Глава 8

Старший сержант Игнатов пробирался через избитый снарядами перелесок, стараясь делать это как можно тише. Ночью канонада ослабевала, но до конца не умолкала, и это здорово помогало тройке диверсантов, заглушая скрип снега и хруст невидимых в темноте веток, в изобилии валявшихся вокруг после недавнего артобстрела.

Столь сложный маршрут группа выбрала не случайно. Вчера за этот клочок ничем не примечательного леса шел яростный бой. Отсюда во фланг наступающим немецким танкам били сначала противотанковые пушки, а затем, когда пушки разбило бомбами, в ход пошли гранатометы.

Позиции красноармейцев были неплохо укреплены, поэтому сходу выбить их отсюда у немцев не получилось. Потеряв два танка, противник вызвал авиацию. Пикирующие бомбардировщики уничтожили позиции артиллеристов, но попытавшихся вновь пойти в атаку немецких танкистов встретили летящие в борта боевых машин кумулятивные гранаты.

Немецкой пехоте к перелеску было не подобраться – на открытом поле русские выкашивали ее минометным огнем. В итоге противник ударил по позициям гранатометчиков химическими снарядами, чтобы заставить бойцов покинуть удобную позицию, мешавшую танковой атаке.

Теперь грязный снег, перемешанный с землей и древесными щепками, был изрядно сдобрен люизитом. Решив проблему, немцы забыли об этом месте, считая, что в ближайшие сутки туда никто не сунется, а вот подполковник Лебедев очень вовремя о нем вспомнил.

Отсиживаться за спинами бойцов Лелюшенко, когда оборона окруженной группировки трещит по швам, Лебедев посчитал невозможным, но посылать своих людей в окопы вместе с рядовыми бойцами он, естественно, не стал – не тому их учили.

После того, как подполковник Нагулин доставил в котел новые защитные костюмы, перед диверсантами открылись весьма интересные возможности, и сейчас боевая тройка сержанта Серовой, усиленная еще двумя бойцами, выдвигалась на исходную позицию. Сам Игнатов нес за спиной трубу гранатомета и три выстрела к нему. Никифоров тащил пулемет ДП. На физическую подготовку разведчикам жаловаться не приходилось, так что удалось обойтись без вторых номеров расчетов, которые обычно несли часть боеприпасов. Впрочем, частично эту роль выполняли два бойца, приданных тройке с учетом специфики маршрута. Один из них отвечал за проверку зараженности местности, для чего имел в рюкзаке прибор химической разведки, а второй был радистом. В дополнение к своему грузу они несли еще два выстрела к гранатомету и две сотни патронов для пулемета.

Полученный приказ оставлял группе значительную свободу выбора. Вчера бой стих только с наступлением темноты, и никто в армии Лелюшенко не сомневался в том, что с рассветом сражение вспыхнет с новой силой. Опыт Игнатова подсказывал ему, что еще одного танкового удара окруженные не выдержат. Видимо, об этом же думал и подполковник Лебедев, ставя задачу своим подчиненным.

Шести диверсионным группам предписывалось за ночь пройти по зараженной территории, предположительно не занятой немцами, проникнуть в ближайший тыл противника и выбрать подходящие позиции вблизи дорог и мест сосредоточения танков и другой боевой техники врага. С рассветом им предписывалось выявить и обстрелять наиболее важные цели, которыми могли стать командно-штабные машины, командирские танки или автомобили высшего офицерского состава. Целью этих действий являлась дезорганизация управления немецкими войсками и срыв их подготовки к утренней атаке.

Задание казалось старшему сержанту правильным и весьма своевременным. Именно таким действиям их учили весь последний месяц. Правда, в учебных выходах обычно не требовалось действовать в противогазах и прорезиненных защитных костюмах, но кто же знал, что все так повернется? Зато химическая дрянь, которой оказался залит многострадальный перелесок, во многом облегчала жизнь группе, позволяя диверсантам почти не опасаться немецких патрулей и секретов. О том, каковы их шансы оторваться от преследования и живыми вернуться к своим после выполнения задачи, Игнатов предпочитал не думать – проблемы следовало решать по мере их возникновения.

Группа вышла в рейд в начале второго ночи. Сплошного фронта впереди не существовало. Немецкие танки, так и не сумевшие прорвать оборону яростно отбивавшихся красноармейцев, откатились на позиции, с которых в уже начинающихся сумерках предприняли последнюю атаку. Контрудара от сильно ослабленной советской группировки немцы не ждали и предпочли ограничиться сооружением укрытий для пехоты и маскировкой техники. Долбить мерзлую землю для создания линии окопов полного профиля они не собирались. Солдатам ведь иногда нужно спать, что особенно важно, когда прямо с утра предстоит новая атака.

