Глава двадцать четвертая

Артур почти не разговаривает с Летти в течение дня и сохраняет имидж скучающего и мрачного молодого человека, того Артура, каким она знала его до бракосочетания. Он слоняется по дому, изредка исчезает, отправляясь на одну из своих прогулок, или читает там, где не толпятся женщины. Дамы относятся к нему с известным почтением и держатся на расстоянии, однако Ангелы его совсем не любят. Очевидно, они догадываются о его мотивах.

– Он гуляет по деревне, – говорит Китти, пока Летти надзирает над наведением порядка в бельевом шкафу.

Иногда Летти кажется, что она заведует немаленькой гостиницей, если принимать во внимание объем хозяйственных работ: уборка и смена белья в пятнадцати спальнях, бесконечное пополнение запасов в обширной кладовой, составление меню и отдача распоряжений кухаркам, забота о доме и окружающей территории. Арабелла рада переложить эти заботы на плечи Летти. Возвысившись до места рядом с Возлюбленным, она стала еще более царственной, чем прежде. А Сара передвинута еще на два места за столом и на ряд дальше в церкви. По-видимому, Арабелла хочет, чтобы дистанция увеличивалась, чтобы со временем все забыли, что Сара была кем-то иным, нежели одной из дам среднего возраста, преданных Возлюбленному и жаждущих внимать любому его слову. Сара, кажется, страдает, хотя никто толком не знает, является ли это результатом такого обращения с ней. Ей все больше нездоровится, лицо у нее серое, уставшее. Она много времени проводит в одиночестве в своей маленькой спальне, и за ней ухаживают Ангелы.

– Артур гуляет по деревне? – беззаботно переспрашивает Летти. Она показывает на верхнюю полку. – Одинарные простыни только сюда, Китти. Полагаю, он имеет на это право. В конце концов, никому не запрещается выходить из дома. Быть здесь – это вопрос выбора.

– Но если ты здесь, ты здесь, – отвечает Китти, засовывая стопку свежих белых простыней на верхнюю полку. – Не думаю, что он здесь. И вы знаете, что творится в деревне.

Летти вспоминает Энид и ее странные обвинения. Она сказала, что все так говорят.

– Ты имеешь в виду слухи о нас?

Китти кивает:

– Это плохо. Я вообще больше туда не хожу. Девушки говорят, что делать там покупки стало неприятно.

– Ну что ж, – решительно говорит Летти, – если они не хотят, чтобы мы у них покупали, я не против делать закупки у других торговцев в другом месте. Мы даем им заработать, не так ли? Не понимаю, какое отношение к ним имеет жизнь здесь.

– Вы же знаете, каковы люди, – отвечает Китти, складывая в стопку наволочки. – Они любят сенсации. Они были бы разочарованы, если бы могли увидеть нас такими, какие мы есть. – Она ухмыляется, наклоняется к Летти и шепчет: – Они думают, что мы делаем работу по дому голыми.

Летти ахает, а потом смеется:

– Китти… прекрати это. Что ж, если Артур ходит в деревню, может быть, ему удастся противодействовать таким слухам. Возможно, они к нему прислушаются.

– Вышло у вас что-нибудь с ним? – интересуется Китти. – Слышит ли он голос истины?

Летти вздыхает:

– Не думаю. Пока нет. Но по крайней мере, мы более или менее по-дружески относимся друг к другу. Он хочет уехать в конце лета, и, если он так и сделает, это будет означать, что я потерпела поражение.

Китти качает головой:

– Он крепкий орешек. Из-за него вам придется тяжко сражаться с дьяволом, он цепко держит его душу.

