О книге Екклезиаста, или Проповедника

Первая беседа

Книга Екклезиаста, или Проповедника – одна из книг так называемых Писаний, по-древнееврейски «Ктувим». Это не пророчество и не закон в чистом виде, это поучения и назидания, которые учат жизни и наставляют на путь размышления о преходящих и непреходящих ценностях. Само слово «Екклезиаст» происходит от слова «екклесиа», то есть «церковь», поскольку это книга церковного проповедника. В еврейском языке она называется книгой Когелет (от слова «кагал», оно значит то же самое, что «екклесиа» – «собрание»). Когелет, Екклезиаст – это человек, который произносит назидательные слова к народу, собранному на молитву, то есть проповедник.

Библейские книги предполагают в первую очередь слушание народом и чтение их перед народом одним человеком. В книге Откровения Иоанна Богослова есть такие слова: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего» (Откр. 1:3). Читающему дается понять, что книга эта написана для литургического собрания, и нужно всем читающим быть вместе, когда будет ее чтение. Не каждый в отдельности сидит и высчитывает, что такое тысяча лет, что такое сто сорок четыре года, а все слушают, и только один читает. Книга Откровения написана для чтения на богослужебном собрании.

Подобной книгой является книга Екклезиаста, или Проповедника. Однако, дорогие читатели, нужно запомнить, что все книги Священного Писания созданы не только для того, чтобы мы их читали дома сами, но также и для того, чтобы мы слушали их в храме, так, чтобы слушающих было много, а читающий – один. Мы имеем жажду слушания слова Божия больше, нежели один раз в неделю, в воскресение, а проповедуется всегда меньше, чем нужно. Ради этой жажды и нужно собираться вместе слушать Библию. Хоть бы мы каждый день проповедовали, все равно это будет меньше, чем нужно. Именно поэтому нам дается Писание в руки, мы можем его сами изучать и постигать скрытый в нем смысл.

Итак, книга Когелет, или Екклезиаста – книга человека, выступающего перед широкой аудиторией верующих людей. Это книга старости Соломоновой, книга зрелости и опыта.

Екклезиаст ставит перед нами ряд очень важных вопросов, главный из которых – возможно ли счастье на земле вообще. Человек находится в некоей иллюзии счастья, он живет ею, бежит, как осел в легенде про Тиля Уленшпигеля: хитрец Уленшпигель ехал на осле и держал перед ним морковку. И осел шел за этой морковкой, забывая об усталости, и так прошел большую часть пути, хотя был очень уставшим и долго везти на себе седока не мог.

Зная об этой иллюзии не с чьих-либо слов, а из личного опыта, Екклесиаст точно и резко спрашивает, возможно ли земное счастье? И, дорогие читатели, братья и сестры, должен разбить нашу фарфоровую иллюзию: счастье в жизни в принципе невозможно. Есть некоторые вещи, которыми можно утешиться, но они иногда даже звучат обидно. Разговор о них будет впереди. Екклезиаст ставит под вопрос земное счастье и по сути отказывает нам в надежде на то, что оно может быть прочным, твердым, непоколебимым. Превратность – свойство жизни. Она непрерывно изменяется, переворачивается, не стоит на месте. Как Державин писал: «Где стол был яств, там гроб стоит». Изменяется все – и скорбное, и радостное. Перемена терзает человеческое сердце, ему хочется счастья непоколебимого.

Книга Екклезиаста находится в середине Писания. Она задает вопросы о земном благоденствии, но скептически.

Хочу обратить ваше внимание и подчеркнуть очень важную, на мой взгляд, мысль: книга Бытия, книга Исхода, книга Левит – закон Божий, данный через Моисея евреям, содержащий заповеди и прочие законоустановления, – намеренно материалистичны. О загробном мире в них ясно и четко ничего не сказано. Ничего не сказано в них и о будущем воздаянии, речь там о земле. Награды только земные: ты будешь здоров, у тебя не будет бесплодных овец, волов, ослов в стаде, дети у тебя будут здоровы, ты не будешь бездетен, будешь долголетен. В этих книгах содержится своего рода перечень земных благоденствий и удовольствий. И больше ничего. Но такая приземленность имеет объяснение.

