министр сказал, мы должны поехать и взглянуть, – сказала я Майклу после встречи, – так давай поедем».

Мы поехали вместе с нашим водителем и координатором от одной крупной международной неправительственной организации, который попросил нас не называть своего работодателя. Координатор был алжирцем, он согласился сопроводить нас в район Насирии, где присутствовала «Аль-Каида» в странах исламского Магриба». Материальные блага перепадали этому району в ничтожных количествах, поэтому жители Насирии считали, что центральное правительство о них позабыло и давно погрязло в коррупции и карательной деятельности.

Утро началось многообещающе, когда мы сумели стряхнуть с хвоста тайную полицию, которая следовала за нами с того дня, когда наш самолет приземлился в Алжире. Полицейских оказалось несложно провести. Я попросила водителя три раза проехать вокруг кольцевой развязки, и если все три раза за нами будет следовать одна и та же машина, то я буду знать, что за нами следят.

По пути к зданию неправительственной организации я попросила водителя заехать на бензозаправочную станцию. Машина, следующая за нами, проехала мимо и дальше по дороге развернулась. Водитель, видимо, решил, что на бензозаправке мы проведем какое-то время. Вместо этого мы быстро рванули оттуда, оставив преследовавшую нас машину позади. В конце концов, полицейские добрались до здания неправительственной организации и ждали нас около него, но там было два выхода, и мы просто вышли через другой, а не через тот, где вошли.

Насирия была более чем в часе езды к северу от столицы, по пути к горам. Я связалась со своим источником из «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба», исполняющим обязанности командира группы связи со средствами массовой информации, чтобы дать ему знать, что мы скоро будем в их районе, но встреча у нас назначена не была. Если мы встретимся, то это будет организовано в последний момент, чтобы ни о чем не узнали власти, которые могли за нами следить.

Мы с моим источником разработали, как нам казалось в то время, неизбитый и безопасный способ общения. Мы полностью избегали разговоров по телефону. Вначале мы общались с помощью регулярных писем по электронной почте. Но в определенный момент, опасаясь слежки правительства, мы с ним завели общий ящик электронной почты на сервере одного из немецких провайдеров. У нас обоих были логин и пароль от него, так что мы даже не отсылали писем. Вместо этого мы делали то же самое, что бывший директор ЦРУ Дэвид Петреус и его любовница, – писали письма и оставляли их в корзине почтового ящика.

Поскольку наш друг из неправительственной организации был алжирцем, у него были личные связи с теми общинами, которым он помогал, и его бесило финансовое неравенство по отношению к тому району, в который мы ехали. Он рассказал, что молодым алжирцам особенно не нравится, что правительство ввозит в страну китайских рабочих вместо того, чтобы использовать своих людей.

По пути в Насирию мы остановились поговорить с одним из коллег нашего сопровождающего, который развозил детскую одежду и продукты для нуждающихся семей. Одним из получателей была женщина, у которой был психически больной сын примерно четырех или пяти лет. Женщина рассказала, что ее муж умер, для ребенка никаких услуг и денежной поддержки от властей не предоставлялось. Если бы не помощь неправительственной организации, то ей бы нечем было кормить детей. Наш сопровождающий сказал, что такие дилеммы и убеждали мальчиков из бедных семей вступить в «Аль-Каиду» в странах исламского Магриба». У людей просто ничего не было, и они не верили, что государство как-то о них позаботится.

Из-за поездки в Насирию наш водитель немного нервничал. Обычно ему не приходилось работать с журналистами, но недавно он потерял работу, поэтому и оказался с нами. Я попросила его положить удостоверения личности и документы на машину в бардачок. Если нас остановит полиция, то все переговоры я была готова взять на себя.

