Глава двадцать вторая

Моя жизнь разворачивается под сомкнутыми веками, как будто сознание отказывается мириться с решением, которое я приняла: погрузиться в забытье. Более суток я не открывала глаз, лежа в постели. Мне помогали мочиться и пытались напоить горячим бульоном, просовывая ложку между губами. Я не хочу есть. Я не хочу функционировать. Я просто хочу положить всему конец. Однако мое сознание отказывается подчиниться. Оно продолжает воспроизводить эпизоды из моей жизни, как будто все они хранятся на дисках и проиграть их так же просто, как любимый комедийный сериал. Я вижу себя такой, как была. Я в одежде, которую надеваю после работы, – в джинсах и свободной рубашке, перемешиваю что-то – ризотто? – в голубой кастрюле на нашей кухне. Лицо вытянутое, губы крепко сжаты, и я жду Рори, который должен откуда-то прийти. Хедер и… другой… тот, кого я не могу себе представить… сейчас у Каз. Она знает, что произошло нечто очень важное, но я пока не могу заставить себя ей рассказать. Впервые с тех пор, как мы подружились, я ничего ей не рассказала.

Хлопает входная дверь, и меня подташнивает от нервного ожидания. Я попыталась составить план, но это оказалось невозможным. Любая следующая реплика, любая фраза будет зависеть от реакции Рори.

– Привет! – кричит он из прихожей. Я слышу звяканье ключей, когда он кладет их на столик. – Я дома!

– Я на кухне, – без особой необходимости отвечаю я. Я всегда тут, когда он приходит домой, а остальные крутятся возле меня. Хедер частенько смотрит телевизор или играет, а тот другой обычно сидит за кухонным столом и делает домашнее задание.

Кто же этот другой? Это кто-то, кого я хорошо знаю… но… он не попадает в кадр.

Рори входит в кухню, ослабляя узел галстука.

– А где дети? – спрашивает он, оглядываясь по сторонам.

– У Каз.

– Гм. – Он выглядит удивленным. Направляясь к буфету за стаканом, чтобы выпить воды, он замечает: – Не знал, что сегодня вечером их не будет.

– Это я так устроила. Думаю, нам надо поговорить.

Он кажется веселым и беспечным:

– Гм. Хорошо. О чем-то конкретном?

Он наливает в стакан воду из-под крана и направляется к кухонному столу, глядя на меня. Образец невинности. Если бы я не знала, то ничего бы не заподозрила.

Я снимаю ризотто с плиты, очень аккуратно откладываю ложку в сторону и сажусь напротив него.

– Как сегодня на работе?

Он беззаботно пожимает плечами:

– Да знаешь, как всегда.

– Энди был?

– Э… да. Как обычно.

– Хм. – Я киваю. – А как поживает Салли?

– Прекрасно.

– А Стюарт? Он был сегодня?

– Да, конечно.

– Хорошо. – Я гляжу на него, надеясь, что мои расспросы послужат предупреждением о том, что, вероятно, что-то не в порядке. – А если я тебе скажу, что Стюарта сегодня на работе не было? Джил мне позвонила и сказала, что он заболел и сидит дома.

– Неужели? – Рори кажется удивленным, затем нервным, но быстро оправляется. – Может, и не был. Не могу сказать. Я не всегда знаю, когда Стю в офисе.

Он смотрит мне в глаза. Эти карие глаза с чуть опущенными уголками. Во многих отношениях он хороший человек. Осознает ли он, что лжет мне? Неужели ему удалось каким-то образом убедить себя, что он говорит правду? Я хочу, чтобы он сломался и сказал: «Знаешь что, Кейт? Я допустил позорный провал, и мне так стыдно. Мне надо рассказать тебе об этом». Думаю, я могла бы простить все, если бы он так сказал. Но он не говорит этого, и с каждой секундой его молчания моя депрессия усиливается.

– А что, если я скажу тебе, что Энди тоже не было в офисе?

Он не говорит: «Откуда ты знаешь?» Он смотрит на стол и хмурится.

– Ну… я не знаю.

Он слегка бледнеет. Он чувствует: что-то должно произойти, какой-то сейсмический сдвиг, который все изменит.

Глупо то, что, делая вид, будто ничего не происходит, он усугубляет ситуацию в тысячу раз.

Я не могу не дать ему еще один шанс.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? Совсем ничего?

Он смотрит мне прямо в глаза.

– Нет, – твердо говорит он.

– Ох, Рори. – Невероятная тоска наполняет мне сердце. Он наверняка должен знать, что наносит медленные удары по нашему браку. – Ты уверен? Ничего такого, что мне, по-твоему, следует знать?

– Ничего. – Он смотрит на плиту и пытается вернуть ситуацию к норме. – Это ризотто? Я умираю от голода.

– Я хочу тебе кое-что сказать. – Я спокойна. Я надеюсь, что мое спокойствие демонстрирует ему, что это не глупый мелкий скандал, который вспыхивает и быстро затухает, но нечто слишком серьезное, чтобы устраивать истерику. – Я знаю.

– Знаешь что? – Он встает. – Доставать тарелки? Я могу закончить готовку, если хочешь.

– Сядь. Я знаю, что ты не был сегодня на работе.

Он внезапно бледнеет и валится на стул. Он складывает ладони вместе и смотрит на них.

