Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Однажды в октябре 2014 года мне пришло электронное письмо от Дэвида Брэдли, председателя компании Atlantic Media в Вашингтоне, округ Колумбия, издателя «Атлантика» и нескольких других американских изданий. Лично я его не знала, но он связался со мной, потому что я принимала участие в миссии по освобождению нескольких журналистов, похищенных ИГИЛ.
«Я поднимаю тему, из-за которой, возможно, придется слишком напрячь ваших источников, – писал Брэдли. – Я пишу вам, чтобы спросить, есть ли у вас какая-либо идея, как я могу подобраться к руководству ИГИЛ».
Брэдли начал заниматься заложниками, захваченными ИГИЛ, когда Джеймса Фоли, журналиста-фрилансера из Нью-Гэмпшира, похитили в Сирии в ноябре 2012 года. Он был в тесном контакте с семьей Фоли еще годом ранее, когда журналиста похитили в Ливии, и помогал освободить Фоли вместе с другим репортером – Клэр Гиллис, которая как фрилансер работала на «Атлантик».
На этот раз Фоли захватили в Сирии, когда он был в командировке от веб-сайта «Глобал Пост». Вместе с ним в заложники попал фотограф Джон Кантли. Фоли часто перевозили с места на место и пытали. К весне 2014 года его и еще нескольких заложников перевезли в тюрьму в горах, в пятнадцати милях от сирийского города Ракка, который теперь стал столицей Исламского государства. Это место было хорошо укрепленной военной зоной, до настоящего времени его существование держалось в секрете. В местных масштабах оно считалось одной из трех самых важных тюрем в провинции Ракка. Даже «Международная Амнистия» это знала.
В июле американские военные совершили нападение на тюрьму, но к тому времени заложников снова куда-то перевезли. В начале августа родственники Фоли получили последнее электронное письмо от тех, кто удерживал его в плену. Две недели спустя журналиста обезглавили. 19 августа видео его казни выложили на YouTube. В сентябре группа казнила еще одного американского журналиста – Стивена Сотлоффа.
Теперь Брэдли сосредоточил свои усилия на том, чтобы освободить американского солдата, занявшегося гуманитарной помощью, которого звали Питер Кассиг. Исламисты все еще держали этого человека в плену. Я поговорила с Брэдли и начала искать информацию о Кассиге и обстоятельствах его захвата. Поскольку он был солдатом вооруженных сил США, я опасалась, что он мог работать на ЦРУ и только для прикрытия притворяться гуманитарным работником. Но увидев, как просто узнать о его военной службе в Интернете, я поняла, что ошибалась. Если бы он работал под прикрытием, было бы приложено больше усилий, чтобы уничтожить общедоступную информацию о его прошлом.
Брэдли сказал мне, что он связывался с некоторыми из вождей иракских племен, но, когда я спросила, есть ли у него контакты с кем-нибудь из ИГИЛ, он ответил отрицательно. У вождей племен была возможность попасть в те части Ирака, где действовало ИГИЛ, но подобраться ближе к террористической группировке не удавалось.
Питер Кассиг вырос в Индиане и в 2006 году записался в армию как боец-пехотинец. Он служил в Пятьдесят седьмом десантно-диверсионном полку, который с апреля по июль 2007 года находился в Ираке. Кассига уволили по медицинским показаниям позже в том же году.
В марте 2012 года Кассиг учился в университете Батлера и поехал на весенних каникулах в Ливан, чтобы стать волонтером по оказанию срочной медицинской помощи. Несколько месяцев спустя он основал благотворительную организацию SERA (Special Emergency Response and Assistance) – неправительственную организацию, оказывающую неотложную медицинскую помощь сирийцам в зоне конфликта. В 2013 году Кассиг перевел оперативную базу SERA в турецкий город Газиантеп. Схватили его в октябре того же года, в восточной Сирии, во время поездки с передвижным пунктом оказания медицинской помощи.
Родные Кассига рассказали, что интерес к исламу он почувствовал еще до того, как попал в плен, и начал процесс перехода в новую веру в прошлом году. Он даже сменил имя на Абдул-Рахман Кассиг.
После Фоли и Сотлоффа боевики ИГИЛ обезглавили еще двух британцев: Дэвида Хэйнса и Алана Хеннинга. Между убийствами и появлением видео в Интернете обычно проходило немного времени. В роликах показывали жертв, одетых в оранжевые комбинезоны, которые должны были напоминать одежду заключенных в тюрьмах Гуантанамо и Абу-Грейб.
На видео казней первым всегда говорил один и тот же мужчина в маске. Он обращался напрямую к президенту Обаме и нападал на него и его союзников. Этот человек был известен как джихадист Джон, так его прозвал один из бывших заложников, рассказавший, что он и трое других охранников из ИГИЛ приехали из Великобритании. Заложники называли их «Битлз», а джихадист Джон был самым «популярным» в этом ансамбле.
Целью Брэдли было вытащить Кассига из плена живым. Я составила список того, что узнала о Кассиге. Потом связалась по Skype с Брэдли, чтобы уточнить, верна ли моя информация о переходе Абдул-Рахмана в ислам. Брэдли сказал, что, насколько ему известно, все верно.
– Это могло бы очень помочь, – сказала я.
На листке бумаги я записала несколько имен – список моих источников, которые были членами или симпатизировали ИГИЛ, Талибану, «Аль-Каиде» и различным другим организациям. Пытаясь помочь освободить Кассига, я должна связаться с ними всеми.
Хотя в последнее время у ИГИЛ были не слишком хорошие отношения с Талибаном и «Аль-Каидой», я знала, что связи между ними сохраняются. Возможно, Абу Бакр аль-Багдади, лидер ИГИЛ, подумает дважды, прежде чем убить мусульманина, за которого просили другие боевики.
– Вы уверены, что он мусульманин и был мусульманином до того, как попал в плен? – спросил меня один бывший помощник бен Ладена, когда я с ним связалась.
– Да, шейх, он мусульманин и был мусульманином до того, как его похитили, – ответила я, несмотря на то что считала: жизнь заложника не должна зависеть от его вероисповедания. Но это был единственный наш весомый аргумент, единственный шанс избежать нового обезглавливания.
Некоторое время я связывалась с Брэдли и со своими источниками практически каждый день. Я слышала, что к спасению Кассига привлекли множество людей, в том числе и вождей племен из иракской провинции Анбар. Видео обычно появлялось через семь-десять дней после казни. Поскольку никто ничего нового не выкладывал, наша надежда росла.
– Скажите ей, что шура обсуждает его дело, – сказал командир ИГИЛ Абу Юсаф моему источнику, который передал мне это послание. Шурой называли группу людей, дававшую советы аль-Багдади. Но последнее решение оставалось за ним. (Абу Юсаф был тем самым командиром, у которого я в том же году брала интервью на турецко-сирийской границе вскоре после того, как немецкая разведка уверила меня, что этот регион снова для меня безопасен.)
