Туле идет в народ

Реакционеры ненавидели социал-демократов и страшились их подъема, но даже Бисмарку не удалось предотвратить его. В 1912 году социалисты получили в парламенте 110 мест – больше, чем какая-либо другая партия. В 1914 году на волне всеобщей эйфории, вызванной началом войны, социал-демократы на время позабыли о своем принципе интернационализма и предали его. Однако война обманула их ожидания, и под давлением коммунистов и событий в России 1917 года большинство вернулось к первоначальным идеалам. Начиная с революции 1918 года, превратившей Германию в республику, страна оказалась расколотой на два враждебных блока и «угроза гражданской войны нависла над Германией, как грозовая туча»⁷⁸.

Общество Туле – «вероятно, самая могущественная тайная организация в Германии»⁷⁹ – хорошо понимало возможные катастрофические последствия этого разрыва между правыми и левыми и попыталось бороться с этим. Нужно было завоевать расположение рабочих, обратить их к националистическим идеалам. В приведенных ниже словах Гитлера из «Майн Кампф» слышится отзвук этих забот Туле: «Буржуазия недооценивала важность масс и, следовательно, важность социальной проблемы. В результате буржуазия способствовала отчуждению рабочих от их собственной расы (Volkstum), направив их в объятия еврейско-марксистских вождей. Это непростительная ошибка… Для успеха партии решающее значение имеет ее способность поддерживать связь с массами»⁸⁰.

Быть может, мысль о том, что рабочих совершенно необходимо привлечь в националистический (и антисемитский) лагерь, была подсказана обществу Туле политически активными элементами рейхсвера – такими, как генерал Арнольд фон Мёхль или капитан Карл Майр. «Между рейхсвером и Туле существовали личные и идеологические связи»⁸¹, – говорит Орцеховски. Это подтверждает и Иоахим Кёлер: «Майр был доверенным Ордена»⁸². Действительно, между всеми правыми активистами, к каким бы организациям они ни принадлежали, существовали прочные взаимоотношения. Рейхсвер, Germanenorden, Пангерманская лига и Добровольческий корпус работали вместе. В хаотичной и напряженной атмосфере тех дней правые чувствовали, что их держат в осаде «большевистские силы», и считали, что в этой внутренней осаде находится вся германская культура. Гражданская война редко велась в открытую – главным образом борьба проходила между тайными организациями на бесчисленных скрытых фронтах.

Чтобы перетянуть пролетариат на свою сторону, общество Туле к концу 1918 года основало две подставные организации. Первая получила название Германская социалистическая партия, ее пропаганда началась в Рождество. Предполагалось, что она будет политической партией в классическом смысле этого слова, «партией германской, фолькистской и социалистической», партией закрытой для евреев. Ее газетой будет Münchener Beobachter und Sportblatt. Название было рассчитано на то, чтобы привлечь людей из низших классов: Sportblatt означает «спортивная газета». Председателем новой партии стал Ганс Грассингер, входивший в один из боевых отрядов Туле, Tule Kampfbund.

Рождение следующего отпрыска Туле – Германской рабочей партии – общество провело без лишнего шума. Партия была основана 5 января 1919 года, ее немецкой аббревиатурой было DAP. По задумке президента этой партии Карла Харрера (члена Туле), она должна была скорее походить на ложу, тайный фолькистский клуб. Его членами должны быть рабочие, которых знакомили бы там с идеалами Туле. Таким образом, DAP стала бы более элитным рабочим крылом Туле. По иронии судьбы, именно из DAP выросла массовая НСДАП, Национал-социалистическая рабочая партия Гитлера. Впоследствии она поглотит Германскую социалистическую партию, свою старшую сестру.

«Брат» Карл Харрер (1890—1926), «неутомимый борец за правду и справедливость», по профессии был спортивным журналистом. Газета, в которой он работал (München-Augsburger Abendzeitung), как-то напечатала заметку в поддержку продолжения войны. Ее автором был некий Антон Дрекслер. В марте 1918 года Дрекслер основал в Бремене Рабочий комитет за справедливый мир и пригласил Харрера на одно из его заседаний. Когда же руководство Ордена поручило Харреру создать инструмент, с помощью которого можно было бы «завоевать поддержку рабочих масс для борьбы за идеалы фолькистской политики»⁸³, он вспомнил о Дрекслере, работавшем в то время в Мюнхене слесарем на железной дороге.

