«Афродита»

– … Антон, дай-ка мне Лёшу, – вдруг раздался в наушниках мягкий голос Саврасова.

Казанцев вздрогнул от неожиданности – внезапное желание директора Агентства поговорить с ним вряд ли могло сулить что-то хорошее. Мозг тут же услужливо подсунул целую плеяду мыслей о том, что случилось дома (с мамой, с дедом?..), но Алексей быстро их отогнал. Если и произошло бы что-то серьёзное, то Саврасов всё равно не стал сообщать об этом сейчас – во всяком случае, уж точно не до старта ребят.

– Я здесь, Сергей Борисович, – после секундной паузы отозвался Казанцев.

– Лёша, – задушевно начал шеф. – Вы же уже закончили установку на обшивке Алмазовского комплекса?

– В целом, закончили, – ответил Алексей. – Там ещё что-то по мелочи осталось, но это уже в штатном режиме доработаем, после разгона станции и спуска ребят на Землю.

– Заканчивайте всё сегодня, до спуска, – отрезал Саврасов. – Я правильно понимаю, что кроме тебя на станции никто с начинкой ЛИСа на справится?

Казанцев внутренне напрягся – слова шефа всё же звучали довольно тревожно, и было неясно, в чём заключается такая спешка.

– Вообще комплекс новый, мы же такие ещё сюда не забрасывали, – немного помедлив, осторожно сказал Казанцев. – Поэтому я и хотел лично убедиться, что установка и все первичные настройки будут выполнены корректно…

– Вот и настраивай, – согласился Саврасов. – Часов пять вам ведь хватит, наверное?

– Хватит, конечно, но для чего так торопиться? – Алексей умолк в ожидании ответа и услышал в наушниках тяжёлое дыхание своего шефа.

– Лёша, завтра утром полетишь вместе с ребятами, – ответил Саврасов. – А комплекс уже без тебя испытают.

– Как это, на Землю? – сердце Казанцева сделало несколько предательских прыжков в груди, надёжно спрятанной под многослойной гермооболочкой. – Я же должен быть по плану ещё четыре месяца на орбите!

– Опыты проведёт Глеб в одиночку, он и сам справится с лабораторией, если ты всё ему настроишь. А ты нам сейчас срочно нужен для другого дела, – тон шефа был категоричным, но тем не менее Алексей с удивлением уловил в его голосе какую-то неуверенность.

– Что-то случилось, Сергей Борисович? – всё-таки спросил Казанцев и нервно сглотнул.

– Не совсем, – уклончиво ответил Саврасов. – Всё в порядке, не переживай, просто тут некоторые обстоятельства изменились, и твоё участие гораздо предпочтительнее в совершенно другой миссии. Если ты, конечно, согласишься…

– Другой? – удивлённо спросил Алексей. За всё время его пребывания в отряде он не помнил случаев, чтобы кого-то вот так вот за здорово живёшь снимали с задания и возвращали до срока на Землю. Более того, что это вообще за миссия, которая организуется так внезапно, без какой-либо подготовки? – Вы имеете в виду, что планируется какой-то полёт?

– Да, – коротко сказал директор Агентства. – Я объясню позже, почему это всё так срочно и почему мы именно тебя возвращаем со станции. Предстоит совершенно нештатный полёт.

Казанцев на секунду задумался, вспоминая, какие системы ему доводилось отлаживать за последние несколько лет на тех или иных станциях и искусственных спутниках. Снова проблемы на «Антаресе»? Но там справился бы и ребёнок… Может, у французов опять проблемы на «Орионе»?

Штука хитрая, спору нет, и программу для этого радиотелескопа, способного различать компоненты атмосферы экзопланет, разрабатывали программисты пяти стран, но всё же вряд ли его отладка может требовать такой спешки.

– Надо лететь к точке Лагранжа? – осторожно поинтересовался он у Саврасова, решив, что, возможно, какая-то беда произошла с Джеймсом Вэббом, который находится ни много ни мало в полутора миллионах километров от Земли, и ему требуется срочный ремонт.

– Нет, Лёша, – ответил директор Агентства после секундной заминки. – Ещё дальше, во внутреннюю систему.

И поскольку Казанцев ничего не ответил, Саврасов продолжил:

– Лёша, возможно, что мы ошибаемся, но похоже, что «Афродита» объявилась.

На этот раз тишина в эфире продлилась не дольше десятой доли секунды.

– Я готов, Сергей Борисович, – ответил Казанцев.

* * *

Алексей добросовестно проверил работу лабораторного комплекса ЛИС-2 во всех режимах и остался доволен результатом.

– Глеб, ты тут смотри, – наставлял он напоследок биолога, – если система опять начнёт хандрить и показывать, что не может подключиться к термодатчикам, не паникуй, просто принудительно перезагружай весь комплекс, и всё нормально будет. Ну, а с режимами ты уже понял, ничего сложного нет, просто следи, чтобы настройки соответствовали твоим вводным.

– Да ладно, ладно, я понял, – кивал Глеб, щёлкая клавишами компьютера и переключаясь между окнами управления комплекса. ЛИС-2 был второй, усовершенствованной моделью космической лаборатории для проведения экспериментов по выращиванию растений в условиях повышенного радиоактивного фона и микрогравитации, которая предоставляла самые широкие возможности для проведения любых экспериментов. Программу для её управления разрабатывал Казанцев, и по первоначальному плану он должен был обеспечивать её нормальное функционирование (а также и всех прочих бортовых систем) в течение всего пребывания текущего экипажа на орбитальной станции.

– Окно на спуск меньше чем через семь часов, – подлетел к программисту Антон Дубов, командир станции. – Закругляйтесь уже, надо готовить «Родину» к полёту. А ты, Глеб, лучше запроси нам свежую сводку по прогнозу, а то опять непонятно что у ребят по посадке будет.

Указанием руководителя полёта экипаж был переформирован: Казанцев летел домой, а вместо него на орбите оставался астрофизик Колокольцев. Ему придётся ждать ещё две недели транспортника, который прибудет специально за ним, а заодно пополнит запасы на станции.

Экипажи собрались в центральном пролёте и зависли друг напротив друга.

– Я связался с ЦУПом и получил окончательные данные по посадке, – сказал командир станции. – Как только займёте ложементы, загрузите программу посадки и проведёте сверку всех цифр. Денис, жду доклада, и сразу после сверки запускай отсчёт.

Космонавты принялись жать друг другу руки.

– Ну, ну, полегче! – весело прикрикнул на товарищей Алексей, безуспешно пытаясь отстраниться от дружеских похлопываний по плечу.

– Мягкой посадки вам, ребята, – широко улыбнулся Дубов и крепко пожал руки каждому из возвращавшихся на землю космонавтов. Затем повернулся к программисту, и улыбка на его лице немного померкла.

– Осторожнее там, Алексей, – негромко сказал командир Казанцеву. – Кто знает, что там тогда произошло…

– Нормально всё будет, Антон, – кивнул командиру Алексей. – Прилетим, разберёмся что к чему, и обратно, домой.

Вопросов у всех членов экипажа станции было немало, но поднимать щекотливую тему никто не хотел. Повисла неловкая пауза; откашлявшись, Громов – пилот «Родины» – позвал экипаж занимать свои места в корабле.

– Глеб, только не как в прошлый раз, я прошу… – начал Колокольцев, но тут же подавился: Громов пихнул его кулаком в бок.

– Сидеть тихо, балласт, – скомандовал он и выдвинул из панели маневровые джойстики. Затем пилот отщёлкнул тумблерами управления, электропитания и жизнеобеспечения корабля.

– Проверил систему, порядок! – бодро крикнул он в микрофон, и тут же из динамика радиостанции раздался голос Дубова:

– Отлично. Связывайтесь с ЦУПом и ждите подтверждения. Потом можете отстыковываться.

Казанцев устало прикрыл глаза. «Родина», конечно, была просторным кораблём, но большую часть свободного пространства пришлось загрузить разными агрегатами разобранных модулей, которые необходимо было вернуть на Землю для ремонта или доработки. В голове вертелись мысли о предстоящей экспедиции, но сейчас Алексей даже не хотел напрягаться по этому поводу – всё равно никакой точной информации, кроме той, что вкратце успел пересказать ему Саврасов, у него пока что не было.

Пилот «Родины» хорошо знал своё дело, и Казанцев с Колокольцевым даже задремали в своих ложементах, пока Громов связывался с Землёй, получал новые вводные, направлял различные запросы и получал разрешения. Наконец, корабль отстыковался от станции, и Глеб включил систему солнечной ориентации.

– Так, просыпаемся, – пробормотал Громов, наблюдая через оптический коллиматор за линией земного горизонта. – Сейчас будем начинать торможение.

– Мы тут, – зевнул Колокольцев. Казанцев немного сместил скафандр и развернулся к иллюминатору.

– Корабль сориентирован, проверяю положение… – доложил в ЦУП пилот. Через несколько минут из микрофона донеслось подтверждение всех координат и пожелание удачной посадки.

– Даю отсчёт, – угрюмо пробормотал Глеб. – Десять, девять, восемь…

Реактивная струя хлестко ударила из сопла, тормозя космический корабль. Казанцеву уже неоднократно приходилось садиться, поэтому он просто продолжал смотреть в иллюминатор. Для астрофизика эта посадка была вторая по счёту, поэтому он инстинктивно вцепился в подлокотники и начал вертеть по сторонам головой.

– Подтверждаю отключение двигателя торможения, – доложил в ЦУП пилот, и программист почувствовал, как перегрузки вновь исчезли, зато корабль начало понемногу закручивать.

– Теперь держитесь, – откинулся в кресле Громов, – пару минут тошниловки – и мы дома.

«А для меня-то приключения ещё даже не начались», – подумалось Казанцеву. «Интересно, а с кем меня поставят? Хорошо бы, если с кем-нибудь из моего набора. Хотя много ли из них сейчас на Земле?..»

Корабль, мелко вибрируя, начал вхождение в атмосферу.

* * *

Собрание предполагалось провести в усечённом составе: основное совещание по «Афродите» прошло уже несколько дней назад, без участия космонавтов. Сегодняшнее же заседание было организовано по инициативе Саврасова именно с целью посвятить непосредственных участников экспедиции во все детали и ответить на их потенциальные вопросы.

А вопросов по поводу предстоящего полёта не могло не возникнуть.

По дороге в корпус Агентства Казанцев, решив немного развеяться и поехав на собственной машине, вспоминал и прокручивал в своей голове всё, что он слышал и помнил про «Афродиту».