Затем все вдруг изменилось. Средства массовой информации теперь писали, что Кассиг и несколько других заложников перешли в ислам только после того, как попали в плен, чтобы захватчики с ними лучше обращались. Вскоре после этого я получила сообщение, в котором меня просили позвонить моему посреднику, передававшему сообщения Абу Юсафу.
– Вы видели эти статьи? – спросил мой источник, когда я с ним связалась. – Вы же знаете, что это значит, верно?
– Возможно, в этих статьях неверная информация. Вы об этом не думали?
– Суад, люди из шуры тоже их читали. У них уже были такие подозрения, а теперь они говорят, что и средства массовой информации их подтверждают.
Лихорадочно придумывая, чем можно бы было его убедить, я почувствовала себя беспомощной.
– Пожалуйста, скажите, что мы можем сделать? Должно же быть хоть что-то, что может помочь! – воскликнула я.
– Ничем тут не поможешь. И лучше бы вам ни на чем не настаивать, а то они подумают, что вы знали, что он не мусульманин и лгали.
Я вернулась домой с опустошающим чувством: для Кассига все было кончено. Я связалась с Брэдли и спросила, видел ли он последние репортажи. Он видел и был очень удивлен. Он сказал, что был очень рад, что я пыталась помочь, но понимает, что эти попытки могут разрушить мои отношения с источниками, и добавил, что не хочет подвергать меня опасности.
– Мне очень жаль, – сказала я, – и я очень сочувствую родным.
Следующие несколько дней я прочесывала Интернет в поисках любых новостей или публикаций ИГИЛ. Я надеялась, что у Кассига еще может быть шанс.
16 ноября наши надежды обратились в прах. Появилось видео, где палачи ИГИЛ одновременно обезглавили нескольких сирийских пилотов. Затем мужчина в черном обратился прямо к президенту Обаме и американскому народу, и говорил он о Питере Кассиге. Видео заканчивалось кадром, где отрубленная голова Кассига лежит на земле между ног джихадиста Джона.
Это ощущалось как личное поражение. Я смотрела на экран своего лэптопа и спрашивала мужчину в маске: «Зачем ты это делаешь?!» Из того, как он говорил по-английски, было понятно, что он или вырос в Великобритании, или провел там много времени.
Вот он стоял, спрятав лицо под маской, и отнимал чью-то жизнь. Я страстно надеялась, что в один прекрасный день эту маску сорвут с его лица и весь мир увидит, кто он такой на самом деле.
Примерно через неделю после бойни в «Шарли Эбдо», когда я еще была в Париже, мне позвонил Питер Финн. Он хотел, чтобы я поговорила с еще одним репортером «Вашингтон пост» Адамом Голдманом, пытавшимся установить личность боевиков ИГИЛ, которых заложники называли «битлами».
Рокочущий голос Адама и его сильный нью-йоркский акцент напомнили мне персонажа из детективного фильма. Он рассказал мне, что слышал: джихадист Джон по происхождению из Йемена, его первое имя – Мохаммед, жил он в восточной части Лондона. Адам спросил, есть ли у меня хорошие источники в йеменской общине Лондона. Я ответила, что не совсем, у меня есть источники среди радикальных мусульман. Я писала репортажи из Лондона и его пригородов после терактов на транспорте в 2005 году и брала интервью у Омара Бакри, знаменитого британского исламского священника и некоторых других людей, которые не часто соглашались встречаться с репортерами. Я сказала Адаму, что поспрашиваю у них.
Я сделала несколько звонков, но по телефону никто говорить не хотел, поэтому я полетела в Лондон. Там я связалась с людьми, которые поддерживали ИГИЛ и «Аль-Каиду», с теми, кто ищет рекрутов для джихада и с горсткой бывших учеников Бакри. Я знала, что личности «битлов» были очень обсуждаемой в Лондоне темой. Некоторые мои источники сказали, что, даже если бы они и знали, кто эти люди, они бы мне не сказали, потому что боялись, что будут наказаны как те, кто сотрудничает с террористическими организациями или поддерживает их, потому что они не поделились этой информацией с полицией.
Один из моих источников был немного постарше других и жил за чертой города. Он был связан с парой оперативников «Аль-Каиды» очень высокого уровня и считался кем-то вроде крестного отца для многих радикально настроенных молодых людей в Лондоне и его окрестностях. Этот мужчина сказал, что слышал кое-какие слухи о джихадисте Джоне и, возможно, встречался с ним до того, как Джон уехал, чтобы присоединиться к ИГИЛ.
– Он из Йемена? – спросила я.
Ответом была тишина, потом раздался смешок:
– Кто вам сказал о Йемене?
– Так он не Мохаммед из Йемена?
– Он Мохаммед, но не из Йемена.
– Восточный Лондон?
– Нет, не восточный. И скажу я вам, Суад, история этого человека отличается от всего, что было раньше. Больше я ничего не могу сказать.
Он не назвал мне фамилию Джона и страну его происхождения. Имя «Мохаммед» в Лондоне так же распространено, как Джон, Пол или Джордж.
Я позвонила Адаму. Уверен ли он, что джихадист Джон из Йемена? Адам ответил, что так говорили его источники. Я предложила расширить поиски. Следующий день я провела в своем номере в отеле, делая заметки из материалов к интервью с Абу Юсафом, особенно из тех частей, где он говорил о «братьях из Великобритании». Также я просмотрела опубликованные интервью с освобожденными заложниками ИГИЛ, которые рассказывали о «битлах», и узнала, что, по словам одного заложника, джихадист Джон был одержим Сомали и даже показывал пленникам видео об этой стране. Я сама встречалась с одним побывавшим в плену французом и изучила свои заметки, оставшиеся после того разговора, надеясь найти в них какие-нибудь подсказки. В конце концов, я еще раз посмотрела кошмарные видео казней ИГИЛ, вслушиваясь, что говорит джихадист Джон и как именно он говорит. Потом я составила список:
Мохаммед
видео о Сомали
Лондон (не восточный)
не Йемен
Командир ИГИЛ говорил мне: «У нас есть братья из Великобритании различного происхождения: пакистанцы, сомалийцы, йеменцы и даже кувейтцы»
образованный/университетская степень
глубокая ненависть/личная месть.
В последних двух пунктах я опиралась на свои инстинкты. На видео джихадист Джон говорил как образованный человек; Абу Юсаф тоже говорил мне о «братьях из Великобритании» с университетскими степенями, а один из освобожденных заложников отмечал, что те, кто его держал в плену, казались людьми образованными. «Глубокая ненависть/личная месть» – это предположение основывалось на том, каким яростным тоном джихадист Джон говорил о премьер-министре Дэвиде Кэмероне, президенте Обаме и американской внешней политике. Что-то его очень разозлило; возможно, это было личное дело.