Перелесок длинным и относительно узким языком вытянулся почти на пять километров. Местами он становился чуть шире, а ближе к концу загибался на северо-восток. Химией снег был загрязнен не везде, и задачей бойца с прибором химической разведки являлся выбор позиции на одном из чистых пятен – ни один защитный костюм не может держать иприт и люизит слишком долго.

Для разведчика и диверсанта противогаз – крайне неприятная штука. Сипение дыхательного клапана и шум собственного дыхания сильно мешают воспринимать окружающие звуки. Поле зрения неприятно сужено и тоже не позволяет нормально контролировать окружающую местность. Тем не менее, Игнатов старался слышать и замечать как можно больше. Канонада временами стихала, а иногда разгоралась с новой силой. За спиной, на западе, грохот орудий слышался редко – артиллеристы генерала Лелюшенко экономили снаряды и почти не вели беспокоящий огонь. Зато немцы старались вовсю – им боеприпасы подвозили исправно.

Внезапно с юго-востока накатил грохот серии мощных взрывов. Видимо, где-то довольно далеко рвануло нечто весьма неслабого калибра. Отвлекаться Игнатов не стал – к задаче группы эти звуки вряд ли могли иметь какое-то отношение. Однако через пару минут ему, как и остальным диверсантам, все же пришлось остановиться и даже слегка присесть. Полыхнуло так, будто где-то за горизонтом родилось новое солнце. Через несколько секунд земля под ногами ощутимо задрожала, а потом пришел звук – низкий угрожающий рокот, как будто совсем рядом сошла тысячетонная снежная лавина.

Сержант Серова обернулась и внимательно посмотрела на Игнатова. Темнота и стекла противогаза не дали разведчику рассмотреть, что отражалось в ее взгляде, но он и без того понимал, о чем думает командир группы. Когда прошлой ночью в полной темноте ящики с защитными костюмами и боеприпасами аккуратно опустились чуть не на головы людям Лебедева, Игнатов даже не удивился. Вот и сейчас их с Леной явно посетила одна и та же мысль. Они оба отлично знали того, кто умеет устраивать подобные фокусы, и при этом ему совершенно без разницы, какой груз отправлять точно в цель – контейнер со снаряжением или бомбу крупного калибра.

Взрывы такой силы больше не повторялись, но грохот и мелкая дрожь земли еще не раз достигали зараженного химией перелеска, по которому двигалась группа. Похоже, товарищ Нагулин нашел себе этой ночью интересное занятие, и старший сержант в очередной раз похвалил себя за то, что еще там, на острове посреди Днепра, решил никому не рассказывать о том, что видел, как некий младший лейтенант корректировал огонь гаубиц Б-4 с помощью безнадежно испорченной рации.

Примерно за час до рассвета диверсанты сделали очередной вынужденный привал. Вроде бы, они уже вышли за границу зоны заражения, но без проверки прибором химической разведки снимать защиту было нельзя. Во время наступления Клейст интенсивно применял химические боеприпасы, и вероятность нарваться на отравленное пятно оставалась достаточно высокой даже здесь.

– Чисто, – пробухтел из-под противогаза боец-химик и стал собирать в раскладной ящик пробирки для забора снега и грунта, насос для прокачки воздуха через индикаторные трубки, и всякие мелкие предметы вроде лопаточек, шомпола и специальной рулетки.

Защиту никто снимать не стал. Прежде чем приступить к оборудованию позиции, бойцы извлекли из рюкзаков пеналы со стеклянными ампулами и марлевые тампоны для обработки костюмов. Игнатов знал, что дегазирующая жидкость нещадно воняет смесью аммиака с еще какой-то совершенно неописуемой дряни и, отламывая кончик ампулы, только радовался, что он все еще дышит воздухом, пропущенным через многослойный фильтр противогазной коробки.

Только после тщательной обработки костюмов и перчаток, командир группы отдала приказ снять противогазы, и старший сержант с облегчением стянул с лица маску. До рассвета оставалось еще немало времени, и следовало понять, подходит ли им эта точка, или нужно идти дальше.

Место оказалось интересным. Судя по карте, метрах в двухстах от опушки проходила дорога, огибающая восточный край перелеска. Именно по ней, судя по всему, осуществлялось снабжение одного из полков танковой дивизии вермахта, пытавшейся вчера прорвать оборону окруженных под Ржевом войск. Сейчас, правда, оживленного движения по ней не наблюдалось.