* * *

Это была тёмная, мрачная и, пожалуй, самая таинственная страница в истории мировой космонавтики, упоминать вслух о которой в Агентстве уже много лет считалось дурным тоном.

К путешествиям к другим мирам человечество готовилось долго и упорно. Высадки на Луне почти столетней давности в счёт не шли: для полёта на Луну кораблям не приходилось покидать магнитосферу Земли, а сам полёт длился смехотворные несколько суток. Конструкторы понимали, что высадить человека на другую планету и вернуть его после этого обратно на Землю – задача, на порядки более трудная, чем полёт к нашему естественному спутнику.

Первый старт к Марсу был запланирован в НАСА на великое противостояние начала тридцатых, однако по ряду причин, связанных с финансированием и урезанием бюджета, старт каждые два года переносился и в итоге был окончательно отложен на неопределённый срок.

Параллельно с американскими разработками в российском космическом Агентстве полным ходом шла проработка концепции полёта к Венере.

Такой выбор был обусловлен рядом причин: во-первых, руководство Агентства (в то время его директором был ещё Виталий Григорян) обоснованно сомневалось, что наши конструкторы сумеют посадить человека на Марс раньше, чем американцы, а высаживаться вторыми в подобной ситуации было едва ли лучше, чем вовсе не высаживаться.

Венера же была планетой, обычно не рассматриваемой учёными как потенциально пригодная для высадки и какого-либо дальнейшего освоения, поэтому и шансы сделать высадку на неё первыми были значительно выше.

Кроме того, полёт к Венере имел ряд других несомненных плюсов. Относительная близость Солнца значительно облегчала вопрос питания электроэнергией корабля от солнечных батарей во время подобной экспедиции, да и орбита Венеры позволяла сократить длительность самого полёта сразу на целые месяцы, по сравнению с марсианской экспедицией.

Однако все эти плюсы с лихвой компенсировались агрессивностью венерианской атмосферы, плотность которой местами в сотню раз превышала земную. Гигантские температуры, способные расплавить свинец и олово, а также чрезвычайная кислотность среды делали практически невозможным посадку какого-либо аппарата на поверхность Венеры.

И тем не менее план по высадке человека на вторую по счёту от Солнца планету было решено реализовать.

Со старыми двигателями, на которых совершались высадки на Луну и пролёты к «Джеймсу Уэббу» и точкам Лагранжа, подобная миссия бы даже и не обсуждалась. Мощным скачком в ракетостроении стала разработка в одной из частных космических компаний принципиально нового ракетного топлива, обладавшего огромной скоростью расширения при сгорании. Параметры нового горючего не шли ни в какое сравнение со старенькими стандартными типами ЖРТ на основе керосина или гептила. Времена «Федераций» ушли в далёкое прошлое; инженеры конструкторских бюро Агентства разработали линейку новейших РД-750, способных развивать тягу, кратно превышающую мощность своих предшественников.

Вооружившись новыми движками, мировые космические организации впервые ощутили, что глубокий космос – во всяком случае, внутренняя система Солнца – становится реально доступной площадкой для работы не только автоматов, но и непосредственно человека.

Несколько лет ушло на разработку корабля, способного доставить венерианский посадочный модуль к планете, и ещё целое десятилетие – на разработку самого модуля. Подъём на орбиту и сборка частей корабля, получившего закономерное название «Афродита», занял почти год – после чего ещё больше года шла его погрузка, настройка всех бортовых систем и заправка горючим.

Трудно переоценить тщательность, с которой конструкторы КБ Агентства подошли к проработке посадочного модуля для высадки на Венеру. Десятки слоёв сверхпрочных сплавов и пластиков вперемешку с керамическими термоустойчивыми пластинами надёжно защищали небольшую жилую капсулу, рассчитанную для проживания двух человек. Однако даже все эти предосторожности не могли гарантировать полной безопасности пребывания «Голиафа» – таково было название посадочного модуля – на Венере. Согласно программе полёта, в случае удачной высадки модуля на планету он должен был покинуть её не позднее, чем через 12 часов. Это был предельный срок, который давали конструкторам планетологи и специалисты по венерианской тектонике. Дальнейшее пребывание посадочного модуля на поверхности Венеры грозило вплавить его в поверхность планеты, либо расплавить и повредить дюзы маршевых двигателей.

Первые несколько часов после посадки отводились космонавтам на изучение почвы, атмосферы и погодных условий, чтобы определить примерные сроки дальнейшего пребывания на планете, а также оценить возможность совершения вылазки. По поводу этого этапа венерианской миссии в Агентстве было немало споров: некоторые специалисты считали, что риск выхода человека на венерианскую поверхность неоправданно велик, другие, наоборот, полагали, что это и является единственно главной целью полёта, и в противном случае вообще нет смысла посещать данную планету. Не меньше споров разгоралось и по поводу того, как можно гарантированно защитить человека от гигантского атмосферного давления и воздействия температуры, превышающей четыреста пятьдесят градусов по Цельсию, да и можно ли вообще создать подобный костюм.

По итогам нескольких лет работы был создан прототип скафандра для работы на поверхности Венеры. Он напоминал несколько соединённых друг с другом гигантских консервных банок и лишь с определённой условностью позволял космонавту самостоятельно передвигаться. После ряда доработок, в том числе, оснащения скафандра ранцем со сжиженным азотом для циркулярного охлаждения, потенциальный космонавт получил возможность находиться в атмосфере Венеры примерно двенадцать-пятнадцать минут с относительно низким риском быть расплавленным в кислотных парах или раздавленным атмосферным давлением. За это время он должен был установить на поверхности радиоуправляемую портативную мини-лабораторию, по расширяющемуся концентрическому кругу обойти несколько раз посадочный модуль, с помощью небольшого электромеханического манипулятора взять образцы породы в контейнеры, закреплённые на скафандре, сфотографироваться на фоне посадочного модуля и вернуться на борт.

Отработанный скафандр космонавты должны были оставить в модуле и вернуть обратно на Землю в целях изучения воздействия на него венерианской атмосферы. После различных экспериментов, направленных, в основном, на изучение атмосферного строения Венеры, на дополнительной подъёмной ступени «Голиаф» должен был стартовать с планеты и состыковаться с «Афродитой». Затем корабль ещё несколько недель находился на высокой венерианской орбите, продолжая изучение планеты – в том числе, верхних слоёв её атмосферы. Далее в один из расчётных дней межпланетный корабль включал свою последнюю ступень и возвращался к Земле. По мере достижения им земной орбиты с ним должна была синхронизироваться космическая станция; космонавты переходят на неё и возвращаются на Землю уже на стандартной «Родине».

Расчётное время полёта было ровно в два раза меньше, чем запланированная НАСА марсианская экспедиция. Кроме того, НАСА собиралось отправить на Марс шесть человек; в Агентстве же подобное количество космонавтов считалось нецелесообразным, тем более, что «Родина» – прекрасный, надёжный, чрезвычайно маневренный и быстрый корабль – был рассчитан всего на троих космонавтов.

После того как миссия НАСА была в очередной раз бесславно отсрочена, конструкторы и инженеры, до этого момента потихоньку занимавшиеся подготовкой венерианского проекта, ощутили себя на коне. Руководство Агентства дало отмашку временно приостановить или свернуть прочие проекты, и все силы и средства были брошены на завершение «Афродиты».

Иностранной прессе почему-то очень нравилось называть первый межпланетный корабль «космическим крейсером», хотя по своей массе и объёму он ощутимо уступал даже древним космическим станциям, некогда работавшим на земной орбите, не говоря уж о китайской космической лаборатории.

Если основной целью полёта «Афродиты» было утверждение первенства страны в высадке человека на другую планету, то задачи у экипажа «Афродиты» были более приземлённые, конкретные.

В первую очередь, необходимо было оценить возможность и риски самой отправки человека в глубокий космос, проанализировать все этапы данного путешествия и дать итоговое заключение о возможности проведения дальнейших экспедиций к другим планетам.

Во-вторых, учёные Агентства рассчитывали наконец-то получить исчерпывающие сведения о составе всех слоёв венерианской атмосферы – а это был первый этап утопической, но оттого не менее грандиозной идеи о терраформировании Венеры – то есть превращения её во вторую Землю.

Сама идея была не нова, однако в двадцатом веке она ещё никем не рассматривалась всерьёз. Лишь спустя много десятилетий, когда Венера была изучена достаточно подробно, в лабораторных биокомплексах приступили к выведению особого грибка, способного существовать в узкой прослойке венерианской атмосферы. Её сверхвысокая плотность навела планетологов на мысль о создании специальных «дирижаблей», которые могли бы длительное время дрейфовать в высоких слоях и распространять споры грибков, непрерывно производимые на них в особых «фермах». Среднее время жизни каждой споры составляло бы от нескольких минут до нескольких часов, когда атмосферные потоки опустят её наконец в более низкие и плотные слои; в течение всего этого времени грибок бы непрерывно поглощал молекулы углекислоты, выделяя кислород.

Мнения учёных о выполнимости подобного проекта сильно разнились. Кроме того, даже те специалисты, кто соглашался, что распыление грибка в венерианской атмосфере способно со временем глобально изменить климат на поверхности планеты, предполагали, что какие-либо заметные изменения в масштабе планеты будут заметны лишь спустя тысячелетия.

Биологи, занимавшиеся выведением грибка, не соглашались с подобными оценками. По их мнению, при грамотном распространении пор по планете уже через несколько десятилетий плотные облака из углекислоты заметно рассосутся, что, в свою очередь, благотворно скажется на климате планеты и поспособствует снижению температуры.

Последнее слово, разумеется, было за планетологами, которые должны были оценить плотность верхнего слоя венерианской атмосферы, в котором температура и давление позволяли порам грибка вести активную жизнедеятельность. Учёные повторно изучали свои графики и схемы, проводили спектральные анализы, сканировали атмосферу, однако никакого окончательного заключения дать не могли.

По результатам нескольких совещаний руководство Агентства постановило: если удастся доказать, что венерианская атмосфера позволит существовать каждой отдельной поре в среднем хотя бы час – вопрос о терраформировании планеты будет переведён в практическую фазу. Согласно исследованиям, поглощение грибками ряда компонентов атмосферы Венеры и их выпадение на поверхность планеты в виде пепла вызовет как снижение парникового эффекта, так и существенное снижение атмосферного давления. С учётом того, что Венера – в отличие от того же Марса – имеет собственное магнитное поле, а также обладает ускорением свободного падения на поверхности почти таким же, как Земля, наша ближайшая соседка сразу же становилась очень перспективным вариантом для дальнейшего осваивания и колонизации.