По соображениям безопасности и чтобы не навлечь неприятности на нашего сопровождающего, мы поехали на двух машинах. Таким образом, если мы захотели бы остаться и взять интервью после того, как уедут работники неправительственной организации, мы не поставили бы их в неудобное положение. Мы с Майклом сидели на заднем сиденье первой машины, белого «Рено», а наш водитель и координатор из неправительственной организации сидели впереди. За нами ехал автобус «Фольксваген», нагруженный продуктами и одеждой, в котором были женщина и двое мужчин, все алжирцы, занимающиеся раздачей помощи. Они были местными жителями и много лет проработали на эту организацию.

Была уже примерно середина дня. Мы ехали к Бумердесу, когда увидели на дороге полицейский пост. Офицер остановил нашу машину и потребовал у водителя удостоверение личности.

Водитель открыл дверцу и начал заводить за спину правую руку, как будто хотел что-то достать из заднего кармана брюк.

– Стоп! Не шевелись! – завопил полицейский, наставляя на водителя свой автомат. Палец его лежал на спусковом крючке.

– Пожалуйста, не стреляйте! – закричала я, поворачиваясь к водителю: – Ты, идиот, что ты там делаешь своей рукой?!

– У меня документы в заднем кармане, – ответил водитель.

– У этого идиота документы в заднем кармане! – крикнула я полицейским.

Потом я услышала, как Майкл медленно произносит мое имя каким-то неестественным голосом. Повернувшись к нему, я увидела, что он сидит, подняв руки, а другой полицейский целится из своего автомата в голову моего коллеги. Справа еще один полицейский наставил на меня штурмовую автоматическую винтовку. Я тоже подняла руки и закричала на водителя:

– Ты, идиот! Разве я тебе не говорила положить документы в бардачок? Ты хочешь, чтобы нас всех тут убили?!

Я знала, что мы в смертельной опасности. Полицейские нервничали и были готовы спустить курки. Я кричала на водителя, потому что испугалась до смерти, но еще и потому, что подозревала, что если полицейские увидят, что мужчина слушается приказов женщины, то никак не подумают, что он джихадист. Я повернулась к полицейскому и заговорила:

– Господа офицеры, друзья мои, все в порядке! Мы не террористы!

Полицейские выглядели несколько удивленными, и я подумала: «Ну, конечно же, кто, черт побери, так разговаривает с полицией?!»

– У этого идиота-водителя документы лежат в заднем кармане брюк, поэтому, если вы хотите на них взглянуть, пожалуйста, позвольте ему их достать.

Полицейские наконец позволили водителю выйти из машины и обыскали его, пока мы так и ждали с поднятыми руками. Вокруг нас по-прежнему были вооруженные полицейские. Потом они велели водителю открыть багажник.

– Эти люди с тобой в машине – иностранцы? – спросил один из полицейских.

– Да, да, они иностранцы! – ответил он.

– Ну все, дружище, – шепнула я Майклу, – мы попались!

– Вам нужно проехать с нами в участок, – сказал полицейский.

Он попросил Майкла подвинуться, чтобы сесть вместе с нами на заднее сиденье.

Одна полицейская машина указывала дорогу, а другая следовала за нами сзади. Я больше беспокоилась за алжирцев – нашего водителя и сотрудников неправительственной организации, чем за нас с Майклом.

– Вы говорите по-английски? – спросила я сидящего с нами полицейского.

– Нет, – ответил он по-арабски.

Я повернулась к Майклу и по-английски сообщила ему, что нас везут в полицейский участок. Мы договорились постараться ответить полицейским на как можно большее количество вопросов и сразу не сообщать, что мы журналисты. Также мы решили, что должны приложить все усилия, чтобы вызволить из беды местных.

– Так что вы, ребята, там делали? – поинтересовался начальник участка, когда мы наконец до него добрались.

Я сказала, что мы вместе с сотрудниками неправительственной организации поехали раздавать помощь, потому что хотели изучить, как они работают и посмотреть на район страны.

– Вы поехали в этот регион? Вы что, не в своем уме?