– Почему так тихо? – задумчиво спросила Лена, окинув взглядом подчиненных.

– Возможно, это как-то связано со взрывами, которые мы слышали несколько часов назад, – предположил Никифоров. – Кто-то очень серьезно прищемил фашистам хвост, а может и голову. Слышали, как оно жахнуло? Особенно в первый раз!

– Это важная дорога, – с сомнением покачала головой Лена, – Если немцы планируют утром возобновить атаки, сейчас здесь должны двигаться колонны снабжения с горючим и боеприпасами.

– Для того, чтобы подвозить передовым частям снаряды и бензин, нужно, чтобы они имелись в наличии, – усмехнулся Игнатов, – а мне что-то подсказывает, что это именно немецкие запасы там так эффектно долбанули, причем не один раз и в разных местах.

– Но какое-то движение все равно должно быть! – не согласилась Лена.

– И оно есть! – Негромко ответил Никифоров, разворачиваясь к опушке.

Теперь и остальные бойцы слышали звук моторов. Характерный треск мотоциклетных двигателей было сложно с чем-то перепутать.

Дозор на мотоциклах проскочил по дороге в почти полной темноте. Видно противника не было, и диверсанты ориентировались только по звуку. Через минуту стали слышны моторы более солидной техники, к завыванию которых примешивался лязг гусениц.

– Немаленькая колонна идет, – предположил Игнатов. – И офицеры с приличными погонами там наверняка имеются. Врезать бы по ним, да не видно ничего. Зря только себя раскроем.

– Если это пополнение, то лучше его пропустить – серьезного ущерба мы им все равно не нанесем. Ну а если это начальство пожаловало лично хвост накрутить командиру передовой дивизии, так оно потом, ближе к утру, обратно поедет, – задумчиво ответила Лена, – Оставаться так близко к передовой генералы вряд ли захотят.

– С чего бы это начальству самому на передовую таскаться? Такие шишки обычно подчиненных к себе вызывают или связью пользуются.

– Ты, сержант, взрывы слышал? – усмехнулась Лена, – Кто этот праздник устроил, догадываешься? Вот и генералы немецкие всё прекрасно понимают. Когда такое творится, куда безопаснее на передовую выехать, чем в штабе сидеть и ждать, когда тебе на голову тонна тротила прилетит. И в трусости, главное, никто не заподозрит. Ладно, отставить треп. Позицию оборудуем здесь. Как отработаем по целям, отходить будем тем же путем, каким пришли. Чем быстрее доберемся до зоны заражения, тем легче будет уйти – немцы люизит хлебать не любят, а мы в нем какое-то время можем и побарахтаться.

Знакомый треск мотоциклов головного дозора донесся до слуха сержанта Игнатова, когда небо уже минут двадцать как перестало быть непроглядно черным. До рассвета по дороге прошло еще четыре коротких колонны, но интереса для диверсантов они не представляли.

– Разведку пропускаем, – сосредоточенно приказала Лена, и диверсанты спрятались за снежно-земляными брустверами, аккуратно возведенными ночью и замаскированными под обычные сугробы.

Мотоциклисты проскочили мимо засады и стали удаляться по дороге, ведущей через поле. Поворотов дорога не делала – так и шла вдоль леса еще почти километр, и только потом огибала его по большой дуге.

Через минуту в поле зрения появились основные действующие лица. Колонну возглавлял легкий танк Т-II. Во встречном бою советским КВ и Т-34 он был на один зуб, но против легких танков или, как в данном случае, для охраны колонны, эта машина еще вполне могла послужить. Скорострельная автоматическая пушка калибром двадцать миллиметров могла стать неплохим аргументом против пехоты и легкобронированной техники. Диверсантам танк был неинтересен.

Вторым двигался бронетранспортер со спаренной зенитной пушкой в боевом отделении, а сразу на ним держался грузовик. Судя по всему, под тентом сидела пехота. Первые три машины выглядели вполне ожидаемо, а вот четвертая Игнатова сразу заинтересовала. Мощная мобильная радиостанция на базе грузовика Borgward В-3000 могла принадлежать только штабу высокого уровня.

Вывод оказался верным, и дальше старший сержант рассмотрел самую вкусную цель – командно-штабную машину. Фактически, это тоже был бронетранспортер, но с крытым боевым отделением и множеством антенн, выдававших наличие в нем офицеров, по роду службы часто и много раздающих приказы удаленным на десятки километров частям и подразделениям.