Книга закона подчеркнуто материалистична не потому, что Богу больше нечем наградить человека, что у Него нет других даров и богатств. А потому, что человек других даров не понимал до определенного времени. На момент получения Книги Закона, выхода из Египта и откровения, бывшего Моисею на Синае, большего, чем земные блага, человек уразуметь был не в силах. Большее соблазнит его, или устрашит, или заставит сомневаться. Возможно, человек вообще не поймет, о чем идет речь. Господь Бог в книгах Закона говорит с человеком, приверженным материи, с плотским человеком. Господь Бог говорит с человеком насквозь земным, – насквозь по-земному, и это удивительно. Люди долго так и жили, радуясь тому, что Бог сказал, насыщаясь пищей, зачиная, рождая, празднуя, завязывая первый сноп и так далее. Других радостей они вроде бы не ощущали.

На момент появления книги Екклезиаста в человеческом сердце обнаружилась некая пустота, которая не заполняется земными радостями. Очень важно заметить эту пустоту.

Вредно поступают те, кто высыпает на человека ворох готовых ответов, когда у человека еще не возникли вопросы. Правильно пришедший ответ хорош тогда, когда созрел и наболел вопрос. Когда же человек не ощущает пользы ответа, еще не дозрел до того, чтобы задать вопрос, на него нельзя высыпать богатство и красоту евангельских откровений. Если земля мокрая, поливать ее водой не стоит. А вот сухая земля будет пить воду жадно, ненасытно и с большой благодарностью. К моменту написания книги и сам Екклесиаст, сам Соломон, и, очевидно, целый ряд книжников-мудрецов, и сама жизнь народа, само сердце человеческое уже дозрели до понимания того, что земное счастье человеку подлинной и вечной благодати дать не может.

Поставлен вопрос: «А хорошо ли достичь преклонных лет, дожить до старости?» Везде старость хвалится, а Соломон подвергает это сомнению. В самом конце книги он пишет: «Ослабели у мужа силы, омрачились смотрящие в окно; нет тех, кто мелет на жерновах; порвалась цепочка у колодца». Это значит, что зубов нет, глаза померкли, сил не осталось. Что в этом всем хорошего? Соломон сомневается в ценности старости, и сомневается справедливо. Если посмотреть из нашего времени, Екклезиаст равняет дорогу перед евангельскими добродетелями.

Соломон ставит под сомнение, хорошо ли иметь богатство. До тех пор сомнений ни у кого никаких не возникало, что богатство – абсолютное благо для ветхозаветного человека. Даже для нас, сегодня читающих Евангелие, богатство является красивым идолом с серебряными усами, золотой головой и фарфоровыми ногами. Идол из идолов! Такая мощная красота, что дальше некуда. И мы кланяемся этой мерзости вражеской, фамарейской (Фамарь – жена Иуды, родоначальника легендарного колена Иудина), мы кадим ему в разной мере. Соломон разрушает этого идола. Если мы возьмем эту книгу и будем читать (а я надеюсь, что всякий раз, когда мы говорим с вами о той или иной библейской книге, вы читаете ее), то увидим, что в ней очень много сказано о том, как «суетно богатство, и серебром не насыщаются любящие его, не насыщается глаз видением, не насыщается ухо слышанием», и что, в общем-то, нет в мире счастья, которое нельзя было бы забрать у человека, все в нем непрочно.

Екклезиаст стоит в середине Писаний. Он уже чувствует тоску и ненасытимость ветхими благами, но еще нет Евангелия, и он неизбежно тоскует. Это очень тоскливая книга, книга печали, книга, которая по духу может быть сравнена с пессимистическими опусами языческих мудрецов, живших, скажем, в Индии, или в Китае, или в Египте, или в Вавилоне. В мировой литературе есть памятники того, что люди тосковали, печалились, собеседовали сами с собою, искали смысла и не находили его. На них во многом похожи и размышления Екклезиаста-Проповедника, с той разницей, что он Бога все-таки знает, он о Нем вспоминает, если не постоянно, то часто, в виду некоего тупика, например. Он вспоминает о Господе и говорит: «Бога бойся, и заповеди Его храни». Или: «Я знаю, что будет суд для правых и неправых, что Бог все вернет на суд в свое время». Хотя он же часто позволяет себе выражать сомнения в справедливости суда.

