Глава тринадцатая

Как только я прихожу в себя, сразу заявляю сестрам, что мне пора идти. Я все еще угнетена тем, что едва не потеряла сознание на пустом месте. Они всего-навсего спросили, верующая ли я, а со мной чуть припадок не случился. Должно быть, они думают, что я не в себе.

Вдобавок я разочарована. У меня по-прежнему нет ни малейшего представления о том, что связывает их с домом и что за церковь прячется где-то в саду. История, по их утверждению, повторяется. Но что это за история? Хорошо или плохо то, что происходит сейчас? Если происходит.

В доме все верхние окна распахнуты. Должно быть, они проветривают этаж. Время от времени я вижу движение – мелькание тени, когда кто-то проходит мимо окна. Что они там делают? Убирают, предполагаю я. Что еще там делать?

Я на кухне, готовлю ланч для нас с Хедер. Я пугаюсь, когда слышу быстрые приближающиеся шаги. Я едва успеваю сунуть сэндвич Хедер в буфет, когда в проеме двери появляется Агнес. Ее глаза сверкают.

– Вы пользовались запасами в подвале?

Я чувствую, как мое лицо заливается краской.

– Ну? – Ее голос суровый и яростный.

– Я…

Я опускаю глаза. Не могу встретиться с ней взглядом.

– Даже не пытайтесь врать. Ясно, что это вы. Больше здесь никого нет, черт возьми.

– Я все возмещу, – говорю я, и мне жаль, что я не удосужилась сделать это раньше. Я чувствую себя, как нашкодивший ребенок, которого распекают. – Здесь никого не было, кому бы они еще пригодились. Я думала, это не имеет значения. Я записывала все, что брала…

– Дело не в этом! – кричит Агнес. Ее щеки пылают от гнева. – Эти продукты могли понадобиться в любое время. В любое время! Как вы думаете, для чего эти запасы?

– Понятия не имею. Зачем загружать морозильник продуктами в пустом доме? И… – Мой голос начинает повышаться. Смущение, вызванное сознанием вины, оборачивается раздражением. – Вы когда-нибудь слышали о супермаркете? Вы можете поехать и купить все, что вам нужно! Нет нужды накапливать тонну продуктов. Я имею в виду, что здесь не край света. В нескольких милях отсюда есть супермаркет. Какое это имеет значение, если я все возмещу?

– Вы не должны брать чужое! – вопит Агнес. – Нам в любую минуту может все это понадобиться, не понимаете, что ли? Это сокровище! Это драгоценные ресурсы, на которые мы можем полагаться в любой момент.

Я опять начинаю робеть перед ее пылающим гневом. Я чувствительна, как ребенок с его ничтожной сопротивляемостью перед лицом гневных упреков.

– Простите меня, – говорю я сдавленным голосом. По лицу текут горячие слезы.

– Почему бы вам просто не уехать, Рейчел? Никто не хочет вас здесь видеть! Приезжают другие люди, и вы здесь никому не нужны! – Агнес делает еще один шаг в мою сторону, упиваясь своей яростью по отношению ко мне и наслаждаясь видом моих слез.

– Вы не понимаете, – говорю я, но слова неразборчивы из-за слез. Я хочу перестать плакать, но не могу, слезы льются рекой. – Пожалуйста, не кричите на меня.

Глаза у Агнес становятся еще более жесткими.

– Почему вы сами не ездите за покупками? – спрашивает она тихим, предвещающим недоброе голосом. – Вы не выезжали отсюда бог знает сколько времени. Ваша машина не трогалась с места. Под ней совершенно сухо. На гравии нет следов ваших шин, только следы нашего фургона. Что за проблема, Рейчел? А?

Она стоит очень близко. Я вижу нежные волосинки на ее щеках, толстый слой черной туши на ресницах и маслянистый розовый блеск на губах. Я ощущаю цитрусовую нотку в ее духах. Ее присутствие необыкновенно реально и действует на меня устрашающе. Я в ужасе от нее.

– Пожалуйста, – говорю я, отчаянно стараясь перестать плакать.

– Я видела вас в саду, озирающейся по сторонам, ползающей под кустами. Я слышала, как вы с кем-то говорили, когда думали, что нас нет. С кем вы говорили, а? Вы что-то скрываете, Рейчел, и я сделаю все, чтобы узнать, что именно, слышите? – шипит Агнес. – Я глаз с вас не спущу. Я собираюсь узнать о вас все, потому что думаю, что вы здесь для того, чтобы доставлять неприятности…

– Аг, что, черт возьми, происходит? – Это София. Она стоит в дверном проеме, на лице выражение ужаса. – Рейчел, почему вы плачете?

Она подходит и обнимает меня, одновременно доставая из кармана маленькую пачку бумажных платков. Когда она дает мне платок, Агнес обращается к ней с негодованием и особенно заметным австралийским акцентом:

– Она брала продукты из морозильника. Запасы сильно истощились. Там осталось меньше половины. Я всегда думала, что это плохая идея – поселить здесь чужую.