Антон Дрекслер (1884—1942) был необычным пролетарием, в особенности если принять во внимание его прошлую деятельность в Бремене, его печатные работы, такие как «Мое политическое пробуждение», и разнообразные политические инициативы. Он стал «гостем» Туле – это означало, что он тесно сотрудничал с Орденом, но не являлся посвященным. Вместе с Харрером он организовал «рабочий кружок», мюнхенским председателем которого стал он сам, Харрер же получил пост «общегерманского руководителя». Членами кружка были главным образом товарищи Дрекслера по работе. «Люди, которые принимались исполнительным комитетом в члены, давали клятву молчать как о деятельности группы, так и о составе ее членов»⁸⁴. Из этого кружка вскоре и родилась DAP. «Германская рабочая партия, по тактическим соображениям, подавалась как личная инициатива Дрекслера»⁸⁵. «На первых порах Германская рабочая партия (DAP) не имела большого влияния и существовала исключительно в Мюнхене. Когда же по воле судьбы осенью 1919 года в ее немногочисленные ряды войдет Адольф Гитлер, произойдет поворот, который обретет огромное историческое значение для немецкого народа»⁸⁶.

Капрал вступает в партию

Первый контакт Гитлера с DAP произошел 12 сентября 1919 года. В «Майн Кампф» он рассказывает об этом так: «Однажды я получил от начальства приказ выяснить, что собой представляет некая организация, носившая, по всей видимости, политический характер. Она называлась Германская рабочая партия и должна была вскоре провести собрание, на котором собирался выступать Готфрид Федер. Мне приказали посетить это собрание и доложить о ситуации… Я решил прийти, хотя эта партия была мне совершенно неизвестна»⁸⁷. Эти строчки вошли в гитлеровский миф, внушая мысль о том, что его первый контакт с DAP был чистой случайностью. Однако есть твердые основания считать, что начало политической деятельности Гитлера имело совсем иной характер.

Общество Туле было тайным, тайным был и его рабочий филиал DAP, задуманный Харрером скорее как ложа, а не как обычная политическая партия. В английском переводе «Майн Кампф» есть примечание Ральфа Манхейма: «Составной частью партийной политики было сознательное ограничение членства, чтобы сохранять эзотерический характер общества. Обычно на его собрания приходили только по приглашению…»⁸⁸ Гитлер к тому времени был не только пропагандистом рейхсвера, он был сотрудником военной разведки и одной из его задач был сбор информации о политических интригах в Мюнхене. Каким образом мог он узнать о месте и времени предполагаемого тайного собрания DAP 12 сентября в пивной Sterneckerbräu? Более того, как он мог оказаться на этом собрании без приглашения? Тогда он был лишь капралом и все еще носил форму. Более того, он появился на собрании не в одиночку, а в сопровождении еще трех военных, что подтверждают следующие строки Иоахимшталера: «В тот день, в пятницу 12 сентября 1919 года согласно списку присутствовало всего 43 человека. Среди них были сопровождавшие Гитлера сержант Алоис Гриллмейер и два пропагандиста из Груко (Gruppenkommando), Эвальд Болле и Алоис Кнодн»⁸⁹.

Главным выступавшим на этом собрании был Готфрид Федер, автор «Манифеста борьбы за освобождение от рабства денежного процента» – довольно бредовой теории, которая в то время произвела глубокое впечатление на немецких антисемитов, в том числе и на Гитлера, отметившего: «Лекцию Федера я знал еще со времен курсов [для пропагандистов в Мюнхенском университете]». В действительности же на этом собрании Федер заменял Дитриха Эккарта, «гостя» Туле, недавно ставшего членом DAP и хорошо известного капитану Майру. «Выступать должен был Эккарт, но он заболел»⁹⁰. Там же мы встречаем нашего старого знакомого, изобретателя звездного маятника Вильгельма Гутберлета. «Доктор Вильгельм Гутберлет (1870—1933), практиковавший в Мюнхене, член Туле и известный астролог, [на собрании 12 сентября] сидел рядом с Гитлером, о котором он написал пространный отчет для Дитриха Эккарта»⁹¹.