Читатели, будем много говорить об этой книге для того, чтобы она стала «нашей» книгой. Чтобы мы знали, что к сомневающемуся человеку нужно снисхождение. Нам иногда кажется, что раз истина прозвучала, значит, все должны в нее уверовать сразу. Ан нет! Книга Екклезиаста учит нас одной верной и важной вещи: сомневающийся имеет право на сомнения, с сомневающимся нужно иметь определенный такт, терпение к нему, потому что в Библии есть даже целая книга сомневающегося человека.

Начинается эта книга именованием Екклезиаста в третьем лице – некто. Слово Екклезиаста, сына Давидова, царя Иерусалима. Сын Давидов и царь Иерусалима – это, без сомнения, Соломон. Дальнейшие слова уже вошли в пословицу: «Суета сует, – сказал Екклезиаст, – суета сует и все суета». Библейские толкователи, знатоки языков говорят, что слово «суета» (в еврейском произношении «гэвэл») – это одно из обозначений скоротечности, мимолетности, непостоянства. В точном значении слово «суета», или «гэвэл», означает «пар». Нечто похожее на «авель». «Авель» – это дуновение легкого ветерка, это пар, нечто непостоянное, легкое, эфемерное, неземное, как бы не от мира сего.

Символом непостоянства, невозвратимости, суетности жизни в Священном Писании является «вода мимотекущая», то есть утекающая и не способная вернуться. Сравнение прямо в духе греческого философа, говорящего, что в одну реку дважды не войдешь. Или, например, вода, пролитая на землю. Так, одному из царей женщина, пришедшая пред его лицо, говорит: «Царь, во веки живи, ты велик и славен, а мы кто такие? Мы – вода, пролитая на землю, которую нельзя собрать». Очень красив и по-восточному образен библейский язык: вылитая на землю чаша воды – это вода, пропавшая навсегда, выпить ее уже не удастся. Это символ скоротечности. Дым, рассеивающийся от ветра, пар, исчезающий поутру с восходом солнца, роса утренняя или же, скажем, тень, никогда не стоящая, но вечно бегающая, в зависимости от положения солнца бегущая то туда, то сюда – вот это «гэвэл». Это круговращение мира, то, что утомляет Соломона. Он устал от этого, он смотрит и мучается от созерцания непостоянных вещей.

Если природа красива, то не всегда эта красота способна утешить человека. Например, царь Давид восхищается природой: в сто третьем псалме дает нам целую молитвенную панораму творения мира, которую мы читаем (или поем) в начале вечерней или всенощного бдения. Но сына Давидова Соломона это не радует. Он перечисляет непостоянные вещи: все реки текут в море, но море не переполняется, ветер идет на север, но возвращается к югу и дует обратно. Круговращение мира его, знаете ли, утомляет.

Ключом ко всей книге и красной нитью этого священного текста являются слова «под солнцем». Уже в первой главе Соломон повторяет их несколько раз. Он говорит: «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» И дальше, буквально через несколько стихов: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». И дальше, через полстраницы: «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа; кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать». Под солнцем… под солнцем…

Если вы будете дальше читать книгу Екклезиаста (а я надеюсь, что вы будете ее читать), то заметите, что это выражение повторяется очень часто, и это ключ к пониманию книги, – в том смысле, что Соломон обозревает весь окружающий мир и как бы на крыльях ума облетает вселенную. Святитель Григорий Богослов сказал однажды, что у человека есть такая возможность – облететь на крыльях ума весь видимый мир. Святитель Григорий тоже испытывал мир, у него в стихотворениях «Таинственные песнопения» есть такая мысль: «Все обошел я на крыльях ума моего: вник в жизнь старика и в жизнь младенца, посмотрел, чем отличаются люди от животных, посмотрел на богатых, на бедных, на тех, кого пронзила стрела в бою, кто утонул в море, когда плыл за прибылью – во все пытался вникнуть я». У человека есть такая возможность – летать, у него есть ум. Благодаря этому он может обтекать все, что творится под солнцем. Но не далее того. Небеса закрыты для человека, если Бог их не откроет.