– Замолчи, Аг. – София смотрит на меня, выражение на ее лице скорее опечаленное, чем изобличительное. – Это правда?

– Я… да. Конечно, я все восстановлю.

София снова обращается к Агнес:

– А… – Она понижает голос, притягивает к себе Агнес и шепчет ей на ухо, чтобы я не могла слышать.

Агнес слушает и качает головой:

– Нет.

– Что ж, хорошо. – Она улыбается мне. – Ничего страшного не произошло. Однако боюсь, Рейчел, что в будущем вы не сможете пользоваться этими запасами. Они здесь не зря. Вы не должны прикасаться к ним. Договорились?

– Договорились.

Безусловно, я поступила неправильно, но я хочу задать вопрос. Зачем им морозильник, набитый продуктами, которыми нельзя пользоваться? Что здесь происходит?

София внимательно смотрит на меня, слегка склонив голову набок:

– Вас это устраивает? Вы можете восстановить наши запасы?

– Конечно. Я записывала все, что брала.

Агнес выглядит спокойней. Она бросает на меня взгляд.

– Когда вы в последний раз выезжали отсюда, а?

– У меня не было необходимости выезжать, – отвечаю я, шмыгая носом. Плакать я перестала. Присутствие Софии разрядило обстановку. – Я обустраивалась, рисовала, писала доклад. Когда я пользовалась стиральной машиной в подвале, обнаружила эти запасы и поняла, что могу на какое-то время отложить поездку в магазин. Вот и все. Я съезжу и куплю все, что вам нужно.

– Сегодня? – Глаза Агнес блестят, когда она задает этот вопрос.

Я пожимаю плечами:

– Да. Сегодня. Если хотите.

– Нет нужды спешить, – говорит София умиротворяющим тоном.

– Думаешь? – Агнес поворачивается к ней. – Никто не знает точного часа. Никто.

– Возлюбленный знает, – просто говорит София. – Ничего не произойдет, пока он не появится здесь.

– Думаю, он нужен нам здесь сейчас.

– Он появится в надлежащее время. Все будет хорошо.

Агнес молчит, переваривая сказанное.

– Хорошо, – говорит она наконец. – Хорошо.

Она снова смотрит на меня:

– Позаботьтесь сделать это побыстрее. И не забывайте, что я за вами слежу.

Меня трясет, когда я сажусь на кровать и выкладываю перед Хедер ее сэндвич. Она сидит, опираясь на подушку, на одеяле раскрытая книга. Она протягивает руку и машинально берет сэндвич, а я смотрю, как она держит его, не отрываясь от чтения.

Она так бледна, почти такая же белая, как наволочка. Я глажу ее по голове. Волосы под моей рукой прохладные и мягкие.

– Что нам делать, милая? – полушепотом спрашиваю я. – Все меняется. Не знаю, как долго мы сможем здесь с ними оставаться. Но куда нам идти? Где мы будем в безопасности?

Хедер, кажется, не слышит меня, она целиком поглощена книгой. Я слышу слова, которые эхом отдаются в моей голове. «Защити нас от всех опасностей и несчастий». Они звучат снова, на этот раз громче. И снова. Я сознаю, что произношу их вслух. «Защити нас… защити нас…» Неужели я молюсь?

Хедер смотрит на меня с любопытством. Я произношу эти слова все быстрее и быстрее, пока они не превращаются в скороговорку. «Защити нас, защити нас, от всех опасностей и несчастий, опасностей и несчастий, несчастий, несчастий…»

Я чувствую, как у меня в горле снова растет панический ком. Я боюсь, что начну вопить, или бороться с удушьем, или потеряю сознание. Тут Хедер с улыбкой кладет свою руку на мою. Она ласково говорит:

– Мадам говорит, не надо бояться. У тебя все будет хорошо. Мадам говорит, что помощь идет.

– О милая! – Я улыбаюсь ей, но мои глаза полны слез. – Хотела бы я, чтобы это было правдой.

– Это правда, – просто говорит она.

Я глажу ее по щеке.

– Я хочу тебе только добра. Ты это знаешь?

– Да, мамочка. – Она пристально смотрит на меня.

– Я так тебя люблю, – нежно говорю я.

Она улыбается.

– А я тебя еще больше.

Я крепко обнимаю ее и целую в прохладную щеку.

– А я тебя больше всего.

Во второй половине дня София и Агнес спускаются вниз и направляются к своему фургону. Рычит мотор, хрустит под колесами гравий, и они исчезают. Интересно, может, они отправились пополнить запас продуктов? И когда они вернутся? Однако я с облегчением вздыхаю, когда рев их фургона тает вдали. Я снова одна.

Я надеваю пальто и сапоги и через кусты рододендрона направляюсь в ту сторону, куда в воскресенье ходили они. Между густыми деревьями все еще мокро, солнце не может проникнуть сквозь плотную листву. Пробираясь по грязи, я слегка дрожу. «Интересно, насколько велик этот сад?» – думаю я. У меня возникает странное чувство, что я могу идти весь день и все же каким-то образом останусь в нем.

Это не сад. Это поместье.