Я снова перечитала слова Абу Юсафа: «У нас есть братья из Великобритании различного происхождения: пакистанцы, сомалийцы, йеменцы и даже кувейтцы». По информации Адама, джихадист Джон должен иметь арабское происхождение, поэтому вычеркнула пакистанцев и сомалийцев. Итак, самой вероятной страной происхождения оставался Кувейт. Я составила новый список:
Мохаммед
Кувейт
Лондон
ненависть/личная месть
образованный/университетская степень
видео о Сомали.
Я договорилась о новых встречах, в том числе с источником, связанным с мечетью в парке Финсбери в северной части Лондона. Эта мечеть была известна как центр вербовки рекрутов для джихада. Мы встретились в два часа ночи на окраине города. Я взяла такси на стоянке, заплатила наличными, чтобы разведывательным службам, если они за мной следят, было не так просто проследить мои передвижения. Источник забрал меня на машине и повез в кофейню, принадлежащую его другу. В такой час она была закрыта, и нас в зале было всего трое: мы с источником сидели за маленьким столиком, а хозяин кофейни работал с бумагами за стойкой у нас за спиной.
Мой источник симпатизировал ИГИЛ, и он знал людей, которые уехали сражаться в Сомали. Много лет назад он был помощником Абу Хамза аль-Масри, бывшего радикального имама в мечети в парке Финсбери, которого передали Соединенным Штатам в 2012 году, признали виновным в террористической деятельности и приговорили к пожизненному заключению.
Я спросила, знает ли мой источник о кувейтце по имени Мохаммед, у которого были проблемы с британскими властями. Он задумался.
– Кувейтец, кувейтец… да! Я помню одного Мохаммеда, который попал в беду в Танзании.
– В какую беду?
– Не помню. Кажется, это было связано с Сомали.
Я изо всех сил старалась сдержать свою радость.
– Вы знаете его полное имя?
– А почему вы так им интересуетесь?
Я не стала ему говорить, что подозреваю: этот человек – джихадист Джон. Вместо этого я сказала, что пытаюсь выяснить, не уехал ли этот Мохаммед в Сирию.
– Посмотрю, что смогу для вас сделать, – сказал мой источник. – Но на это потребуется несколько дней.
Он довез меня до какой-то стоянки такси. До своего отеля в центре Лондона я добралась почти в четыре часа утра.
Я решила, что должна связаться с одним высшим чиновником Исламского государства, которого знала уже много лет. Этот человек помог мне организовать встречу с Абу Юсафом. После того как вышла статья, он попросил передать мне следующее сообщение: «Салям. Турки разозлились из-за вашей истории; разведка о вас спрашивает. Больше не приезжайте в приграничный регион и связывайтесь со мной только в случае экстренной необходимости».
Я решила, что это как раз и была экстренная необходимость. Но, чтобы связаться с ним, мне нужно было вернуться в Германию, где у меня был безопасный кружной способ до него добраться. Я буду соблюдать тот строгий протокол, который мы вместе придумали много лет назад, чтобы избежать слежки со стороны разведки или боевиков, которые могли его наказать за беседы со мной.
Во-первых, мне нужно было поговорить с одной женщиной, живущей в северной части Германии. Я позвонила ей и села на поезд, идущий на север, чтобы переговорить лично. Я сказала ей, что мне нужно поговорить со своим источником. Она знала, что это важно, и согласилась передать ему сообщение. Также она дала мне незарегистрированную сим-карту, которую я могла поставить в один из моих старых телефонов Nokia, с помощью которых я звонила таким людям, как мой источник. В отличие от смартфонов, эти старые модели было трудно проследить.
Несколько дней спустя я получила смс от женщины, у которой я недавно побывала: «Вы выйдете на пробежку завтра в четыре часа дня?»
«Да», – ответила я.
На самом деле бегом я не занимаюсь. Это был код, который использовался, когда мой источник назначал мне время встречи. Число я удваивала; если в сообщении говорилось «днем», это следовало понимать как ночь, и наоборот. То есть в восемь часов утра я должны была выйти из квартиры, включить свою старую Nokia, вставить в телефон сим-карту, которую мне дала женщина, и ждать звонка источника.
Незадолго до назначенного времени, надев кроссовки, черный пуловер и теплую куртку, я вышла в парк неподалеку от моего дома. Зимнее небо было синим, воздух холодил щеки. Свои смартфоны я оставила дома, а в карман куртки положила только старую Nokia. Хотя мы и договорились о звонке, не было никаких гарантий, что он действительно состоится. Взвинченная, я шла через парк. Скорей всего, у нас будет всего несколько минут телефонного разговора; у меня была только одна попытка. Возможно, он скажет мне то, что я хочу знать, а может быть, не скажет ничего. Он может сказать мне никогда больше не звонить.
Телефон зазвонил. Я нащупала его в кармане, чтобы ответить.
– Ас’салям алейкум! Как вы поживаете? – спросил он по-арабски.
– Все в порядке. А вы?
– Все хорошо. Но почему такая срочность? Над какой катастрофой вы работаете в этот раз? – рассмеялся он.
Я тоже рассмеялась, чувствуя облегчение от того, что у него шутливое настроение.
– Расскажите мне о Мохаммеде из Кувейта, мужчине в черном.
Тишина.
– Вы меня слышите? – спросила я.
– Да, слышу, – теперь он говорил серьезно. – Кто вам об этом рассказал?
– Рассказал что?
– Что он из Кувейта и его зовут Мохаммед?
– Я не могу вам сказать, – сказала я. – Вы же знаете, что не могу.
Снова тишина.
– Интересно, – сказал он после паузы. – Итак, я могу предложить, что британские собаки распространяют эти лживые слухи, чтобы скрыть правду о нем?
– Что вы имеете в виду? – спросила я. – Какие лживые слухи? Какую правду?
Снова молчание.
Я решила рискнуть:
– Вы имеете в виду сомалийскую историю?
– То есть они вам рассказали о сомалийской истории? – переспросил он. – Вот собаки! Я так и знал! Они пытаются создать свою собственную версию.
Идя через парк в наушниках, я открыла маленький черный блокнотик и записала: «Сомали».
– Тогда расскажите мне, как все было на самом деле, – попросила я.
– Он много страдал. Британская разведка следила за ним и закрыла перед ним многие двери. Это слишком длинная история, чтобы рассказывать ее по телефону.
– Мне нужно знать правду. Как еще я смогу о ней написать?
Его голос снова стал серьезным.