Сразу за КШМ двигался еще один грузовик с пехотой, а замыкал колонну бронетранспортер со станковым пулеметом MG-34, прикрытым бронещитком.

Колонна двигалась параллельно опушке и вот-вот должна была пройти через точку максимального сближения с засадой. До немецких машин было чуть больше двухсот метров, но Игнатов не сомневался, что не промахнется. Лена молчала, и старший сержант не выдержал:

– Товарищ командир, мне нужен порядок поражения целей.

– Первым бьешь КШМ, – словно очнувшись, приказала Лена. – Потом «ганомаг» со спаренной пушкой. Дальше – последний в колонне бронетранспортер. Танк – в последнюю очередь. Он за нами в лес точно не полезет. Никифоров! Твои цели – грузовики с пехотой. Без команды не стрелять.

– Есть!

Игнатов навел гранатомет на дорогу и наблюдал, как в прицел поочередно вползают немецкие машины. Грузовик с пехотой сменила мобильная радиостанция, а за ней появилась главная цель – командно-штабная машина. Старший сержант привычно проверил упреждение и отметил краем сознания, что ветер практически стих.

– Огонь!

Граната с негромким хлопком вырвалась из направляющей трубы и с характерным шипением унеслась к цели. Над ухом Игнатова загрохотал пулемет, но он не обратил на это никакого внимания. С пехотой пусть разбирается Никифоров, а его задача – бронетехника.

Новая граната с тихим щелчком зафиксировалась в направляющей трубе, и Игнатов вновь перевел взгляд на вражескую колонну. Первый выстрел оказался удачным. КШМ остановилась, немного съехав с дороги, и из нее в нескольких местах потянулись к небу струйки дыма. Долго рассматривать результаты своей работы Игнатов не стал – немцы быстро осознали угрозу, и пулемет замыкающего колонну бронетранспортера начал поливать опушку леса длинными очередями.

Ушедший вперед танк заворочал башней, а расчет спаренной зенитки уже почти навел свою пушку на позицию диверсантов. Сержант Серова была права – это самое опасное оружие противника. Мало того, что два ее ствола способны выпускать в противника почти четыре сотни снарядов в минуту, так еще и не всякое укрытие от них спасет.

Выстрел!

Зенитка все-таки успела открыть огонь, но тут же захлебнулась. После того, как засада обнаружила себя, немецкая колонна остановилась, и бронетранспортер со спаренным «флаком» превратился в неподвижную мишень. По таким целям Игнатов с двух сотен метров уже давно не промахивался. Граната ударила точно под щиток, прикрывавший расчет пушки. Ни яркой вспышки, ни громкого взрыва не последовало, но зенитка мгновенно замолчала и медленно задрала стволы в небо.

Зато открыл огонь танк. Очередь снарядов из автоматической пушки вспахала землю в опасной близости от позиции диверсантов. Сильно досаждал пулемет замыкающего бронетранспортера. Его пули били по деревьям, срезая ветки, и с тупыми шлепками вонзались в землю. Игнатов завалился на спину, сжавшись за не слишком надежным бруствером, и снова перезарядил гранатомет.

Слева хлопнула снайперская винтовка – сержант Серова делала свою работу, а ему пора было делать свою. Перекатываясь на живот, Игнатов краем глаза заметил, что боец-химик ничком лежит на снегу, не подавая признаков жизни, но позволить себе отвлечься от выполнения приказа старший сержант не мог. Чуть приподнявшись над бруствером, он убедился в том, что для стрельбы из гранатомета его позиция не подходит. Бронетранспортер с пулеметом закрывали ветви раскидистого куста, способные сбить гранату с курса, а то и подорвать ее, если к моменту соприкосновения с растительностью взрыватель успеет встать в боевое положение.

Сместившись метров на пять вправо, Игнатов вновь осторожно выглянул из-за укрытия. В том месте, которое он только что покинул, взметнулись фонтаны земли и снега – танк выпустил очередную порцию снарядов из пушки.

Выстрел! В этот раз попадание вышло не слишком удачным. Граната ударила в моторный отсек «ганомага». Двигателю наверняка хана, но пулемет остался цел и тут же огрызнулся длинной очередью. Игнатов вжался в землю и, извиваясь ужом, стал отползать в сторону.

Еще раз хлопнула снайперская винтовка, а потом резко смолк почти непрерывно стрелявший пулемет Никифорова. Игнатов вывернул голову влево и увидел лежащего на снегу товарища, зажимающего левой рукой простреленное плечо.

– Уходим! – выдохнула Лена. – Все, что могли, мы сделали.

