Глава тридцать четвертая

Небо темно-синее, и в его глубинах уже мерцают первые звезды, когда процессия выходит из церкви и движется к дому, к накрепко запертым высоким воротам из кованого железа. Возлюбленный вышагивает во главе, за ним следуют правоверные, которые на ходу громко поют. Две недобрые женщины из Ангелов отчасти ведут, отчасти тащат Летти в хвосте. Они явно считают, что такое дурное обращение с предательницей Возлюбленный одобрит.

– Перестаньте меня тащить! Я пойду сама, если вы меня отпустите, – резко говорит Летти, и женщины напуганы ее тоном, но только на мгновение. Она понимает, что уже, наверное, перевалило за шесть. Она должна была быть у ворот, чтобы встретиться с Артуром, однако из-за всего случившегося это вылетело у нее из головы. Когда они приближаются к воротам, Летти вытягивает шею и видит возле них импровизированную баррикаду, сооруженную из старых повозок, обломков мебели, колес и всякого хлама. Почему куча рухляди должна защищать лучше, чем солидные железные ворота, Летти понять не может, однако садовник стоит в боевой готовности – в одной руке грабли, в другой – лопата, а Дики, мальчик на посылках, в крайнем возбуждении выплясывает и выкрикивает:

– Они совсем близко!

Здесь ли Артур? Ждет ли он меня? Как мне до него добраться? Она отчаянно жаждет увидеть его. Если он ее заметит, то сразу заберет отсюда. Но как он сделает это в такой толпе?

На фоне пения и звуков труб, на которых играют старики из Армии Искупления, Летти, как ей кажется, слышит иной звук – нечто вроде рокота, и он становится все сильней и сильней. Навстречу им движется другая процессия, и Летти видит мерцание факелов, высоко поднятых над головами.

– Молитесь, дорогие мои! – выкрикивает Возлюбленный. – Молитесь и пойте! Мы под божественной защитой, и никто не сможет причинить нам вред!

Правоверные поют с таким энтузиазмом, как никогда, хотя на одном-двух лицах написана тревога: до них доносятся отголоски диких песнопений и злобные выкрики, с каждой минутой становящиеся все громче.

Летти пытается стряхнуть одну из Ангелов, которая громко, но фальшиво поет и явно теряет интерес к своей подопечной.

– Отпусти меня, отпусти! Я не убегу. – Тут она замечает Китти, которая, стоя неподалеку, поднимается на цыпочки, чтобы посмотреть за ворота. – Китти, Китти! Ты видишь, что происходит? Скажи мне, что там творится?

Китти поворачивается и смотрит на нее испуганными глазами. Суд на время забыт.

– Ох, мисс, вы слышите их? Чего они хотят от нас?

– Не бойся! – успокаивает ее Летти. – Это же люди из деревни. Мы знаем их всю жизнь. Они нас не обидят.

– Но они в бешенстве, разве вы не слышите? Они наслушались ужасного вранья, ужасного! Они говорят, что на нашей территории есть дикие звери, которые пожирают незваных гостей, и что в церкви есть огромный вращающийся стол, где Возлюбленный выбирает себе жену на следующую неделю. Они говорят, что мы творим грешные, безнравственные дела. Это неправда! Ни слова правды!

– Ты права, это неправда, – мрачно говорит Летти. – Однако здесь достаточно странностей, чтобы питать такие слухи.

Китти закрывает глаза.

– Мы должны молить о защите.

Летти размышляет. Трудно представить себе местных жителей, большинство из которых она знает всю свою жизнь, причиняющими реальное зло здешним душам. Когда они увидят, что здесь в основном пожилые дамы вместо гарема с девственницами, ожидающими публичной дефлорации, они наверняка успокоятся. Однако она понимает, что этот протест вызван не шокирующими слухами. Такие слухи ходили уже давно, и реакцией на них были лишь вытаращенные глаза и смешанное с любопытством возмущение. Нет. Сейчас они идут за Возлюбленным. Возможно, они слышали об Эмили и озере. Без сомнения, они читали статью в газете. Что они ненавидят, так это святотатство и лицемерие. Вот что они хотят здесь искоренить.

Шум за воротами становится громче – крики и вопли толпы, разжигающей в себе праведный гнев. Она догадывается, что они уже близко.

Внезапно она слышит раскатистый голос Возлюбленного:

– Придите, имеющие уши! Придите и внемлите слову!

– Это он! – кричит Китти, ее глаза блестят. – Он укажет им путь!