– Послушайте, я восхищаюсь вашей честностью и вашей смелостью, но будьте осторожны. Вы уже огорчили кое-кого в Турции, – он имел в виду разведку и правительственных чиновников. – Если вы напишете не то, что всем пытаются скормить британцы о человеке, к которому вы сейчас подбираетесь, они будут тоже очень огорчены. И больше никакого шопинга в «Хэрродс»!
Он снова рассмеялся.
Я ответила, что для «Хэрродса» у меня все равно остается не слишком много времени и это не должно его беспокоить.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Я хочу правды. Но мне нужно его полное имя, чтобы найти правдивую информацию о том, что, как вы говорите, с ним произошло.
Снова тишина.
– Послушайте, статья в любом случае скоро выйдет. Поэтому помогите мне написать ее правильно!
– Вы сумасшедшая, но я согласен. Мне нужно вам перезвонить. Погуляйте еще несколько минут.
Он отключил телефон. Я шла через парк, поплотнее запахивая куртку от ветра. Я чувствовала, что это мой лучший шанс узнать настоящее имя джихадиста Джона. Почти сразу же телефон завибрировал, и на экране появилось смс-сообщение на английском языке: «Поезжайте в Лондон, Эмвази пытался решить свои проблемы с помощью группы. Узнайте в CAGE. Удалите это сообщение и выбросите сим-карту прямо сейчас. Ва’алейкум ас’салям». Я не могла поверить своим глазам. У меня была вероятная фамилия джихадиста Джона, человека в маске. Эта фамилия случайно мелькнула в тексте.
Я осмотрелась по сторонам, чтобы убедиться, что на меня никто не смотрит, затем записала информацию, вытащила сим-карту и выбросила ее. По пути домой я позвонила Питеру и Адаму и сказала, что, возможно, у меня кое-что появилось, но мне нужно снова вернуться в Великобританию. Я поделилась с ними обоими новыми сведениями, использовав программу для отправки зашифрованных сообщений. Следующий мой звонок был в CAGE, адвокатскую группу, которая ведет дела против выдачи преступников иностранным государствам, незаконного заключения под стражу и других злоупотреблений властей во имя борьбы с терроризмом. Я уже работала с этой группой, когда писала другие статьи. Я сказала, что хочу поговорить о деле, которое они вели.
– Какое дело вы имеете в виду?
– Было ли у вас дело человека по имени Мохаммед Эмвази? – спросила я. – Оно могло быть связано с Сомали.
Мужчина на другом конце сказал, что ему нужно проверить их файлы. Он вскоре перезвонил и сказал, что пару лет назад они работали над делом, касающимся человека с этим именем. Он предложил мне приехать в Лондон, чтобы обсудить его с Асимом Куреши, директором отдела расследований в CAGE. Я забронировала себе билет.
С Куреши мне уже приходилось беседовать. Он был адвокатом, который работал над делами заключенных в Гуантанамо и других тайных тюрьмах по всему миру. Родившийся в Великобритании пакистанец по происхождению, он говорил на великолепном английском, пил черный чай с молоком и обожал ячменные лепешки с густыми топлеными сливками. Тем не менее, он говорил мне, что некоторые люди сомневаются, на самом ли деле он англичанин, из-за работы, которой он занимался.
Основанная в 2003 году как веб-сайт Cageprisoners.com, CAGE постепенно превратилась в адвокатскую группу для заключенных-мусульман. Она была среди групп, указавших на то, что в Гуантанамо применяются пытки и за последние пятнадцать лет многие люди, не доверявшие другим организациям, приходили в CAGE, чтобы рассказать свои истории о несправедливости и плохом обращении. Частично это происходило из-за того, что в CAGE без всякого смущения разговаривали с такими молодыми людьми, как Эмвази, у которых были проблемы с полицией из-за дел, связанных с терроризмом.
На самом деле у самой CAGE были проблемы с британскими властями. С марта 2014 года группа работала без банковского счета и, если верить их веб-сайту, «под постоянным давлением и внимательным наблюдением со стороны политиков и различных правительственных агентств. Несмотря на все эти трудности, аламдулилах, мы смогли разрешить несколько очень значительных дел, связанных с войной с террором, и продолжаем выступать в качестве защитников в процессах по надлежащим правовым процедурам и утверждая принцип верховенства закона».
С Куреши мы встретились в кофейне неподалеку от офиса CAGE. Он объяснил, что в прошлом группа соприкасалась с неким человеком по имени Мохаммед Эмвази, у которого были проблемы с британскими властями.
– Но это было много лет назад. Почему вы сейчас интересуетесь этим делом? – спросил он.
Я не хотела говорить ему о своих подозрениях, принимая во внимание то, что пока что информация была только из одного источника. Но мне нужно было собрать столько информации, сколько было возможно, и я хотела говорить правду, насколько могла.
– Я работаю над делом, связанным с Сирией, и там всплыло его имя, – сказала я.
Это было правдой. Я спросила, не осталось ли у CAGE контактов его родных.
Он покачал головой:
– Мы много лет не имели никакой связи с этим человеком.
Куреши добавил, что ему пришлось посмотреть архивы, чтобы освежить свою память об этом деле.
– Почему бы вам не начать с самого начала? – спросила я.
– Именно это я и сказал ему, когда он первый раз пришел в наш офис, – вспомнил Куреши.
Он сказал, что Эмвази был гражданином Великобритании. Семья его приехала из Кувейта.
– Они были бедуинами, – рассказал мне Куреши, – поэтому никогда не считались полноправными кувейтцами.
В 1961 году, когда закончился британский протекторат, примерно треть населения Кувейта составляли люди с ограниченными гражданскими правами. Семья Эмвази принадлежала именно к ним.
Мохаммед ходил в нечто вроде чартерной школы под названием «Квинтин Кайнастон» в фешенебельном районе Лондона Сент-Джонс-Вуд. Школа принимала учеников со всего города, в том числе детей из бедных семей и детей иммигрантов. Еще двое мальчиков, посещавших ее, стали боевиками-исламистами.
Проблемы у Эмвази с законом начались, когда он и двое его друзей были арестованы в Танзании в мае 2009 года. Услышав это, я навострила уши. Я искала подсказки, которые могли бы подтвердить, что джихадист Джон был связан с Сомали, а я знала, что Танзания была обычной остановкой на пути в Сомали в то время.
Согласно рассказу Эмвази, местная полиция арестовала их, когда они приземлились в аэропорту Дар-эс-Салама. Он сообщил CAGE, что танзанийская полиция им угрожала и на определенном этапе плохо с ними обращалась, так как полицейские подозревали, что они планируют отправиться в Сомали. Он сказал, что они собирались съездить на сафари до того, как начнется учеба в университете, и до женитьбы.