Летти знает, что это верно, и все же она обнаружила, что с возрастающим нетерпением ожидает вечеров, когда она удаляется на отдых в голубую спальню и Артур присоединяется к ней. Он всегда дает ей время побыть одной, воспользоваться гардеробной и переодеться, так что она уже в постели, когда он приходит. Он, по-видимому, понимает, что это дает ей ощущение безопасности, в котором она нуждается. Он ведет себя благопристойно, всегда переодевается в гардеробной и настаивает на том, чтобы спать на кушетке, стоящей у изножья кровати. Однако со своих отдельных спальных мест они ведут долгие беседы, и иногда Летти, чтобы лучше слышать, переворачивается и передвигается к изножью кровати. Оттуда она может смутно видеть его в темноте – расплывчатый профиль, блеск глаз – и слушать его негромкую речь, время от времени прерываемую гортанным смехом, когда он говорит что-то такое, что его забавляет. Похоже, темнота делает их раскованными, что невозможно днем. Иной раз, когда они находятся внизу в обеденном зале и он сидит рядом, молчаливый и деревянный, Летти бросает на него взгляд и едва верит, что они действительно ведут ночные беседы. Но потом приходит темнота, он снова рядом, и их доверительные разговоры шепотом продолжаются.

Он рассказывает ей о своей жизни: детство в Бакингемшире, потом переезд в Лондон, связанный с работой отца. По мере того как благосостояние семьи росло, росли и ожидания относительно будущего Артура. Он единственный сын, средоточие всех амбиций. Он был отправлен в Харроу, оттуда в Оксфорд.

– …где я так весело проводил время. Вот только долго это не могло продолжаться, все так закрутилось, что было ясно: все скоро закончится.

Он задумывается:

– Я прошел через все это, делая вид, что мне необходимо поправить здоровье. Как будто меня отправили в приморский санаторий.

Летти увлеченно слушает рассказы об Оксфорде. Она никогда не слышала о такой безнравственной, такой распутной жизни. Истории об азартных играх, клубах, танцах, девушках, автомобилях, об изобилии еды, выпивки и денег заставляют ее чувствовать себя безнадежно провинциальной и невинной.

– Мой старик хотел, чтобы это было так, – небрежно говорит Артур в темноте. – Он назначил мне приличное содержание, так что я мог вращаться в фешенебельных кругах. Больше всего на свете он хотел, чтобы у меня было положение в обществе, чтобы я женился, скажем, на дочери графа или что-то в этом роде. Иногда деньги могут такое обеспечить, если ты умен и не слишком нагл. Но когда дошло до дела, ему многое не понравилось. Я рассказывал ему, до чего все они докатились, все эти богатеи, которых он отчаянно прочил мне в друзья, и он не мог этому поверить. Распутство, думал он. Аморальность. Он не понимает, что такое веселое времяпрепровождение, как не понимает и того, что это некий обряд посвящения. Все мы станем респектабельными, когда устроимся и женимся. Чего он не смог перенести, так это того, что половина ребят были гомиками, а остальные спали с чужими женами или актрисами.

Летти шокирована, но ничего не говорит, просто неподвижно лежит в темноте.

– А в довершение всего он впал в религию. Не в старое доброе англиканство, это было бы достаточно безобидно. Вся эта чушь про огонь и серу. Страшный суд. Конец света близок. И все такое прочее.

– Ты имеешь в виду учение Возлюбленного, – мягко говорит Летти. Следует пауза, а потом в ее голосе звучит обвинительная нотка: – Ты в это не веришь.

– Ни единому слову. Ни единому долбаному слову. – Артур смеется. – Всегда находится кто-нибудь, кто говорит, что Судный день будет завтра в двенадцать, так что давайте наденем власяницы и посыплем головы пеплом. Ученики Христа думали, что живут перед концом света, и было это почти две тысячи лет назад. А мы всё живем, и нет никаких признаков, что случится что-нибудь. Почему? Да потому, что ничего не случится.

Летти содрогается от такого кощунства. Она напоминает себе, что ее испытывают. Она должна оставаться непоколебимой перед лицом Артуровой ереси, потому что таким образом дьявол пытается отыскать в ней слабость. Было бы легче, если бы он не был таким уверенным в себе. Она не может придумать, как ей разрушить стены его неверия, чтобы он принял истинность и праведность Возлюбленного.