Гравитация Венеры, правда, имела и обратную сторону: плавно спустить, а затем снова поднять на орбиту этой планеты посадочный модуль с двумя космонавтами для многих конструкторов представлялось почти невыполнимой задачей. На этом фоне высадка на Марс с его разряженной атмосферой и гравитацией, составлявшей всего треть от земной, выглядела куда проще.

«Голиаф» был прекрасно защищён от всех возможных видов воздействия – термических, химических, атмосферных. В частности, по этой причине во время полёта на Венеру все трое космонавтов должны были ночевать именно в спускаемом модуле, защищённом от радиации несколькими слоями толстых свинцовых обмоток. Также «Голиаф» планировалось использовать на случай внезапных солнечных вспышек, чтобы экипаж мог переждать мощные выбросы радиации в относительной безопасности.

Тем не менее, многие астрофизики крайне скептически относились вообще к идее покидания людьми магнитосферы Земли. Действительно, многочисленные лунные экспедиции показали, что радиационный фон на расстоянии даже около тысячи километров от Земли значительно превышает излучение, которому постоянно подвергаются космонавты орбитальных станций с более низкими орбитами.

Миссия «Афродиты» же предусматривала не только полное покидание земного магнитного поля, но и полёт в сторону Солнца – а значит, колоссальный рост гамма-излучения, которое будет непрерывно воздействовать на корабль и экипаж. Тем не менее, спецы из конструкторских бюро давали гарантию, что защитные слои «Голиафа» смогут с достаточной эффективностью сдерживать практически любое излучение, которому могут подвергнуться космонавты во время столь близкого пролёта у Солнца. С этим же расчётом, разумеется, строился и корпус «Афродиты», но по понятным причинам покрыть достаточным слоем свинца весь корпус огромного крейсера не представлялось возможным.

Наконец, «Афродита» была полностью укомплектована и в расчётный срок сошла с земной орбиты, взяв курс на вторую от Солнца планету. Через сутки корабль пересёк лунную орбиту, и человек впервые оказался так далеко от Земли.

Дни шли за днями, ЦУП напряжённо изучал отчёты участников экспедиции, медики с тревогой следили за непрерывно возрастающими показателями счётчиков радиации, однако полёт проходил в штатном режиме и точно согласно плану. Сразу после разгона, «Афродита» под острым углом направилась в венерианской орбите, уверенно пересекая миллион за миллионом километров космического пространства.

Когда до Венеры оставалось не больше трети пути, навигаторы в центре управления немного расслабились – миссия проходила без малейших накладок. ЦУП проводил последние вычисления и в очередной раз уточнял параметры движения Венеры, готовясь передать на «Афродиту» скорректированные данные для оптимального захода на орбиту планеты.

Внезапно на корабле стало происходить что-то непонятное. В один из дней связь с кораблём исчезла на много часов, хотя технически корабль продолжал работать на приём. Поначалу в ЦУПе не придавали этому большого значения – при высокой солнечной активности физики допускали вероятность проблем с прохождением радиосигнала на таких больших расстояниях. Однако радиомолчание затягивалось; текстовые сообщения «Афродитой» так же принимались, но никем не читались.

На связь корабль вышел почти через сутки, и командир «Афродиты», Александр Еремеев, передал сообщение, что ему пришлось отстранить пилота Голенева от управления кораблём и взять маневрирование на себя. Оператор центра связи не успел даже задать вопрос о том, что случилось на «Афродите», как связь вновь оборвалась – причём на этот раз уже окончательно.

Между тем, подходило время для передачи на корабль вводных для корректировки курса и выхода на высокую венерианскую орбиту. Агентство в экстренном порядке инициировало совещание, на котором был поднят вопрос о возможности продолжения миссии при подобных обстоятельствах. Директор Агентства настоял, что экипаж «Афродиты» надо в срочном порядке возвращать домой, и специалисты по орбитальной механике в спешке рассчитали гравитационный маневр вокруг Венеры.

Однако к тому времени было уже слишком поздно – принимать параметры нового курса на «Афродите» было некому. ЦУП попробовал было совершить манёвр в автоматическом режиме, однако «Афродита» больше не работала на приём. Когда же спецы из конструкторского бюро решили перевести корабль в пилотируемый режим и императивно взять контроль на себя, выяснилось, что доступ к «Афродите» заблокирован.

Подобная ситуация означала, что командир «Афродиты» распечатал пакет с секретными кодами управления и получил возможность управлять всеми узлами корабля напрямую, минуя ЦУП и центральный компьютер «Афродиты».

Радиопередатчики наперебой пытались достучаться до корабля, но космический крейсер упорно хранил молчание. Почти сразу же после получения тревожного сообщения от командира, по телеметрии удалось зафиксировать многократные сигналы о повороте корабля. Складывалось впечатление, что космонавты зачем-то пытались переориентировать корабль в пространстве.

Руководство Агентства в панике собирало каждодневные совещания, на которые приглашались физики, астрономы, врачи, психологи, космические инженеры и иные специалисты в самых различных областях науки. Вновь и вновь изучались показатели жизнедеятельности космонавтов, которые поступали на Землю до момента обрыва связи, и строились догадки о том, что могло случиться с космическим кораблём на подходе к орбите Венеры.

Весь мир, затаив дыхание, следил за новостями об «Афродите», которые ежедневно публиковало Агентство.

Последним штрихом в этой истории стало неожиданное получение сигнала об отстыковке «Голиафа». На тот момент точное положение «Афродиты» уже не фиксировалось, но по компьютерной симуляции и так было понятно, что корабль находится уже очень далеко от орбиты Венеры, и речи о высадке на планету быть не могло.

Григорян рвал и метал от ярости. Никто из занимавшихся подготовкой полёта отделов не собирался брать на себя ответственность за провал экспедиции, и все валили вину друг на друга. Заседания, проводимые под председательством руководителя Агентства, не приносили никакого результата, поскольку новой информации с «Афродиты» уже не поступало, а связь была безвозвратно утрачена.

Техники провели ряд тестов и установили, что передатчики на космическом корабле, судя по всему, выведены из строя. Если до этого кто-то ещё хранил иллюзорную надежду на возможность возвращения «Афродиты», то теперь стало ясно, что миссия окончательно провалена, а космонавты обречены на гибель.

Астрономы пытались какое-то время отследить «Афродиту» с помощью крупнейших телескопов, однако ни одна из попыток засечь космический корабль не увенчалась успехом – область поиска была уже слишком велика, а блеск корабля на фоне близкого к нему Солнца, слишком мал.

Около года шумиха вокруг первой межпланетной экспедиции не утихала. Всё новые и новые гипотезы о причинах катастрофы появлялись как грибы после дождя, однако ни одна из них не опиралась на хоть сколько-нибудь весомые доказательства. Иностранные космические организации принимали участие в научных симпозиумах, кто-то даже заикнулся о международной спасательной экспедиции, однако очень скоро тема «Афродиты» себя изжила. В первую очередь – просто потому, что те сведения о полёте к Венере, которые имелись, были чрезвычайно скудны и не несли в себе ничего интересного, а никакой новой достоверной информации о межпланетном корабле получено не было.

Мнения о дальнейшей судьбе «Афродиты» разделились. Специалисты по орбитальной механике считали, что без корректировки курса корабль должен был в скором времени упасть на Солнце. Некоторые склонялись к мысли, что раз курс корабля корректировался, космонавты могли дополнительно ускорять его в каком-либо направлении и вывести на гелиоцентрическую орбиту с огромным апогеем. Теоретически, «Афродита» двигалась с достаточной скоростью, чтобы при правильной траектории и вовсе покинуть Солнечную систему.

Если бы экипаж межпланетного корабля сгорел в атмосфере Венеры или изжарился под беспощадными гамма-лучами Солнца, гибель экспедиции была бы не менее трагична, но хотя бы понятна. В таком случае можно было бы проанализировать слабые места корабля, усовершенствовать радиационную защиту или системы компьютерного маневрирования.

Однако неизвестность пугала и парализовала научную мысль космических конструкторов. Большое количество долгосрочных межпланетных проектов отправилось на полку; в НАСА, откуда за миссией «Афродиты» следили особенно пристально, на марсианской программе поставили жирный крест.

Шли месяцы, годы, фантазия учёных и фантастов иссякала, и общественный интерес к «Афродите» понемногу угас. Агентство так и не рискнуло делать какое-либо окончательное заключение по поводу данного инцидента; ситуация с «Афродитой» осложнялась тем, что списать провал её миссии на чисто технические проблемы не представлялось возможным. Большая часть конструкторов считала, что космонавты, по непонятным причинам утратив связь с Землёй, предприняли какую-то авантюрную попытку починки корабля, с чем и была связана отстыковка посадочного модуля. После того как их попытки не увенчались успехом, корабль потерпел катастрофу, сгорев в атмосфере Венеры – либо же, стремительно теряя скорость, понемногу приближался к Солнцу и был разорван приливными силами нашего светила. Впрочем, кто-то допускал возможность того, что безжизненные остатки первого межпланетного крейсера до сих пор продолжают дрейфовать где-то в холодных и тёмных глубинах открытого космоса.

* * *

Саврасова Алексей встретил у входа в малый конференц-зал Агентства.

– Проходи, – крепко пожал руку глава Агентства космонавту. – Ты последний остался. Знаешь уже, что Дежнёв тоже тут?

– Да, он мне уже звонил, расспрашивал, – кивнул Казанцев. – Вы его тоже пока в подробности не вводили?

Шеф вздохнул.

– Да подробностей мы и сами толком не знаем. Так что и вам пока тоже голову забивать не стали. Ну, а утверждённый план полёта до вас двоих доведём уже сегодня.

– Двоих?..

Саврасов посмотрел на космонавта поверх очков:

– Было решено, что вас двоих будет вполне достаточно для этой миссии.

Тут разговор прервался – директор Агентства подошёл к небольшому овальному столу и начал представлять Алексея руководителям различных отделов. Большинство сотрудников Агентства Казанцев, по крайней мере, хотя бы помнил в лицо, но по роду своей службы ему редко приходилось напрямую общаться с техниками или, тем более, астрономами.