Я перевела ответ Майклу, и он сказал:

– Хорошо, ну спроси его, почему он так говорит.

– Почему? Что не так с этим местом? – спросила я.

– Леди, это территории «Аль-Каиды». Разве вы не знаете, что там случается множество нападений?

– В самом деле? А кто на вас нападает?

– «Аль-Каида» в странах исламского Магриба». Друкдел и его люди, – сказал начальник отделения.

Я решила притвориться наивной дурочкой:

– У вас тут есть «Аль-Каида»?

– Да, конечно. Видите эти фотографии? – он повернулся и показал на три фотографии, на каждой были запечатлены разные лица. – Это мои люди, которых убила «Аль-Каида». Но подождите, вначале скажите-ка, кто вы такие.

Он начал с алжирцев, потребовав их удостоверения личности. Когда очередь дошла до Майкла, полицейский спросил:

– А он американец или кто? А вы?

Я назвала свое имя и сказала, что я гражданка Германии.

– Мухнет? – переспросил он.

– Нет-нет, Мехнет.

– Ну да, я и говорю – Мухнет. А откуда у вас такая фамилия?

Я бросила попытки заставить его произнести мою фамилию правильно и сказала, что я марокканка по происхождению. Полицейский повернулся к сотрудникам неправительственной организации:

– Ребята, вы точно с ума сошли – привезти марокканку и американца в этот район!

Я перебила его, стараясь отвлечь его от алжирцев:

– Сэр, они нас никуда не везли. Мы сами попросили их взять нас с собой, потому что хотели посмотреть на этот район страны и на то, как в нем работает эта неправительственная организация.

Я ни в чем не солгала, но и не сказала ему, что мы прекрасно знали: этот регион находится под властью террористов.

– Вы хотели посмотреть этот район страны? А если бы с вами что-нибудь случилось? Леди, вы не представляете себе, какие тут люди. Они бы похитили вас и заставили выйти замуж за одного из них, а за американца потребовали бы выкуп. И тогда американский президент и ваш король потребовали бы мою голову!

Мы все рассмеялись.

– И вовсе здесь не над чем смеяться! – злым голосом воскликнул он. – Наверное, мне стоит отправить вас, ребята, вниз и угостить турецким горошком. Не желаете ли отведать турецкого горошка?

Алжирцы из неправительственной организации вдруг стали очень тихими и посмотрели в пол. Я перевела Майклу:

– Ух ты, он спрашивает, не хотим ли мы турецкого горошка!

Я была бы очень рада поесть турецкого горошка, как когда-то в детстве в Марокко. Бабушка иногда готовила его для меня и добавляла зиру и немного соли.

– Это было бы великолепно! – сказала я начальнику отделения. – Вы его готовите с зирой?

На этот раз пришла его очередь расхохотаться, присоединился к нему и другой полицейский.

Я повернулась к водителю и другим алжирцам и спросила, не хотят ли они тоже горошка, но один из них прошептал:

– «Турецким горошком» они называют побои.

Тут начальник отделения спросил, на кого мы работаем.

– Мы журналисты и работаем в «Нью-Йорк таймс», – ответил Майкл.

Когда я начала переводить, начальник прервал меня:

– Я правильно понял? Вы репортеры «Нью-Йорк Таймс?»

– Да, – сказал Майкл.

Начальник встал:

– Я просто глазам своим не верю! Да это был бы великолепный подарок для террористов – похитить двух журналистов из американской газеты!

Он велел одному из своих офицеров связаться с Министерством внутренних дел и сообщить, где мы находимся. Потом он приказал нам возвращаться в столицу. Полиция сопровождала нас до границы Насирии. Оттуда до столицы нас проводила темно-синяя «Тойота».

Несколько дней назад мы подали прошение о продлении наших виз, и наш арест никак не мог ему поспособствовать. «Думаю, алжирцы выставят нас из страны», – сказала я Майклу.