– Однако мой отец и мать клюнули на эту приманку. – Артур свистит сквозь зубы. – Так уж мне повезло, что они должны были найти проходимца вроде Филлипса, готового выманить у них мое наследство.

Летти хмурится. Она не может вынести, что о Возлюбленном так говорят. Это причиняет ей почти физическую боль. Однако надо слушать, чтобы понять ход мыслей Артура.

– Это действительно так? Неужели они могут лишить тебя наследства?

– Малейший намек на то, что я отказываюсь сотрудничать, и он вычеркнет меня из завещания и все отпишет этому дому. Собственно, он, вероятно, и ждать не будет. Думает, что это поможет ему заполучить уютное местечко на небесах. Даже уютнее, чем здесь.

Он делает паузу.

– Полагаю, твоя семья не была в восторге, когда твоя сестра решила передать ему дом, а?

– Ну… наши родители умерли. Семьей нас назвать трудно. Однако моя сестра Сесили была очень расстроена тем, что сделала Арабелла. Она не смогла ей этого простить. До того времени это был ее дом, понимаешь?

– Да. Должно быть, это было крайне тяжело, – медленно говорит Артур. – А ты? Что ты об этом думала?

– Я? – Летти удивлена. Никто никогда не спрашивал ее мнения по этому поводу. – Что ж, не имело значения, что я думала.

– Может, это и правда, но у тебя все-таки может быть свое мнение об этом. Что ты думала о своей сестре, отдавшей дом, усадьбу и все прочее чужому человеку? Человеку, который тратит ее деньги на строительство церквей и содержание компании стариков и женщин?

Летти возражает:

– Это не так. По твоему описанию все так просто и глупо. Но все совсем не так просто, все очень сложно, и то, что кажется глупым, вовсе не глупо. Возлюбленного вдохновляет Бог, но это не значит, что его слова легко расслышать.

– Не знаю, как ты это выдерживаешь, – бормочет Артур. – Я бы сразу потерял терпение. А что касается этого бракосочетания, которое он нам устроил… Ты ни разу не сказала, что это наглое нарушение твоих прав или что это оскорбительно для твоего достоинства. А ведь так оно и есть.

– Потому что это была божественная воля, – кротко отвечает Летти. – Это часть плана. Я должна повиноваться и принимать.

Некоторое время он молчит, и она знает, что он лежит неподвижно и смотрит в темноту, однако она вновь чувствует эту жалость, ту самую, которую она уже раз или два видела в его глазах.

– Скажи, пожалуйста, – внезапно говорит он, поворачиваясь к ней во мраке. – То видение, которое, как ты уверяла, у тебя было – насчет твоей сестры, выходящей замуж за Филлипса. Оно действительно было? Лилии на небесах и все такое?

– А… – говорит она. В животе у нее появляется омерзительное ощущение. Это стыд от соучастия во лжи Возлюбленного. – А, это…

– Да. Это. Ты была очень убедительной. Я с удовольствием смотрел, как ты стояла с пылающими щеками и пафосно вещала о том, что видела. Вот только я не вполне поверил тебе. И не вполне верю, что за этим не стоял Филлипс. Уж очень удобно это для него было. Мошенник.

– Не называй его так. Он Возлюбленный.

– Я скорее вырву себе язык, чем назову его так, – заявляет Артур. – Этому человеку должно быть стыдно называть себя так. Это не по-мужски.

Летти думает о Возлюбленном, расхаживающем из угла в угол, высоком и мужественном, демонстрирующем всем свою прекрасную фигуру, тогда как Артур еще почти мальчик. Разумеется, Возлюбленный мужествен. Он образец мужественности. Он тот, которого домогаются все.