И вот они уже здесь: яростно орущая масса клубится у ворот, тряся их так, что засовы дребезжат и бряцают. Факелы бросают на толпу жутковатые отблески, освещенные лица перекошены от бешенства, рты открыты, все кричат. Кажется, здесь сотни людей, свистящих, вопящих, воющих, открыто глумящихся над Возлюбленным.

– Выйди и расскажи нам все про это слово! – выкрикивает какой-то мужчина. – Ждем не дождемся его услышать! Давай, выходи!

– Выйди и сотвори нам чудо!

– Да, посмотрим, как ты ходишь по озеру!

– Или давай переломаем тебе ноги и посмотрим, как ты поднимешься и пойдешь!

В темноте Китти цепляется за Летти.

– Это зверье! Они разорвут нас на куски!

– Наверняка не разорвут, – отвечает Летти, однако и она напугана. Она никогда прежде не видела разъяренной толпы и сейчас чувствует силу их ярости. Какие-то мужики пытаются взобраться на ворота, и теперь Летти видит, что на импровизированную баррикаду легко спрыгнуть, она послужит удобной лестницей для спуска на другую сторону.

Мы не готовы ко всему этому! Мы всего лишь поющие женщины! Неужели они этого не видят?

Однако в этот момент самая злобная из Ангелов впивается пальцами в ее руку.

– Теперь ты довольна? – запальчиво выкрикивает она. – Теперь, когда твои друзья здесь?

– Они мне не друзья.

– Как же! Ты змея у нас на груди. Ты навлекла на нас это зло. – В ее яростных глазах будто отражается всеобщий страх.

– Сейчас, девочки, – дрожащим голосом говорит Китти, – нам надо держаться вместе. Пусть с ней разбирается Возлюбленный, она ему родня.

– Мы должны что-то сделать, пока они не ворвутся и не заберут ее, – говорит Ангел, не слушая Китти.

Возлюбленный стоит у ворот, хотя не слишком близко, не настолько, чтобы до него долетел какой-нибудь метательный снаряд из толпы. Он высоко поднимает руки и с пафосом вещает привычным языком о слове, о божественной воле, о плане, обо всем, что обычно служило ему хорошую службу, но сейчас его речь только бесит тех, кто его слышит, и заставляет их глумиться над ним сильнее и громче. На ворота опять карабкаются парни, и один из них непременно добьется успеха, хотя садовник храбро отпихивает пришельцев граблями. Вокруг шум, суматоха, смятение. Внезапно на фоне всей этой кутерьмы слышится громкий перезвон, и чей-то голос кричит:

– Стойте, стойте! Прекратите, я говорю!

Шум спешно замирает, и голос слышен снова, сильный и отчетливый:

– Прекратите это безумие!

– Это Артур! – с восторгом говорит Летти. Сейчас она может его разглядеть. Он стоит у ворот, лицом к злобной толпе, в одной руке у него крышка от мусорного бака, в другой молоток, которым он воспользовался, чтобы звоном привлечь внимание толпы.

– Тихо, я говорю! – приказывает он, и воцаряется тишина. Даже Возлюбленный перестает ораторствовать, поющие гимн тоже замолкают, за исключением одного-двух пронзительных голосов. – Это зашло слишком далеко! Вы, конечно, вольны проявлять свое неудовольствие, но давайте перестанем угрожать этим людям. Большинство из них не хочет нанести вред. И насилие – это не ответ.

Раздается недовольный ропот, но Артур утихомиривает толпу:

– Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Скоро сюда прибудет полиция – мне сказали, что из Горхэма отправлен наряд, – и для нее вы будете не правы. Вы добрые, законопослушные люди. Вы высказали свои чувства. А теперь ступайте домой!

Следует пауза, слышен приглушенный шум голосов. Кажется, спокойствие скоро будет восстановлено.

Затем в относительную тишину врывается голос, неистовый и непреклонный.

– Я – путь! – гремит Возлюбленный. – Только со мной вы увидите спасение! Только избранные спасутся, а плевелы и мусор будут брошены в огонь!

Это все, что требовалось. Толпа снова воспламеняется и разъяряется пуще прежнего. Мужчины бросаются на ворота. Столпотворение такое, что крики Артура не слышны. Возлюбленный призывает:

– Братья и сестры, в церковь!

В следующий момент все правоверные разворачиваются и устремляются под защиту высоких стен и крепких дверей церкви. Толпа обтекает Летти, а она старается удержаться на месте, не быть увлеченной бегущими в панике прихожанами.