Они с товарищами вернулись в Амстердам, где их планы по поводу путешествия в Танзанию изменились.
– Он сказал, что его допрашивал офицер «Ми-5» вместе с офицером, вероятно, датской разведки, – сказал Куреши.
«Ми-5» называется британская разведывательная служба.
Этот офицер также считал, что Эмвази и его друзья собирались в Сомали, чтобы присоединиться к «Аль-Шабаб», группировке боевиков, союзной «Аль-Каиде» и действующей в южных и центральных регионах страны. Эмвази отрицал это обвинение и заявил, что агенты «Ми-5» пытались его завербовать.
Эмвази и его друзьям позволили вернуться в Великобританию, но он сказал, что и он, и его родные постоянно чувствовали «давление» «Ми-5». Осенью 2009 года он снова встречался с Куреши, рассказывал о визитах агентов «Ми-5», звонках в его дом и преследующих его незнакомых машинах. В конце концов, они с родственниками решили, что Мохаммеду лучше всего вернуться в Кувейт.
– Мохаммед был очень возмущен, – сказал Куреши. – Он считал, что с ним обошлись очень несправедливо.
Согласно тем электронным письмам, которые он посылал в CAGE, в Кувейте Эмвази нашел работу в компьютерной компании. В Лондон он возвращался по крайней мере два раза.
– Он хотел жениться на женщине из Кувейта и остаться там, – рассказывал Куреши. – Во второй раз он приехал, чтобы согласовать планы по организации свадьбы с родителями.
В июне 2010 года Эмвази прислал в CAGE электронное письмо, чтобы сообщить, что офицеры из контртеррористического подразделения снова задержали его во время визита в Лондон, обыскали его вещи и взяли отпечатки пальцев. Когда они с отцом на следующий день приехали в аэропорт, сотрудники авиакомпании сказали, что в списке пассажиров он есть, но на обратный рейс в Кувейт пускать его отказались.
Я спросила Куреши, могу ли прочитать эту часть письма.
«Меня там ждала работа, не говоря уж о том, что я планировал женитьбу, – писал Эмвази, добавив, что теперь он чувствует себя «в Лондоне как заключенный, только что не в клетке. Службы безопасности садят человека в тюрьму, контролируют его передвижения, не дают вернуться к новой жизни в стране, где он родился, – в Кувейте».
Я была удивлена тем, каким языком было написано это письмо. Оно было очень осмотрительным и рассудительным. Это были слова человека, задетого эмоционально и немного разочарованного. Не так я представляла себе реакцию человека, который отрезает журналистам головы перед видеокамерой. Читая письмо, я пыталась вообразить себе человека в черной маске как его автора.
– Как он выглядит? – спросила я Куреши. – У вас есть его фотография?
– Фотографии нет, – ответил Куреши, но он описал Эмвази как высокого, хорошо выглядящего человека с темной кожей и тонкими чертами лицами, которые часто встречаются у жителей региона Персидского залива. Когда он приходил в офис CAGE, всегда приносил конфеты. Куреши сказал, что Мохаммед был очень вежлив и благодарил их за поддержку и советы.
Услышав это имя впервые от моего источника из ИГИЛ, я тут же набрала его в Google, но фотографий не нашлось. Также он либо никогда не увлекался социальными сетями, либо кто-то удалил все его записи.
Куреши сказал, что последний раз он слышал об Эмвази в январе 2012 года, когда Мохаммед прислал очередное электронное письмо, в котором просил совета.
– Больше от него не было ни электронных писем, ни звонков?
– Нет, больше ничего не было, – ответил Куреши.
– Вы не знаете, он все еще в Великобритании или уехал из страны? – я старалась избежать слова «Сирия».
– Мы не знаем, – сказал Куреши, добавив, что он для проверки писал Куреши по электронной почте в 2014 году, но ответа не было.
Я поблагодарила Куреши за потраченное время и сказала, что вскоре с ним еще свяжусь.
Выходя из кофейни, я чувствовала, что на моих плечах лежит груз. Я была почти уверена, что Мохаммед Эмвази и есть джихадист Джон. В отеле я перечитала все свои заметки, сделанные во время состоявшихся разговоров, а потом посмотрела несколько видеороликов, которые я загрузила на сервер «Вашингтон пост», поскольку загрузка контента с таким уровнем насилия запрещена британским Законом о борьбе с терроризмом 2006 года. Я была не уверена в том, как власти отреагируют на историю Эмвази, но планировала уехать из Великобритании до того, как статья будет опубликована.
Просматривая видеоролики, я пыталась найти тот, где лучше всего видно глаза террориста в черной маске. Я сделала скриншот и собрала несколько видеоклипов на телефоне.
Но пока что у меня был только один источник – тот самый высший чиновник из ИГИЛ. Мне нужно было больше. С помощью одного из своих старых телефонов и незарегистрированной сим-карты я позвонила своему источнику в Великобритании, который дал понять, что кое-что знает.
– Я здесь, в Лондоне, – сказала я ему. – Не выпить ли нам с вами чаю?
– Да, конечно, буду очень рад, – ответил он.
Чтобы встретиться с ним, мне было нужно выехать из города. Когда мы встретились, он предупредил меня, что времени ему у него только на одну чашку чая.
– Хорошо, это много времени не займет. Вы только скажите мне, Мохаммед Эмвази – это он? – я показала тот скриншот джихадиста Джона, который сделала на телефоне.
Он посмотрел на фотографию, а потом поднял голову на меня.
– Подождите, мы же даже еще не заказали чай! – рассмеялся он.
Мы заказали чай, выключили мобильные телефоны и положили их в нескольких метрах от себя, около колонок, где играла то индийская, то арабская музыка.
– Вы выглядите усталой. Спите достаточно? – спросил мой источник.
Я признала, что эта история не дает мне высыпаться.
– Знаете, как-то пару месяцев назад ко мне подошел один молодой человек, с которым я встречался по разным поводам. Он сказал, что считает: этот человек в черном – его друг, – заговорил он в конце концов. – Он определил это по голосу, по языку тела и по глазам. Он чувствовал, что это человек, которого он знает. К тому же его друг упоминал о Сомали и других историях.
Я задрожала. Может быть, из-за усталости, а может, из-за того, что я была так близка к тому, чтобы получить подтверждение из второго источника.
– Он сказал вам, как зовут его друга? – спросила я.
– Да, это было то самое имя, которое вы упомянули, – Мохаммед Эмвази.
Учитывая деликатность ситуации, мой источник попросил не записывать его комментарии на диктофон, но пообещал связать меня с другом Эмвази. Он взял свой телефон, набрал номер и поговорил с этим мужчиной, пытаясь убедить его встретиться со мной. Он даже дал мне трубку, чтобы мы поприветствовали друг друга и я услышала его голос.