К нашему величайшему удивлению, добравшись до столицы, мы обнаружили, что визы нам продлили. Теперь мы уже совсем ничего не понимали в происходящем.

Мы все еще надеялись найти способ взять интервью у Друкдела. В тот вечер Майкл позвонил мне в комнату и сказал, что я должна быстро выйти из гостиницы, прихватив с собой свои вещи: «Возьми телефон и компьютер. Мы здесь пробудем какое-то время».

Мы встретились на террасе отеля. Майкл сказал, что ему только что позвонил один из наших редакторов из Нью-Йорка. В редакцию «Нью-Йорк таймс» пришел агент ФБР, который сообщил, что жизнь Майкла находится под угрозой. Агент не вдавался в подробности, но сказал, что это связано с тем, чем мы сейчас занимаемся, и исходит от человека, связанного с боевиками.

– А что насчет меня? – спросила я. – Мы всегда работали над этими статьями вместе, так что если тебе что-то угрожает, то и мне тоже.

Майкл при мне позвонил агенту ФБР, но агент сказал, что моей жизни ничего не угрожает. Он настоятельно рекомендовал Майклу уехать из Алжира, но сказал, что я вполне могу остаться.

– Поэтому нам надо решить, – сказал Майкл. – Я могу уехать, а ты останешься и закончишь работу, или мы уедем вместе, или вместе останемся.

– В этом нет никакого смысла, – сказала я. – Почему они угрожают только тебе, но не мне? Наши статьи всегда подписаны двумя именами.

– Может, это один из тех парней, которые хотят на тебе жениться, и он ко мне ревнует, – шутливо сказал Майкл, но я шутку не подхватила.

Мы решили, что мне нужно связаться с теми людьми, у которых мы брали интервью, и посмотреть, не знают ли они чего об этом. Не огорчили ли мы чем-то джихадистов? Но даже если и так, они бы пришли и по мою душу, а не только за Майклом.

Я взяла спутниковый телефон, позвонила Абу Джихаду в Зарку и спросила, не знает ли он, что происходит. Я позвонила сторонникам Заркави в Иорданию и парням из ливанского лагеря беженцев.

– Вы что-то имеете против моего коллеги? – спрашивала я всех.

Они отвечали, что нет.

Потом я связалась с моим контактом из «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба» с помощью нашего общего адреса электронной почты. «Мы узнали, что моему коллеге грозит опасность, – написала я. – Вы что-то против него имеете?»

«Мы не имеем ничего против вас или вашего коллеги, – написал он в ответ. – Но вы должны уехать из страны ради вашего же собственного блага. Здесь что-то не так, но мы тут ни при чем».

Я сказала Майклу, что не могу поручиться за его безопасность, если мы останемся, и что я тоже не останусь.

– Тут что-то не то, – сказала я. – Давай уберемся из этого проклятого места.

Мы позвонили нашим редакторам в Нью-Йорк, и те сказали, что через три часа улетает рейс компании Alitalia до Рима.

Мы поспешили собрать наши вещи и покинуть Алжир. Во время полета я прокручивала в голове список людей, у которых мы брали интервью. У кого из них могли быть причины угрожать Майклу? Много дней я ломала голову над тем, почему эта угроза выплыла на поверхность именно в тот день, когда нас задержала полиция. Мы что-то явно упустили, но теперь надо было сосредоточиться на том, чтобы закончить статью.

Я по-прежнему собиралась взять интервью у Друкдела и его группы и также дать им шанс ответить на некоторые выдвинутые против них обвинения.

«Вы с вашим коллегой в безопасности? Вы уехали из Алжира?» – такое сообщение оставил в корзине нашего почтового ящика мой информатор из группы Друкдела на следующий день.

«Да, мы уехали, – ответила я. – Давайте мы теперь перешлем вам список вопросов для руководителя группы, а вы вышлите нам ответы, письмо на бланке со штампом и запись его голоса?»