Ей приходит в голову, что она знает не многих мужчин. По сравнению с конюхом, садовником, мальчиком на побегушках, реликтами из Армии Искупления и престарелыми священниками, Возлюбленный просто не может не производить сильного впечатления. Она сразу подавляет эту мысль.

– Так что, – настаивает он, – было у тебя это видение?

Летти молчит. Для нее ложь – это проклятие. Однако она так старалась выполнить просьбу Возлюбленного, что стала верить, будто и в самом деле что-то видела.

– В какой-то степени, – наконец говорит она. – Мне удалось увидеть, чего хочет божественная воля.

– Ах ты бедняжка! – вдруг говорит он. Его голос печален. – Ты хорошая девочка, правда? Ты ничего этого не просила. А теперь ты в этом так же погрязла, как и все они. – Он вздыхает в темноте. – Я знал, что выбраться из всего этого мне будет непросто. Теперь вижу, что это будет еще труднее, чем я думал.

Летти осознает, что начала думать об Артуре днями напролет. Если когда-то он был чуть ли не призраком, слонявшимся по дому, которого она едва замечала, то теперь любая комната, где его нет, выглядит пустой и безжизненной. Когда она его видит, он кажется ярче и живее, чем любой другой человек в доме, и его вид радует ее, поднимает настроение и делает походку более легкой. Ей стало легче справляться со своими обязанностями, и в жизни появился своего рода проблеск, которого раньше она не знала. В то же время она, находясь рядом с ним, стала чувствовать странную неловкость. За трапезами она едва способна поднять на него глаза, а пальцы у нее дрожат, когда она нечаянно прикасается к нему.

Когда он говорит: «Будь так добра, жена, передай мне соль», она понимает то, чего раньше не поняла бы, – он ее поддразнивает, однако эти слова заставляют ее волноваться.

Время от времени в такие минуты она ощущает на себе взгляд Возлюбленного, не один раз она видела, что он смотрит на нее оценивающе. Она чувствует, что он наблюдает и за Артуром.

Чего он хочет? Какова божественная воля?

Каждую ночь Артур рассказывает ей о себе еще немного и расспрашивает ее. Он задает вопросы о ее детстве, проведенном в этом доме, и о том, чего она хочет для себя.

– Разве ты не надеешься повидать мир за пределами этого дома? – спрашивает он.

– Раньше, думаю, хотела. Когда-то я собиралась учиться. Я подумывала о профессии медсестры или учительницы. Но с тех пор, как появился Возлюбленный, все изменилось.

– Почему все должно было измениться? – раздраженно спрашивает Артур. – Ты же не его вассал.

– Потому что мир теперь здесь, – просто говорит она. – И какой смысл в учебе или работе, если Судный день близок? Поэтому мы здесь. Мы будем готовы, когда этот день придет. Он неминуем. Так говорит Возлюбленный.

Артур молчит.

– Хотелось бы мне, чтобы ты поверил, – мягко говорит она. – Я бы хотела, чтобы ты был спасен.

– Я бы тоже хотел, чтобы ты была спасена. Полагаю, мы по-разному понимаем, что такое спасение.

Ее трогают эти слова, ей приятно при мысли о том, что он желает ей добра. Но как они могут увязать воедино то, во что верит каждый из них, она не знает.

«По крайней мере, он сейчас здесь, – думает она. – Со мной он в безопасности. Он не должен уезжать отсюда».

Арабелла не спускается вниз к завтраку и весь день проводит в своей комнате. Она говорит, что у нее все прекрасно, вот только побаливает голова. На следующий день она снова отсутствует, и Летти поднимается с ней повидаться, обеспокоенная ее здоровьем. Когда она входит в спальню, тихонько, чтобы не потревожить сестру, кровать пуста, простыни смяты, а покрывало отброшено в сторону. Из гардеробной доносятся звуки рвоты. Летти торопится туда и видит Арабеллу, склонившуюся над раковиной. Ее сильно тошнит.