– Я знаю, что ты не был на работе с марта. Тебя сократили, так ведь?

Он неподвижен как камень и не поднимает глаз. Вокруг него атмосфера краха.

– Шесть месяцев тому назад, Рори. Что ты делал все это время?

Он пожимает плечами.

– Почему ты мне не сказал?

Следует долгая пауза, а потом он тихо говорит:

– Не знаю.

– Ты не знаешь? – Я ему не верю. – Тебе никогда не приходило в голову, что следовало бы рассказать мне?

– Приходило.

– Так почему же ты этого не сделал? – По опыту прошлого я знаю, что Рори будет сопротивляться моим попыткам получить объяснения. Я буду слышать односложные ответы или же обычное «я не знаю», и то, что должно было стать диалогом, превратится в допрос, где он сыграет роль несчастной жертвы инквизитора, то есть меня. Но ведь сейчас речь идет о слишком серьезных вещах, чтобы укрываться за привычной завесой секретности? Ведь правда же, он обязан рассказать мне о том, что творится в его голове? По крайней мере попытаться.

Он переводит взгляд на меня, а затем говорит:

– Я не знаю.

– Нет. Подожди. – Во мне начинает закипать гнев. – Этим ты не отделаешься. На этот раз мне этого мало. Ты должен знать! Каждый день, когда ты выходил из дома в костюме и с портфелем, ты принимал осознанное решение скрыть эту ситуацию от меня.

Мой голос наполняется яростью:

– Когда ты подписывал документы на получение кредита для покупки кухни, хотя никакого дохода у тебя не было, ты должен был знать, что делал. А?

Его плечи сникают. Я чувствую, что он уходит в себя. Он не спорит со мной, не смотрит на меня, и каждая фибра его существа говорит мне: оставь меня в покое. Я не могу этого вынести. Все разочарования последних нескольких лет, все заботы, тревоги и огорчения последней недели, когда я осознала масштаб того, что происходит за моей спиной… Все это кипит во мне. Все, чего я хочу от него, это разговора со мной. Скажи что-нибудь. Просто скажи «сожалею».

Он не собирается сделать даже этого. Он уставился на стол, он неподвижен. Кто-то должен говорить, должен рассказать историю. Придется мне.

– Итак, ты делал вид, что каждый день ходишь в офис, все от меня скрывал и использовал выходное пособие как свою зарплату? Ты надеялся найти другую работу до того, как я узнаю?

Молчание. Нет ответа. Он не глядит на меня.

– Надеялся? – Я вскакиваю на ноги. – Пожалуйста, Рори, скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь!

– Полагаю, что да, – говорит он скучным неубедительным тоном.

Мне хочется плакать. Сейчас, в этот жуткий момент, он не в состоянии найти силы, чтобы заглянуть в себя и сказать мне, что там происходит. По-моему, он даже хочет, чтобы я разозлилась, во всяком случае делает все, чтобы это случилось. Может быть, это потому, что здесь он чувствует себя в безопасности? Он будто не грешник, а беспомощный ребенок, жертва ярости взрослого.

– Я не могу этого принять, Рори. Я не могу принять ложь и обман. Даже сейчас ты не хочешь ни объясниться, ни извиниться… Неужели ты не понимаешь, что сделал, что делаешь прямо сейчас? Ты ничего не объясняешь и даже не просишь у меня сочувствия. Неужели ты не понимаешь, как мне больно из-за того, что ты не можешь поделиться со мной своими неприятностями?

Я смотрю на него, но он не отрывает взгляд от стола. Я чувствую себя совершенно беспомощной. Он хороший человек, хороший друг. Но достаточно ли этого? Что это за брак, если он основан на такой лжи? Я спокойно говорю:

– Как ты поступишь, если я попрошу тебя уйти?

Он неподвижен, потом пожимает плечами как человек, который больше не в состоянии сражаться.

– Полагаю, я уйду.

– Вот как? Ты не попытаешься остаться? Чтобы убедить меня, что я не права? Чтобы вернуть мое доверие?

– Какой смысл, если ты хочешь, чтобы я ушел?

Мы оба потерпели поражение. Теперь я это вижу. Что-то я сделала не так, хотя не знаю что. Намерения у меня были самые благие, но на самом деле я только вредила. Как и он. Мы оба только вредили. Не знаю, что нам теперь делать.

Я слышу голоса. В моей комнате люди. Те самые, которые время от времени тут появляются. Возможно, здесь присутствует тот самый мужчина, который держит надо мною руки и старается отогреть мое заледеневшее нутро. Эпизод все еще прокручивается в моем сознании, хотя я знаю, что уже не одна в комнате. Я вижу, как женщина встает. Она говорит выразительно и страстно, при этом жестикулируя, а мужчина слушает, и его лицо грустнеет. Потом он тоже встает. Я знаю, что происходит. Она говорит, чтобы он ушел, оставил ее и детей, пока все они не смирятся с тем, что произошло, и не решат, можно ли это поправить. Он согласился уйти. Он будет жить у друга. Он идет наверх паковать вещи.

Пересохшим ртом я хочу выкрикнуть: «Не уходи! Не оставляй их одних! Ты не знаешь, что случится дальше. Не покидай их».

Но я бессильна это изменить.