Под конец собрания Гитлер горячо возразил некоему профессору Бауману, осмелившемуся защищать идею союза Австрии и Баварии против протестантской Пруссии. Возможно, это выступление Гитлера было не таким импровизационным, как он хочет это представить: «Здесь я почувствовал необходимость попросить слова. Я решил сказать ученому джентльмену все, что я об этом думаю. В итоге только что выступавший благородный джентльмен тихонько выскользнул со своего места и, не издав ни звука, исчез, как высеченная дворняжка. Пока я говорил, с лиц присутствовавших не сходило выражение удивления»⁹². Капрал продемонстрировал свои ораторские способности и выдержал испытание. Его пригласили стать членом DAP. Несколько дней спустя он вступит в партию.

В последних исследованиях большинство специалистов по этому периоду жизни Гитлера сходятся в том, что он вышел на политическую сцену при поддержке рейхсвера и общества Туле. «Когда Гитлер писал главу “Майн Кампф”, посвященную Германской рабочей партии, он хотел скрыть, что инициатива вступления в эту партию исходила не от него», – пишет Ральф Ройт⁹³. В этой связи Ян Кершоу ссылается на капитана Майра: «В документе, на который до последнего времени обращали мало внимания, начальник Гитлера по рейхсверу, капитан Майр утверждает, что он приказал Гитлеру вступить в Германскую рабочую партию, чтобы содействовать ее росту. С этой целью, продолжает Майр, Гитлеру поначалу помогали деньгами… При этом – несмотря на то, что он вступил в политическую партию – ему было разрешено остаться в армии (что шло вразрез с армейскими традициями)»⁹⁴. Антон Иоахимшталер также говорит о том, что у Гитлера был приказ от Майра ознакомиться с DAP «и даже войти с ними в контакт… Можно считать твердо установленным, что Майр если и не приказывал Гитлеру вступить в DAP, то, по крайней мере, советовал сделать это, а также оказывал щедрую поддержку его политическим инициативам в этой партии и давал ему другие задания»⁹⁵. «Гитлера, представителя рейхсвера, контрабандой протащили в DAP», – пишет Орцеховски и продолжает: «Члены тайного общества Туле помогли Гитлеру прийти к власти»⁹⁶.

Все это неопровержимо подтверждается письмами капитана Майра Вольфгангу Каппу, главе правого «капповского путча», произошедшего в 1920 году. (Кроме того, эти письма еще раз подтверждают, что Майр был лишь одним из звеньев широкой националистической сети – между националистическими организациями, противостоящими социал-демократическому правительству, существовала координированная связь.) Здесь Майр пишет, что он встречается с Гитлером ежедневно вот уже в течение пятнадцати месяцев. И продолжает: «Мы создаем радикальную националистическую организацию. Национальная рабочая партия [DAP] должна стать фундаментом мощного штурмового отряда, который мы надеемся создать… С июля (1919 года) я пытаюсь усилить это движение… В этом участвует очень крепкая молодежь… Движущей силой стал Гитлер… Я полностью согласен с господином Гитлером в том, что так называемое правительство социал-демократов находится под еврейским контролем… Все вредные элементы, как источники заразы, должны быть вышвырнуты прочь или изолированы – это относится и к евреям…»⁹⁷

До сих пор широко распространено мнение о том, что первое посещение DAP Гитлером было случайностью. Как мы видим, это далеко не так. Это подтверждает и анализ некоторых утверждений Гитлера в его автобиографической книге, хотя он и пытается скрыть истину за дымовой завесой. Часто цитируют последние слова из седьмой главы, которая называется «Революция». Здесь он пишет: «Что до меня, то я решил стать политиком»⁹⁸. Считается, что это решение было принято в Пазевалке, в госпитале, под конец периода депрессии, овладевшей им при получении известий о том, что война проиграна, а Германия стала республикой. Эти утверждения не просто ложны, они абсурдны. В Пазевалке он был практически полностью отрезан от общественной жизни. Ему было двадцать девять. Германия проиграла войну, и теперь его армейское геройство ничего не значило. У него не было ни будущего, ни профессии, ни родных, ни друзей, которые могли бы помочь, – и абсолютно никаких денежных средств. Он и сам признает: «Я был беден, без средств, но это еще полбеды. Хуже было то, что я был потерян в толпе безымянных людей – тех миллионов, которые либо перебиваются кое-как по воле случая, либо умирают – и никто и усом не ведет, даже их ближайшие соседи. В дополнение к этому имелась еще одна трудность – недостаток формального образования»⁹⁹. То, что произошло в Пазевалке в действительности, мы попытаемся выяснить позже.