Ветхозаветный человек не имеет еще прорыва в вечность, ему туда еще не открыт путь. Путь – это Христос, Он есть путь и истина и жизнь (см.: Ин. 14:6). Без Него тоска, без Него печаль, без Него мы во грехах наших, без Него плохо все! Ветхозаветный человек измучен тем, что делается под солнцем. Жизнь печальна, если жизнь только здесь. Если другого мира нет, а есть только этот мир, то это издевательство над человеком. Тогда есть смысл взбунтоваться, отказаться от всего и превратиться в революционера-бунтаря: «А зачем оно все?» Я вполне согласен с Лермонтовым: «Жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка», – конечно, только в случае, если речь идет только о том, что делается под солнцем.

Еще нет неба и живущих на нем, еще нет Небесного Иерусалима, еще в нем никто не живет, еще не открыт человеку выход в просторы новые – во дворы Господни. «В доме Отца Моего обителей много» (Ин. 14:2), – говорит Господь. Далее говорит: «Я есмь дверь; кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет» (Ин. 10:9). Нет этого ничего для ветхозаветного человека. Дверь еще не открыта, Иерусалим Небесный не построен, и нет ничего, чем можно утешиться – под солнцем.

От этих слов перейдем к важному принципу чтения книги Екклезиаста. Она должна восприниматься целиком и полностью. Если дергать из нее цитаты, то эти грустные цитаты будут идти вразрез со всем духом Священного Писания. Екклезиаст позволяет себе сомневаться, существует ли бессмертие души, и говорит: «Кто знает, идет ли дух человека вверх, душа животных опускается ли вниз?» Он сомневается, и Бог позволяет ему эти сомнения. Но он еще не знает, что мертвые воскреснут. Он еще не знает, что Христос придет в мир. Все это для него, можно сказать, закрыто.

Мы не имеем права сомневаться с той же степенью силы и с той же страстностью, с какой сомневается Соломон, потому что мы – люди Нового Завета. Мы можем цитировать Екклезиаста, только понимая общий контекст книги, а не считая, что это есть главный срез правильной мысли. Это одно из заблуждений, которые Господь позволил Екклезиасту высказать вслух, не более того.

Или, например, Соломон говорит, что живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают. Это одна из самых тоскливых ремарок ветхозаветного человека, но не более того. Это не истина – это боль сердца, высказанная вслух, сомнения человека, не знающего, что будет дальше. Цитируя Екклезиаста, мы должны понимать общий контекст Писаний: Екклезиаст не знает ничего небесного, он знает только то, что творится под солнцем. Мы с вами, счастливо облагодетельствованные небесным подарком – Евангелием, с точки зрения Евангелия смотрящие на Ветхий Завет, уже не имеем права повторять все эти слова, как будто это и есть истина.

Екклезиаст похож на стоиков, на перипатетиков, на гедонистов, на философов Греции, Рима или, скажем, Китая или Индии, потому что он смел в сомнениях и тосклив от того, что правды еще пока нет на земле, она еще с небес на землю не пришла. К примеру, частым эпикурейским припевом звучат слова о том, что нужно есть и пить, есть и пить, есть и пить – в этом, собственно, все и заключается для человека. Это, при всей кажущейся веселости, радостному вниманию к плоти, к ее жизни, на самом деле очень грустные слова.

Читая Екклезиаста, не думайте, что вы читаете сборник мáксим, неких непреложных истин. Это сборник тоски, сборник печальных мыслей хороших людей, которые жили до Рождества Христова. Повторю еще раз, ключевыми в этой книге являются слова о том, что написана она всего лишь о происходящем под солнцем. Солнце же, как известно из Священного Писания, не пребудет с нами вовеки. В Иерусалиме Небесном, в будущем Небесном Царстве, солнца не будет, поскольку светильником этого святого града является Агнец, освещающий Собою все. Ни солнца, ни луны, ни храма в будущей жизни Иоанн Богослов не заметил. Их нет, потому что там нет в них никакой нужды. Так что – временное есть временное, вечное есть вечное, и блажен, кто умеет отличить одно от другого.