Окинув взглядом позицию, Игнатов понял, что они остались втроем. Радист, пытавшийся вести огонь по немцам из своего ППШ, неподвижно лежал, уткнувшись лицом в бруствер, на пропитанном кровью снегу. Химик тоже был мертв. Теперь, при взгляде с другого ракурса, это не вызывало сомнений. И еще старший сержант отчетливо осознал, что уйти им не судьба.

Немцы, конечно, понесли потери, но большинству пехотинцев удалось выбраться из грузовиков. Пулемет у диверсионной группы был только один, и одновременно обрабатывать две машины в разных частях колонны он не мог.

Танк вообще не получил повреждений, а к станковому пулемету, который Игнатову так и не удалось заткнуть, сейчас присоединялись все новые MG-34 немецких пехотинцев, сумевших покинуть грузовики. Укрывшись за техникой, солдаты быстро установили легкие пехотные минометы, и первые 50-миллиметровые мины вот-вот должны были накрыть позицию диверсантов.

Лена стреляла по самым опасным целям, меняя позицию после каждого выстрела и постепенно смещаясь влево, а Игнатов отползал вглубь леса, таща за собой Никифорова, пытавшегося помогать ему ногами и здоровой рукой. Получалось не слишком быстро, но оставаться на месте засады было способом быстрого и верного самоубийства.

Воздушный бой над наступающими танками Роммеля складывался явно не в нашу пользу. Руководство люфтваффе не пожалело истребителей для прикрытия бомбардировщиков с выливными приборами, методично обрабатывавших залитую химией зону растворами-дегазаторами.

Наших тоже было немало. Я поднял в воздух все истребители полковника Кудрявцева, но максимум, чего нам удалось добиться, это заставить немцев на время нашей атаки уплотнить строй.

Из тридцати семи советских истребителей, пытавшихся прорваться к «юнкерсам» и «хейнкелям», мы потеряли одиннадцать машин. Немцы лишились бомбардировщика и трех истребителей, и соотношение сил еще больше сместилось в их пользу. Продолжать бой смысла не имело – выливные приборы немецких машин опустели, и они уже ложились на обратный курс.

– Прикажите летчикам выйти из боя, – отдал я распоряжение Кудрявцеву, – Что могли, они сделали, а лишние потери нам ни к чему.

Немцы на продолжении схватки тоже не настаивали. У них был однозначный приказ охранять бомбардировщики, и гоняться за отступающими русскими истребителями они не стали. Мой Пе-3, державшийся в стороне от «собачьей свалки» истребителей, тоже начал разворот, и я переключил рацию на частоту полка реактивных минометов.

– «Костер», здесь «Крейсер». Квадрат «Цапля четырнадцать». Десятиминутная готовность.

– «Крейсер», здесь «Костер». Подтверждаю получение целеуказания. Квадрат «Цапля четырнадцать». Жду команды.

Я проследил с помощью вычислителя и спутников за правильностью наведения «Катюш» и вновь вышел на связь, чтобы устранить возникшие неточности в работе расчетов.

– «Костер», примите поправки к установочным данным…

Договорить я не успел – вычислитель подал резкий сигнал тревоги. Опасность угрожала не мне. Немецкие самолеты нас не преследовали, и небо вокруг было чистым. Проблемы возникли у Лены, причем, судя по всему, проблемы серьезные.

Одного взгляда на виртуальную карту мне хватило, чтобы мысленно схватиться за голову. Куда же вы полезли, герои?! И, главное, как же не вовремя!

– «Крейсер», здесь «Костер». Вас не слышу, – проскрипело в наушниках.

Я выключил рацию. Пара минут на решение внезапно возникших личных проблем у меня еще имелось.

– Товарищ полковник, – обратился я к Кудрявцеву, – у нас новая цель. – Все, кто имеет повреждения, пусть уходят на аэродром, а мы идем на юго-запад.

– Расстояние до цели?

– Восемьдесят пять километров.

– Горючего в обрез. Над целью сможем пробыть не больше пяти минут, и это если по пути немцев не встретим.

– Не встретим. Здесь лететь десять минут, а противник, похоже, все силы бросил на прикрытие бомбардировщиков.

Кудрявцев развернул самолет почти на девяносто градусов и начал отдавать приказы подчиненным, а я вернулся к управлению полком реактивных минометов.