После взаимного обмена рукопожатиями Алексей занял место напротив импровизированного президиума, на котором председательствовал Воронов – главный конструктор Агентства. Рядом с ним сидели астроном Ларина, Драгомиров из техотдела и ещё какой-то незнакомый Казанцеву спец по орбитам.

Самое крайнее место на этом синедрионе занимал некий Касаткин – представляя его, Саврасов не назвал его должность, так что Алексею оставалось лишь гадать о причинах его участия в закрытом совещании.

И наконец, рядом с Казанцевым сидел Артём Дежнёв – Артём, с которым у него было налётано бог весть сколько часов совместных полётов, выходов и стыковок. Приветственно пихнув друга локтем, Дежнёв, не отрываясь, внимательно изучал лица руководителей отделов Агентства.

Сам Саврасов демонстративно занял место у самого края стола, кивком головы отдав бразды правления главному конструктору. В тот же момент Воронов прервал свою беседу с Драгомировым и повернулся к космонавтам:

– Я полагаю, что хоть и без подробностей, но всё же Сергей Борисович уже обозначил вам вкратце сложившуюся ситуацию. Информация имеет статус неподтверждённой и ещё не просочилась в прессу, но уже через несколько дней мировая общественность будет знать, что «Афродита», возможно, обнаружена. У нас было время приготовиться – но тем не менее чем меньше людей будет знать о предстоящем полёте на текущем этапе, тем лучше.

Если вкратце, то ситуация обстоит следующим образом…

Тут конструктор сделал небольшую паузу и скосил взгляд к каким-то бумагам, разложенным перед ним на столе. Казанцев, до этого момента со скучающим видом разглядывавший стоявший на столе макет космического корабля, заметно оживился и подался вперёд – было интересно послушать, как же удалось найти «Афродиту».

– Как вы знаете, в орбитальном контроле на постоянной основе регистрируются и отслеживаются все космические тела, которые удаётся засечь в Солнечной системе. Они каталогизируются, их орбиты вычисляются и постоянно корректируются, ведётся их полный учёт. С целью проведения более точного поиска мелких и плохо регистрируемых астероидов был сконструирован «Циолковский» – радиотелескоп, предназначенный именно для поиска мельчайших космических тел, в настоящее время работающий на лунной орбите.

Около десяти дней назад «Циолковский» передал в Агентство очередную порцию данных. Почти сразу же наши аналитики обратили внимание на необычное космическое тело с высочайшей степенью отражения видимого спектра – но при этом очень низкой массой, что-то около полутора сотен тонн. Для сравнения, средний астероид с таким блеском весил бы не меньше десятка тысяч тонн – и при этом был бы куда большего диаметра. Аналитики нашли угловой параллакс объекта и вычислили его траекторию, после чего провели спектральный анализ. Он-то и показал, что это никакая не порода… – Воронов на некоторое время замолчал, и Дежнёв тут же этим воспользовался:

– Если у нас есть параллакс, то значит, нам известно и точное расстояние до этого объекта?

Воронов кивнул:

– Двадцать два миллиона километров на момент регистрации. Сейчас предполагаемая «Афродита» нас догоняет, и край её орбиты находится внутри земной. Через некоторое время она вновь начнёт ускоряться и отдаляться от Солнца, уходя всё дальше вглубь Солнечной системы. Мы попробовали получить изображение с «Исаака», но объект на таком расстоянии очень плохо разрешается – не видно никаких деталей.

Казанцев прищурился:

– В «Джеймс Вэбб»-то, поди, станцию было бы видно гораздо лучше?..

Тут в диалог встрял доселе молчавший Саврасов:

– Мы не хотели привлекать к этому делу «НАСА», – нехотя признался он. – Да и потом, пока мы проводили все эти первичные вычисления, объект оказался уже очень близко к линии между нами и Солнцем – и, следовательно, стал практически невидим для оптических телескопов.

– Собственно, поэтому мы вас так и вызвали срочно, – хмуро добавил Воронов. – Сейчас объект находится в перигее орбиты, и у нас есть около месяца на то, чтобы добраться до него и вернуться на Землю. Дальше же скорость объекта начнёт очень быстро расти, и где-то через полгода он станет абсолютно недосягаем для нас.

– Хм, – задумчиво пробурчал Казанцев, переваривая услышанное. – Но какова вообще вероятность, что это – именно «Афродита»?

– Мы уверены, что засекли именно её, – подключился к разговору один из учёных. – На это указывают расчётное соотношение массы-объёма, степень блеска, спектральный отклик. Есть, правда, очень маленькая вероятность, что это какая-нибудь из последних ступеней американского «Суперджета», но та должна была упасть на Юпитер, да и по показателям средней плотности не очень похоже. Впрочем, надо быть готовым к любым неожиданностям.

– В особенности, если это действительно «Афродита», – кивнул Воронов. – Я думаю, нет необходимости напоминать обстоятельства её… исчезновения.

На несколько секунд в зале повисло молчание, которое прервал Саврасов:

– Старт состоится через неделю – позже, к сожалению, никак. Полетите на облегчённой модификации «Родины» с дополнительными разгонными блоками, после выхода на орбиту сразу же дадим вам точный курс, и вы почти целиком прожжёте ещё одну ступень. Дальше чуть больше трёх суток идёте по касательной к орбите объекта и включаете торможение. Сближаетесь до ста метров, проводите полномасштабную съёмку «Афродиты», после чего ожидаете дальнейших инструкций.

– Важно будет понять, насколько аварийное состояние у корабля, – добавил Воронов. – Таких прецедентов ещё не было, поэтому полагаться на автоматику «Афродиты» ни в коем случае нельзя. Если там будет работать хоть что-то – уже хорошо. Стыковку с кораблём проведёте в автоматическом режиме, если понадобится – дадите компьютеру параметры собственного вращения станции. Затем стабилизируете движение, попробуете сориентировать батареи и перейдёте через на станцию через шлюз. В скафандрах, разумеется…

– Долго на станции задерживаться нельзя, – перебил конструктора директор Агентства. – Быстро осмотрите все блоки, скопируете данные с борткомпьютеров – и обратно, на «Родину».

– Погодите, – недоуменно переглянувшись с Дежнёвым, спросил Казанцев. – Мы думали, целью нашего полёта является установление причин… ну, того, что случилось с «Афродитой»?..

– Нет, друзья, – покачал головой Саврасов. – Мы не можем допустить, чтобы вы долго находились на таком отдалении от Земли, а быстро вы с «Афродитой» всё равно не разберётесь. Основная ваша цель – доставить корабль на земную орбиту.

Казанцев, впечатлённый таким неожиданным поворотом, умолк, и инициативу перехватил Дежнёв:

– Но ведь у «Афродиты» гигантская масса?.. сколько времени у нас уйдёт на обратный путь?

Директор Агентства покивал, признавая довод космонавта:

– Да, ваша скорость упадёт примерно в шесть раз, и с учётом расстояния, на которое к тому времени сдвинется станция, вам предстоит около месяца перелёта.

– Хм-гм, – невразумительно проворчал Казанцев, сразу же вспомнив тесноту бытового отсека «Родины» и внешний санузел. И это ещё хорошо, что только вдвоём лететь…

– Разумеется, в случае, если обшивка «Афродиты» не повреждена и система жизнеобеспечения не успела выйти из строя, во время полёта вы сможете пользоваться также и объёмом главного шлюза станции. От посещений же внутренних узлов «Афродиты» вам придётся воздержаться; восстанавливать события, произошедшие на корабле, будем потом, когда все данные будут проанализированы, а до этого момента необходимо избегать любого контакта с жилыми отсеками корабля.

– Понятно, – задумчиво кивнул Дежнёв, – а что дальше?

– А дальше уже всё просто, – пожал плечами Воронов. – После разгона «Афродиты» отстрелите последнюю ступень и пойдёте прямо к пересечению с земной орбитой. Уже на подходе вас примет кто-нибудь на «Родине» и займётся стабилизацией орбиты «Афродиты», ну а вы на своём корабле в автоматическом режиме вернётесь на Землю.

– Если по общей концепции полёта вопросов нет, то я хотел бы сразу перейти к другой немаловажной части, – сказал Саврасов и поднялся со своего кресла. – Прошу вас выслушать очень внимательно то, что я вам сейчас скажу.

Космонавты синхронно повернулись к своему шефу: Саврасов не любил говорить попусту, и было интересно узнать, что же директор Агентства считал таким важным в предстоящей миссии.

– Вы знаете, что официального заключения о причинах неудачи миссии Агентство тогда так и не дало, – негромко начал Саврасов. – Журналистская версия с невообразимыми гамма-всплесками на Солнце и гибелью космонавтов от скоротечной лучевой болезни хороша только для досужих писак и диванных исследователей. Все датчики и сканеры «Афродиты» работали ещё несколько часов после того, как начались первые признаки грядущей катастрофы, но технические показатели оставались в пределах нормы. Мы сошлись на том, что погубил экспедицию именно человеческий фактор, но что же именно это было – массовое помешательство, какой-то конфликт или что-то ещё, чего мы даже не можем себе представить – установить так и не удалось.

Вы должны понимать, что никто ещё не был так далеко от Земли, как предстоит вам – вернее, никто ещё не возвращался из такого дальнего полёта, – тяжёлым взглядом посмотрел директор Агентства на Дежнёва и Казанцева.

– После лунных экспедиций люди несколько раз летали к точкам Лагранжа, расположенным в полутора миллионах километров от Земли, но ваша цель находится почти в двадцать раз дальше. Да, полёт продлится не слишком долго – около сорока дней, но вы должны быть предельно осторожными и внимательными в течение всей экспедиции. О любых, даже самых незначительных сбоях в работе систем корабля или собственных недомоганиях, необходимо немедленно докладывать в ЦУП.

Директор Агентства прошёлся вдоль стола и остановился рядом с космонавтами, собираясь с мыслями.

– Да, Артём, – кивнул он Дежнёву, – ты прав: ваша основная цель – разобраться с причинами катастрофы на «Афродите». Именно поэтому вам придётся идти на лишний риск, делая вылазку на корабль. Гораздо надёжнее было бы просто состыковаться с кораблём и доставить его к Земле, но вдруг по каким-то причинам нам не удастся вывести его на орбиту, или что-нибудь ещё пойдёт не так?.. Поэтому самое главное – изъять с корабля данные с центрального компьютера и бортжурналы. А «Афродита»… – к этому моменту Саврасов дошёл, наконец, обратно до своего кресла и занял своё место с краю от президиума. – А «Афродита», в конце концов, всего лишь большой кусок металла. Если она создаст хотя бы малейшую опасность для миссии, или, например, вас надо будет срочно эвакуировать на Землю – без малейших колебаний отстыковывайте эту громадину. Всё равно на ней уже никто летать не будет.