– Артур! – кричит она. – Я здесь! Артур!

Ее охранницы испарились. Китти исчезла. Садовник уже не может сдерживать приступ, и первый пришелец спрыгивает на землю за воротами и начинает отодвигать засовы.

Тут Летти чувствует на руке чью-то железную хватку.

– Идем со мной, – негромко произносит суровый голос, и, подняв глаза, Летти встречает ледяной взгляд Возлюбленного.

– Отпустите меня! – кричит она. – Артур!

– Ты никуда не убежишь. – Возлюбленный грубо дергает ее и тащит за собой в направлении, противоположном церкви.

– Артур! – вопит она, но из-за шума никто ее не слышит. Она не в силах сопротивляться Возлюбленному.

Через минуту они заворачивают за восточное крыло дома, и шум сразу стихает.

– Отпустите меня, – тяжело дыша, просит Летти. Руке больно от хватки Возлюбленного.

– Хватит с меня неприятностей, которые ты навлекла, – злобно рычит Возлюбленный и тащит ее за собой. – Если ты думаешь, что я дам тебе уйти, чтобы ты продолжала подбивать народ на бунт и портить все, что у нас тут есть, ты очень, очень ошибаешься. Ты научишься знать свое место. Твоя натура будет сломлена, тебе придется смириться с судьбой.

На последнем слове он открывает дверь в старую конюшню, в которой теперь хранятся упаковочные ящики и всякий хлам. Затем он резко вталкивает Летти внутрь. Она спотыкается, падает на пол и оказывается в куче соломы и мусора. Она не успевает ничего сказать, как Возлюбленный захлопывает дверь, и она слышит, как задвигается железный засов.

Она бессильно глядит на дверь и тяжело дышит, руку ломит в том месте, за которое он ее крепко держал.

– Выпустите меня! – кричит она, однако сознает, что это бесполезно. Все внимание приковано к воротам и церкви, у которой, возможно, уже собираются бунтовщики. Она поднимается и трясет дверь, но та крепко заперта. Она оглядывается вокруг в поисках окна, через которое можно было бы выбраться наружу, или хоть какого-нибудь намека на лазейку в стене, однако стало совсем темно и она мало что может разглядеть.

Она снова начинает кричать. Кажется, это продолжается долгое время, но она понимает, что во всем этом шуме услышать ее невозможно. Затем она чувствует запах. Она морщит нос и глубоко втягивает воздух. Этот запах не спутаешь ни с чем.

Дым.

Она снова принюхивается. С каждой секундой запах дыма усиливается. И тут она с ужасом понимает, что конюшня горит.

Он хочет меня сжечь? Таков его план?

Безусловно нет. Безусловно, Возлюбленный на такое не способен! Однако… Он хочет, чтобы Летти не стало. Тогда ее деньги достанутся Арабелле. Она больше не будет причинять ему неприятности. В ее смерти обвинят толпу.

Ее охватывает паника. Дыма становится больше, и в полумраке уже можно разглядеть серые клубы. Она снова трясет дверь и кричит:

– Помогите! Помогите! Пожар!

Пожар, видимо, разгорается быстро, хотя пламени она не видит. Конюшня наполняется густым черным удушливым дымом. Летти начинает кашлять, дым ест глаза.

– Помогите! – снова кричит она, но голос у нее слабый, полузадушенный от дыма. – Спасите!

Летти мечется в поисках выхода, но теперь конюшня полна густого дыма, а на задней стене видно яркое пятно, и она понимает, что эта стена в огне. Спасаться другим путем уже поздно. Она снова поворачивается к двери, стучит что есть сил, но ее кулаки слабы. Она догадывается, что дым покончит с ней задолго до огня. Воздуха уже почти не осталось. Тяжело дыша, она приваливается к двери с закрытыми глазами. Она начинает молиться так, как не молилась уже очень давно, с тех пор как в их жизни появился Возлюбленный. Это все, что она может делать. Когда Летти уже почти ничего не соображает, она вдруг ощущает лучший из лучших запахов. Свежий прохладный воздух обвевает ее лицо, она жадно вдыхает его. Дверь открыта, она лежит на дорожке, а на ее щеке чья-то мягкая рука.

– Идем, Летти, – слышен голос, негромкий и настойчивый. – Мы должны немедленно идти. Пожар разгорается.

Летти смотрит воспаленными глазами из-под опухших век. Это Арабелла.