– Я бы хотела с вами встретиться, – сказала я ему, но он был не согласен на встречу прямо здесь и сейчас.
– Я дам ему номер вашего незарегистрированного телефона, – сказал мой источник, закончив разговор.
– Где он живет? В Лондоне?
Он подтвердил мое предположение, но сказал, что большего сообщить не может и ему пора идти. Я поехала обратно в центр Лондона на поезде, часто проверяя, не следит ли кто за мной.
Вернувшись в отель, я получила зашифрованное послание от Адама и Питера и передала им то, что уже узнала. Также я сказала им, что мне нужно встретиться с большим количеством источников, и спросила, не упоминал ли кто-нибудь где-то моего имени как журналистки, которая ведет расследование в Лондоне для «Вашингтон пост».
Если я встречусь с другом Эмвази, мне придется вернуться в CAGE и открыто рассказать им о моих розысках. Я беспокоилась, что кто-нибудь попытается уничтожить мои заметки, поэтому сфотографировала все страницы своего блокнота и выслала их Питеру и Адаму.
– Вы их получили? – спросила я.
– Да, и даже можешь не беспокоиться: твой почерк все равно никто не прочитает, – рассмеялся Адам.
Было понятно, что, прежде чем мы что-то опубликуем, «Вашингтон пост» придется ознакомить британские и американские власти с результатами наших расследований. Но прежде всего я надеялась, что друг Эмвази согласится со мной встретиться.
В конце концов, в восемь часов вечера я получила сообщение на свой незарегистрированный телефон с неизвестного номера: «Салям. Это друг Мохаммеда. Я могу встретиться с вами через час. Пожалуйста, приезжайте по указанному адресу, оттуда вас заберет другая машина».
Он знал, что я приеду, скорее всего, на такси, а он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, куда мы поедем. После того как я получила это сообщение, раздался звонок от человека, с которым я пила чай.
– Друг Мохаммеда с вами связался? – спросил он.
– Да, только что.
– Я подумал, что если вы эти дни не слишком много спите, то не будете возражать против встречи с ним вечером, а для него это будет лучше, – сказал он, хихикая.
Он заверил меня, что я в полной безопасности.
Этого источника я знала много лет, он всегда помогал мне и с большим вниманием относился к моей безопасности, поэтому я не нервничала так, как переживала бы перед встречей с незнакомцем наедине в середине ночи.
Место, куда он хотел, чтобы я приехала, находилось почти в часе езды на машине. По этому адресу располагался паб. Когда мы туда приехали, я перепроверила адрес у таксиста, чтобы удостовериться, что мы приехали туда, куда нужно.
– Да, моя дорогая, все точно, – сказал он с великолепным британским акцентом.
Голос его звучал, как у дворецкого в «Аббатстве Даунтон».
Было что-то абсурдное в том, чтобы встречаться с другом джихадиста Джона в пабе, несмотря на то что это было всего лишь место, где я должна пересесть в другую машину. Я много раз уже так делала: где-то выходила из автомобиля, чтобы меня подобрали и отвезли еще куда-то, но на этот раз я не знала, чего ждать. Мог ли этот человек действительно быть вторым источником, которого я искала?
«Выходите из такси, я вас вижу», – на мой телефон пришло новое сообщение.
После того как такси уехало, в машине на противоположной стороне улицы зажегся свет, и я увидела на водительском сиденье мужчину, который мне подмигивал.
– Я друг Мохаммеда, – сказал он.
Именно этот голос я слышала по телефону. Возраст мужчины приближался к тридцати. Об остальных деталях он попросил меня не рассказывать. Прежде чем сесть в машину, я спросила его о кунье, то есть боевом имени, того человека, который мне звонил и который нас и познакомил. Я хотела быть уверенной на сто процентов, что это тот самый человек.
Он знал ответ. Я села в машину.
Мужчина сказал, что предпочел бы немного прогуляться, хотя на улице уже было темно. Он остановил машину в жилом районе, где свет фонарей освещал пространство внутри ее. Когда мы вышли из автомобиля, он попросил меня оставить мобильные телефоны. Вначале я колебалась, потому что собиралась показать ему видеоклип с джихадистом Джоном, но потом вспомнила, что в сумке у меня лежат газеты и журналы, где есть фотографии палача ИГИЛ, поэтому я выключила телефоны и оставила их в машине.
Мы пошли к ближайшему парку, который на деле представлял собой маленькую зеленую лужайку со скамейкой. Он вынул из кармана пиджака салфетку и протер ею скамейку. При свете уличных фонарей я показала ему фотографии джихадиста Джона.
– Это ваш друг?
– Да, я уверен, что это он. Это мой друг Мохаммед Эмвази.
Потом он рассказал мне практически ту же историю, которую я слышала от Асима Куреши. Я спросила, откуда он узнал, что джихадист Джон – это Эмвази, и наоборот.
– У нас есть еще один друг, он тоже сейчас здесь, – сказал мужчина, запнувшись на секунду. – Когда появилось первое видео, где Джон был с этим журналистом, друг сказал, что я должен его посмотреть, потому что там был наш друг Мохаммед.
Он сказал, что фрагменты видео были показаны в новостях, и он смотрел их снова и снова. Он считал, что этот голос и эти глаза не могут принадлежать никому иному, кроме Эмвази.
Он не обращался в полицию, потому что не хотел проблем.
– Я узнал его голос и глаза, но человек, которого я видел на видео, не был тем Мохаммедом, с которым мы дружили.
– Как вы думаете, почему он стал тем, кем стал?
– Я не знаю, что он мог увидеть в Сирии за последние несколько лет. Возможно, это его изменило.
– Но разве он раньше не интересовался возможностью уехать и сражаться? Не планировал ли он поездку в Сомали, после которой и начались все его неприятности? – спросила я.
– Он интересовался тем, что происходит в мусульманском мире, в том числе и в Сомали, и он чувствовал, что Запад придерживается несправедливой политики и двойных стандартов, – сказал мне мужчина.
Но он не понимал, как его старый друг мог отрезать головы журналистам и сотрудникам гуманитарных миссий:
– Мне очень трудно это принять. Я постоянно себя спрашиваю: «Почему именно Мохаммед?»
Я спросила, нет ли у него фотографии друга, он ответил, что нет. Мы пошли обратно к машине, и он предложил довезти меня до стоянки такси, находившейся немного ближе к городу.
Вернувшись в отель, мы с Адамом и Питером вышли в Skype, и я рассказала им, что теперь у нас есть второй источник – друг Эмвази, который сказал, что это джихадист Джон.
– Думаю, теперь мы должны связаться с британскими властями, – сказал Питер.
Он сказал, что поговорит с главными редакторами «Вашингтон пост» и даст мне знать, что делать дальше.