«Ничего не могу обещать, но попытаюсь».

Мы с Майклом составили список вопросов, и я отослала их своему источнику. «Очень важно, чтобы вы записали ответы на диктофон, чтобы мы могли услышать его голос», – написали мы в своем сообщении. Также мы хотели получить от Друкдела записанное на камеру обращение с датой. Мы не собирались публиковать это обращение, оно было нужно только для того, чтобы подтвердить подлинность его слов. Также неплохо бы было получить записанный текст интервью.

Через десять дней у меня в Dropbox появилась ссылка, которая была действительна всего на пару часов. Пройдя по ней, я обнаружила текст интервью, запись голоса и видеоролик, о котором мы просили. Также группа прислала нам письмо на фирменном бланке со штампом «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба». В этом письме подтверждалось, что группа получила вопросы от «достопочтенной журналистки Суад Мехнет, работающей на «Нью-Йорк таймс».

Друкдел ответил на все вопросы. Он был выпускником университета, изучавшим математику, и голос его звучал на удивление мягко. Мы написали статью по тому, что он говорил, и решили также опубликовать интервью полностью.

После выхода нашей статьи «Аль-Каида» в странах исламского Магриба» продолжала расти. Группа действовала на Мали, где захват боевиками-исламистами ключевых городов спровоцировал в 2013 году французское военное вторжение. Сегодня европейские и американские государственные деятели считают эту группировку одним из самых опасных террористических объединений в мире. Друкдел все еще жив и все еще стоит у руля.

Статья имела успех, но пережитое в Алжире и предполагаемая угроза жизни Майкла преследовали нас, как тени. Мы понимали, что, если эта угроза была настоящей, она может означать конец нашей работы среди джихадистов.

Я справилась у своих источников в разведывательных службах, не знают ли они чего-нибудь об этом деле. Примерно через две недели после выхода статьи мне позвонил один мой европейский источник. Он сказал, что дело не терпит отлагательств и ему необходимо встретиться со мной. «Это связано с вопросом, который вы мне задавали несколько недель назад, о вашем коллеге», – сказал он.

Я поговорила со своим редактором Мэттом Пурди, и мы решили, что я должна встретиться с этим чиновником их разведывательной службы. Два дня спустя я сидела в маленьком ресторанчике в городе, где работал мой источник. Он задержался около моего столика и прошептал:

– Я просто хочу, чтобы вы знали, на случай если вернетесь в Северную Африку: с самого вашего прибытия за вами следовала группа убийц.

– Что вы имеете в виду? Какая группа?

– ЦРУ и Агентства национальной безопасности. Они шли по вашим следам.

Я было подумала, что он шутит, но лицо у него было серьезное.

– Но почему команда убийц? – растерянно спросила я. – И почему под угрозой была жизнь моего коллеги?

Я вспомнила все те встречи в американском посольстве в Алжире, куда мы ходили с группой американских бизнесменов, с которой и приехали. Кто из них работал на разведывательные службы? Я вспомнила красивых американцев из маленькой телекоммуникационной компании, всегда старавшихся сесть рядом с нами за обедом. Но я все еще не понимала, почему жизнь Майкла была под угрозой.

– Они просто хотели убрать вашего коллегу из опасной зоны, потому что он американец. Они думали, что вы останетесь и закончите работу, а они смогут следовать за вами.

Я просто оцепенела. Неужели эти американские агенты надеялись, что я приведу их к Друкделу? Если их целью было убить его, убили бы они заодно и меня? Как далеко они могли зайти, чтобы заполучить лидера «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба»?

– А моя жизнь была в опасности? – спросила я.

Мой источник кивнул, потом попытался уклониться от прямого ответа:

– Ну, я не знаю, как далеко они были готовы зайти, но в Алжире они были прямо за вашей спиной.

Я знала, что большинство американских и европейских разведывательных служб работают в тесном сотрудничестве.