– Арабелла! – Она подбегает, отводит волосы сестры назад и ласково обнимает за плечи. – Ты больна. Я должна вызвать врача.

– Нет. Нет. – Арабелла сплевывает в раковину и устало выпрямляется. – Не надо. Нет смысла.

– Что ты имеешь в виду? Ты нездорова, это очевидно. Как давно ты так себя чувствуешь?

– Меня тошнит уже пару недель, но со вчерашнего дня я чувствую себя действительно больной большую часть дня.

– Большую часть дня? – От беспокойства у Летти округляются глаза. – Давай-ка снова в постель. Что же это может быть? Ты почти ничего не ела последние два дня, так что отравиться не могла, так ведь?

Арабелла ничего не говорит, но позволяет Летти уложить ее в постель и подоткнуть одеяло.

– Пожалуйста, позволь мне вызвать врача, – умоляет Летти, когда Арабелла, кажется, успокоилась.

– Нет! Нет! Не сейчас. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, – говорит та.

– Узнал что? Что ты заболела?

Арабелла бросает на нее взгляд, снисходительный и в то же время вызывающий.

– Нет, глупенькая. Неужели ты не видишь того, что прямо перед глазами? Я нездорова, потому что у меня будет ребенок. Такая тошнота бывает на ранней стадии беременности. Через какое-то время она пройдет. Надеюсь.

Летти пристально смотрит на сестру, переваривая услышанное.

– Ребенок? Ты уверена?

– Думаю, я знаю симптомы. И все они у меня налицо.

– Но как ты могла забеременеть?

– Не будь такой глупой. А ты думаешь как? У меня есть муж, не так ли?

Летти не знает, что сказать. За раздражением она видит в глазах Арабеллы страх. Летти раздумывает над тем, над чем будут раздумывать все: как такое может быть после всего, что говорил Возлюбленный? Он категорично утверждал, что браки в общине непорочны. Дети – это грех. И все это было… могло быть ложью?

Арабелла бледнеет и стонет. Она вскакивает с кровати и опять бежит в гардеробную. Ее тошнит желчью, а Летти удерживает ее волосы над раковиной. После этого Арабелла вздыхает и говорит:

– Иногда дьявол побеждает, Летти. Это жестокое сражение, и иногда он одерживает верх.

Летти не рассказывает Артуру о своем открытии, а он, похоже, не замечает, что ночью, когда они вместе, она стала более тихой. Между тем он рассказывает о своих оксфордских друзьях и их приключениях. Он любит об этом поговорить, отчасти потому, думает Летти, что ему нравится ее возмущенная реакция. С другой стороны, он, видимо, напоминает самому себе о той, другой жизни, которая ожидает его, если он сможет вырваться отсюда. Летти так тиха, что он думает, будто она заснула, и вскоре тоже затихает, и она слышит его равномерное дыхание. Она не спит и думает, что все это значит и как община примет новость, когда станет очевидно, что Арабелла ждет ребенка. Вряд ли можно будет это скрыть. Она чувствует, как в ней трепещет нечто неприятное и в высшей степени нежелательное. Она понимает, что это сомнение, – отвратительное, мерзкое, тошнотворное сомнение. Оно грозит безопасности и определенности, которые являются фундаментом их мирка. Она сделает все, что в ее силах, чтобы подавить его.

Идет пятничная вечерняя служба, самая волнующая на неделе. Воскресные службы более официальны, а на пятничных царит радостная атмосфера, наполненная ощущением веселья и чего-то вроде гедонизма. Арабелла смогла прийти; она рассказывает Летти, что к вечеру тошнота уходит, но дневное недомогание ужасно измучивает ее, так что сил остается немного. Сары на службе нет. Китти говорит, что она чувствует себя хуже обычного, не выходит из своей комнаты и жалуется на боль в почках.