– И наконец, последнее, – поднял палец Саврасов, снова призывая космонавтов к вниманию. – Аналитики полагают, что экипаж «Афродиты» пытался вернуться на Землю с помощью посадочного модуля, однако потерпел неудачу. На самом деле, это маловероятно: «Голиаф» не предназначался для полётов в открытом космосе, и ребята отлично знали, что на нём им до земной орбиты не дотянуть. В любом случае, посадочных кресел в модуле всё равно было только два…

Шеф поднял взгляд на своих подопечных и закончил:

– Во всяком случае, лично я думаю, что по крайней мере одно тело вы на «Афродите» обнаружите. Будьте готовы и к этому. Никто не знает, что может произойти с человеческим телом после двух десятков лет в невесомости, повышенной радиации и невероятных перепадов температур – с учётом того, что контроль климата на корабле явно уже много лет как не функционирует, но воздушная среда с пониженной влажностью должна была сохраниться.

Подождав, не захочет ли директор Агентства добавить что-то ещё, Воронов раскрыл две лежавшие перед ним небольшие папки и обратился к Казанцеву с Дежнёвым:

– Очень вероятно, что для ориентации корабля, а также и для каких-либо других маневров будет необходимо прибегать к активации и ремонту отдельных узлов «Афродиты». Поэтому мы и выбрали именно вас в качестве оптимального экипажа: пилот, имеющий навык пилотирования больших станций, способный в случае необходимости брать управление кораблём на себя, и опытный техник-программист – знакомый, в том числе, со старыми схемами «Квантон» и программным обеспечением, которые как раз и стоят на «Афродите». Кроме того, мы специально позвали на сегодняшнюю встречу Анатолия Борисовича, чтобы он мог вас проконсультировать о конструктивных особенностях корабля.

Только тут Казанцев сообразил, что этот непонятный Касаткин, которого Саврасов представил ему только по имени-фамилии, и есть конструктор «Афродиты» – этим объясняется и его почтенный возраст, и то, что он уже не занимает никаких должностей в Агентстве.

Все повернулись к человеку, разработавшему первый в истории человечества межпланетный корабль. Казанцев не знал подробностей жизни полулегендарного конструктора, но было очевидно, что вряд ли его жизнь и карьера удачно сложились после всего, что случилось с его главным детищем.

– Позже мы обсудим с вами некоторые отличия электроники «Афродиты» от тех кораблей, на которых вы привыкли сегодня летать, – негромко начал Касаткин. – Сейчас я хотел бы сказать только одну вещь, которую говорил и двадцать лет назад: корабль абсолютно исправен. Мы не знаем, что случилось с экипажем, но моё мнение с тех пор не изменилось – автоматика совершенно ни при чём. Я уверен, что в случае успешной стыковки вы сможете воспользоваться системой жизнеобеспечения и циркуляции воздуха, установленной на «Афродите», как и любыми другими модулями…

Слушая тихий голос пожилого конструктора, явно не привыкшего выступать перед аудиторией, Казанцев подумал, что их полёт способен оправдать Касаткина в глазах его коллег и снять с него то клеймо, которое было на него наложено после исчезновения «Афродиты». Никто из руководства Агентства вслух не ругал Касаткина, и ни одно из проведённых разбирательств не установило признаков каких-либо недоработок с его стороны. Однако после того как инженеры и руководители различных отделов умыли руки и отошли в тень, всю волну критики, упрёков и открытой брани, обрушившейся непрерывным потоком от прессы и общественности на Агентство, принял на себя именно главный конструктор.

Завершил совещание Саврасов, в нескольких словах подытожив имеющиеся на текущий момент сведения об «Афродите», после чего призвал космонавтов хорошенько отдохнуть и с завтрашнего дня приступить к изучению конструкции межпланетного корабля. Все схемы, макеты, подробные чертежи и даже тренировочные модули были уже доставлены из архивов Агентства в тренировочный блок, и в ближайшие дни Алексею с Артёмом предстояло разобраться во всех тонкостях управления «Афродиты», выучить расположение всех блоков, панелей и систем на корабле, узнать его слабые стороны.

– Что думаешь об этом всём?

Всё время после совещания, пока космонавты прощались с директором Агентства и его коллегами, а затем спускались из конференц-зала в главный холл, Артём с Алексеем даже не смотрели друг на друга, но, выйдя на улицу, Казанцев сразу же повернулся к своему другу.

Дежнёв пожал плечами.

– Старик волнуется, – коротко сказал он, – ну, это ведь и понятно.

– Да я не о том, – перебил его Алексей. – Что вообще про наш полёт думаешь?

Артём пожевал губами и сплюнул на асфальт.

– Да чего тут думать, – негромко ответил он, – лететь надо. Там видно будет. По сути, миссия-то плёвая, выведение и сборка на орбите «Добрыни» была куда сложнее, а ведь втроём справились и всего за неделю, помнишь?

– Так это на орбите… – задумчиво возразил Казанцев. – В этом-то всё и дело. Наши премудрые руководы не разводили бы такой огород и таинственность вокруг полёта, если бы нам предстояло подняться до орбитальной станции, а не за семьдесят лунных орбит. Шутка ли!

– Это да, – согласился Дежнёв. – Я кстати даже успел уже побывать на нашем учебном комплексе, мы там завтра будем тренироваться арканить «Афродиту». И успели же натащить столько старого барахла из подвалов…

– Стало быть, у нас есть время до завтрашнего утра, – понимающе кивнул своему другу Алексей. – Напомни, сколько мы с тобой не виделись?..

* * *

Утром, когда петушиный крик из динамика телефона заставил Казанцева оторвать чугунную голову от подушки и вспоминать, как он оказался в незнакомой ему квартире, мысль отметить дружескую встречу уже не казалась Алексею такой удачной.

В комнату засунул голову Артём и широко зевнул.

– Саврасов вроде говорил нам до девяти подойти к начальнику комплекса, – сказал он, протирая глаза. – Шевелись, а то опоздаем.

– Не опоздаем, – вскочил Алексей. – Тут пять минут на машине, а позавтракаем потом, между занятиями.

Спустя восемь часов почти непрерывных лекций, когда головы космонавтов начали пухнуть от количества технических подробностей, касающихся «Афродиты», в учебный комплекс спустился директор Агентства и незаметно приблизился к Казанцеву и Дежнёву.

– Устали? – участливо посмотрел он на друзей.

– Грызём гранит, – лаконично ответил Артём.

Саврасов кивнул.

– Это правильно, никто не знает, что вам может понадобиться в полёте. Чем больше вы будете знать об «Афродите», тем выше шанс успеха всей миссии.

Директор Агентства прошёл немного вперёд и аккуратно опустился на скамейку рядом с Дежнёвым. Тот покосился на Саврасова, а затем так же незаметно перевёл взгляд на Алексея. Тот, не поворачивая головы, удивлённо пожал плечами, но сделал вид, что продолжает рассматривать свои тренировочные ботинки.

Некоторое время мужчины сидели молча. Наконец, директор Агентства слегка наклонил голову вбок и спросил:

– Думаю, вы ведь не успели вчера спросить всё, что хотели?

Артём задумался, а Казанцев тут же выпалил:

– На «Афродите» должно было оставаться неиспользованное горючее. Почему план миссии не предусматривает его использование для нашего возвращения?..

Саврасов покачал головой:

– Без крайней необходимости вы не будете использовать никакие из элементов «Афродиты» – в особенности, её двигатели. Чем меньше времени вы пробудете на ней – тем лучше. Во-первых, несмотря на все уверения Касаткина, первопричина катастрофы так и не была установлена… Впрочем, это даже не главное. Дело в том, что в случае запуска маршевых двигателей крейсера вам придётся маневрировать с помощью контрольного пульта «Афродиты», а никаких гарантий, что процессор, гироскопы и вообще все системы контроля и управления до сих пор нормально функционируют, нет. Да и потом, наши химики считают, что за два с лишним десятилетия составляющие топлива уже вполне могли начать распадаться.

– Понятно, – безучастно ответил Казанцев.

Тут Саврасов наконец-то повернулся к космонавтам.

– Как вы вообще оцениваете значение своего полёта?

Вопрос был задан с обычной, свойственной директору Агентства мягкой интонацией, но Казанцеву хорошо была известна манера общения своего шефа. Скосив взгляд на большое и грузное лицо Саврасова, Алексей отчётливо увидел, что тот пребывает в необычайном волнении.

Недомолвки и секреты были чужды в отряде – Сергей Борисович всегда относился к космонавтам, как к собственным детям, и любой знал, что кто-кто, а шеф всегда готов тебя выслушать в любое время, помочь советом или делом.

Именно поэтому подобное поведение директора Агентства показалось Алексею по меньшей мере странным.

– Мы должны понять, что случилось с «Афродитой» – прищурившись, медленно ответил на вопрос Саврасова Артём.

– Нет, – покачал головой директор Агентства.

– Вернуть крейсер к Земле, – пожал плечами Казанцев. – И попутно решить вопрос о возможности межпланетных путешествий для человека.

Саврасов несколько раз помотал головой.

– Это всё косвенные, второстепенные задачи, – проговорил он. – На самом деле, от вас требуется только одно – просто вернуться.

Казанцев и Артём незаметно переглянулись, а шеф продолжал:

– Да, вернуться – здоровыми и желательно на исправном корабле. И чёрт с ней, с «Афродитой» и даже с её так называемой загадкой… – устало закончил Саврасов. – Вы хоть понимаете, что сейчас полёты в космос – настоящий космос – висят на волоске? За последние два десятилетия человек лишь несколько раз покидал термосферу, и всего лишь один раз НАСА предприняло миссию к первой точке Лагранжа? Черт возьми, речь уже даже не идёт о других планетах – мы и на Луну вернуться боимся!

К концу своей речи директор Агентства заметно разгорячился и резко замолчал, не желая ещё больше раздражаться. Немного помолчав, Казанцев заметил:

– Но ведь мы проводим глубокую разведку Солнечной системы. Благодаря зондам и телескопам, запущенным людьми в течение последних тридцати лет, мы знаем практически всё обо всех объектах крупнее одного километра в поперечнике в пределах облака Оорта.