Так или иначе, во внутреннем мире Гитлера произошло судьбоносное превращение, и в сентябре 1919 года он действительно входит в политику. Как ни странно, «к моменту вступления в DAP у него уже были очень конкретные представления о целях, которые он собирался преследовать»¹⁰⁰. «Этот смешной маленький кружок с горсткой членов [DAP], – пишет Гитлер, – обладал, по моему мнению, одним преимуществом: он еще не стал застывшей организацией, он оставлял человеку возможность реальной индивидуальной деятельности. Здесь еще можно было работать. Чем меньше политическое движение, тем легче придать ему необходимую форму. Здесь еще можно задать содержание, цель, пути. В больших устоявшихся партиях это совершенно невозможно»¹⁰¹. И он заявляет: «Я не собирался присоединяться к существующим партиям, я собирался основать свою собственную»¹⁰². Макс Аманн, сержант, товарищ Гитлера по армии, случайно встретился со своим капралом «где-то весной 1920 года». «Он был еще в военной форме, – вспоминает Аманн, – и на мой вопрос о том, что с ним стало, он ответил, что служит в рейхсвере по линии образования… Однако он не был удовлетворен этой работой. Он собирался заняться политикой и основать свою политическую партию»¹⁰³. (Те сведения, с которыми мы уже ознакомились, позволяют нам уточнить приведенную Аманном дату: эта встреча, по всей видимости, произошла ранней осенью 1919 года.)

Откуда Гитлер взял саму идею основать партию? Он, человек ниоткуда – в чем он прекрасно отдавал себе отчет? «Так называемая “интеллигенция” до сих пор с невероятным презрением смотрит на тех, кто не получил образования в определенных школах, где их могли бы накачать необходимыми знаниями. Вопроса о том, на что человек способен, не задают, спрашивают лишь: что он изучал? “Образованные” ставят любого идиота, облепленного дипломами, выше способнейшего молодого человека, у которого этих драгоценных документов нет» («Майн Кампф»)¹⁰⁴. Это чувство социальной неполноценности глубоко въелось в Гитлера, и несмотря на свои авторитарные замашки, он всегда косо смотрел на «образованных людей».

Откуда он взял мысль, что «нужно провозглашать новую идеологию, а не новые предвыборные лозунги»? Как вышло, что он, попавший на собрания, где присутствовало максимум тридцать-сорок человек, «с самого начала мыслил в масштабах массовой партии»¹⁰⁵? Между строк «Майн Кампф» скрываются секреты, частички «тайны», над которой до сих пор бьются историки. Так почему же Гитлеру вопрос о вступлении в жалкую группу правых фанатиков и им сочувствующих казался «труднейшим вопросом жизни», – это ему-то, у которого до сих пор единственной насущной проблемой было как перебиться со дня на день? И разве вопрос о вступлении в политическую партию, затерянную во мраке второсортной пивной, может быть для кого-то «решением, которое принимаешь бесповоротно, раз и навсегда», как писал о себе Гитлер¹⁰⁶? Человека, который мог бы ответить на все эти вопросы, звали Дитрих Эккарт.

Дитрих Эккарт

Бригитта Хаман в своей капитальной работе «Гитлеровская Вена» (1998) называет Дитриха Эккарта «ближайшим другом и ментором» Гитлера¹⁰⁷. В этом она не одинока. Действительно, многие исследователи жизни Гитлера утверждают то же самое, используя практически те же самые слова. «Ментор» – смотрим в словаре – это «мудрый близкий советник и руководитель», «мудрый и заслуживающий доверия воспитатель или наставник».

Читая Иоахима Феста, об Эккарте можно получить несколько иное представление: «Неотесанная и комичная фигура, Эккарт, со своей большой округлой головой, с пристрастием к хорошему вину и грубым шуткам, не добился успеха, к которому стремился как поэт и драматург… В качестве компенсации он вошел в богемный кружок, который играл в политику»¹⁰⁸. Джон Толанд пишет в том же ключе: «Дитрих Эккарт – поэт, драматург, завсегдатай кофеен для интеллектуалов – был высоким лысым дородным чудаком. Большую часть времени он проводил в кафе и пивных, уделяя равное внимание разговорам и выпивке»¹⁰⁹. Однако корреспондент Frankfurter Zeitung Конрад Хайден, бывший свидетелем и противником подъема НСДАП в Мюнхене, сообщает: «…Признанным духовным лидером небольшой группы [сплотившейся вокруг Гитлера] был Эккарт, журналист и поэт, на двадцать один год старше Гитлера… Он имел на него сильное влияние – быть может, самое сильное, которое кто-либо когда-либо на него оказывал»¹¹⁰.