На службах Летти сидит теперь с Артуром. Его родители обычно сидят прямо за ними и обеспокоенно наблюдают, проявляются ли у Артура какие-нибудь признаки веры. На службах Артур выглядит необычайно покорным. Он мелодично поет гимны и слушает проповеди. Хотя он не возглашает вместе с другими «Аминь!» или «Господу слава!», но и не протестует. Нет ни пренебрежительного ворчания, ни тихих комментариев. Летти этому рада. Ее душа все еще потрясена, и вид Арабеллы, беременность которой теперь кажется такой очевидной, напоминает ей о ползучем змее сомнения, грызущем ее изнутри.

«Я так сильно хочу верить, – думает она. – Я должна верить».

Все построено на словах Возлюбленного и на вере, которую он в них вселил. Если бы не это, здесь не было бы никого, не было бы и церкви. А между тем в общине появляются все новые члены. Стало больше мужчин и женщин, призванных услышать слово Агнца, отчаянно желающих спастись, привлеченных жизнью в общине с ее комфортом, и изобилием, и обещанием безопасности до конца света и после него. Сегодня вечером церковь набита битком.

Возлюбленный в прекрасной форме. За время союза с Арабеллой он явно наполнился новой силой. Дамы с благоговейным трепетом говорят о его духовных дарованиях и о появлении в его душе новых глубин страстности и убежденности. Несомненно, физически он тоже выглядит великолепно, лучше, чем когда-либо, и явно упивается собственной харизмой.

Сегодняшним вечером он потрясает общину, громко разглагольствуя о греховности в мире и о божественной вдохновенности, которой он удостоен и которая позволяет ему ясно видеть, кто зерна, а кто плевелы.

– Мы ожидаем великого момента возмездия! – гремит он. – Я вижу ваши сердца! Я вижу, кто будет спасен, а кто нет. Я вижу тех, кто вечно будет гореть в аду! Чтобы спастись, вы должны поверить. Поверить!

Повсюду раздаются вздохи. Община трепещет, когда Возлюбленный начинает расхаживать среди прихожан, по очереди обжигая их взглядом своих пылающих голубых глаз и прикладывая руку к их груди, как бы ощупывая сердца. Иногда он выкрикивает: «Ты, сестра, спасена!» или «Брат, ты увидишь спасение!», а иногда, после паузы, шепчет: «Поверь!»

Даже Артур не в силах отвести глаз от этого зрелища: Возлюбленный в черных брюках и без пиджака разгуливает по церкви, заставляя женщин вскрикивать, когда объявляет, что они спасены, или стонать, когда он этого не делает. Вот он кладет руку на вздымающуюся грудь Эмили Пейн, одной из младших Ангелов, скромной девушки, которая вступила в общину вслед за старшей сестрой. Ей не больше семнадцати, у нее большие голубые глаза, привлекательное лицо и, увы, крупные кривые зубы. Возлюбленный бешено вглядывается ей в лицо.

– Поверь! – ревет он. – Сестра Эмили, поверь!

– Я верю! – пронзительно выкрикивает она и тут же, к всеобщему удивлению, падает на пол и начинает кататься с пеной на губах и выкриками: – Я верю! Я спасена!

Спустя недолгое время несколько других прихожан делают то же самое. Атмосфера накаленная и необузданная. Летти захвачена всем происходящим и уверена, что является свидетельницей религиозного психоза. Артур хватает ее за руку. Он, похоже, шокирован.

– Ей-богу, – шепчет он, – такое можно увидеть только в сумасшедшем доме.

– Поверь, Артур! – в экстазе кричит Летти.

– Они верят, – говорит он, обводя взглядом корчащихся женщин и ошеломленных мужчин. – Они еще как верят.

Летти его игнорирует. Она забыла обо всех своих сомнениях. Я верю.

На следующее утро, когда Летти приходит на завтрак, атмосфера унылая, но никто не может сказать почему. Арабелла опять отсутствует. Разрезая хлеб, Артур хмурится, но, похоже, знает не больше, чем Летти. Возлюбленный тоже отсутствует, и Летти слышит шепот о том, что в доме с визитом официальные лица.