– Это означает, что и вы тоже были за моей спиной? – спросила я.

Он промолчал.

Моя родная страна тоже участвовала в этом деле. Пожертвовало бы немецкое правительство жизнью одного из своих граждан в обмен на победу над терроризмом? Я не знала ответа, но мне было страшно. Вернувшись домой, я поискала в Интернете ту самую компанию, которой, по их словам, владели красавцы-американцы, и нашла только одну, весьма туманную запись о ней. Я уничтожила почтовый ящик, которым мы пользовались вместе с моим алжирским источником из «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба». Теперь я начала думать, что именно из-за интернет-коммуникаций я и попала в поле зрения разведывательных служб.

Я снова и снова прокручивала это все в голове. Неужели они действительно хотели, чтобы Майкл уехал, потому что он был американцем, а моя жизнь ничего не стоила, потому что американкой я не была? Не считала ли меня Германия гражданкой второго сорта, потому что я была мусульманкой, а мои родители – иммигрантами?

Мои источники из мира джихада часто приводили аргумент о том, что в глазах Запада жизни мусульман куда менее ценны по сравнению с жизнями других людей. На какой-то момент я задалась вопросом, не правы ли они и не является ли случившееся со мной доказательством этому. «Симпатия», пожалуй, была слишком сильным словом для того, что я чувствовала, но я понимала их гнев и их точку зрения. Я и сама была беспомощной и разозленной. Это отдавало лицемерием, тем самым лицемерием, которое джихадисты все время приписывали западному обществу. Они думали, что я приведу их к Друкделу. Они хотели использовать меня как приманку, чтобы поймать или убить его. Я оказалась между двух огней. Случиться могло все, что угодно.

Алжир стал последней командировкой, в которую мы с Майклом ездили вместе. Из-за угрозы он больше не мог писать о джихадистах. Майкл переключился на статьи о безопасных продуктах питания, и в 2010 году получил Пулицеровскую премию. «Смотри, мы с тобой столько лет рисковали жизнью, чтобы написать все эти статьи и рассказать людям о том, что происходит в мире, а никто не дал нам даже самой завалящей награды, – сказал мне Майкл, когда я позвонила, чтобы поздравить его. – А я получил Пулицера за то, что писал об арахисе и мясных полуфабрикатах».

Я сказала своим редакторам из «Нью-Йорк таймс», что у меня такое чувство, что некоторые разведывательные службы представляют для меня большую угрозу, чем джихадисты. Через несколько месяцев на конференции в одной арабской стране я встретила американского оперативника ЦРУ. У меня было такое ощущение, что он знает обо мне гораздо больше, чем я о нем. После того как мы несколько раз поговорили, я спросила, не в курсе ли он, что произошло в Алжире.

– Смотрите, ведь было время, когда у людей по поводу вас возникали вопросы, – сказал он. – У вас есть доступ к самым разыскиваемым людям в мире, и люди спрашивают себя, не симпатизируете ли вы своим героям. Позже мы поняли, что вы делаете это из-за того, что преданы журналистике, но люди-то давно интересуются, что движет вами в поисках всех этих людей.

Он подтвердил, что мое происхождение и вероисповедание вызывало некоторые вопросы.

Я начала серьезно волноваться насчет того, что то, как я делаю свою работу – не встаю ни на чью сторону, а описываю ситуацию с точки зрения всех и бросаю вызов везде, где могу, – не совсем подходит для человека с моей биографией. Возможно, такой непредубежденной журналистикой о джихадистах и войне против террора стоит заниматься только тем, чьи родители родились и выросли на Западе, а не какой-то девушке, чье мусульманское происхождение вызывает особый интерес и делает ее объектом для подозрений. Сколько еще я смогу делать такие репортажи?

Это были темные мысли, которые заставили меня усомниться в самих основах как бы существующей на Западе открытости для чужаков и в неуклонном соблюдении свободы слова и мыслей.