В своем «Кризисе немецкой идеологии» Джордж Моссе соглашается с тем, что Дитрих Эккарт был «человеком, который оказывал на Адольфа Гитлера в первые послевоенные годы наибольшее влияние». По его мнению, «эта важная фигура фолькистского движения играла ключевую роль в окончательном формировании мировоззренческих установок Гитлера… Эти двое составляли одну команду, где Гитлер играл роль жадного до знаний и быстро схватывающего ученика». Затем Моссе справедливо добавляет: «Поэтому просто удивительно, что историки до сих пор не уделили должного внимания вкладу Эккарта в укрепление жизнеспособности национал-социализма»¹¹¹. Франсуа Дельпла выражает эту мысль еще резче: «Эккарт историков не интересовал»¹¹². В своей биографии Гитлера (1973) Фест посвящает Эккарту одну страницу, Толанд (1976) – полтора абзаца, Кершоу (1998) – также два абзаца, полагая, впрочем, что «роль Эккарта была решающей».

Это белое пятно в жизни Гитлера и истории нацизма удивляет еще больше, когда мы понимаем, что недостатка в документах нет. Объемное литературное и журналистское наследие Эккарта можно было бы изучить, стоило лишь поискать. Эрнст Нольте, один из ведущих немецких историков, обращал внимание исследователей на важность эккартовского «Диалога», так называемого диалога с Гитлером, еще в 1969 году. Биография Эккарта, написанная Маргарет Плевниа, была опубликована в 1970 году. Главным же источником, указывающим на важность Эккарта в истории, был сам Адольф Гитлер. У него мы находим огромное количество ссылок, что особенно бросается в глаза, учитывая то, что Гитлер, как правило, заметал все следы, ведущие в его прошлое до выхода на политическую сцену, зачастую уничтожая и самих людей, связанных с этим прошлым. («Фюрер никогда не мог допустить, что идеи, которые он отстаивал, получены им от других»¹¹³.)

Гитлер оказал Эккарту величайшую честь – его именем, как торжественным аккордом, заканчивается «Майн Кампф»: «Здесь, в конце второго тома , я хочу еще раз воскресить в памяти наших соратников и борцов за наши идеалы, тех людей, которые совершенно осознано, как герои, пожертвовали своими жизнями ради всех нас… Рядом с этими именами я хотел бы поставить имя одного из лучших людей, человека, который посвятил всю жизнь пробуждению своего народа – нашего народа – как поэт, как мыслитель и, наконец, как боец. Его имя – Дитрих Эккарт»¹¹⁴.

На поступившие от промышленников средства Гитлер приобретет особняк Барлов, расположенный на Бриннерштрассе в Мюнхене. Любимый архитектор Гитлера Пауль Троост (вскоре умерший) перестроит его, превратив в комплекс партийных учреждений – штаб-квартиру нацистской партии. В помещении, названном Залом Сената, были установлены два бюста: один – Отто фон Бисмарка, другой – Дитриха Эккарта. Место в столовой, зарезервированное для фюрера, находилось под бюстом Эккарта.

В своих монологах в штаб-квартире в Растенбурге на Восточном фронте Гитлер упоминает имя Дитриха Эккарта, умершего за двадцать лет до этого, чаще, чем любое другое. Один из секретарей Гитлера сообщает, что у того слезы наворачивались на глаза всякий раз, когда он вспоминал этого человека, которого однажды назвал своим «отеческим другом». «Заслуги Эккарта бессмертны», – говорил он, добавляя: «Какая трагедия, что Дитрих Эккарт не дожил до того, чтобы увидеть этот подъем [Нацистской партии]»¹¹⁵. В этих монологах он вспоминает о том, как он открыл для себя – благодаря Эккарту – Оберзальцберг и дом, расположенный неподалеку, ставший впоследствии его знаменитой виллой Бергхоф. Он вспоминает и другой эпизод, как однажды ночью он явился к Эккарту без предупреждения и как тот открыл дверь, одетый в ночную рубашку, из-под которой были видны его волосатые ноги. «Сегодня мы находимся на новом этапе и поэтому не отдаем себе отчета в том, чем [Эккарт] был тогда – он был путеводной звездой».