Екклезиаст произносит не менее четырех раз призыв к тому, чтобы человек наслаждался едой и питьем, считал это мерой своей жизни и радовался этому, и этот призыв слышен по всему пространству книги: «Ешь и пей, в пище и питии человек имеет твердое и непреложное счастье». Вот уж то благо, действительно, которое можно попробовать на вкус и сомневаться в котором очень сложно. Скажем сразу, вместе с пословицей, что «голод – не тетка». Мучения от голода страшнее, чем мучения от меча. Счастливыми во время голода почитаются те, кто умер раньше или погиб от стрелы, меча или другого оружия, потому что голод – это… Дай Бог нам не знать, что такое голод.

Несомненным благом, по Екклезиасту, является вкушение хлеба перед лицом Божиим и радость об этом. Вот как он пишет в начале книги: «Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это от руки Божией; потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него?» Чудесные слова. Хорошо бы, чтобы мы, садясь за стол, наевшись-напившись, помнили, что мы наелись и напились благодаря Владыке, потому что это – благо человека на земле, и без Него никто не сможет есть, пить и наслаждаться. Эти слова повторяются часто, но я сразу хочу сказать, что радости в них мало. Это некая, знаете ли, животная радость, простите за грубость, которая нужна человеку. Но вряд ли можно назвать ее твердым счастьем.

Есть в Писании такие слова, которые кажутся простыми, но на самом деле они очень грустные. Апостол Петр после распятия Христа и еще до светлой радости о том, что Господь воскрес и что начинается новое все, сказал такие слова: «Иду рыбу ловити» (Ин. 21:3). То есть: «Пошел я рыбачить, вернусь к тем занятиям, которыми занимался раньше», – он же был рыбаком. Ну, слова и слова: «Пойду рыбу ловить», многие их произносят с великой радостью. Когда человек говорит жене в воскресенье: «Я иду рыбу ловить», – и убегает из семьи на природу, с удочкой посидеть, подальше от города – для него и для многих людей это великое счастье. Но не для Петра. В простых словах Петра «иду рыбу ловити» на самом деле сконцентрировалась грусть жуткой величины: только что убили Господа, только что апостолы упали с высоты апостольства неизвестно куда, в страхе собрались, боясь иудеев, боясь наказания и возмездия, не зная, что будет дальше. Петр говорит: «Иду рыбу ловити». Остальные говорят: «Идем и мы с тобою». И пошли они рыбу ловить, и там нашли воскресшего Спасителя. То есть – в простом порой содержится много грусти.

Не думайте, что слова о еде и питье – это символ веры опытного человека. «Ешь, пей, наслаждайся, вот и все счастье твое». Нет, это никакой не символ никакой веры. Даже более того: если лукавый захочет использовать Писание, у него для этого есть возможность. Например, во времена апостола Павла у евреев была пословица в ходу – «будем есть и пить, ибо завтра умрем». С некоторой долей фантазии можно представить, что они у Екклезиаста научились таким словам, потому что Екклезиаст примерно так говорит: ешь, пей и радуйся жизни, пока ты можешь есть, пить и веселиться, а потом умрешь и неизвестно, что будет. Если к этому подойти внимательно, то получится, что эти греховодники во времена Павла составили такой лукавый символ веры из слов святого Екклезиаста Проповедника. Но Павел говорит: «Не обольщайтесь» (см.: 1 Кор. 15:32, 33). Это слово, не к добру ведущее. Нужно по-другому мыслить, по-другому жить.

Во-первых, в словах Екклезиаста о пище и питии много грусти, во-вторых, есть иносказания. Несколько дальше Соломон говорит: «Вот еще что я нашел». Он же все время ищет, что же хорошего есть у человека в жизни. Богатство он находит вроде бы, но для него богатство – большой недуг. Он говорит: «Какой это тяжкий недуг – собирать, копить. Грешнику Бог дает заботу собирать и копить, чтобы потом отдать доброму пред лицом Своим. Это тяжкий недуг, потому что все дни свои человек вел впотьмах, в большом огорчении, раздражении и досаде. И вот что нашел я доброго и приятного: есть, и пить, и наслаждаться добром во всех трудах своих, какими кто трудится под солнцем во все дни жизни его, которые дал ему Бог, потому что это его доля». Правильно. Потом он еще раз вспоминает об этом и, наконец, еще раз, последний, в восьмой главе.