– Я знаю, что у вас там уже довольно поздно и у тебя был длинный день, но не могла бы ты не ложиться, пока мы не согласуем наши дальнейшие действия? – попросил Питер.
Я сказала ему, что все равно не смогу уснуть. Адреналин так и бурлил в крови. Я понимала, что у нас есть имя самого разыскиваемого преступника в мире, но совсем не была уверена, что британские власти хотят, чтобы вся эта история увидела свет. Возможно, я и становилась параноиком, но я спрашивала себя, не будет ли «Ми-5» штурмовать мой отель, чтобы добыть информацию.
Адам указал на то, что, как только мы свяжемся с британскими властями, на всей истории в любой момент могут поставить крест. «Но давайте я вначале проверю это у своих источников здесь, в Соединенных Штатах, – сказал он. – Ну, на самом деле, если мы скажем обо всем американцам, скорее всего, они тут же сообщат обо всем британцам». У него было несколько надежных источников в США, у которых он по крайней мере, по его словам, мог попросить запись.
Мы договорились снова связаться по Skype в течение нескольких следующих часов. Я набрала все свои заметки и быстро приняла душ. Я поняла, что ничего не ела с самого завтрака, поэтому позвонила ночному портье и спросила, нет ли у него чего-нибудь горячего, чтобы поесть.
– Боюсь, я могу предложить вам только сэндвич с сыром и банан, – сказал он.
Я сказала, что это будет очень хорошо, и заказала еще и чайник ромашкового чая.
Я включила на телефоне какую-то музыку, чтобы успокоиться. Больше всего я боялась, что британские власти сольют нашу историю британским новостным агентствам.
Пришел ночной портье с сэндвичем, бананом и ромашковым чаем на деревянном подносе.
– Очень жаль, что у нас нет для вас никакой горячей пищи, чтобы вам предложить, но я нашел чипсы и песочное печенье, – сказал он, ставя поднос на столик.
«Ну вот так и закончились мои благие намерения правильно питаться!» – подумала я. Я уже давала портье чаевые, когда по Skype меня вызвал Питер.
– Есть новая информация. Адам рассказал своему источнику, что мы узнали, и после некоторого обмена репликами тот признал, что мы не ошибемся, если напишем, что это Эмвази.
Я поглубже вставила наушники в уши, чтобы не пропустить ни слова из того, что он говорит.
Хотя у меня уже было два источника, иметь кого-либо из американского или британского правительства, кто подтвердит или хотя бы не опровергнет наши слова, было очень важно.
– Источник Адама был несколько в шоке, когда услышал, до чего мы докопались, – продолжил Питер. – Вначале он ничего не хотел говорить, но, когда мы ему сказали, что у нас есть два источника, он уже по крайней мере не мог все отрицать.
Услышав это, я сама была в шоке.
– Теперь, когда мы официально связались с американскими и британскими властями, тебе, наверное, надо все рассказать CAGE, – сказал Питер.
Я сказала, что так и сделаю, а также попытаюсь связаться с семьей Эмвази.
Он согласился.
– А теперь поешь чего-нибудь и отправляйся спать. Нас ждут напряженные дни.
Закончив разговор, я послала сообщение с просьбой о встрече ребятам из CAGE. Я написала, что это очень важно и скоро в средствах массовой информации может появиться нечто неожиданное. Я хотела, чтобы они прочитали сообщение прямо с утра и сразу мне ответили. Потом я выпила чашку ромашкового чая и провалилась в глубокий сон, оставив сэндвич с сыром и всю остальную еду нетронутой на подносе.
На следующее утро позвонил Асим Куреши и сказал, что может заглянуть ко мне в отель, так как у него будут дела в этом районе. Когда он пришел, я рассказала, что мы узнали: Мохаммед Эмвази, который обращался к нему за помощью несколько лет назад, – это джихадист Джон. Он, казалось, был поражен. Я сказала ему, что сейчас мы уже связались с британскими властями и он должен приготовиться к бурной реакции.
Я показала Куреши видео с джихадистом Джоном и заставила его послушать, что он говорит.
– Как вы думаете, что с ним случилось? – спросила я.
Куреши сказал, что не может ответить на этот вопрос.
– Это молодой человек, который был готов взять измором каждый винтик в государственной машине, чтобы как-то изменить свою личную ситуацию, – сказал Куреши. – В конце концов, Эмвази почувствовал, что предпринимаются действия, чтобы сделать его преступником, и он ничего не мог противопоставить этим действиям.
В Интернете я нашла адрес семьи Эмвази.
– Думаю, они должны знать, что скоро разразится, – сказала я Куреши. – Я хочу дать им шанс к этому подготовиться.
Он сказал, что понимает, но в этом ничем мне помочь не может. Друг Эмвази подтвердил правильность адреса, который у меня был, но тоже сказал, что не поможет мне связаться с родственниками.
После того как Куреши ушел, я вернулась к компьютеру и увидела новое сообщение от Адама: «Британцы очень огорчены. Они назначили время разговора с нашим начальством». Он имел в виду главного редактора «Вашингтон пост» Марти Барона, редакторов отделов новостей внутри страны и Питера. «Мы не говорили им, что ты ведешь журналистское расследование, но знай, что скоро вокруг тебя может стать много глаз».
Он добавил, что хочет написать статью как можно быстрее, и я должна написать свою часть и отослать ему. Несколько часов я просидела в комнате, записывая все, что у меня было, и спрашивая себя, что там за разговор идет между нашими редакторами и британскими властями.
Потом я вышла из отеля, забрав с собой все заметки и компьютер. Я пошла по главной дороге, внимательно оглядывая окрестности, пытаясь понять, не следит ли кто за мной. Я остановила такси и дала водителю адрес семьи Эмвази.
Родные Эмвази жили в достаточно преуспевающем районе на западе Лондона под названием Лэдброк-Гроув, в доме, имеющем общую стену с соседним домом, – ничего похожего на французские пригороды. В доме не горел свет, и на мой стук никто не ответил. Было позднее утро. Соседка, по виду азиатка, вышла, чтобы забрать посылку, доставленную почтовой службой. Я спросила, не знает ли она Эмвази.
Она сказала, что знает их не очень хорошо, потому что здесь все живут сами по себе. Но упомянула, что уже несколько дней их не видела.
Я поблагодарила ее и несколько минут постояла у дома. Сколько боли Мохаммед Эмвази принес разным людям, включая и свою собственную семью? Его друг сказал мне, что его родные делали все, чтобы дать Мохаммеду хорошее образование. Его сестры тоже ходили в школу, и по крайней мере одна из них училась в университете. Он воспитывался совсем не так, как братья Куаши и Хайят Бумедиен. Но я никак не могла узнать, что же могло происходить в его семье, пока не поговорю с его родными.