– Да, но это всё обычные, эмпирические сведения, – хмуро заметил Саврасов. – Всё время своего существования человечество накапливает багаж таких, в общем-то, достаточно бесполезных знаний. Нам надо заставить работать теорию на себя – мёртвый груз фактов о кометах, астероидах и планетоидах Солнечной системы малоприменим в нашей повседневности.

После небольшой паузы Саврасов продолжил уже более спокойным тоном:

– На последней совместной конференции мы приватным образом обсуждали с НАСА перспективы совместных межпланетных полётов. После «Афродиты» американцы тоже присели на одно место и самостоятельную программу уже проводить не хотят – ну, правда, там им ещё демократы хвост накрутили, в очередной раз урезав бюджет.

– Так значит, всё же планируется миссия на Марс? – взволнованно переспросил Дежнёв.

Саврасов усмехнулся:

– Да, во всяком случае, такая возможность нами обсуждалась. У американцев есть практически готовые корабли и посадочные модули – к тому моменту, когда марсианская программа была окончательно заморожена, НАСА уже готовились к окончательной сборке, так что комплектующие до сих пор хранятся где-то в их ангарах. На проверку всех систем, перепрограммирование, доработку и сборку корабля уйдёт не более одного года. Мы, в свою очередь, можем заменить их устаревшие двигатели на наши новые разработки с «Горгоны», а также обеспечить подъём корабля на орбиту на наших сверхтяжёлых носителях.

С этой точки зрения, полёт к Марсу можно было бы осуществить с минимальными финансовыми, сырьевыми и временными затратами – по сути, ничего нового изобретать вообще нет необходимости, можно брать уже готовые детали.

Но даже при всей своей заманчивости на сегодняшний день такой полёт всё равно невозможен… – протянул Саврасов.

– … До тех пор, пока мы не слетаем в глубокий космос и не вернёмся обратно, – задумчиво продолжил Казанцев. – Верно?

– В общих чертах, – медленно кивнул шеф Агентства. – Я даже не рассчитываю, что вам удастся – во всяком случае, достаточно оперативно – разобраться в произошедшей катастрофе. Но большим успехом будет даже просто ваше благополучное возвращение на Землю. Далеко не все разделяют моё мнение о том, что провал «Афродиты» – это частность, совершенно невероятная и нелепая случайность, но отнюдь не закономерность. Очень многие, даже весьма опытные, учёные крайне скептически относятся к идее межпланетных путешествий человека и не считают возможным длительное поддержание жизнедеятельности человека вне земного магнитного поля.

На этот раз все трое мужчин погрузились в молчание. Саврасов с бесстрастным лицом продолжал смотреть на пол, а Казанцев пытался представить, что должны были чувствовать космонавты, медленно сходящие с ума от голода и безысходности на борту нерабочего космического корабля, удаляющегося с каждой секундой на десятки километров всё дальше от Земли.

– Нам пора, – коротко сказал Дежнёв другу, и Алексей молча кивнул.

Синхронно поднявшись со скамейки, космонавты повернулись к своему шефу.

– До встречи, – коротко скользнув взглядом по лицам Казанцева и Дежнёва, директор Агентства грузно встал на ноги и медленно зашагал к выходу из комплекса.

– И что ты об этом всём скажешь? – риторически пробормотал Казанцев.

– Неужели Агентство что-то скрывает от нас? – Артём повернулся к нему. – Тебе не кажется, что наш старик всё время хочет что-то нам сказать, но никак не может на это решиться?

– Ты и правда думаешь, что Саврасов знает об обстоятельствах катастрофы больше, чем говорит? – Казанцев остановился и удивлённо посмотрел на друга.

– А чёрт их знает… – устало вздохнул Дежнёв. – Ладно, пошли лучше проработаем ещё раз стыковку.

* * *

Старт был назначен на поздний вечер – поэтому в этот день тренировок уже не было, и Дежнёв с Казанцевым смогли наконец-то выспаться.

– Чувствуешь себя готовым к космическим победам? – спросил друга Артём, набивая рот гречкой.

– Главное, чтобы корабли удалось синхронизировать, – задумчиво проговорил Казанцев. – Я очень сомневаюсь, что «Афродита» даст нам отклик на радары и позволит провести автоматическую стыковку.

– Ерунда, – беспечно махнул рукой Дежнёв и потянулся. – Ты же не забыл, кто пилот? С такими компьютерами и системами лазерной корректировки, как на «Родине», мы могли бы при желании пристыковаться даже к консервной банке.

– Да в тебе я и не сомневаюсь… – пожал плечами Казанцев, после чего прошёлся по выделенной им с Артёмом квартире и прилёг на диван.

На территорию стартового комплекса они прилетели вчера. Алексею было просто: дома и так знали, что у него совсем скоро новый полёт, так что он просто заскочил накануне к матери, пожал на прощание руку её отцу и с лёгким сердцем отправился в аэропорт.

Дежнёву было сложнее: Алексей хорошо знал Женьку, жену его друга, и представлял, что она ему могла устроить за срыв запланированного отпуска. Тому чудом удалось спастись от неё, и последние две недели он жил вместе с Казанцевым при учебном корпусе, лишь изредка забегая домой. В день вылета на космодром Дежнёв появился в общем зале за десять минут до объявления посадки, и его помятый вид и мешки под глазами красноречиво говорили о том, как происходило расставание с семьёй.

Квартира, где космонавтам суждено было провести половину ночи и половину дня, чтобы в одиннадцать часов вечера по местному времени отправиться на стартовую площадку, находилась в общем жилом комплексе космодрома. Иногда космонавты заезжали сюда заранее, подолгу сидели на карантине и сразу несколько групп могли пересекаться друг с другом. Однако сейчас комплекс был пуст, в ближайший месяц запланированных полётов не было, так что Артём с Алексеем маялись от тоски и с нетерпением ждали последнего медосмотра, после чего им уже предстояло отправиться на пункт переодевания и готовиться к выходу на бетонное полотно космодрома.

В дверь их «номера», как любил выражаться Дежнёв, постучали. Алексей удивлённо повернулся в сторону прихожей: все напутственные слова уже были сказаны, а последний инструктаж им передаст по радиосвязи Саврасов уже перед самым полётом.

Артём открыл дверь и невольно отступил назад. За ним, грузно ступая, в прихожую вошёл главный конструктор Агентства.

Воронов приветственно улыбнулся, но было видно, что для его визита есть какие-то более весомые причины, чем просто желание пожелать удачи.

После взаимных приветствий, когда Дежнёв пригласил конструктора пройти в общую комнату (совмещавшую функции кухни и гостиной), конструктор опустился на широкий диван и, не говоря ни слова, достал из кармана небольшой бумажный конверт.

– Мы отрабатывали вариант, что вы будете заново перегружать компьютеры на «Афродите», – начал Воронов. – Для этого у вас есть и необходимые коды безопасности, и программное обеспечение. При необходимости будете полностью перепрограммировать систему и самостоятельно контролировать все бортовые системы – если вам вдруг понадобится делать действия, которые не одобрит центральный процессор.

Конструктор сделал паузу, после чего протянул зажатый в руке бумажный конверт Дежнёву.

– Здесь – те же самые коды и системные команды, но от «Родины», – проговорил Воронов.

Артём взял конверт и медленно кивнул.

– Скажу честно, – помедлив, сказал конструктор, – я был против того, чтобы давать вам их – с учётом того, что произошло на «Афродите». Но Саврасов настоял – он считает, что вам может потребоваться брать на себя полный контроль по управлению кораблём, а вариант с дистанционным контролем из ЦУПа на таких расстояниях не слишком-то надёжен. Задержка по времени будет около двух минут, да и гарантировать непрерывную и качественную связь на таком большом расстоянии мы тоже не можем. Наш шеф считает, что вам может быть необходимо оперативно решать какие-то задачи, в том числе – при отсутствии постоянной двусторонней связи.

– Мы не подведём вас, Андрей Анатольевич, – сказал Казанцев. – Я очень хорошо знаю системы, которые стоят и на «Родине», и на «Афродите», и уверен, что коды нам не понадобятся.

– Надеюсь на вас, – вздохнул конструктор и слегка развёл руками. – Стало быть, до вечера…

Воронов медленно поднялся, но уходить не торопился.

– Скажите… – воспользовавшись тем, что конструктор пока не уходит, повернулся к нему Дежнёв. – После того, как командир «Афродиты» связался с ЦУПом… сеансов связи с кораблём больше не было?

Воронов удивлённо вскинул брови.

– Нет, – покачал он головой. – Конечно же, нет, вы ведь сами изучали подробный отчёт об экспедиции. А с чего вы вдруг о таком подумали? – посмотрел конструктор на космонавтов.

– Да просто, – почесал голову пилот и сделал безразличное лицо. – Подумалось…

Воронов пристально посмотрел на Артёма, но ничего не ответил и вышел.

В полной тишине Дежнёв с Казанцевым повернулись друг к другу.

– Ты всерьёз думаешь… – еле слышно пробормотал Алексей и замолчал на полуслове.

– Да ну, нет, – смущённо помотал головой пилот. – Это я так… Просто, подумалось. А то Саврасов тоже начал туман наводить, и все эти тайны… Если бы у Агентства была информация о том, что на борту кто-то ещё жив, мы бы тоже уже знали об этом. И вообще, невозможно это всё…

Космонавты немного помолчали. Дежнёв повертел в руках конверт, полученный от Воронова, и посмотрел на товарища:

– Думаешь, поэтому Саврасов так мялся, когда разговаривал с нами? Или это он в последний момент так передумал вдруг?

– Кто его знает, – устало махнул рукой Артём. – Конечно, Агентство страхуется на все возможные случаи. Впрочем, сценарий с наступлением у нас с тобой безумия мы на тренажёрах не отрабатывали…

– Нет, – улыбнулся Алексей. – Не отрабатывали.

* * *

После сотни полётов на симуляторе – во время которых неизменно случались какие-то поломки и накладки – настоящий старт и выход на орбиту показался Казанцеву обыденным и скучным. Самым утомительным, как и всегда, было двухчасовое ожидание в ложементах (Казанцев даже вздремнул), пока каждая из систем корабля проходила последние проверки.

Затем – четыреста с копейками секунд до орбиты, полминуты невесомости, пока Дежнёв контролировал автоматический поворот «Родины» по траектории к «Афродите», ускорение (вся разгонная ступень была сожжена за минуту) – и вот уже корабль, вырвавшись из поля земного притяжения, стремительно летит к Солнцу.