– «Костер», здесь «Керейсер». Примите поправки к установочным данным для стрельбы. Машина четырнадцать – угол возвышения увеличить на два градуса. Машина семнадцать…

Я механически повторял в микрофон подсказки, выдаваемые вычислителем, а сам пытался разобраться в происходящем на земле в восьмидесяти километрах от моего самолета. Лена, сержанты и еще два бойца Лебедева довольно глубоко проникли на захваченную немцами территорию. Просто так бросать своих людей в подобный рейд подполковник не стал бы. Видимо, ситуация виделась окруженным, мягко говоря, критической, и Лелюшенко решил использовать все возможности для увеличения шансов отбить утреннюю атаку.

Диверсанты вели бой. Несколько минут назад они атаковали из засады двигавшуюся в тыл немецкую колонну, причем колонну явно непростую. Лена ухитрилась вывести своих людей к дороге, по которой в свой штаб возвращался лично фон Клейст. Похоже, командующий первой танковой армией ездил разбираться на месте в причинах неудачи четырнадцатой танковой дивизии, пытавшейся вчера вечером прорвать оборону окруженных советских войск.

Атаковать впятером такие силы противника можно только в случае, когда цель действительно стоит жизни. Для Лены и ее бойцов этот вопрос, похоже, имел только один ответ, а вот для меня… Никакой Клейст не стоил гибели моих людей и любимой женщины. Я, не задумываясь, отдал приказ Кудрявцеву, хотя никакими планами атака колонны Клейста предусмотрена не была, но в данный момент меня совершенно не волновало, как я буду объяснять свои действия руководству.

Вычислитель вновь отвлек меня, выдав сигнал о полной готовности «Катюш» к залпу, и я был вынужден переключиться на другую часть виртуальной карты. Уплотнившийся строй немецких танков тремя шеренгами втянулся в узкий коридор, пробитый бомбардировщиками в сплошной полосе химического заражения. Дальше тянуть было нельзя, и я включил рацию на передачу.

– «Костер», здесь «Крейсер». Цель в квадрате «Цапля четырнадцать». Огонь!

На позициях «Катюш» взвихрился огненный смерч. Машины окутались дымом и облаками снега, поднятого в воздух реактивными струями. Каждую секунду в небо с воем уходили десятки реактивных снарядов с термитными боеголовками, или, вернее, боевыми частями, как их здесь называли.

Все это я отслеживал лишь краем сознания, и когда наступающие танки Роммеля накрыло море огня с температурой три тысячи градусов, это не вызвало у меня никаких эмоций. В мыслях я был там, над узким языком перелеска, растянувшегося на несколько километров поперек линии фронта, где теперь уже только трое диверсантов продолжали отбиваться от танка, бронетранспортера и почти полусотни немецких солдат, развернувшихся в цепь и приближавшихся к опушке леса.

Заряды к гранатомету остались в рюкзаках погибших товарищей, да и толку от этого оружия сейчас было немного. С пулеметом Никифоров расставаться отказался и упорно тащил его за собой, обильно пятная снег кровью, хотя патронов к ДП осталось немного.

– Быстрее! – выкрикнула Лена, выпуская очередную пулю из винтовки. – Они уже в ста метрах от леса!

На востоке послышался треск моторов. Мотоциклисты успели обогнуть лес и теперь приближались с другой стороны. Там, правда, дорога к опушке близко не подходила, но мотоциклисты могли спешиться или просто прочесать не слишком широкий перелесок огнем пулеметов.

– Что они в нас так вцепились? Лучше бы генерала своего охраняли, – с досадой в голосе выдавил сквозь зубы Игнатов, не надеясь, что Лена его услышит. Она и не услышала, зато ответил Никифоров.

– Некого им охранять, – злобно усмехнулся сержант, – наша снайперша ему пулю в голову засадила, когда солдаты его из подбитой КШМ вытаскивали. Вот и озверели сверхчеловеки.

– Ты идти сможешь? – спросил Игнатов, когда мины перестали рваться в непосредственной близости.

– А куда я денусь? Только встать помоги, а то каждое движение в ране отдается.

– Подожди, я тебя перевяжу.

– Некогда сейчас. Уходить надо.

– Кровью истечешь и вырубишься.

В ветвях дерева хлопнула очередная мина. Бедро Игнатова обожгло болью. Осколок ударил на излете, но впился в ногу все равно качественно. Вот теперь точно все. Лене с Никифоровым его не вытащить, тем более что сержант и сам вряд ли сможет держать хоть какой-то темп.

– Лена, уходи! – выкрикнул Игнатов. – Ты одна не ранена и костюм химзащиты у тебя пока цел. А мы через химию все равно не пройдем. Останемся здесь и дадим бой.