Вот что он говорит: «Итак, иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на главе твоей. Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог, под солнцем, на все суетные дни твои; потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих». Здесь уже нечто большее сказано, чем может показаться на первый взгляд. Во-первых, он говорит о том, что «одежды да будут светлы, да не оскудевает елей на голове твоей». Если одежды чистые и елей на голове – значит, проступает уже образ мудрых дев из притчи Господа: одежда чистая и елей (см.: Мф. 25:1–13). Или Господь говорит: «Помажь главу твою, лицо умой, да не явишися человекам постящимся» (см.: Мф. 6:17, 18).

Екклезиаст говорит и о жене, потому что еда и питье, главные признаки земной жизни, неразрывно связаны с другим признаком земной жизни, а именно с продолжением рода и семейственностью. Екклезиаст мягко подходит к теме супружеской верности, потому что если мы будем есть и пить бесконтрольно, то, поверьте, чрево возьмет над нами верх. А когда чрево хозяйничает человеком, тогда человек не может сопротивляться блуду, и тогда блуд господствует над человеком. Чтобы этого не было, Екклезиаст напоминает: «Наслаждайся женой юности твоей, любезною серной, прекрасною ланью, которую Бог дал тебе на дни суетной жизни твоей». Он напоминает нам о верности! Здесь уже сдерживающее начало: любящему есть и пить коню вкладывается в рот узда; уже не так-то много ты и поешь, если тебе напоминается, чтобы ты был верен жене своей, наслаждался ею, тою, которую Бог тебе дал, но положил пределы своим желаниям и удовольствиям.

Да и вообще еда и питье – это не что иное, как путь Богу войти в наше сердце. Ведь мы-то едим и пьем Тело и Кровь Господа Иисуса Христа. Есть такая еда и такое питье, благодаря которым мы можем принять Христа внутрь себя и соединиться с Ним существенно. Поэтому в еврейском народе в течение столетий Господь воспитывал благоговейное отношение к еде: чтобы не ели все подряд, когда хотят, чтобы они свою еду освящали молитвой, чтобы они делали различие между пищей полезной и неполезной, чтобы знали, когда, что и после чего есть. У евреев составлен был целый закон о пище! Не зря составлен, это некая божественная педагогика, необходимая для того, чтобы люди поняли высокое значение пищи, и со временем им стала бы доступна мысль, что именно через пищу Господь даст нам возможность получить некий небесный дар, то есть Тело и Кровь Господа Иисуса Христа. Ведь мы спасаемся едой. Мы через еду согрешили, через запрещенный плод, и через еду спасаемся. И поэтому частые повторения о еде и питье: что нужно радоваться и веселиться пред лицом Господним, и есть свой хлеб, и пить свое вино – это, как думаю, косвенное указание на то, что через еду к нам придет нечто большее, чем насыщение желудка.

«Чрево для пищи и пища для чрева, но и то, и другое Бог уничтожит… И когда мы едим, – говорит Павел, – ничего не приобретаем, и когда не едим – ничего не теряем» (см.: 1 Кор. 6:13; 8:8). Часто вспоминает о еде премудрый Екклезиаст – на старости лет причем. Не юноша – вечно голодный растущий организм. Это старик, которому надо мало, часто говорит о еде и питье, и, очевидно, потому, что чувствует его душа, что через этот путь придет к нам дарование, превосходящее всякий разум.

Если бы только пища была нашей радостью, то были бы правы те люди, о которых мы читаем в Евангелии. Например, богач, думавший разрушить свои старые житницы, а новые создать, говорил своей душе: «Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись» (Лк. 12:19). Он тоже, знаете, цитировал Екклезиаста. Однако неправильно цитировал, потому что сказано было ему: «Безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12:20). Из книги Екклезиаста можно построить лукавое оправдание своей грешной жизни. Но делать этого не надо, потому что читать Екклезиаста нужно новозаветными глазами, с высоты знания Евангелия. Не из глубины падшего естества, а с высоты, которую подарил нам Господь. Это будет правильный шаг и правильный подход к ветхозаветному чтению, а иначе мы можем попасть под осуждение вместе с безумным богачом и с теми любителями есть и пить, которых Павел укоряет, «ибо завтра умрем». У нас есть нечто другое. У Екклезиаста этого еще не было. А у нас уже есть.