У меня зазвонил телефон. Это был Питер:
– Как дела с семьей?
Я сказала, что никого нет дома. Он попросил меня дать ему знать, когда я смогу выйти в Skype, потому что есть новости.
Вернувшись в отель, я все узнала.
– Разговор с британскими властями состоялся. Они по-прежнему не хотят давать никаких комментариев, но попросили нас не публиковать эту историю.
– Почему? – спросила я.
– Они сказали, что это может подвергать опасности жизнь Джона Кантли, заложника. Что ты скажешь? Мы действительно поставим его под удар? Редакторы хотят услышать твое мнение.
Этого я совсем не ожидала. Я все еще была огорчена, что мы не добились успеха в деле Кассига, а тут опять то же самое.
– Пожалуйста, дай мне несколько часов, – сказала я Питеру. – Сейчас я не готова ответить.
Был один человек, которого я хотела спросить об этом, – друг Эмвази. Я могла снова организовать встречу с ним и с моим старым источником в кофейне с индийской и арабской музыкой за пределами Лондона.
– Вы выглядите еще хуже, чем в прошлый раз, – сказал мой источник, когда я приехала.
Друг Эмвази уже сидел за столиком и пил фруктовый коктейль.
– Ну сейчас у меня не медовый месяц.
– Я молюсь о том, чтобы настал день, когда вы позвоните мне во время своего медового месяца, – ответил он и воздел, как в молитве, руки.
Мы все рассмеялись. Я сказала ему, что не смеялась уже много дней. Я и в самом деле чувствовала себя вымотанной, а желудок у меня болел от напряжения.
Я спросила обоих о том, может ли, по их мнению, жизнь Кантли оказаться в опасности, если мы опубликуем историю Эмвази. Двое мужчин посмотрели друг на друга.
– Нет, я так не думаю, – сказал друг Эмвази.
Оба сказали мне, что критическая, но честная статья не приведет к убийству заложника. «Будет куда хуже, если появится однобокая британская пропаганда», – сказал друг Эмвази.
Я сказала ему, что он должен понимать: наша статья, конечно, будет нелицеприятной и в ней будут упомянуты все убийства, которые совершил Эмвази. Когда я спросила, нет ли у меня шанса взять у Мохаммеда короткое интервью, его друг покачал головой.
– Никакого шанса. ИГИЛ держит его под колпаком, – сказал мой источник. – Такое ощущение, что они знают – скоро что-то выплывет.
Я вернулась в отель и связалась с Питером. Я сказала, что поговорила с людьми, которые знают «объект», и они не думают, что статья как-то отразится на британском заложнике.
– Хорошо, я дам знать редакторам.
Позже я узнала от Питера, что американские власти тоже были скептически настроены по отношению к аргументу британцев насчет того, что Кантли может оказаться в опасности из-за статьи.
Тем временем мы с Адамом обменивались сообщениями, касающимися статьи и различных поправок в ней. Прошло несколько часов, пока Питер снова не появился в Skype.
Он сказал, что редакция газеты сообщила британским властям, что мы собираемся выпустить статью. Они попросили сорок восемь часов, чтобы сообщить информацию семьям: и родным Эмвази, и родным заложников и жертв.
– Мы согласились на это, – сказал Питер.
Но пару часов спустя я получила сообщение от Адама. Кажется, какая-то большая шишка из BBC позвонила в «Вашингтон пост» и сказала, что, судя по слухам, мы собираемся открыть личность джихадиста Джона.
– Это означает, что британцы играют с нами? – спросила я. – Они пытались не дать нам написать об этом деле, используя аргумент о том, что заложник окажется в опасности, чтобы слить информацию BBC?
Еще одну ночь я провела без сна. На следующий день я получила зашифрованное сообщение от одного из тех, с кем разговаривала в Лондоне: «Суад, происходит что-то странное. Люди из BBC и ITV спрашивают об этом парне».
«Насколько они осведомлены?» – спросила я.
«Они ходят по району, задают вопросы об этом парне и знают его имя».
Теперь я уже начала злиться. Для меня все выглядело так, как будто британские власти пытаются нас обдурить. Во-первых, они использовали безопасность Кантли как аргумент, чтобы отстранить нас от дела. Потом они сказали, что должны проинформировать семьи и сделать приготовления. Теперь похоже, что они сливают всю информацию BBC и ITV, чтобы британские медиакомпании могли первыми рассказать историю.
Мы так напряженно работали, чтобы подать эту информацию осторожно и соблюдая этические нормы, а теперь наша история могла от нас уйти. Я позвонила Питеру и рассказала ему то, что только что узнала.
– Не думаешь, что нам стоит передумать насчет этих сорока восьми часов? – спросила я.
Из них оставалось еще двадцать четыре, а за это время многое может случиться. Он сказал, что «Вашингтон пост» будет соблюдать соглашение во имя семей Эмвази и его жертв, но если я услышу, что кто-то вот-вот доберется до разгадки истории, мы двинемся вперед.
Еще кое-что крутилось у меня в голове. Тем вечером мне позвонил друг, работающий на арабскую газету. Он сказал, что приятель из BBC сообщил ему, что на следующее утро «Вашингтон пост» опубликует имя джихадиста Джона. Он предполагал, что я как-то с этим связана. «Как ты считаешь, а стоит ли подписывать эту статью своим именем?» – спросил он.
Я задавала себе тот же самый вопрос. Как знаменитый палач ИГИЛ отреагирует, увидев свое настоящее имя в газете? И как ответит Исламское государство, узнав, что мусульманка разоблачила их человека? Не выпустят ли они видео, показывающее мое лицо всему миру и обвиняющее меня как врага ИГИЛ и голос разведывательных служб?
Я не рассматривала серьезно возможность убрать свое имя из статьи, но постаралась учесть риск и принять меры безопасности. Я сделала все, что могла, чтобы убедиться, что друзья Эмвази знают, что мы честно изложили его историю. С помощью человека, с которым мы встречались в парке, мы дали родителям, братьям и сестрам Эмвази, все еще находившимся в Лондоне, возможность высказаться, от которой они отказались.
У меня были мои собственные причины, по которым я хотела подчеркнуть свою роль в этой истории. Я хотела, чтобы статья стала посланием джихадисту Джону и другим таким же, как он: мы расскажем всему мире, кто вы, и не позволим вам сеять страх. И журналистка-мусульманка, женщина, имеет достаточно сил, чтобы это сделать.
В конце концов, мы были первыми, хотя BBC и наступали нам на пятки. Я гордилась нашим достижением, но в этом деле был и мой особый личный интерес – кроме всего прочего, это было мое послание всем тем на Западе, кто обвиняет во всех грехах каждого мусульманина и сам ислам.
Войти с помощью соц. сетей: