Источники знаний

До сих пор средства массовой информации часто представляют Гитлера сумасшедшим, одержимым несколькими навязчивыми идеями. В том, что он был одержимым, есть определенная правда, но сумасшедшим он не был. «Гитлер не был душевно больным, – пишет Джон Лукач, – он нес ответственность за то, что делал, говорил и думал… Он был наделен значительными интеллектуальными способностями»¹²⁴. К примеру, он обладал поразительной памятью, которая была главным инструментом контроля на всех ступенях его политической карьеры и которую он использовал для того, чтобы ошеломлять собеседников. Также он обладал даром упрощать и сводить к простейшим элементам самые запутанные вопросы и темы. По словам Феста: «Гитлер обладал умением передавать абстрактный характер политических и социальных отношений в простых образах»¹²⁵.

Некоторые его биографы представляют дело так, что складывается впечатление, будто в венский период жизни он изучал некоторых влиятельных философов, – впечатление, подкрепленное самим Гитлером, тут и там упоминавшим их имена в своих речах и сочинениях. Тем не менее, достаточно трудно поверить в то, что двадцатилетний самоучка, не получивший систематического образования, мог разобраться в хитросплетениях мысли таких философов, как Ницше, Маркс и Шопенгауэр. Гитлер, без сомнения, был способен выдавать эффектные цитаты, приводить отрывки из трудов этих мыслителей в подтверждение своих собственных убеждений. Но для этого вовсе не требуется глубокое проникновение в мысль философа. «Нужно отдавать себе отчет, что познания молодого Гитлера никоим образом не основывались на первоисточниках. Иными словами, свои знания он получал не непосредственно от Дарвина, Чемберлена, Дюринга, Лебона, Ницше, Шопенгауэра или Шиллера. Прежде всего, он черпал их из газетных статей, брошюр и популярных книг» (Бригитта Хаман¹²⁶). «На самом деле, знания ничего не значили для Гитлера. Ему были неведомы радость и борьба, идущие рука об руку с их обретением, – знания были просто полезны ему. “Искусство правильного чтения”, о котором он говорил, было всего лишь охотой за формулировками, которые можно позаимствовать, за авторитетами, которых можно процитировать в поддержку своих собственных готовых мнений…» (Иоахим Фест¹²⁷). «Идеи как абстракции не представляли для Гитлера никакого интереса. Они были важны для него лишь как средство для достижения цели» (Ян Кершоу¹²⁸).

«Книги, вечные книги! Я не могу представить себе Адольфа Гитлера без книг. Это был его мир»¹²⁹, – пишет Август Кубицек. Он близко знал Гитлера по Линцу и по Вене – их знакомство прервалось в 1909 году, когда Гитлер во второй раз провалил вступительные экзамены в Академию изящных искусств и окончательно растворился в безликой толпе, наводнявшей метрополию. Гитлер читал книги о том, что его больше всего интересовало: о Рихарде Вагнере, о театре, о технических аспектах сценического искусства, об архитектуре, о военной технике и о войне, о немецкой истории и о политической подоплеке событий, происходивших на его глазах в Вене. Другим, не менее важным источником, питавшим его ум, были газеты. Газеты и сейчас являются характерной чертой венских кафе. В кафе всегда тепло, и Гитлер, сидя за чашечкой кофе, мог читать часами. «Источником его знаний главным образом были газеты», – пишет Хаман. Гитлер и сам упоминает о том, что «в молодости был увлечен чтением газет». «Ранние биографы Гитлера стремились ограничить набор предполагаемых источников его вдохновения авторами, престижными с интеллектуальной точки зрения. Главным образом, это были писавшие о расовом превосходстве и антисемитизме Гобино, Ницше, Вагнер и Чемберлен. Однако нет никаких свидетельств того, что Гитлер читал их труды в подлиннике. Гораздо более вероятно, что идеи, которые он использовал для оправдания своего дуалистического мировоззрения и комплекса германского превосходства, были почерпнуты им из дешевых памфлетов, которыми была наводнена Вена той поры»¹³⁰.

Андре Франсуа-Понсе, французский посол в Берлине, хорошо знал Гитлера и был единственным зарубежным дипломатом, заслужившим его уважение. В своих воспоминаниях он пишет: «Гитлер – самоучка, любознательность которого ограничивается предметами, привлекающими внимание публики, внимание рядового человека… Вот в чем его талант: он усваивает то, что способен усвоить ум среднего человека, а затем связывает между собой разрозненные элементы с помощью мнимых логических связей. И он способен излагать все это просто и живо в форме, доступной для примитивного ума»¹³¹. «[Гитлер] читал не ради обретения знаний, не для самопросвещения, но для того, чтобы найти подтверждение своим собственным идеям»¹³², – пишет Кершоу, вторя замечанию Кубицека: «Он находил в книгах лишь то, что ему подходило»¹³³. «Дилетантство было одной из основных черт характера Гитлера, – вспоминает архитектор Альберт Шпеер. – Он так и не получил никакого профессионального образования и в итоге навсегда остался дилетантом в любой профессии. Как многие самоучки, он не имел никакого представления о том, что значат специальные знания»¹³⁴. В другой связи Шпеер пишет следующее: «Мы все знали: он твердо верил в то, что в книге стоит читать лишь конец, ведь именно там должно содержаться все самое важное»¹³⁵.

Вышеприведенные высказывания подтверждаются отрывком из «Майн Кампф», где Гитлер объясняет, как нужно читать. «Я знаю людей, читающих беспрерывно, книгу за книгой, страницу за страницей, и тем не менее, я не могу назвать их хорошо начитанными. Без сомнения, они “знают” огромное количество вещей, однако их мозг не способен согласовать и классифицировать материал, набранный ими из книг. У них отсутствует способность различения между полезным и бесполезным в тех книгах, которые они читают… Ведь чтение – не самоцель, это средство для достижения цели. Главная же цель в том, чтобы наполнить содержанием структуру, состоящую из талантов и способностей, которыми владеет каждый человек. Таким образом каждый добывает орудия и материалы, необходимые ему для реализации своего жизненного призвания…»¹³⁶

Ум Гитлера, однако, обладал и другим свойством – некой интуицией, которая наделяла его крайней восприимчивостью, способностью мгновенно отзываться на поведение или аргументы людей и на ситуации, с которыми он сталкивался. При этом он использовал все известные ему факты, заряжая их силой убеждения. Вальтер Шелленберг, генерал СС, работавший с Гитлером, пишет: «Он обладал выдающимися полемическими способностями, что позволяло ему одерживать верх в любой области даже над авторитетнейшими экспертами… Он так сбивал их с толку, что подходящие контраргументы приходили им в голову уже на лестнице»¹³⁷. Немногие собеседники Гитлера могли в его присутствии сохранять контроль над своим умом. В подавляющем большинстве случаев с Гитлером расставались переубежденными или, как минимум, глубоко впечатленными.

Стойкие воспоминания

Когда капитан Майр направил тридцатилетнего Гитлера на курсы в Мюнхенском университете, его ум не был свободен от ранних влияний. При этом на его долю выпало много серьезных испытаний – куда более серьезных, чем достается среднему человеку. Особенно если вспомнить его жизнь в бурлящей, перенаселенной, разлагающейся Вене и бесконечный ад, через который он прошел в окопах.

Адольф ненавидел своего деспотичного отца. Но все же тот был таможенным инспектором и, следовательно, официальным лицом, носящим мундир (в тогдашнем обществе это имело большой вес). Отец мог передать ему свою фанатичную приверженность ко всему немецкому. Впрочем, этот таможенный инспектор всегда был верен своему высшему начальству – австрийскому императору. «Расовая ненависть играла доминирующую роль в политике габсбургской империи. И Гитлер, и Адольф Эйхман провели там годы становления. С 1882 по 1914 год различные этнические группы, боровшиеся за власть в многонациональном Австрийском государстве, постоянно организовывали демонстрации и мятежи. Уже к 1848 году католический антисемитизм цвел среди австро-германцев пышным цветом… В 1911 году – последние выборы перед 1914-м – две трети австро-германцев голосовали за антисемитов. Неудивительно, что процент участия австро-германцев в холокосте был выше, чем для немцев в целом» (Джон Вайсс¹³⁸).

Страницы «Майн Кампф», на которых упоминаются имена Георга фон Шёнерера и Карла Люгера, свидетельствуют о том влиянии, которое оба оказали на Гитлера. Карл Люгер (1844—1910), мэр Вены, поразил его своим ораторским мастерством и властью над массами – талантами, которые соответствовали пока еще скрытым способностям Гитлера. Люгер был не просто мэром, он был «властелином Вены» – некоронованным королем, обладавшим такой властью, что порой не уступал в столкновениях с самим императором Францем Иосифом. Однако Гитлера привлекал не столько Люгер-политик и его партия – христианские социалисты, к 1895 году наиболее влиятельная антисемитская партия в Европе, – сколько его яркая личность, образец того, чем мечтал стать молодой Гитлер.

Более определенным было влияние Георга фон Шёнерера (1842—1921), провозгласившего себя вождем австрийских пангерманцев и боровшегося за объединение своей страны с Германией. «Шёнерер не защищал ни католицизм, ни империю. Он был лидером австрийского пангерманского движения, а также однозначным и недвусмысленным расистом. Он выступал в поддержку аншлюса (воссоединения Австрии и Германии) и был смертельным врагом как славян, так и евреев. Он мог задать Гитлеру идеологическую модель поведения»¹³⁹. Однако Гитлер никогда бы не совершил ошибки, которую сделал Шёнерер: в антисемитской, но преимущественно католической Австрии он объявил открытую войну католической церкви. Шёнереровское движение «Прочь от Рима» стоило ему стольких сторонников, что в результате он лишился власти.

Молодой бродяга – а в его венские годы статус Адольфа Гитлера был именно таков – никогда не смог бы встретиться с богатым и уважаемым пангерманским фюрером. Но «молодой Гитлер безусловно был знаком с культом этого идола пангерманцев, в особенности через их партийные газеты»¹⁴⁰. Кроме того, речи Шёнерера распространялись в виде брошюр. Террор по отношению к евреям и чехам, который пангерманцы развернули на улицах Вены, стал обыденностью. Шёнерер был «богом германских лавочников, ремесленников и служащих. Его фотографии висели на стенах бесчисленных лавок и магазинов, его газету можно было прочитать в любом кабачке. Шла бойкая торговля цепочками для часов с изображениями повешенных евреев… Программа его партии звучит до боли знакомо: евреи не должны иметь права преподавать в школах, служить в армии и работать на государственной службе; нужно ввести квоты на число евреев среди юристов и медиков… Для защиты ремесленников и крестьян евреям нужно запретить въезд в Империю. Тех же, кто уже находится на ее территории, нужно рассматривать как чужеземцев с особым правовым статусом и налоговым бременем»¹⁴¹. «Очевидно, что Гитлер не просто унаследовал от Шёнерера его политические принципы – он практически скопировал их», – пишет Хаман¹⁴².

Кроме того, значительное влияние на ум Гитлера – задолго до того, как тот узнал о Шёнерере и Люгере – оказал Леопольд Пётч, учитель истории в линцевском реальном училище, которое юный Адольф покинул, не закончив. Этот человек произвел на Гитлера – своенравного и непослушного по отношению ко всем прочим учителям – такое впечатление, что позже тот посвятит ему не менее двух с половиной страниц «Майн Кампф». «Изучать историю – значит искать и находить силы, являющиеся действительными причинами явно видимых результатов, которые мы называем историческими событиями… И то, что мой учитель истории очень хорошо знал, как сделать этот подход основным в процессе изложения материала и проверки знаний, возможно, определило всю мою будущую жизнь. Этим учителем был доктор Леопольд Пётч из реального училища в Линце. Он идеально воплощал в себе качества, необходимые для учителя истории, в упомянутом выше смысле. Пожилой господин с твердым характером, но добрым сердцем, он был прекрасным рассказчиком и заражал нас своим энтузиазмом»¹⁴³.

Придя к власти, Гитлер оказывал Пётчу многочисленные почести. «Вы не представляете, чем я обязан этому человеку», – сказал он своему окружению после неофициальной встречи со своим старым учителем в Клагенфурте в 1938 году¹⁴⁴. Пётч привил Гитлеру любовь к Вагнеру. Другим результатом его влияния стало увлечение Гитлера германскими мифами и легендами. В ту пору их нередко считали достоверными историческими источниками. «Многотомное издание “Саг о германских героях” было его любимым чтением. Эти книги он никогда никому не одалживал», – вспоминает Кубицек. «Вновь и вновь он отождествлялся с великими людьми этой ушедшей эпохи… Дело в том, что мир, двери в который открывали саги о германских героях, так и остался для него единственным, к которому он мог относиться с истинным благоговением и почитанием»¹⁴⁵.

Все эти влияния хранились в памяти Гитлера, когда капитан Майр «открыл» его и ввел в DAP. Что же касается процесса развития его пангерманских, националистических и антисемитских убеждений, то он оказывается не столь прямолинейным, как это желала бы представить Бригитта Хаман. Если мы согласимся с Хаман в том, что структура убеждений Гитлера уже была четко и ясно сформирована им в ранние годы, становится совершенно непонятно, каким образом в числе его товарищей по мужскому общежитию могли быть евреи – что обнаружила сама Хаман. Она также пишет: «На решающий вопрос о том, когда антисемитизм стал центральным пунктом мировоззрения Гитлера, период его жизни в Линце и в Вене ответа не дает»¹⁴⁶.

Ораторские вспышки Гитлера, будь то в общежитии или во фронтовых блиндажах, не были направлены против евреев. Обычно его специально провоцировали язвительными замечаниями, задевавшими Германию или оскорблявшими его пангерманские чувства. Некоторые офицеры его полка были евреями. Евреем был капитан, представивший его к Железному кресту первой степени. Также не нужно забывать того факта, что во времена Эйснера и Республики Советов капрал Гитлер носил красную повязку.

В период своего обучения на курсах и во время пропагандистской практики он должен был оживить и переформулировать все то, что получил от Шёнерера и Люгера, а также от Листа и Ланца фон Либенфельса. И здесь все свидетельства указывают на одного человека, начитанного, хорошо осведомленного, фанатичного антисемита с большими связями – на Дитриха Эккарта.

Перед тем, как перейти к следующему этапу нашего повествования, не лишним будет упомянуть последний и довольно неожиданный источник влияния на ум Гитлера. Это немецкий автор Карл Май, плодовитый писатель, создавший около семидесяти приключенческих романов для молодежи. Ади (уменьшительное от Адольф) также любил «Дон Кихота», «Робинзона Крузо», «Путешествия Гулливера», «Хижину Дяди Тома» и «Тысячу и одну ночь». Но Май останется его любимейшим автором даже в зрелом возрасте. «Любовь Гитлера к Маю не слабела со временем. Говорят, что, даже будучи рейхсканцлером, он находил время, чтобы перечитывать полное собрание его сочинений. В 1943 году, несмотря на дефицит бумаги, он приказал напечатать 300 тысяч копий «Виннету» для солдат. И это вопреки очевидному факту, что герои Мая принадлежали к чуждой расе – они были «краснокожими», американскими индейцами»¹⁴⁷. «Он легко мог упомянуть в одном предложении Старину Шаттерхенда и Наполеона», – пишет Шпеер¹⁴⁸.

Карл Май принадлежал к христианскому крылу германского фолькистского движения. В марте 1912 года, незадолго до своей смерти, он прочитал в Вене лекцию, которую Гитлер – если он о ней знал – безусловно, посетил. Темой лекции Мая было Empor ins Reich der Edelmenschen¹⁴⁹, что можно перевести как «Ввысь, к царству благородных людей». Слово Edelmensch часто использовали для обозначения арийско-нордического германца в его самом чистом проявлении – что было одной из разновидностей «сверхчеловека», прихода которого ожидали на рубеже веков. Какая бы идеология ни лежала в основе книг Карла Мая, его фантазии зачаровывали бесчисленное множество детей – и не только в Германии. Его сочинения – в особенности те места, где он описывает, как ловко Виннету и Старина Шаттерхенд выходили из опасных ситуаций, – могли помочь Гитлеру выжить во время Первой мировой войны: в сражениях жизнь связного постоянно висела на волоске.

Внезапный взрыв энергии

После краха Республики Советов, особенно во времена правого правительства Густава фон Кара, Бавария стала «убежищем правых экстремистов со всей Германии, включая и тех, на кого уже был выписан ордер на арест в других частях страны»¹⁵⁰. Здесь нашли приют и «Bund Oberland (Лига Оберланд), и офицерский союз Eiserne Hand (Железная рука), и организация “Эсхерих”, и Союз обороны и нападения немецкого народа, и Verband Altreichsflagge (Союз флага старой империи), а также Байрейтский, Вицбургский и Вольфский добровольческие корпуса». В этот список можно включить также общество Туле и (НС) ДАП.

В ряды баварских правых влились потерпевшие поражение участники путча Каппа (март 1920 года), бежавшие из Берлина; среди них – формальный глава путча Вольфганг Капп собственной персоной и национальный герой Германии Эрих фон Людендорф. Там были и некоторые крайне опасные элементы из бригады Эрхардта, включая ее командира капитана Эрхардта и его правую руку – лейтенанта Клинцша. Один был основателем, другой – одним из руководителей кровавой организации «Консул». Там были «палачи, сами выносившие приговоры своим жертвам, авантюристы и революционеры-националисты всех мастей… Они были готовы использовать традиционные сепаратистские настроения баварцев [католиков] – ведь их неприязнь к протестантскому прусскому Берлину началась не вчера»¹⁵¹ (она продолжается и по сей день). Именно в такой обстановке – еще больше ее запутывала общая утрата ориентиров и удручающие условия жизни в послевоенной Германии – Дитрих Эккарт встретился с капралом Гитлером.

Антон Дрекслер, основавший DAP совместно с Карлом Харрером, «познакомился с фолькистом-националистом и яростным антисемитом [Эккартом] … в начале лета 1919 года». Сам Эккарт вспоминал позднее: «В начале 1919 года меня навестил Антон Дрекслер, который незадолго до того основал Национал-социалистическую рабочую партию Германии. [В действительности она еще называлась тогда Германской рабочей партией.] Он познакомил меня с ее основными идеями. Все это меня очень заинтересовало, и я принял решение помогать молодому движению по мере своих сил и возможностей. Несколькими неделями или месяцами позже я впервые встретился с Гитлером»¹⁵².

Мы знаем, что Вильгельм Гутберлет должен был доложить Эккарту о поведении Гитлера на собрании DAP 12 сентября – где сам Эккарт не мог присутствовать по болезни, – очевидно, что первая встреча Эккарта и Гитлера произошла до этой даты, быть может, несколькими неделями ранее. Мы помним, что капитан Майр заинтересовался капралом Гитлером из полка Листа в конце мая или в самом начале июня, до начала курсов ораторского мастерства для армейских пропагандистов. Майр знал Эккарта, он покупал у него экземпляры «Простым немецким» для распространения среди военных. Можно предположить, что именно Майр представил Гитлера Эккарту в июне, самое позднее – в июле, и что оба сошлись на том, что этот австрийский капрал с Железным крестом и хорошо подвешенным языком может стать ценным приобретением для дышащего на ладан отпрыска общества Туле – DAP.

Еще в мае, во времена Республики Советов, когда Гитлер носил красную нарукавную повязку, он не был антисемитом (по крайней мере, в открытую). Курс, прослушанный им в Мюнхенском университете, не был откровенно – тем более, намеренно – антисемитским, ведь он проводился по инициативе социал-демократического правительства. Однако ближе к концу июля – в Лехфельде – Гитлеру уже советуют смягчить язвительные антисемитские речи. А к десятому сентября в глазах капитана Майра он становится авторитетом в еврейском вопросе, способным давать разъяснения коллегам по армейской пропаганде. Из этого следует, что переворот в мировоззрении Гитлера произошел в июне-июле 1919 года. Человеком, под влиянием которого произошла эта перемена, был его «ментор» Дитрих Эккарт.

Появление Эккарта означает, что Гитлера наконец кто-то признал. Одиночка, до этого ютившийся в общежитиях, блиндажах и бараках, в конце концов был принят в теплоте и уюте частного дома – принят широко известным человеком, поэтом, драматургом, журналистом, издателем и редактором журнала. Интересы Гитлера совпадали с главными темами журнала «Простым немецким», прежде всего это величие Германии и жажда мести, а также битва против идеалов Просвещения, которые, с фолькистско-германской точки зрения, грозили превратить мир в беспросветный материалистический кошмар. Кроме того, Эккарт так много знал, был так начитан, что легко мог создавать из разрозненных идей четкие структуры. Он был человеком общества, веселым и общительным, который чувствовал себя как дома в Мюнхене и в особенности в Швабинге, богемной части города, где можно было встретить чуть ли не половину живших в то время писателей и художников. «Эти двое образовали команду, в которой Гитлер был жадным до знаний и быстро схватывающим учеником»¹⁵³, – пишет Моссе. Ройт соглашается и добавляет, что Эккарт придал связность и последовательность идеям, уже имевшимся у Гитлера, и что гитлеровская теория мирового еврейского заговора сформировалась «под влиянием Эккарта»¹⁵⁴.

Теперь проросли семена, хранившиеся в подсознании Гитлера. «Эккарт оказывал большое влияние на развитие антисемитской динамики в рядах Рабочей партии», – пишет Моссе. «Он усилил ненависть Гитлера к евреям – народу таинственному, странному, устраивающему тайные заговоры. В некоторых сферах он дополнил идеи Гитлера, в других заложил более фанатичную основу их дальнейшего развития. Несмотря на то, что Гитлер уже разделял многие убеждения Эккарта, по большей части это были лишь смутные, неоформленные идеи. Эккарт шел глубже и связывал устранение еврейской угрозы с возвращением Народа (Volk) к жизни. В итоге Гитлер будет видеть эту проблему его глазами: как проблему чрезвычайной важности, решение которой должно положить конец испытаниям Народа. Сам он скажет об этом так: «Еврейский вопрос представляет собой главнейшую проблему человечества, в действительности в ней содержатся все другие его проблемы. Все загадки на земле прояснятся, если пролить свет на тайну евреев»¹⁵⁵.

Что происходило между Эккартом и Гитлером во время их частых встреч, остается неизвестным. Однако несомненно то, что Гитлер внезапно начинает проявлять взрывную энергию, которая в самое короткое время делает из него бесспорного лидера, а из его чахлого кружка – динамично развивающуюся партию. Это тем более удивительно, если принять во внимание, что в описываемый период Адольф Гитлер был чужаком, фигурой довольно жалкой и смешной. Он все еще носил серую армейскую форму (до конца марта 1920 года), его манеры были неуклюжи. Это было смиренное – если его не провоцировали на ораторский взрыв – существо, с бледным, голодным лицом и усами, которые он вскоре укоротит до размеров «смешного пятнышка». Однако Эккарт, «игравший ключевую роль в кристаллизации политических идей Гитлера»¹⁵⁶, с того самого момента, как принял его под свое покровительство, всегда был рядом и направлял его карьеру как истинный ментор или «крестный отец».

Когда Гитлер стал членом дрекслеровской и харреровской DAP (Германской рабочей партии), ему был вверен безвредный пост Werbeobmann’а, то есть ответственного за пропаганду. Руководство не понимало ни того, какого волка пустили они в свой загон, ни того, что Гитлер с самого начала собирался превратить этот маленький политический клуб в активную политическую партию. Он сразу же принялся за работу – увеличил число приглашений на партийные встречи (среднее число присутствующих колебалось до этого от тридцати до сорока), дал указание печатать броские красные плакаты, дающие понять, что DAP бросает вызов всем левым, и стал арендовать для собраний все большие и большие помещения. В итоге собрания будут проводиться в центральном Хофбраухаусе, а люди, желающие его послушать, будут забивать до отказа цирк Кроне.

Стремительные действия Гитлера незамедлительно привели к трениям внутри DAP, в особенности между ним и Карлом Харрером. Харреру его детище всегда виделось спокойным гражданским клубом, в большей или меньшей степени подобным масонской ложе. Он никак не мог согласиться с подходом Гитлера и даже пытался преуменьшать ораторские дарования «пропагандиста». Однако другие члены DAP понимали, что без Гитлера они мало что значат, и Харреру, «общегерманскому руководителю», пришлось уступить. «Вопрос о выборе между “ложей” и активно действующей партией был сделан уже 5 января 1920 года. В тот день Карл Харрер покинул Германскую рабочую партию» (Гилбхард¹⁵⁷). Прошло всего четыре месяца, а Гитлер уже выпихнул его из гнезда.

Двадцать пять пунктов партийной программы, сформулированные Гитлером и Дрекслером, были представлены общественности 24 февраля 1920 года. Lexikon Nationalsozialismus так формулирует ее четыре основные цели: «1. Объединение всех немцев в Великую Германию; 2. Отмена Версальского и Сен-Жерменского договоров; 3. Предоставление Германии права на необходимые ей территории и колонии; 4. Изгнание из Германии всех евреев»¹⁵⁸. В скором времени название «Германская рабочая партия» (DAP) было изменено на «Национал-социалистическая рабочая партия Германии» (НСДАП). Выражение труднопроизносимое, но это не составляло проблем для носителей языка, в котором обычны слова вроде Bauchspeicheldrüsenentzündung (что означает «панкреатит»). Из своих швабингских штаб-квартир в «Кафе Хек», «Остерии Бавария», «Братвюрштглоклье» и «Салоне Шеллинга» Гитлер неустанно планировал и организовывал работу партии, разрабатывал символику, знамена и отличительные знаки, писал статьи, выносил вердикты по тем или иным вопросам и изыскивал средства для пополнения кассы. Большую часть всего этого он делал либо по совету капитана Майра и Дитриха Эккарта, либо после предварительной консультации с ними.

Смятение

В Германии царило смятение. Почти половина населения была враждебно настроена по отношению к своему социал-демократическому правительству. Не было недостатка ни в общегосударственных, ни в местных переворотах, которые совершали то крайне правые, то крайне левые. Помимо революций в Мюнхене, были и другие попытки захвата власти со стороны левых – в Берлине (Спартаковское восстание), в Гамбурге, в Рейнской области, в Швабии, Тюрингии и других местах. «Капповский путч» 12 марта 1920 года был восстанием, направленным против Веймарской республики, которое организовали правые реакционеры. Пангерманец журналист Вольфганг Капп (1868—1922) – о нем мы уже упоминали, когда знакомились с Майром и Эккартом – был его номинальным главой. Военным же вождем был генерал фон Люттвиц, поддерживаемый одним из наиболее решительных и беспощадных отрядов Добровольческого корпуса – Морской бригадой капитана Эрхардта.

Бригада Эрхардта вступила в Берлин. Правительственные войска отказались открыть огонь по солдатам Добровольческого корпуса, своим фронтовым товарищам. Правительство бежало. Люттвиц провозгласил новое, революционное правительство с Каппом на посту канцлера. Но законное правительство призвало к всеобщей забастовке против правых путчистов: «Бастуйте, прекращайте работать, остановите возврат кровавой реакции! Ни один рабочий не должен помогать военной диктатуре. Всеобщая забастовка по всему фронту! Рабочие, объединяйтесь!»¹⁵⁹ На этот раз все рабочие – как социалисты, так и коммунисты – услышали призыв и действовали согласованно. Берлин был парализован. Пять дней спустя Капп объявил о своей отставке и бежал в Швецию. Бежал и Эрих Людендорф, который его поддерживал. Большинство других путчистов отправились пешком на юг, в Баварию.

Это происшествие имеет непосредственное отношение к нашей истории. Дело в том, что Майр и Эккарт посчитали путч достаточно важным событием и связались с Каппом в Берлине, намереваясь скоординировать его переворот с возможным правым восстанием в Баварии. Майр позаимствовал легкий самолет рейхсвера, и Эккарт вместе со «своим сотрудником» Гитлером 16 марта прилетел в Берлин. (Толанд пишет: «Погода была плохой, и Гитлера, несмотря на мастерство пилота, тошнило, не переставая… Когда они приземлились в Берлине, бледный и изнуренный Гитлер поклялся, что никогда в жизни не будет больше летать»¹⁶⁰.) Однако к моменту их прибытия в центр столицы переворот выдохся, и бригада Эрхардта уже маршировала в противоположном направлении – назад в бараки за пределами городской черты. Эккарт воспользовался случаем и впервые представил Гитлера своим влиятельным берлинским друзьям. Впоследствии они еще несколько раз побывают в Берлине вместе.

В декабре 1923 года финансовое положение газеты Völkischer Beobachter стало таким серьезным, что встал вопрос о ее продаже. Гитлер немедленно ухватился за представившуюся возможность. Он поставил в известность Дрекслера, однако ключевой фигурой, руководившей операцией по сбору необходимых средств, снова оказался Дитрих Эккарт. Völkischer Beobachter (порой это название переводят как «Расовый обозреватель») станет центральным печатным органом нацистской партии и будет оставаться таковым до самого конца. Ее первым редактором стал – кто же еще? – конечно, Дитрих Эккарт.

Книга Розенбаума «Объясняя Гитлера» может помочь нам прочувствовать политическую атмосферу, царившую в Мюнхене в период восхождения Гитлера. В работах по истории нацистской партии и в гитлеровских биографиях главным героям уделяют такое внимание, что может показаться, что они стояли в центре жизни Германии того времени. Но движение, начатое Майром, Эккартом, Гитлером и другими, было всего лишь одним из многих иррациональных начинаний, предпринимавшихся в ту иррациональную эпоху – иррациональную не только в политическом, но и в социальном, идеологическом и религиозном смысле. Времена были безумными – и не только на земле Гете и Канта, – но все же в Германии в особенности. Гитлер, подталкиваемый силой своей «одержимости», был интригующей фигурой, обращавшей на себя внимание масс. И чем шире расходилась о нем слава, тем большим нападкам он подвергался от своих врагов, прежде всего слева. В Мюнхене эту роль взяла на себя социалистическая газета Münchener Post.

Нацисты называли Münchener Post «ядовитой кухней». «Журналисты этой газеты первыми сосредоточили пристальное критическое внимание на Гитлере, с того самого момента, как этот странный призрак явился из глубин пивных залов, – пишет Розенбаум. – Они стали его первыми противниками, первыми, кто смеялся над ним, первыми, кто исследовал его феномен, первыми, кто показал теневую сторону деятельности его партии – кровавые и преступные шаги, маскирующиеся под политическое движение. Они были первыми, кто пытался предостеречь мир об опасности, исходящей от зловещей твари, надвигавшейся на Берлин… Их дуэль с Гитлером продолжалась около двенадцати лет. Ее результатами стали глубочайшие – на то время и по сей день – очерки, освещающие его характер, образ мыслей и методы. Большую часть их работы забыли, но мало что сумели превзойти. Выражение “ядовитая кухня” дает понять, что они сидели у Гитлера в печенках»¹⁶¹. Одной из первых акций нацистов во время путча 1923 года стал разгром офисов и печатных станков Münchener Post. Они сделают это еще раз в 1933 году немедленно, как только Гитлер станет канцлером.

Капрал становится фюрером

Именно в газете Münchener Post в июле 1921 года был опубликован памфлет под заголовком «Адольф Гитлер – предатель». В нем Гитлера обвиняли во всех видах внутрипартийных нарушений, а также в том, что он ведет себя точно так же, как и те, на кого постоянно нападает в своих речах и статьях, то есть как еврей. Памфлет был результатом гневной реакции на поведение Гитлера со стороны определенной группировки, сформировавшейся внутри самой НСДАП. В более широком контексте дело было в том, что во время продолжительного отсутствия Гитлера (он был в Берлине) Дрекслер и другие вступили в контакт с рядом малых националистических партий. Они собирались объединиться с ними для увеличения своего политического веса. С Гитлером перед этим не проконсультировались, и тот отреагировал на эту новость «как примадонна» – вспышкой ярости. Уже в те дни им порой «овладевали приступы бесконтрольного гнева»¹⁶². 11 июня без лишних церемоний он объявил о своем выходе из партии.

Для человека, лишенного каких-либо иных средств к существованию, который, вступая в партию, был убежден, что «назад дороги нет», эта отставка была рискованным шагом. Но так ли это было в действительности? Гитлер прекрасно знал, что «уход из партии ее единственной звезды будет серьезным, быть может, фатальным ударом для НСДАП»¹⁶³. Его решение, выглядящее импульсивным, на поверку больше походило на хорошо спланированный маневр для захвата абсолютной власти в партии. Эта власть будет ему предоставлена, и вновь не без посредничества того же Дитриха Эккарта: 26 июля Гитлер снова станет членом партии, а три дня спустя его изберут «председателем партии с диктаторскими полномочиями». Более того, он настоит на неизменности программы партии и на том, чтобы впредь и речи не шло об объединении с другими партиями или организациями.

Здесь перед нами впервые является истинный Гитлер. Он один знает, какая миссия ему поручена (и он никогда никому ее не раскроет). Он считает НСДАП своим инструментом и никому ни при каких условиях не позволит мешать исполнению своей миссии. В глубине души Гитлер стал абсолютным самодержцем с тех самых летних дней 1919 года, когда в нем произошли пока еще необъяснимые перемены. Он останется им до того самого момента, когда пустит себе в голову пулю. Лишь преходящие обстоятельства его невероятного взлета заставят его временно прятать или смягчать это свое притязание. «Гитлер представляет собой крайний пример политика, ставящего личную убежденность в своей миссии выше всего остального. В своей политической деятельности он руководствовался нормами личной биографии», – пишет Себастьян Хаффнер¹⁶⁴.

Одной из легенд, крепко пустивших корни в истории, стала легенда о том, что Гитлер в первые годы своей общественной деятельности считал себя провозвестником, предтечей, «зазывалой». То есть тем, кто собирает людей для подготовки к пришествию «сильного свыше», истинного фюрера, который поведет, наконец, расу господ к светлому будущему. Легенда о том, что Гитлер, вплоть до своего тюремного заключения в Ландсберге и написания «Майн Кампф», был «зазывалой», берет свое начало в таких, например, работах, как «От “зазывалы” до “фюрера”» (1975) Альбрехта Тирелла. Главным распространителем этой теории был Ян Кершоу.

Верно, Гитлер в некоторых случаях называл себя «зазывалой», но это случалось исключительно в публичных обращениях или в беседах с посторонними, в особенности с журналистами. Причина этого видимого смирения проста: в то время для широкой публики Гитлер был всего лишь выскочкой – забавным, претенциозным и фанатичным новичком, появившимся на переполненной политической сцене Мюнхена, где-то на юго-западном углу Германии. Тогда в стране не было недостатка в правых вождях, рвущихся в диктаторы. Среди кандидатов был и промышленник, владелец газет и издательств Альфред Хугенберг, и видный пангерманец Хейнрих Класс, и главнокомандующий рейхсвера генерал Ханс фон Зеект. Кроме того, над всеми возвышалась фигура фельдмаршала Эриха фон Людендорфа, героя Танненберга, который вместе с Паулем фон Гинденбургом фактически был диктатором Германии на протяжении второй половины войны. «В фолькистско-националистическом лагере на роль будущего диктатора чаще всего прочили именно его» (Петер Лонгерих¹⁶⁵).

«Гитлер был сознательно скромен, когда речь заходила о сравнении его роли [во время неудачного путча 1923 года] с ролью Людендорфа. Именно Людендорф занимал первое место, говорил Гитлер на суде [в ходе процесса, последовавшего за путчем], тогда как он, Гитлер, руководил лишь политической борьбой. Претендовать на первое место в движении, в котором рядом с ним стоял Людендорф, было для него “немыслимо”»¹⁶⁶. Так и было в действительности. Гитлер был одержимым, но не сумасшедшим – не настолько, чтобы публично провозглашать себя фюрером германского народа, все еще будучи «одиноким странником ниоткуда» (по его собственному выражению) – практически неизвестным австрийцем, скромным отставным капралом, авантюристом политических задворок и оратором пивных залов. Людендорф же «был тогда символом общенародной борьбы»¹⁶⁷.

Но внутри партии Гитлер вел себя совершенно иначе: с июля 1921 года везде и во всем он действовал как фюрер – единственное в своем роде лицо, в конечном счете ответственное за принятие всех решений. «…На общем собрании [НСДАП 29 июля] было принято единогласное решение о том, что руководить партией буду лично я. Тогда же был принят и новый устав, возлагающий на председателя движения всю полноту ответственности…», – писал Гитлер в «Майн Кампф». «С утверждением нового устава и назначением меня на пост президента я получил власть и права, необходимые для того, чтобы покончить с этой бессмыслицей [то есть с демократическим процессом]. Вместо решений, принимаемых в комитете большинством голосов, был утвержден принцип абсолютной ответственности»¹⁶⁸. Гитлер, благодаря посредничеству Дитриха Эккарта, приобрел «диктаторские полномочия», соответствующие его амбициям. Он уже больше никогда от них не откажется. «Смесь хладнокровия, хитроумного коварства и решительности, а также готовность идти на большой риск даже ради малых ставок, качества, которые он вновь и вновь будет проявлять в критических обстоятельствах, помогли ему захватить контроль над НСДАП и в то же время упрочить свои притязания на лидерство во всем национал-расистском движении» (Фест¹⁶⁹). Даже сам Кершоу пишет: «[Июльский переворот в НСДАП] был первым шагом на пути превращения НСДАП в партию нового типа – “партию фюрера”»¹⁷⁰. Это же подтверждает и Хайден: «С того дня [29 июля 1921 года] Гитлер стал вождем мюнхенского национал-социалистического движения»¹⁷¹.

«Тем самым вечером Герман Эссер в цирке Кроне приветствовал Гитлера словами “наш вождь” – unser Führer. Именно Эссер, с циничной сентиментальностью разглагольствующий в ресторанах и пивных, заслужит титул самого рьяного проповедника мифа о фюрере. Одновременно Дитрих Эккарт в Völkischer Beobachter начал хорошо организованную кампанию по созданию того же самого мифа. 4 августа он набрасывает портрет Гитлера – “бескорыстного, самоотверженного, преданного и искреннего” человека, всегда “целеустремленного и бдительного”. Несколько дней спустя появляется другая заметка – на сей раз написанная Рудольфом Гессом – которая добавляла духовных черт в этот земной портрет. Гесс славил “чистейшие намерения” Гитлера, его силу, его ораторские способности, превосходные знания и ясный рассудок. О фантастических темпах роста культа Гитлера свидетельствует другой очерк, написанным Гессом год спустя. Гесс представил его на конкурс на следующую тему: “Каким должен быть человек, который снова поведет Германию к величию?” Работа Гесса получила первый приз…»¹⁷²

«Человек, который в один прекрасный день сделает Германию свободной», – так Эккарт представлял своего протеже, вводя его в высшие слои мюнхенского общества. Он знакомил его с хорошо обеспеченными братьями и сестрами из общества Туле, с другими заметными и состоятельными националистами и пангерманцами, например с издателем Юлиусом Леманом. Он вводил его в богатые круги, куда сам имел доступ как из-за своей известности, так и благодаря покровительству Эрнста Ганфштенгля. Ганфштенгль, поклонник и сторонник Гитлера, выпускник Гарварда, был лично знаком с Т. С. Элиотом, Уолтером Липпманом и президентом Франклином Рузвельтом. Он управлял крупным международным предприятием, торгующим произведениями искусства.

Историк К. А. фон Мюллер впервые увидел Гитлера именно в доме сестры Ганфштенгля, Эрны. «Зазвонил звонок. Через открытую дверь я мог видеть его в узкой передней, вежливо и почти подобострастно приветствующим хозяйку. Он отложил в сторону хлыст, велюровую шляпу и теплую полушинель, затем расстегнул пряжку патронташа с висящим на нем револьвером и повесил все это на крюк для одежды. Это выглядело довольно эксцентрично, в стиле романов Карла Мая. Тогда мы еще не знали, до какой степени все эти мелочи в одежде и поведении были рассчитаны на эффект, так же, как и его усики, поразительно коротко остриженные, которые были у́же, чем его нос с неприятно широкими ноздрями»¹⁷³.

Эккарт также ввел Гитлера во влиятельные круги в Берлине. Он представил его и вагнеровскому клану в Байрейте, членов которого хорошо знал, так как ранее в течение нескольких лет писал газетные обзоры вагнеровских фестивалей (Festspiele). Хаман в недавно вышедшей книге «Винифред Вагнер, или Байрейт Гитлера» называет Эккарта «вагнерианцем». Это указывает на еще одну область его интересов, в которой он сходился с Гитлером. Винифред Вагнер, англичанка, вышедшая замуж за сына Вагнера Зигфрида, в юности провела несколько лет в доме Бехштейнов, владельцев известной фирмы по производству роялей. Она считала Бехштейнов своими приемными родителями. В свое время Бехштейны предоставили Эккарту средства, необходимые для издания его журнала «Простым немецким». В июне 1921 года он представил им Адольфа Гитлера. Бехштейны стали «страстными поклонниками Гитлера» и стояли за него горой в любых обстоятельствах. Чем именно Гитлер во времена своего восхождения к вершинам власти был обязан таким своим сторонникам, как Бехштейны, Брукманы и Вагнеры, относится к главам истории, большая часть которых до сих пор остается ненаписанной. Но на каждом этапе его восхождения, за каждым его движением мы видим руку Дитриха Эккарта. Он готов был строить из себя буйного баварца, любителя пива, всегда готового вспрыгнуть на стол и прореветь свое стихотворение «Sturm! Sturm! Sturm!» («На штурм!»). Но одновременно он был, по всей видимости, первым, кто увидел в капрале настоящего Гитлера – задолго до всех остальных – и направлял первые шаги его рокового пути.

«Для роли фюрера нам нужен человек, который не убежит при первых звуках пулемета, – так передают слова Эккарта, которые он как-то вечером в начале 1919 года произнес за столиком для завсегдатаев одной мюнхенской пивной. – Офицера мы использовать не можем – народ их больше не уважает! Лучше всего подошел бы рабочий с хорошо подвешенным языком. Конечно, не профессор – тот наложит в штаны, как только красные начнут поигрывать ножками от столов. Особых мозгов тут не нужно: политика – это глупейшее занятие в мире, и любая рыночная торговка в Мюнхене знает больше, чем эти господа в Веймаре [там находилось социал-демократическое правительство]. Он также должен быть холостяком – тогда мы заполучим женщин»¹⁷⁴. Позже существование Евы Браун, любовницы Гитлера, будут держать в секрете. Для германского народа их фюрер останется одинокой фигурой, ораторствующей на трибуне на Цеппелиновских полях в Нюрнберге или принимающей бесконечный военный парад с поднятой правой рукой. Гитлер удовлетворял всем предварительным условиям Эккарта. Но мог ли предполагать ментор – или все же мог? – что его ученик перерастет эти условия и перейдет все мыслимые границы?

Драки и убийства

В послевоенном Мюнхене, для того чтобы публично пропагандировать какую-либо идею, необходимо было уметь постоять за себя в буйном мире тамошних пивных, где кулак был зачастую главным аргументом; тем более это было актуально в той нервной, взрывоопасной политической обстановке. Одной из главных черт баварского характера – если не говорить о слезливой сентиментальности в подпитии и при наплыве романтических чувств – является бьющее через край и порой переходящее в насилие физическое выражение своего настроения. А насилие тогда было разлито в самом германском воздухе. Тысячи закаленных в боях солдат принесли домой фронтовой дух. Они принесли также насилие и смерть, шедшие с ними бок о бок. Чуждый им мир буржуазной благопристойности они презирали. Это было поколение нигилистов – будь то возвышенный, литературный нигилизм Эрнста Юнгера или грубый, физический нигилизм уличного бойца, преданного лишь своим товарищам по отчаянию.

Более того, Германия была разобщенной страной. Напряжение вот-вот готовой разразиться гражданской войны ощущалось почти физически. Порой оно выражалось в революционных попытках захвата власти, подобных описанным ранее. Публично отстаивать свою точку зрения, а тем более агитировать за новую политическую партию было невозможно, не располагая физической силой, способной дать решительный отпор любому противодействию. Гитлер понимал это с самого начала. И все же за его одержимостью физической силой стояло нечто более глубокое, нечто «метафизическое». «Программа обычной политической партии – это всего лишь рецепт того, как состряпать из следующих выборов благоприятные результаты, – писал он в “Майн Кампф”. – Однако программа новой идеологии (Weltanschauung) [подобной его собственной] означает объявление войны существующему порядку вещей, существующим условиям – короче говоря, установившейся идеологии… Для того чтобы новая идеология стала эффективной, она должна воплотиться в боевом, воинственном движении… Любая идеология, будь она хоть сто раз правильной и в высшей степени благотворной для человечества, не принесет никакой практической пользы до тех пор, пока ее основные положения не лягут в основу боевого движения»¹⁷⁵.

С самого начала этот человек был убежден, что несет новое Weltanschauung, новое мировоззрение, более того, новую Веру – как Германии, так и всему человечеству. Он немедленно увидел, что ничтожную DAP можно использовать для того, чтобы вырастить массовую партию и захватить власть над обществом. Он также знал, что лишь физическая сила – другими словами, насилие – была способна привести его к цели. «Со дня нашего основания, – писал он, – мы приняли твердое решение защищать будущее движение, пробивая себе дорогу с боем, в духе слепой веры и отчаянной решимости… Применяя агрессивные методы борьбы, мы устанавливаем в мире новую идеологию, за которую будем стоять с беззаветной преданностью… Террор нельзя победить инструментами разума, он побеждается лишь контртеррором»¹⁷⁶. Здесь лежит источник варварства, террора и жестокости, ставших отличительными чертами Третьего рейха. «Времена были жестокие, но это движение было исполнено духа насилия с самого своего рождения», – отмечает Лоренс Рис¹⁷⁷. Конрад Хайден сам слышал, как Гитлер кричал: «Быть может, мы бесчеловечны. Но если мы спасем Германию, мы совершим самое гуманное деяние в мире! Быть может, мы неправы. Но спасая Германию, мы уничтожаем величайшую неправедность в мире! Быть может, мы аморальны. Но спасая наш народ, мы вновь открываем дорогу к нравственности!»¹⁷⁸

Банда мускулистых телохранителей была совершенно необходима, это стало очевидно с первого момента выхода НСДАП на публику. Так же, как социалистам и коммунистам, их соперникам из правого лагеря, нацистам, была нужна Saalschutz (охрана зала). Эта тренированная охрана должна быть способной утихомирить буянов или вышвырнуть их на улицу – если нужно, с пролитием крови. Использование пивных кружек и ножек от столов и стульев в качестве основных аргументов было устоявшимся политическим обычаем того времени. Здесь нацисты преуспели не меньше, чем их противники. Гитлер сам как-то получил тюремный срок за срыв – при помощи своих приспешников – встречи баварских монархистов в Лёвенбраукеллере.

Много лет спустя в одном из своих монологов Гитлер будет вспоминать: «Я мог использовать лишь тех людей, которые умели драться. Это справедливо везде: люди, которые способны строить планы, но не могут пустить в ход кулаки, бесполезны. Я нуждался в тех, кто был готов делать то, что нужно было делать»¹⁷⁹, – это могло означать все что угодно. «Ведь мы нуждались и нуждаемся, – писал он в “Майн Кампф”, – не в одной или двух сотнях горячих заговорщиков-сорвиголов, но в сотнях и сотнях тысяч фанатичных борцов за нашу идеологию. Нужно работать не в тайных кружках, а на гигантских массовых манифестациях. Дорогу нашему движению нельзя расчистить ни пистолетом, ни кинжалом, но лишь завоеванием улицы. Мы должны показать марксистам, что национал-социализм является будущим властелином улицы, равно как и будущим властелином нации»¹⁸⁰.

Именно так появился на свет Sturmabteilung, сокращенно СА (штурмовики, буквально – «атакующее подразделение»). Поначалу эти отчаянные головы набирались под прикрытием спортивных клубов, но все изменилось, когда дело взяли в руки профессионалы, в особенности бригада Эрхардта. Полное название этого широко известного отряда Добровольческого корпуса, который после войны сражался в Брауншвейге, Мюнхене и Силезии, звучало «Морская бригада Эрхардта», по имени своего основателя и предводителя корветтен-капитана Германа Эрхардта. «Во время Кильского восстания», случившегося в начале ноября 1918 года и ставшего прологом революции в Германии, «клинобородый Эрхардт начал мобилизовывать антиреволюционно настроенных солдат. Он организовал их в бригаду численностью в пять тысяч человек. Позже один независимый эксперт назовет эту бригаду лучшим боевым подразделением из всех, что ему доводилось видеть»¹⁸¹.

И все же этот отряд Добровольческого корпуса был лишь одним из многих. Они «появлялись, как грибы после дождя». Их общая численность достигла 400 тысяч человек. (В Германии к тому времени было демобилизовано шесть миллионов солдат.) «Добровольческий корпус – это кондотьеры наших дней, – пишет Бурлейгх. – Его отряды состояли из бывших ударных частей, из унтер-офицеров, сверхштатников, университетских студентов, которым не удалось попасть на фронт, и всех остальных, кто еще жаждал крови или был психологически неспособен к демобилизации»¹⁸². «Как наемников древних времен, “их толкало вперед неугомонное беспокойство. Они хотели выгореть дотла, их вело извечное мужское стремление идти навстречу опасности. Солдаты удачи, они принимали презрение толстых буржуев, но платили им той же монетой, сидя вокруг своих лагерных костров, находясь в казармах, в битве или на марше”», – пишет Хайнц Хёхне, цитируя Эрнста Юнгера¹⁸³. Конрад Хайден назвал их «вооруженной накипью общества, результатом пяти гибельных лет»¹⁸⁴.

Связующим звеном между бригадой Эрхардта и движением, возглавляемым Гитлером, стал капитан Эрнст Рем. Наряду с Майром и Эккартом, он был одним из тех, кто сделал возможным феномен Гитлера. Лонгерих называет Рема «приемным отцом» СА. «В его понимании общества доминировали военные категории. Он разделял презрение фронтовиков ко всему гражданскому и с нетерпением ожидал начала какой-нибудь войны»¹⁸⁵. Военные и война, в ходе которой Рем был несколько раз ранен – ему отстрелили часть носа, – были его жизнью. У него был тот же склад ума, что и у бандитов из Добровольческого корпуса. Разница была лишь в том, что он был офицером законного рейхсвера, в соответствии с Версальским договором урезанного до 100 тысяч человек. Рем носил скромное звание капитана, но был удивительно влиятельным офицером. Он мог принимать решения на политическом уровне в обход начальства, и прежде всего потому, что был главой нелегального движения по организации складов оружия в Баварии. Его даже называли «пулеметным королем». «Рем владел ключами к оружейному арсеналу»¹⁸⁶. Как и капитан Майр, Рем был связан со многими организациями, явными и тайными. Сам он возглавлял Reichkriegsflagge, «Боевое знамя рейха», а также играл ведущую роль в Eiserne Faust, «Железном Кулаке». Кроме того, он входил в обширную сеть гомосексуалистов – гомосексуализм был результатом скандальнейшего выхода на поверхность латентного гомоэротизма в молодежных движениях и в Männerbünde (мужских лигах), в том числе в армии и Добровольческом корпусе.

Рем вступил в DAP вскоре после Гитлера. Все тот же общительный Эккарт приложил руку к привлечению в партию этого влиятельного и талантливого офицера, способного организовать боевые отряды, а при необходимости и снабдить их оружием. Однако офицер Эрнст Рем так никогда и не подчинится бывшему капралу Гитлеру безоговорочно, хотя в течение некоторого времени они и будут обращаться друг к другу на «ты». Неразрешенный конфликт в их отношениях впоследствии приведет к физическому устранению Рема. «Несмотря на то, что Рем возлагал огромные надежды на лидера НСДАП, он ни в коей мере не чувствовал необходимости подчиняться Гитлеру лично. Напротив, Гитлер как “политический” вождь Kampfbund’а [“боевого отряда” – временной коалиции националистических организаций] был для него в первую очередь “зазывалой”, работающим на публику глашатаем, который в рамках самого движения должен стоять позади военных. Рем высоко ценил себя. Он всегда ставил солдата выше политика»¹⁸⁷.

«Рем включил солдат Эрхардта в гитлеровскую СА, и они составили ее ядро», – пишет Хайден¹⁸⁸. «Бригада Эрхардта попросту превратилась в отряд гитлеровских штурмовиков», – подтверждает Хайнц Хёхне¹⁸⁹. На этот счет у нас есть свидетель, Эрнст Ганфштенгль: «Гитлер более или менее открыто работал с людьми из Бригады Эрхардта… Когда я начал захаживать в бюро “Беобахтера”, которое было штаб-квартирой заговора, два человека, стоявшие на страже у дверей Гитлера, даже не были членами СА, они были из организации «Консул» – той части группы Эрхардта, что стояла за убийствами Эрцбергера и Ратенау… СА обычно маршировали вместе с Viking Bund, то есть с военизированными формированиями самого Эрхардта»¹⁹⁰. «Там был еще один человек, несколько загадочный лейтенант по фамилии Клинцш, – продолжает вспоминать Ганфштенгль. – Он был одним из руководителей штурмовиков, а прежде был – а может быть, и тогда оставался – членом организации “Консул”»¹⁹¹. Клинцш, правая рука Эрхардта, был непосредственно причастен к убийству Маттиаса Эрцбергера. Организация «Консул» была группой заговорщиков из бригады Эрхардта. В ее ведении находилось исполнение приговоров тайного трибунала. «Консул» – конспиративное имя самого Эрхардта. Журналист Конрад Хайден, лично знавший о связях гитлеровского движения с этой бандой профессиональных убийц, без оговорок обвиняет в смерти Эрцбергера непосредственно Гитлера: «Эрцбергера убили люди Гитлера»¹⁹².

В поисках объяснения «зла Гитлера» историк Рон Розенбаум обратился к заметкам ежедневной газеты Münchener Post, читая которые он вновь и вновь наталкивался на пятна крови и мозгов на стенах, на следы смерти. «После того, как я ушел с головой в их репортажи о Гитлере и его партии, – пишет Розенбаум, – я увидел, что словосочетание “политический преступник” было не пустым эпитетом. Это было четко сформулированное выражение более широкого взгляда: зло Гитлера – это не порождение некоей зловещей высшей абстракции или убеждения, это не идеология, которая для достижения своих целей опустилась до преступления и убийства. Скорее, его зло возникло из самой его преступной природы и лишь облекло себя в форму идеологического убеждения. Münchener Post день за днем подтверждала это – и не столько в сообщениях о крупных скандалах на первых полосах, сколько в ежедневных банальных заметках об убийствах. “Тайный трибунал убивает в Тюрингии”, “Коричневое убийство в Штутгарте”, “СА проливает кровь в Галле”, “Коричневый террор в Магдебурге”, “Нацистские убийства в Липпе”. Редкий номер этих последних двух лет выходил без одного, а то и двух, трех, четырех коротких донесений, сообщающих об откровенных хладнокровных убийствах членами гитлеровской партии своих политических оппонентов… Более крупный масштаб, который обычно берут для изображения этих событий, не позволяет разглядеть то, что происходило, так сказать, на земле, сам характер ежедневного террора, который смотрит на нас со страниц Münchener Post. Проводилось систематическое, последовательное физическое истребление самых способных политических оппонентов Гитлера. Это осуществляла партия политических преступников»¹⁹³.

Но капитан Эрхардт, самовластный командир элитной бригады Добровольческого корпуса, подобно Рему, отказался подчиняться человеку, который в его глазах был любителем, претенциозным, если не сказать помешанным, экс-капралом. (В те времена имя Адольфа Гитлера в окружении Эрхардта часто насмешливо сокращалось до Aхи.) По сведениям Хёхне, Эрхардт не только отозвал своих людей из СА, но и открыто выступил против Гитлера и его партии. «В тесном сотрудничестве с правительственными кругами и под прикрытием националистов капитан Эрхардт готовился сформировать еще один отряд Добровольческого корпуса. Судя по способу, каким осуществлялся набор его личного состава, и принимая во внимание прежнюю позицию капитана Эрхардта, его целью должно было быть уничтожение НСДАП». Это убедит Гитлера в необходимости иметь отряд телохранителей, связанных клятвой с ним лично. Он создаст ударный отряд Stosstrupp Adolf Hitler, который впоследствии будет заменен СС, Черным орденом Мертвой головы.

(Гитлер не забудет ни того, что Эрхардт замышлял в отношении его самого, ни того, что во время мюнхенского путча в ноябре 1923 года тот принял сторону фон Кара¹⁹⁴. В «ночь длинных ножей», во время расправы с руководством СА и Ремом лично, «роботы из СС охотились за предполагаемыми врагами государства повсюду… Капитан Эрхардт, неохотно сотрудничавший с Гитлером в 1923 году, захватил с собой пару ружей и скрылся в лесах своего поместья. Как только гестапо покинуло его дом, с помощью нескольких друзей он был тайно переправлен в Австрию»¹⁹⁵. Ему удалось спастись. Рему и многим другим, включая фон Кара, повезло меньше.)

«Везучий волк»

«Гитлеру нравилось, когда в близком кругу его называли Wolf (Волк)», – читаем мы у Феста. «По его мнению, именно из этого древнегерманского слова происходило имя Адольф. Более того, оно соответствовало его пониманию мира, живущего по закону джунглей, и намекало на присущую его носителю силу, агрессивность и одиночество. Он также время от времени пользовался именем Wolf в качестве псевдонима, а позднее дал его сестре, управлявшей его домашним хозяйством»¹⁹⁶. Толанд пишет: «Жизнь Гитлера соответствовала его имени, которое произошло от древнетевтонского слова, означавшего “удачливый волк”»¹⁹⁷. (Согласно еще одному источнику, имя «Adolf» означает Adelwolf, благородный волк.) Не случайно и то, что в подписи Гитлера буква «H», с засечкой на горизонтальной черте, напоминала руну Wolfsangel («волчий капкан»).

Гитлер пользовался этим псевдонимом достаточно часто. До тех пор, пока не стало ясно, что дом Вахенфельда в Оберзальцберге приобрел известный политик Адольф Гитлер (вероятно, на средства, полученные от Бехштейнов), его знали там под именем Herr Wolf (господин Вольф). Он перестроит этот дом и превратит его в свою знаменитую резиденцию Бергхоф. «Вольф» был также его обычным псевдонимом в Байрейте; дети Винифред и Зигфрида называли его «дядя Вольф». В названиях многих его полевых штаб-квартир и ставок слышится то же слово: Wolfsschlucht (Волчье Ущелье), Wolfsschanze (Волчье Логово) и Werwolf (Волк-оборотень). Город, в котором будут делать Фольксвагены – автомобили, спроектированные Гитлером совместно с Фердинандом Порше, – был назван Вольфсбург. Он носит это имя и поныне. Можно привести множество других примеров.

В 1922 году один из его телохранителей, Христиан Вебер, подарил Гитлеру на день рождения (20 апреля) немецкую овчарку. Тот был в восторге. (Во время войны лучшим другом Гитлера был маленький английский фокстерьер по кличке Фоксл. «Ублюдок, укравший его, не представляет, что он со мной сделал!» – сказал он однажды ночью в Вольфсшанце.) Овчарка получила имя Вольф в честь своего нового хозяина и стала постоянным спутником Гитлера… Это был верный и преданный пес. Фюрер всегда брал его на прогулки, а также на совещания»¹⁹⁸. Эту собаку можно видеть на некоторых фотографиях, где Гитлер принимает парад или произносит речь под открытым небом. Этот пес станет первым в ряду собак Гитлера. Последней будет Блонди, оставшаяся с ним в берлинском бункере, – ее используют для того, чтобы проверить действие яда, с помощью которого Гитлер и Ева Браун собирались покончить с собой.

Другим постоянным спутником Гитлера в те ранние годы была плеть. В какой-то момент у него их было целых три! «Ганфштенгль представил Гитлера фрау Эльзе Брукман, жене издателя Хуго Брукмана, антисемита, симпатизировавшего пангерманскому движению… Вкрадчивые манеры Гитлера и его неловкость в обществе пробудили в Эльзе материнский инстинкт. Неясно, из каких соображений она подарила ему одну из тех собачьих плеток, которые тот неизменно носил с собой, – быть может, для защиты от недругов? Любопытно, что другую собачью плеть – его первую – преподнесла ему еще одна покровительница, фрау Хелена Бехштейн. А третью, тяжелую, из шкуры гиппопотама, которую он стал носить позднее, подарила фрау Бюхнер, хозяйка “Платтерхофа” – отеля, где он останавливался в Оберзальцберге» (Ян Кершоу¹⁹⁹).

Эти на первый взгляд мелкие детали и анекдотические подробности указывают на один элемент, который, как мы отмечали ранее, является неотъемлемой чертой нацизма. Нацизм усвоил его, подражая своему высшему образцу, фюреру. Этим элементом было насилие, террор и жестокость. Себастьян Хаффнер рассказывает, как главные нацисты, которых за глаза называли Goldfasane, «золотыми фазанами» из-за броских, обвешанных медалями мундиров, важно расхаживали со своими плетьми. «Им была свойственна, – пишет он, – эта отвратительная манера поигрывать хлыстом, хотя они никогда даже не сидели верхом на лошади»²⁰⁰. Первым, кто стал копировать в этом Гитлера, был полусумасшедший извращенец Юлиус Штрайхер.

Кажется странным совпадением, что столько актеров в великой германской драме – позже они займут вершины нацистской иерархии – оказались на мюнхенской сцене в одно и то же время. «Все эти люди, чья встреча положила начало новой политической и идеологической организации, способствующей распространению цивилизации, совершенно отличной от нашей, сошлись в Мюнхене… Все главные члены будущего высшего правящего класса Третьего рейха оказались на одной сцене»²⁰¹. Многих поражало и то, что в момент подъема этого движения даже в глазах проницательного человека эти люди терялись на фоне обычных немцев той поры. Действительно, Гесс был заслуженным военным летчиком, обладателем приза за первый полет вокруг Цугшпитце, а также студентом и другом профессора Хаусхофера; Штрайхер – учителем; Розенберг – архитектором; Гиммлер – сельскохозяйственным инженером; Ганфштенгль – бывшим гарвардским студентом и торговцем произведениями искусства; Грегор Штрассер был аптекарем; Франк – юристом; Геббельс – доктором немецкой филологии; Геринг – пилотом-асом, последним, кто командовал легендарной эскадрильей Рихтхофен, кавалером высшего военного германского ордена «За заслуги»… Джозеф Персико в своей книге о Нюрнбергском процессе писал: «Большинство этих военных преступников просто затерялись бы в толпе бизнесменов и бухгалтеров…»²⁰²

Но уже после захвата власти, когда «партийные товарищи из разных мест страны, в компании канцлера великого германского народа, сходились вместе за мирной чашкой кофе, неизменными темами их разговоров были истребление, бунт, аресты, убийство и грабеж!»²⁰³ В ранние годы оба брата Штрассера – Грегор и Отто – входили в эту удачливую банду. Одно время многие даже считали Грегора соперником Гитлера в борьбе за власть в НСДАП. В изгнании Отто Штрассер напишет: «Геринг – это грубый эгоист, которому нет дела до блага Германии, лишь бы он сам был важной шишкой. Геббельс – двуличный хромой дьявол. Рем – свинья. Такова старая гвардия фюрера»²⁰⁴. А Грегор незадолго до своей смерти в «ночь длинных ножей» говорил: «Отныне Германия находится в руках австрияка [Гитлера], являющегося прирожденным лжецом, бывшего офицера-извращенца [Геринга] и косолапого [Геббельса]. И нужно сказать, что последний – самый худший из них. Это Сатана в облике человеческом»²⁰⁵.

«Единственное, что было у них общего, – это ревность и мелочное соперничество», – напишет Ганфштенгль, старый сподвижник, советник и, как он полагал, друг Гитлера. Ганфштенгль думал, что может быть откровенным с ним и после того, как тот стал рейхсканцлером. Не тут-то было. Чтобы сохранить жизнь, ему пришлось бежать. «Очень многие из нас слишком поздно поняли, что возрождение национальной жизни и экономики – это лишь часть их целей. Гитлер и большинство его сторонников и в самом деле верили в свои антиклерикальные, антисемитские, антибольшевистские и расистские лозунги. И чтобы провести их в жизнь, они были готовы перевернуть вверх дном всю страну»²⁰⁶.