И тут впереди я вижу островерхую шиферную крышу и поднимающийся над ней невысокий шпиль, увенчанный крестом. Итак, вот она. Церковь. Я выхожу из кустарника и вижу ее перед собой. Это простое сооружение, похожее на детский рисунок – прямые линии и прямоугольная форма. Церковью его делает огромная арочная дверь под большим экстравагантным окном, изобилующим яркими красками и детализированными изображениями. Я вижу голубей, овец, ковчег, трубы и ангелов, лучи льющегося с небес света, торжествующего мессию в белых одеждах, нисходящего к поднятым вверх лицам верующих.

Да, это и в самом деле церковь.

Охваченная любопытством, я иду вперед и подхожу к парадному входу. Вблизи церковь производит более сильное впечатление, чем на первый взгляд. Дверь из толстого дуба, с черными железными петлями и витиеватыми ручками в виде колец. Я поднимаю одну ручку, и она легко поддается. Дверь открывается.

Внутри светло. Вверху в стенах проделаны окошки в форме трилистника. В дальней стене над алтарем – еще одно огромное окно с тонированным стеклом, розовый свет из которого падает на деревянный стол. Этот стол, который, должно быть, служит алтарем, стоит на возвышении, а внизу в несколько рядов стоят деревянные стулья с пюпитрами для молитвенных книг на спинках. Их не больше двадцати-тридцати. Остальное пространство от дверей до заднего ряда стульев больше похоже на гостиную или на игровую комнату. По краям располагаются пыльные красные бархатные диваны и мягкие кресла на изогнутых ножках. Тут есть книжные полки, фортепьяно, клавесин и, к моему удивлению, стеклянный шкаф с небольшими хрустальными бокалами для хереса. Я громко смеюсь.

– Что здесь смешного?

От неожиданности я подпрыгиваю и резко оборачиваюсь. В двери стоит Сисси, волосы ее почти закрывают лицо, рука сжимает кольцо на двери.

– Ой, Сисси! Вы меня напугали. Ничего… ничего смешного. – Я иду к ней. – Это я, Рейчел.

– Я знаю, – просто говорит она. Ее темные глаза смотрят мимо меня, в сторону лучей мягко окрашенного света на алтаре. – Я знала, что вы сюда придете. Я ждала.

Я снова смеюсь, на этот раз неловко:

– Вы знали, что мое любопытство возьмет верх. – Я оборачиваюсь и осматриваю пыльную старую церковь. Трудно представить, чем могли заниматься здесь в воскресенье София и Агнес.

– Вы ходили сюда, когда были девочкой? – спрашиваю я, повернувшись к Сисси.

Она улыбается.

– О да. Постоянно. Но даже тогда она постепенно пустела. Дамы умирали… К тому времени были только дамы.

– Чьей конфессии эта церковь? – Я показываю на бокалы для хереса. – Уж не методистской ли?

– Нет. Не этой. – Она мягко улыбается, не глядя, куда я показываю. Ну конечно. Она же слепая.

– И не англиканской?

– Нет, и не этой.

– Так какой же?

– Она не принадлежит никакой определенной конфессии. – Голос Сисси вдруг становится мечтательным. – И в то же время принадлежит многим.

Она выпускает дверную ручку и делает несколько уверенных шагов вглубь помещения, явно зная его достаточно хорошо, чтобы обойтись без зрения.

– Вот сюда приходили дети, после того как другие уже были внутри. По двое, в белых одеждах. Мэтти и я приходили последними, поскольку мы были частью святого семейства, потомками Возлюбленного. Они смотрели на нас с благоговением. Они смотрели с благоговением на нашего брата. Они верили, что мы никогда не умрем.

Она смеется странным колючим смехом.

– Что ж, Мэтти и я все еще здесь. Только мы и остались. А Дэвид умер. Боюсь, даже вера не смогла сохранить ему жизнь. Но к тому времени они это знали. С той поры, как скончался Возлюбленный, они знали.

Я слушаю, стараясь уловить смысл того, о чем она мне рассказывает.

– Веру поколебала смерть. Этого не должно было случиться. Во всяком случае с нами. Мы были зернами. Плевелы будут уничтожены, брошены в огонь, но мы будем зреть и жить до тех пор, пока не придет время жатвы. Жатвы душ. Но этого не произошло.

Она тяжело вздыхает.

– Хотя некоторые обещания, полагаю, сбылись. Обещание отдыха от суеты, счастья жить здесь вдали от разочарований внешнего мира. Однако постепенно мы поняли, что величайшее обещание было не больше чем мечтой. Смерть приходила за нами точно так же, как за любым человеком.

Она делает еще несколько шагов вглубь помещения, нащупывая дорогу мимо стеклянного шкафа. Мне интересно, собирается ли она проделать весь путь до алтаря, однако, дойдя до последнего ряда стульев, Сисси берется за спинку стула и поворачивается ко мне лицом. Она смотрит прямо на меня своими большими невидящими глазами.

– А теперь, – говорит она и улыбается, – почему бы вам не рассказать мне о вашей маленькой девочке? Как она поживает?