– Ну всё, теперь ждём, – зевнул Артём, исполнявший обязанности пилота корабля, и отстегнул ремни. – Пара дней – и мы у цели.

«Родина» была сориентирована относительно Солнца, и в коллиматор виднелось вращающееся электронное изображение нашего светила. Во избежание чрезмерного перегрева обшивки корабля по одной стороне, Дежнёв придал «Родине» небольшое вращение, однако для сидевших внутри космонавтов оно было совсем незаметным.

Итоговая скорость корабля оказалась даже немного выше расчётной – сказывалось то, что техники перестраховывались с объёмами горючего, да и загрузка у корабля была минимальной. Если бы не радиационные защитные щиты – на их установке настоял главный конструктор – то корабль мог бы развить почти сотню километров в секунду.

После прохождения первой точки Лагранжа экипаж передал полный отчёт о работе бортовых систем «Родины», собственном самочувствии, а также выслал результаты масштабного психологического теста, который должен был выявить малейшие отклонения в психическом здоровье космонавтов.

– Интересно, а что будет делать ЦУП, если я, например, утвердительно отвечу на вопрос, мучает ли меня в последнее время ночной энурез, – задумчиво проговорил Дежнёв. – Не высадят же меня, верно?

– Можешь проверить, – пробормотал Казанцев, безостановочно щёлкая компьютерной мышкой. – А что, полечу дальше один…

– Не верю я во все эти тесты, – поморщился Дежнёв, а затем покосился на друга. – Слушай, ну хватит уже щёлкать! Чего ты там всё время делаешь?

– Не мешай, – ответил Алексей. – Я поставил себе на ноутбук коммандер для управления такой же системой, как на «Афродите». Вот, понемногу осваиваю. Архитектура у программы, конечно, очень древняя и непривычная, но весь функционал очень похож на современные.

– И зачем нам это? – апатично спросил Артём.

– Ну, надо будет нам, например, развернуть вручную электробатареи на корабле, – задумчиво ответил Казанцев – Вот с помощью пульта и будем манипулировать. Или, например, застрянем…

– Ладно, понятно, – отмахнулся от него Дежнёв. – Не представляю, как ещё месяц обратной дороги вытерпеть тут в пяти кубах пространства рядом с таким умником, как ты.

– Слетай в бытовой отсек, проверь электронику, – предложил ему Артём, не отрываясь от ноутбука.

Пилот только вздохнул и обратно пристегнулся к креслу.

– Лучше ещё посплю, – проворчал он. – Разбудишь, когда подойдёт время сеанса.

* * *

Чем ближе было расчётное время торможения, тем больше нервничали операторы и техники ЦУПа, чуть ли не ежеминутно требуя отчётов о состоянии систем гироскопов, звёздной ориентации, а также уровне солнечной радиации.

Наконец, Дежнёв не выдержал и на прямой линии сказал Саврасову, что перед сближением и стыковкой с «Афродитой» им нужно хотя бы пару часов отдыха.

Директор Агентства попросил техников с медиками временно отстать от космонавтов и разрешить им немного поспать.

До «Афродиты» оставалось меньше миллиона километров.

* * *

– … Она это, Сергей Борисович, – убеждённо заявил пилот «Родины», вглядываясь в коллиматор.

– Да дай, дай ты уже мне посмотреть, – пихал его в бок Алексей и, как только Дежнёв наконец отодвинулся в сторону, надолго прильнул к оптическому глазку.

– Изображение получили, – раздался голос кого-то из техников. – Ждём обработку.

Прямо посреди мутноватого прицела, расчерченного градусной сеткой по вертикали и горизонтали, Казанцев увидел подрагивающее изображение какой-то небольшой белой сигары, зависшей в кромешной тьме.

На таком расстоянии оптика «Родины» не позволяла различить какие-либо детали корабля, но сам контур ярко освещённой «Афродиты» на фоне бездонной черноты космоса был виден очень отчётливо.

– Так, – произнёс Воронов, назначенный шефом Агентства руководителем полёта. – Приступайте к переориентации корабля и начинайте торможение.

Дежнёв проверил просчитанные бортовым компьютером координаты и дал команду на разворот «Родины». Теперь космонавтам предстояло погасить огромную скорость, которую они развили при старте, и уже с помощью маневровых двигателей медленно сблизиться с «Афродитой».

– Пуск через три, две, одну…

Казанцев привычно утонул в кресле, ощущая, как дрожит корпус их корабля. Перегрузки стремительно росли – сказывалась избыточная мощность движков разгонной ступени, не рассчитанных на «Родину».

Наконец, Алексей почувствовал, как тяга двигателей стала понемногу снижаться, и его тело снова приподнимается из кресла.

… – Выключение!

Алексея слегка тряхнуло, после чего снова всё стихло. Программист придвинулся к мониторам:

– Система подтверждает готовность к сближению. Развернёшь?

– Ага… – Дежнёв несколько раз качнул джойстик маневровых двигателей, и «Родина» медленно стала поворачиваться вокруг своей оси.

– По радару нам ещё около двух километров, – пробормотал пилот, просматривая телеметрические данные. – Сейчас немного поддам газу, а ты контролируй смещение…

– Принял, – кивнул Алексей, продолжая наблюдать за координатной сеткой на экранах.

Дежнёв наклонил маневровые джойстики вперёд. Мягко качнувшись, космический корабль поплыл через космическое пространство, медленно набирая скорость.

– Три с половиной метра в секунду, – сказал Казанцев, и Артём отпустил джойстики.

– Нужна корректировка?..

– Пока нормально, – ответил Алексей, – главное, не уплыть вверх или вниз, ну а по рысканью мы, если что, и в последний момент можем подправить траекторию.

В наушниках зашумел голос Огнёва, конструктора технического блока Агентства:

– Есть сведения по вращению корабля?..

Пилот «Родины» несколько секунд молчал, вглядываясь в окуляры, после чего ответил:

– Видимое вращение у объекта отсутствует. Во всяком случае, относительно нас «Афродита», судя по всему, практически неподвижна.

Казанцев зачарованно смотрел, как навстречу «Родине» из тьмы медленно выступают части корпуса космического крейсера. Мелькнули на солнце тоненькие линии раскинутых солнечных батарей, показались стыковочные узлы сверхпрочной обшивки.

– Торможу, – негромко произнёс Дежнёв, снова взявшись за джойстики. «Афродита» неподвижно зависла перед взором космонавтов, молча разглядывавших ярко освещённую солнечными лучами половину корабля.

– Представляешь, и она вот так вот уже больше двадцати лет висит в пустоте, – задумчиво проговорил Казанцев. – Призрак. Летучий голландец…

– Начинаем фокусировку и фотографирование, – передал Дежнёв и запустил программу управления съёмочной аппаратурой, после чего отстегнул ремни.

– Неужели это и есть она… – прилипнув носом к иллюминатору, пилот всматривался в яркую поверхность космического корабля. С такого расстояния уже различались небольшие отверстия мутных иллюминаторов «Афродиты»; по огромным солнечным панелям, медленно поворачивающимся в пространстве вместе с корпусом самого корабля, гуляли тусклые солнечные блики.

– Как думаешь, долго нам так перед ней торчать придётся? – придвинулся к нему Алексей.

– Ну, сначала ЦУП получит все фотографии, рассмотрит их, проанализирует, потом ещё проведёт какое-нибудь собрание…

– Как будто стоило сюда лететь с тем, чтобы на расстоянии ста метров от «Афродиты» вдруг решить, что это слишком рискованно, развернуться и улететь обратно, – проворчал программист. – Ладно, в любом случае, ждать нам, видимо, придётся долго. – С этими словами Казанцев отстегнул ремни и, цепляясь на поручни, выбрался из кресла.

– Ты куда? – повернулся к товарищу пилот «Родины».

– Есть предложение перекусить это дело, – донёсся приглушённый голос Алексея из бытового отсека. Через небольшой люк к Дежнёву медленно выплыл сначала шлем Казанцева, а затем завёрнутый в фольгу набор питания.

– А если нас будут вызывать? – с сомнением спросил пилот, провожая взглядом проплывающий мимо бутерброд.

В люке показалась голова Казанцева.

– Да ну их к чёрту! Включи громкую связь, не пропустим.

К тому времени, когда космонавты завершили свой скромный обед, компьютер закончил сложение и обработку сделанных фотоснимков. Казанцев отобрал наиболее удачные кадры, сделанные с разным увеличением и экспозицией, после чего сжал их и поставил на передачу в центр управления.

– С нашей скоростью передачи придётся ждать почти час до завершения загрузки, – озадаченно заключил программист. – Это ещё при том, что снимки сильно сжаты, чтобы избежать потерь – мы же почти в двух световых минутах от Земли.

Только к вечеру (на борту корабля отсчёт вёлся по московскому времени) ЦУП наконец-то вышел на связь. Поскольку временнбя задержка была уже очень значительной – между фразами приходилось ждать около трёх минут – для общения использовали не прямую связь, а сразу записывали одно большое сообщение со всей необходимой для передачи информацией.

Дежнёв прослушал сообщение из центра управления полётами дважды, одновременно застёгивая скобы половинок скафандра.

– Занимаем места, – негромко скомандовал Артём, пристёгиваясь.

– Что говорят? – спросил Казанцев.

– Воронов передаёт, что видимых изменений с кораблём за это годы не произошло. Никаких повреждений или ненормальных отклонений на фотографиях не видно, кроме разве что сильного загрязнения иллюминаторов и панелей солнечных батарей… В общем, на стыковку дают добро. Сейчас сблизимся – а рядом со стыковочным узлом попробуем включить автоматику, по маячкам. Если «Афродита» не откликнется – продолжу сближение вручную, а ты будь готов меня, если что, корректировать. После стыковки – как отрабатывали…

«Родина» небольшими рывками стала приближаться к мёртвому космическому крейсеру. Дежнёв старался держать корабль максимально прямо, не выпуская стыковочный блок «Афродиты» из перекрестья оптического коллиматора, и не придавал «Родине» слишком большого ускорения.

– Не смещаемся? – процедил пилот сквозь зубы, когда радар показал меньше десяти метров до контакта с кораблём.

– Прямо ведёшь. – Казанцев следил за сближением сразу по нескольким мониторам. – Сейчас дам команду «Афродите».

Раздался негромкий писк, после чего индикаторы на панели стыковки загорелись красным.