– Я остаюсь с вами! – Лена выстрелила, почти не целясь, и перекатилась за толстый ствол упавшего дерева.

– Не говори глупостей, командир. Если ты погибнешь, Нагулин нас с того света достанет и еще раз прибьет! – твердо произнес Никифоров. – Уходи, пока еще хоть какой-то шанс есть. А мы со старшим сержантам тут знатно повоюем. Немцев на все наши пули хватит.

– А ну тихо!

Приказ сержанта Серовой прозвучал более чем странно, учитывая гремящие вокруг разрывы мин, треск выстрелов, и лай автоматической пушки немецкого танка. Но в картине боя что-то действительно изменилось. Немецкая цепь, уже почти добравшаяся до опушки, остановилась, танк заерзал на дороге, бессистемно водя стволом пушки, а пулемет на обездвиженном бронетранспортере задрался вверх и выдал длинную очередь в небо.

Завывание авиационных моторов пробилось сквозь прочие звуки одновременно с треском нескольких десятков пулеметов и отрывистым перестуком авиационных пушек. Немецкую колонну атаковали не меньше двадцати истребителей с красными звездами на крыльях. Шквал огня смел пехотную цепь, превратил в горящие обломки три мотоцикла на другой стороне перелеска и заставил минометчиков разбежаться в поисках укрытий. Один за другим вспыхнули грузовики – советские пилоты были верны традиции снаряжать ленты вперемешку бронебойными, разрывными и зажигательными пулями.

Среди непрерывно заходивших в атаку яков и ЛАГГов выделялся двухмоторный Пе-3, не блиставший маневренностью, но отличавшийся мощным вооружением. Тяжелый истребитель уверенно встал на боевой курс и прочесал всю колонну из двадцатимиллиметровых пушек ШВАК и крупнокалиберных пулеметов Бере́зина.

Пулемет на замыкающем бронетранспортере заткнулся сразу, а вот танк так просто сдаваться не желал. Снаряды авиационных пушек рикошетили от его башни и корпуса, высекая снопы искр. Тем не менее, долго тонкая броня легкого танка продержаться не смогла. Со второго захода Пе-3 вбил ему несколько снарядов в слабо защищенную крышу башни, и Т-II, дернувшись, застыл, уныло опустив ствол пушки. Из пробитого моторного отделения повалил дым и начали вырываться наружу языки пламени.

– Нельзя терять время, – оправившись от потрясения произнесла Лена и извлекла из рюкзака индивидуальный перевязочный пакет. – Так! Игнатов, с ногой сам справишься, а я займусь сержантом. Потом вернемся за рюкзаком химика – там остался ремкомплект для защитных костюмов.

По самолетам больше никто не стрелял, но они упорно снова и снова заходили в атаку на разгромленную колонну, вбивая в горящую покореженную технику все новые очереди. Правда, продолжалось это недолго – видимо, боеприпасы и горючее у советских истребителей подходили к концу. Выходя из атаки, они ложились на курс на восток. Немного задержался только Пе-3. Сделав круг над чадящей немецкой техникой, он выпустил две короткие очереди по одному ему видимым целям, и развернулся в сторону перелеска.

Тяжелый истребитель, ревя моторами, прошел точно над головами диверсантов и слегка качнул крыльями. Лена проводила самолет долгим взглядом.

– Спасибо, командир, – забыв о боли в ноге, произнес Игнатов, глядя вслед удаляющемуся Пе-3.

– Мой Фюрер, русские передали нам неофициальную ноту через своего посла в Болгарии. Дипломаты болгарского царя переправили ее в Берлин.

– И чего же хотят эти восточные варвары, – Гитлер попытался пренебрежительно усмехнуться, но получившаяся гримаса была далека от того, что он хотел изобразить. – На фоне своих временных успехов просят перемирия и предлагают начать переговоры?

– Содержание ноты похоже на ультиматум, – осторожно ответил генерал-полковник Гальдер, – От нас требуют вернуться к соблюдению Женевского протокола 1925 года и прекратить применение химического оружия.

– Вот как? – вскинулся Фюрер, – и чем же нам грозят, если мы откажемся?

– Вот этим, – Гальдер расстегнул портфель и извлек из него кожаную папку с тиснением в виде орла, сжимающего в когтях свастику. – После неудачной попытки прорыва из Московского котла тяжелораненый генерал Роммель был вывезен самолетом в Рейх. По его приказу были сделаны фотографии с места гибели сводной танковой группы, пытавшейся преодолеть полосу химического заражения перед русскими позициями.