– В чем дело, Китти? – спрашивает Летти, проходя мимо нее в коридоре. – Что происходит?

Лицо у Китти мрачное.

– Это Эмили Пейн. Кажется, вчера вечером она ушла со службы и утопилась в озере.

Летти ахает.

– Что? Это же ужасно! Почему она это сделала? – Она вспоминает экстаз Эмили вчерашним вечером, ее твердую веру в то, что она спасена.

– Наверное, она не могла дождаться рая, – рассудительно отвечает Китти. – В доме полицейский. Послали за коронером. Бедная Эмили.

– Аминь. Упокой ее душу, – шепчет Летти.

Она поднимается в свою комнату и садится на кровать. К ее изумлению, дверь распахивается и входит Артур. Лицо у него красное. Он никогда не приходит сюда днем! Однако он подходит к ней и берет за руки.

– Летти! – торопливо говорит он. – Я только что услышал новость. Это уже чересчур. Это должно закончиться. Поначалу это было довольно забавно, но пострадают реальные люди. Уже пострадали! Бедная девушка утопилась из-за этого человека.

– Что? – Летти едва слышит его, она ошеломлена тем, что он взял ее за руки, и ощущением, возникшим от этого прикосновения.

– Разве ты не видишь, Летти? Он так увлекается рассказами о вечных муках, что сводит их с ума. Она покончила с собой, эта сбитая с толку дурочка! Его надо остановить. Я больше не могу этого выносить, и ты не должна.

– Но… – Она беспомощно смотрит на него. – Должно быть, она сделала это по своей воле. Возлюбленный никогда не желал такого!

– Конечно нет. Они нужны ему живыми, а не мертвыми.

– Должно быть, она была грешницей, – говорит Летти. Ее голос звучит тверже. Несомненно, это единственно возможное объяснение. Возлюбленный изгнал смерть. Если она все же приходит, это наверняка наказание.

Артур сидит рядом с ней на кровати, по-прежнему держа ее за руки. Его близость смущает ее и заставляет чувствовать себя как-то странно.

– Летти, – мягко говорит он. – Мне бы должно быть все равно, что происходит с тобой. Ты по уши погрязла во всем этом. Но мне не все равно. Я хочу освободить тебя.

– Я свободна, – горячо говорит она. – Свободнее, чем ты со всеми своими азартными играми и подружками! Я хочу освободить тебя!

Они со злостью смотрят друг на друга, а потом он разражается смехом.

– Никогда в жизни не думал, что может случиться такая смехота. – Тут он снова становится мрачным. – Но в смерти этой бедной женщины нет ничего смешного, и, если он будет продолжать в том же духе, такое произойдет и с другими. Что-то надо делать.

Она чувствует, как ее снова начинает грызть сомнение. Она знает, что Эмили не должна была умереть. Артур насчет этого прав. Возможно… Возможно, Возлюбленный не настолько все контролирует, как обещал. А если это так, на что можно положиться?

– Что мы можем сделать? – спрашивает она.

Артур сжимает ее руку сильнее. Его серые глаза мрачны.

Как я могла думать, что он еще мальчик? Она реагирует на него всеми фибрами души.

– Не знаю, – говорит он наконец. – Но у меня есть идея. От тебя я хочу одного: чтобы ты была готова.

Возлюбленный собирает всех в церкви, где Мод наигрывает печальные мелодии. Его речь длится много часов, так долго, что трудно точно припомнить, что он сказал. Летти только знает, что дьявол объявил Эмили Пейн своей собственностью и что все остальные теперь должны быть крепче и сильнее. Вскоре Возлюбленный откроет всем истину. Еще она знает, что Артура тут нет, но она не имеет никакого представления о том, где он. Она скучает по нему гораздо больше, чем могла себе представить.