После пожара в здании рейхстага, когда немецкий парламент провел свое первое заседание в здании Кролл оперы, председатель Герман Геринг открыл сессию речью, посвященной памяти Дитриха Эккарта. Памятник Эккарту в его родном Ноймаркте был открыт лично фюрером. В Берлине был создан театр под открытым небом, названный в честь Эккарта. Общества и дома Дитриха Эккарта создавались повсюду. Его поэмы учили наизусть в школах, а студенты писали курсовые работы о его трудах. В газетах торжественно освещался его день рождения. Его пьесы, иногда по прямой просьбе фюрера, возрождались в театрах. Посмертно Эккарт стал «фигурой, символизирующей молодую партию [НСДАП]»¹¹⁶.

Дитрих Эккарт родился в Ноймаркте в 1866 году в семье королевского нотариуса¹¹⁷. Он изучал медицину, а также какое-то время, если верить Гитлеру, право – но ему так и не удалось завершить обучение по причине болезни. Слабое здоровье будет преследовать его всю жизнь и сделает его зависимым от обезболивающего средства – морфина. В 1899 году Эккарт переехал в Берлин, где пытался реализовать свои литературные амбиции. Он стал вести богемную жизнь и превратился в завсегдатая литературных кружков и кофеен. Этот образ жизни, а также великодушие и нерасчетливость Эккарта – переходящие порой в расточительность – привели к тому, что отцовское наследство утекло сквозь пальцы, и берлинский период его жизни стал «двенадцатью голодными годами». Именно тогда он написал большую часть своих пьес: «Отец семейства», «Малый не промах» и «Король лягушек». Их ставили, но они не пользовались заметным успехом. Он добывал средства к существованию, работая репортером, печатая очерки, литературные и поэтические. Кроме того, он писал стихи – поэтом-то он по существу и был.

Затем к Эккарту пришел успех. Случилось так, что на одной из постановок его пьесы «Наследный граф» присутствовал сам император Вильгельм II. Пьеса так ему понравилась, что он явился и на следующий спектакль. В тот же период переработанная Эккартом пьеса Ибсена «Пер Гюнт» добилась беспрецедентного успеха – она стала самой играемой пьесой «Хофбюна», Придворного театра, которому покровительствовал император. Через некоторое время император лично получил Эккарту написать пьесу по случаю брака его дочери с герцогом Брауншвейгским. Премьера этой пьесы – «Генрих Гогенштауфен» – состоялась в 1915 году.

В 1915-м – второй год Великой войны – Эккарт перебрался из Берлина в Мюнхен, где чувствовал себя уютнее. Он активно участвовал в политических кружках и ввязывался в журналистские свары с левыми газетами – в первые годы войны он стал ярым националистом и неистовым антисемитом. Причины, приведшие к такой зловещей перемене в его мировоззрении, неясны. Едва ли это можно объяснить реакцией на неприятие некоторых его пьес или на нападки критиков. Гораздо вероятнее, что причиной стали контакты с кружками и группами, подобными обществу Туле. Эккарт упоминается в качестве «гостя» Туле в книге «Еще до Гитлера». Многие новые черты мышления Эккарта согласуются с идеологией Туле, изложенной Зеботтендорфом в той же книге. Зеботтендорф и Эккарт были знакомы, что подтверждают слова самого Зеботтендорфа в том месте, где он пишет о выходе в свет эккартовского журнала «Простым немецким»: «Начало издания этого журнала привело к тому, что Эккарт стал относиться к Зеботтендорфу с враждебностью [здесь Зеботтендорф пишет о себе в третьем лице]». Дело было в том, что последний не смог или не захотел предоставить Эккарту необходимые финансовые средства¹¹⁸. Скрытой причиной трений могло быть и то, что оба обладали сильными характерами, и ни один не хотел уступить ни пяди другому.

Первый выпуск «Простым немецким» увидел свет 7 декабря 1918 года – не прошло и месяца после прекращения военных действий. Это был период недолгого президентства Курта Эйснера. В число первых покровителей нового журнала, который в принципе должен бы был выходить раз в две недели, но своей нерегулярностью отражал характер Эккарта, вошли, что довольно примечательно, Вольфганг Капп и капитан Карл Майр. Майр тайно скупал большое количество экземпляров для раздачи военным. Эккарт был известным человеком – об этом можно судить по списку сотрудников его журнала: в него входили многие выдающиеся националистические и антисемитские писатели. Об этом журнале с похвалой отзывался сам Теодор Фрич, основатель и высший Великий Магистр Ордена германского народа (Germanenorden). Главными темами этого боевого издания были следующие:

1. Dolchstoßlegende (легенда об ударе в спину): дело якобы в том, что причина поражения Германии – не фронтовые события. Ей вонзил нож в спину внутренний враг – иудейский большевизм;

2. Еврейский мировой заговор: евреи стремятся к мировому господству и в своих планах уделяют особое внимание Германии;

3. Демократия, социализм и коммунизм – это еврейские изобретения и козни; их цель – привести мир в состояние хаоса и разрушить германскую душу;

4. Германия должна стать сильной, сознательной и единой нацией. Отсюда следует, что традиционный баварский сепаратизм нужно осудить, а чувство национального единства – поддержать¹¹⁹.

Эти четыре темы впоследствии станут столпами гитлеровского мышления. (Впервые явившись на заседание DAP, Гитлер так горячо возражал именно по четвертому пункту.)

Трудно сказать, кто в действительности определял политический курс общества Туле, – вероятно, в значительной мере сам Зеботтендорф. И тем не менее поразительно, насколько цели общества гармонировали с целями такой независимой личности, как Эккарт. Обмен мнениями между влиятельнейшими членами Туле должен был происходить часто и интенсивно. Эккарт также живо ощущал необходимость обращения к рабочим. Он считал, что из социалистических интернационалистов их нужно превратить в националистически настроенных германцев. Иначе достичь основной цели – единства Народа (Volk) и единства государства – будет невозможно. Германский народ для него состоял не из Volksgenossen (соотечественников одной расы), но из Bürger (граждан), которые должны быть организованы иерархически, в соответствии с уровнем психологического совершенства каждого, – так будет создана общегерманская нация. С этой целью Эккарт основал Гражданскую ассоциацию, которая должна была объединить всех «рабочих умственного и физического труда». Но она оказалась мертворожденной. И все же Эккарт стремился принести хоть какую-то пользу участием в сопротивлении коммунистической Республике Советов, организованном обществом Туле, в результате чего он был схвачен красными. Его имя могло бы пополнить собой список мучеников Туле, однако он сумел вывернуться из этой рискованной и совершенно ненужной ситуации.

В ноябре 1918 года в Мюнхене появился Альфред Розенберг, немецкий прибалт, эмигрировавший из России. В поисках поддержки и, возможно, работы он постучался в дверь Эккарта. Розенберг описывает хозяина так: «Из-за стола, заваленного бумагами, поднялся высокий человек с бритой головой. Его лоб был изборожден глубокими морщинами. Через очки в роговой оправе на меня смотрели синие глаза. Слегка изогнутый нос был довольно короток и мясист. У него были толстые губы и широкий, можно сказать, агрессивный, подбородок»¹²⁰. Эккарт взял Розенберга под крыло – он помог ему усовершенствовать знание немецкого языка и сделал его сотрудником своего журнала. Взамен он получил фанатичного антисемита, который впоследствии станет главным распространителем «Протоколов сионских мудрецов» – фальшивки, принесшей столько зла.

Этот краткий биографический очерк Дитриха Эккарта был бы неполон без упоминания о другой стороне его личности – обращенной к философскому, оккультному и духовному знанию. Как и Гитлер, он был почитателем Артура Шопенгауэра (1788—1860). (Гитлер говорил, что во время войны всегда носил в ранце пять томиков его сочинений.) Мысль этого философа представляет собой одну длинную, правда, хорошо написанную, скорбную жалобу на страдания этого мира. Мир держит и вечно побуждает к действию Желание – Шопенгауэр называет это Волей. Шопенгауэр делал особый акцент на жизненной силе, противопоставляя ее разуму – и по этой причине стал одним из вдохновителей фолькистского движения. Этот философ одним из первых на Западе открыл буддизм и познакомился с его техниками отрицания бытия, которые ведут к спасению из этого абсурдного мира, слепо движимого желанием и подчиненного Майе.

Более того, Эккарт был почитателем поэта-мистика Ангелуса Силезиуса (1624—1677), которого он мог цитировать наизусть целыми абзацами. Эккарт считал, что смысл жизни в том, чтобы «пробудить божественное в человеке», и что благородство дается не рождением, а духом. В своем иерархическом взгляде на человечество он был убежденным антиматериалистом и противостоял, таким образом, идеалам Просвещения, модернизма, индустриализма и прогресса. (В заглавии книги Плевниа он назван «фолькистским публицистом».) Чем духовнее человек, чем больше частица божественного в нем, тем более высокую ступень он занимает в человеческой иерархии. Эккарт, подобно другим мыслителям того времени, пришел к мысли о высшем, внутренне преобразованном человеке – «сверхчеловеке», о неких избранных существах, детях Света, которые восстанут против всех форм материализма. Если немцы осознают свои высшие душевные качества, они смогут стать такими же сверхлюдьми. Их задача – сражаться со все крепнущим материализмом и взращивать свою высшую арийскую душу. Немецкий народ – это будущий спаситель мира.

И если арийские германцы находились на самой вершине иерархической лестницы человечества, то евреи стояли в самом низу. «Евреи не имеют никакого представления о чувстве вечности, у них нет стремления к бессмертию. Из этого следует, что у еврея нет души. Таким образом, еврей составляет полную противоположность германцу, который всегда борется за что-то высшее. Германец и еврей противостоят друг другу, как свет и тьма»¹²¹. Евреи материалистичны, интеллектуальны, привязаны к миру, эгоистичны, они – дети тьмы; арийцы же (читай: германцы) благородны, чисты, идеалистичны, стремятся к свету, свободны от мирских привязанностей и достойны править этим миром.

Эти мысли были свойственны германским националистам и фолькистам, опиравшимся на идеи Лютера, Вагнера, Хьюстона Чемберлена и Теодора Фрича, – если ограничиться четырьмя самыми влиятельными мыслителями этого толка. Куда оригинальнее выглядит эккартовский «дуализм», его убеждение в том, что идеализм и материализм, свет и тьма, арийское и еврейское начало имеются в человечестве изначально и, таким образом, присутствуют в каждом индивидууме. В вечной борьбе добра и зла за господство над миром германцы стоят в первых рядах. Эта битва должна вестись не только внешне, в открытых столкновениях представителей противоположных лагерей, но, прежде всего, внутри каждого индивидуума. Лишь победа арийского начала над еврейским в душе самого германца может привести его к господству над миром. Евреи «свойственны «организму человечества» примерно так же, как некоторые бактерии, которые являются естественными составляющими человеческого тела… Мы вынуждены терпеть присутствие евреев в нашей среде, это необходимое зло. Кто знает, сколько тысячелетий это еще продлится»¹²². До некоторой степени Гитлер воспримет эти идеи Эккарта и будет говорить об «антисемитизме разума», противопоставляя его импульсивному антисемитизму погрома. Но все же эсхатологическое мировоззрение Гитлера будет базироваться на более грубой расистской основе, дарвинистской.

Все это позволяет увидеть Эккарта в ином свете – не таким, каким его обычно изображают, простым героем-завсегдатаем баварских пивных. В нем было, конечно, и это. Но эта сторона его личности совершенно не достаточна для объяснения его влияния на Гитлера и его роли в создании нацистского движения. Неотесанный, порывистый и комичный любитель пива не смог бы организовать широкую сеть, состоящую из выдающихся людей по всей Германии, к которым он мог обратиться в любой момент. И такой культурный и много повидавший человек, как Эрнст Ганфштенгль, не смог бы написать: «[Эккарт] был образованным человеком, поэтом. Его перевод пьесы “Пер Гюнт” до сих пор остается образцовым… В партии именно он первым взял Гитлера под крыло… Эккарт всегда был одним из моих любимцев – этакий медведь с искрящимися глазами и великолепным чувством юмора»¹²³.

Эккарт сделал свой экзистенциальный выбор. Он состоял в том, чтобы попытаться осуществить отрицание мира в самом мире. Мы еще немного последуем за ним в этом направлении.