Начальник генерального штаба положил папку на стол и открыл ее перед Гитлером. Отличное качество изображений позволяло во всех подробностях рассмотреть полученные техникой повреждения. Гитлер взял в руки первую фотографию. Его лицо не выражало эмоций, но рука, сжимавшая снимок, заметно дрожала. Фотограф знал свое дело и смог выделить самые впечатляющие детали. Оплавленная броня Т-IV местами потеряла форму. Ствол курсового пулемета превратился в нечто больше похожее на оплывшую свечу. Командирская башенка перекосилась и съехала набок, как глазурь с подтаявшего мороженого. Танк выгорел полностью. На нем не осталось даже следов краски – только почерневшая искореженная броня.

Гитлер молча перебирал фотографии. Их было много, но Фюрер досмотрел всю пачку до конца.

– Это реактивные снаряды с термитной боевой частью, – пояснил Гальдер, так и не дождавшись реакции Гитлера. – Применяются массированно с использованием пусковых установок БМ-13. По оценкам специалистов в данном случае по нашим танкам было выпущено около пятисот снарядов – полный залп полка русских реактивных минометов.

Фюрер по-прежнему молчал, и генерал-полковник вновь взял слово.

– Русские утверждают, что если мы прекратим химическую войну, они не станут в дальнейшем применять термитные боеприпасы на Восточном фронте.

– И вы готовы им поверить?!

– Мой Фюрер, химическая война бьет не только по русским, но и по нам. Наша тактика молниеносных танковых ударов вязнет в химических заграждениях. Мы теряем преимущества, которые имели в начале войны. Моральный дух войск стремительно падает. Если бы не русский ультиматум, я бы, наверное, сам предложил вам прекратить применение отравляющих веществ. Химическое оружие – хорошее средство для того, чтобы им угрожать, но это не тот инструмент, с помощью которого можно достичь перелома в войне.

– Вы понимаете, как будет выглядеть наше согласие?! – В глазах Гитлера вспыхнул нехороший огонь и он обвел военных руководителей Германии ненавидящим взглядом. – Третий Рейх не может проявлять слабость перед лицом врагов! А как иначе можно будет расценить принятие нами этого ультиматума? После провала попытки прорыва из Московского котла, после гибели Эвальда фон Клейста и позорного отхода первой танковой армии по преступному приказу сменившего его генерала Макензена! После того, как русские почти без борьбы деблокировали Ржевский котел! Это будет неприемлемым признанием нашего бессилия перед унтерменшами! У Германии еще есть ресурсы для продолжения борьбы и достижения победы. Русские не понимают, насколько опасен может быть немецкий народ, объявивший врагу тотальную войну! До сих пор мы использовали химические боеприпасы в основном для достижения побед на фронте, но теперь восточные варвары узнают, что такое гнев арийской расы! Мы ударим по их городам, и прежде всего, по взятому в блокаду Ленинграду – рассаднику большевизма и революционной заразы! Возмездие должно свершиться, и русских оно не минует!

В зале установилась потрясенная тишина. Никто из генералов не знал, как реагировать на слова Фюрера. То, что в данный момент возражать ему бесполезно, понимали и Браухич, и Йодль, и Гальдер, и другие участники совещания.

Гитлер еще двадцать минут продолжал патетическую речь о священной и непримиримой борьбе немецкого народа за жизненное пространство и его миссии по искоренению коммунизма во всем мире. Когда оперативное совещание, превратившееся в митинг, наконец, завершилось, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер покинул здание ставки Фюрера и решительно направился к своему автомобилю.

– В госпиталь Белиц-Хайльштеттен, – коротко бросил он шоферу, заняв место на заднем сиденье.

Через час Гальдер уже входил в палату генерала танковых войск Эрвина Роммеля. Раненый не спал, и, похоже, чувствовал себя намного лучше по сравнению с тем состоянием, в котором его доставили в госпиталь.

– Герр генерал-полковник, – Роммель попытался улыбнуться, но обожженная кожа причиняла боль, и он лишь слегка скривился, – Вижу, вы один. Честно говоря, после того, что я наговорил вам позавчера, я бы не удивился, увидев за вашей спиной конвой.

– Вы жалеете о сказанном?

– Ни секунды, – Роммель все-таки смог преодолеть болезненные ощущения и кривовато усмехнуться.

– В таком случае, генерал, вам будет полезно услышать мое мнение по поводу ваших слов. Сегодня я присутствовал на оперативном совещании в ставке Фюрера. Не буду утомлять вас подробностями, но в одном я полностью с вами согласен – Гитлер ведет Германию к гибели.