заключение
Мы только что совершили путешествие по вселенной языковых заимствований. Его можно назвать обзорной экскурсией — ведь на самом деле оно могло длиться во много раз дольше. На нашей планете несколько тысяч языков, и, по-видимому, во всех этих языках имеются заимствования: когда полевые лингвисты добираются до затерянных в джунглях первобытных племен, обнаруживается, что и те усваивают многое от соседей. Составить полную энциклопедию всех языковых заимствований даже в наш век больших объемов данных и сверхмощных компьютеров пока еще, наверное, никто не возьмется.
Но я надеюсь, что такая обзорная экскурсия хотя бы немного поможет вам ориентироваться в этой вселенной и избавиться от некоторых стереотипов. Например, понять, что сама постановка вопроса: “Нужны ли заимствования в языке, и до какой степени нужны, и надо ли с ними бороться?” — в корне ошибочна. Она исходит из обывательского представления, будто стоит кто-то на границе между языками и приподнимает шлагбаум, время от времени пропуская нужные слова наподобие фрак и атом (ибо что поделаешь, места вакантны) и наставляя пистолет на нежелательных мигрантов вроде конесанса или криейтора. В этой книге я постаралась показать, что в реальности межъязыковые взаимодействия работают не так.
Чтобы оградить язык от заимствований, понадобилось бы вычеркнуть как минимум тысячу лет истории народа, что не удалось даже исландцам — например, христианское понятие “рай” передается греческим по происхождению словом paradís, поскольку в исконном исландском словаре не было подходящего слова. (Кстати, и в греческом это слово не исконное — у него иранские корни.) Да и не факт, что при вычеркивании сколь угодно длительных периодов истории, при попытках добраться до самых глубоких корней мы бы обнаружили язык без заимствований — даже в праиндоевропейском языке они, по-видимому, были. И по правде говоря, это неудивительно, ведь индоевропейцы обошли всю Евразию и сталкивались на пути со множеством других народов.
Скажу больше: взаимообмен — признак того, что язык живет, развивается и служит для реального общения. Даже в “мертвых” языках наподобие латыни есть заимствования — как древние, восходящие к той эпохе, когда на латыни разговаривали обычные римские торговцы и солдаты, так и новые, введенные в Средневековье, когда латынь стала языком письменного общения элит. Нет заимствований только в полностью искусственных языках — редким исключением стал эсперанто, который, в отличие от большинства искусственно сконструированных языков, продемонстрировал способность к живому развитию, и одним из признаков этого развития стало появление заимствованных слов, например, из английского. Впрочем, даже столь успешный искусственный язык, как эсперанто, пока еще не стал ни для кого родным — бабушки не напевают на нем колыбельные, укачивая внуков, подростки не рассказывают анекдотов за гаражом. А вот креольские языки, которые исторически ненамного старше эсперанто, стали родными языками множества людей, которые говорят на них с детства. Их никто не выдумывал — они родились естественным путем из скрещения разных языков при межнациональном общении. Самим своим происхождением они обязаны заимствованиям.
Так что же получается — язык способен быть родным только тогда, когда в нем есть заимствования? Конечно, ведь иначе бы мы и не понимали, что он родной. Как небезосновательно полагал крупнейший русский философ XX в. М. М. Бахтин, мы способны по-настоящему осознать себя только через Другого. Человек как личность реализуется только в общении с кем-то (помните историю Айртона в “Таинственном острове” Жюля Верна?). История языков замечательно иллюстрирует эту мысль. Язык реализуется только в общении, а заимствования — признак того, что общение успешно работает.