– А ты думал, всё так просто будет? – усмехнулся Дежнёв. – Фиг тебе. Сейчас ещё поближе подрулим, будь готов…

Казанцев тоже не особо рассчитывал, что радары «Родины» смогут сориентироваться на стыковочный шлюз межпланетного корабля и самостоятельно подвести её к «Афродите», но всё же испытал разочарование. Похоже, на этом корабле и правда все системы давным-давно вышли из строя.

– Метр, – предупредил товарища Артём и начал плавно тормозить корабль. Датчики сближения показали минимальное значение, но контакта пока ещё не произошло.

– Ты полностью остановил? – вопросительно повернулся к пилоту Алексей. Дежнёв бросил взгляд на монитор:

– Минимальная скорость… сейчас будет касание.

На несколько секунд повисла тишина, и вдруг из бытового отсека донёсся какой-то скрежет. Корабль завибрировал, как будто кто-то провёл по обшивке молотком, после чего индикаторы стыковки загорелись зелёным. Казанцев тут же нажал на стыковочные тумблеры и почувствовал, как вакуумные системы стягивают два корабля в одно целое.

– Готово. – Дежнёв отпустил джойстики и только теперь посмотрел на показатели борткомпьютера. – Как там?

– Вроде, в норме всё. – Казанцев по поручням выбрался из командного отсека и завис перед люком.

– Полная стыковка, – доложил он и постучал по металлу.

– Я передал на Землю об успешной стыковке с «Афродитой», – пилот по пояс завис в проёме между командным и бытовым отсеком, откинув колпак скафандра и вытер лицо перчаткой.

Ответ пришёл минут через десять. ЦУП давал добро на проведение вылазки на «Афродиту» и предупреждал о необходимости оперативного забора и анализа проб с корабля-призрака.

– Значит, так. – Дежнёв подлетел к Алексею и зацепился одной рукой за торчащую из стенки раму. – Я задраиваюсь в командном отсеке и слежу за тобой. Ты понижаешь давление, после чего открываешь люк. Сразу не иди, подожди хотя бы немного, осмотрись – на станции явно кромешная темнота, а иллюминаторы совсем крошечные.

– Да тренировались же столько, я там с закрытыми глазами прекрасно ориентируюсь, – проворчал Казанцев и, включив светодиодные фонарики по обеим сторонам шлема, занял позицию у стыковочного узла.

Пилот с размаху захлопнул люк. Зашумели винты, затем всё стихло, и в бытовом отсеке наступила полная тишина.

– Можешь приступать, – раздался в наушниках голос Артёма. Алексей взялся за фиксирующий механизм и с силой провернул ворот.

Рычаг на удивление легко провернулся, и космонавт навалился на люк.

– Давай подниму давление в отсеке, – предложил пилот. – Мы же не знаем, что там с воздухом на корабле, может быть, получится просто продавить люк внутрь, если там была разгерметизация…?

– Погоди, – пропыхтел в микрофон Казанцев, пытаясь и так и этак упереться в стенку отсека. – Сейчас, если не получится, попробую простучать края…

Наконец, программисту удалось зафиксировать ботинок на скобе и привалиться спиной к люку. Сначала Алексей подумал, что люк переклинило слишком сильно и открыть его не удастся, но внезапно он почувствовал, что металл подаётся назад, и космонавт по инерции влетел в проём.

– Люк открыт, – сообщил Казанцев, повиснув на рычаге фиксатора, после чего вернул его в исходное положение и развернулся.

За десятилетия, проведённые космическим кораблём в космическом вакууме, люк «Афродиты» запросто могло намертво приварить к обшивке, и в таком случае космонавтам пришлось бы проникать на корабль через открытый космос, путём отстрела аварийного люка. На Земле они отрабатывали и этот вариант, но по понятным причинам он считался крайне нежелательным.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил пилот.

– Плохо видно, – отозвался Алексей и осторожно пролетел по длинному отсеку корабля. – Сейчас, попробую проверить электропитание…

По пыльной поверхности отсека заметались блики фонарей. Светодиоды вырывали из тьмы пульты управления, кислородные баллоны, кабели; словно гигантский распустивший щупальца кальмар, неподвижно висели в невесомости отстёгнутые кем-то крепёжные ремни.

Среди причудливых теней в воздух взвились тысячи пылинок, покрывавших густым слоем пол, стены и потолок межпланетного корабля.

Немного покопавшись в электрощите, куда выводилось управление всей бортовой электроникой, Казанцев безнадёжно махнул рукой:

– Тут сходу не разберёшься, на вид всё в норме, но скорее всего уже сдохли все батареи и электроэлементы. Придётся либо тянуть кабель с «Родины», либо пробовать сориентировать панели на Солнце.

– Ладно, с этим потом, – отозвался Артём. – Важнее проверить состояние систем жизнеобеспечения и посмотреть, что там вообще с воздухом творится. Берёшь пробы?

– Ага. – Казанцев включил портативный газоанализатор на рукаве скафандра и поставил его на проведение забора воздуха.

– Ну, – сообщил он спустя примерно минуту. – С учётом того, что хоть ты и откачал смесь из бытового отсека, вместе со мной на «Афродиту», видимо, просочилось какое-то количество кислорода. Тут вполне приличная смесь – что-то около десятой части углекислого газа, есть кислород, куча азота… давление – примерно треть от нормы, видимо, герметичность корабля и правда нигде нарушена не была, за двадцать лет совсем немного стравило в пространство. Примесей тоже вроде нет никаких… кадаверины, путресцины и прочие трупные гадости, кстати, тоже по нулям. Но даже не знаю, хорошо ли это… – кисло заметил Алексей. – В общем, при большом желании здесь можно даже и дышать.

– Мы такой ерундой заниматься не будем. – Дежнёв включил настройку блока жизнеобеспечения и начал выставлять параметры. – Сейчас подкачаем азота, а потом включим фильтры, чтобы почистить атмосферу от углекислоты и всего остального, что там может быть. А что по температуре?

– Чуть ниже сотни, – отозвался Артём. – Включай печки тоже на полную мощность. Мы хоть и недалеко от Солнца, но внутренняя часть корабля почти не прогревается.

Казанцев ещё раз огляделся по сторонам. Из-за непривычной темноты складывалось впечатление, что он находится не на борту космического корабля, а в каком-то заброшенном мусорном коллекторе.

«До сих пор не верится, что это и есть загадочная «Афродита, – подумалось Алексею. – И мы с Артёмом здесь, у неё на борту – первые за двадцать с лишним лет!..»

Тут какая-то нехорошая мысль шевельнулась в голове у Казанцева.

«… Что там нам говорили про космонавтов?»

Словно подслушав мысли своего товарища, Дежнёв спросил:

– Корабль пустой?

Немного помедлив, программист ответил:

– Во всяком случае, в главном пролёте и каюте никого нет. – Алексей переместился в хвостовую часть космического корабля, с силой оттолкнувшись от обшивки.

Где-то в подсознании всплыл голос инструктора и занятие, посвящённое выходу в открытый космос через шлюзовые системы «Родины».

«… и помните: даже незначительное повреждение слоёв скафандра спровоцирует резкое падение давления, что приведет к потере сознания ещё до того, как вы останетесь без запасов воздуха… Без скафандра же человек может прожить в открытом космосе не больше нескольких секунд – и то лишь благодаря шоковому эффекту…»

Сглотнув, Алексей сообщил напарнику:

– В хранилище осталось два скафандра. Командира «Афродиты» Еремеева…

Алексей расправил покрытый инеем рукав второго костюма.

– … и пилота Голенева.

Ноги космонавта гулко ударились о тонкую переборку между отсеками.

– Принято, – через несколько секунд коротко сообщил Артём.

– Надо будет запустить освещение, а то в темноте мы здесь ничего осмотреть нормально не сможем.

– Отсеки все задраены?

– Я проверяю. – Казанцев пролетел над несколькими люками, ведущими в общий бытовой отсек, каюту и рубку управления. – Рубка задраена! Открываю?

– Давай, – согласился Артём.

Люк в командный отсек открылся на удивление легко. Космонавт завис перед тёмным проёмом и заглянул внутрь.

– Тут тоже пусто, – через секунду доложил Алексей. – Похоже, на «Афродите» и правда никого не осталось.

– Ладно, – динамик отозвался гулкими помехами, и часть фразы пилота утонула в фонящем шуме, – … считать, что первичный осмотр проведён. Возвращайся в шлюз, сейчас я себе накачаю отсек, и будем выравнивать давление по всему кораблю.

Запасы кислородно-азотной смеси на «Родине» были большие, так что насосы достаточно быстро подняли давление в состыкованных кораблях до необходимого уровня. Сложнее было с температурой: в бытовом и командном отсеках уже перевалило за сорок градусов по Цельсию, а в дальних отсеках «Афродиты» ещё висела местами тонкая плёнка инея углекислого газа – не справлялись даже работавшие вовсю вентиляторы, гнавшие из «Родины» разогретый воздух.

– Пора прекращать это баловство, – вылез с откинутым колпаком скафандра из рубки Казанцев, вытирая вспотевший от жары лоб. – Устроили тут душегубку. Давай, погнали в приборный модуль «Афродиты», попробуем хоть печки на ней запустить. С ними-то что могло случиться!.. Заодно и кабель кинем.

– … Ну, хорошо, – буркнул Дежнёв и вслед за своим товарищем закрыл колпак шлема. – Сейчас передам на Землю, что приступаем к проверке электросистем корабля.

Алексей размотал бобину с силовым кабелем и, подключив его к узлу питания на «Родине», с зажатым в перчатке вторым концом кабеля пролетел в рубку «Афродиты».

– Так, Касаткин говорил, что наиболее оптимально будет запитать корабль через внешний узел, – пробормотал программист. Алексей выкрутил металлические барашки, снял плиту, закрывавшую доступ в электрощит космического корабля, и начал уверенно копаться внутри.

– Ну, вот, – торжествующе вытащил программист из глубин электрощита какой-то кабель и разъединил его. – Страви-ка ещё немного! – крикнул он, вытягивая на себя провод, подсоединённый к узлу питания на «Родине».

– Если я прав, то мы сейчас подадим ток прямо на кабель, идущий от солнечных панелей, – пробормотал Алексей, подплывая к командной рубке «Родины», – и запитаем Афродиту от нашей батареи.

– Надо рассчитать, на сколько хватит заряда, когда включим печки. – Дежнев раскрыл на компьютере табло индикатора батарей. – Сейчас у нас по максимуму, потому что наших панелей вполне хватало на маленькую Родину, но как только пустим ток на крейсер, никакие панели не потянут такую нагрузку.

– Освещение можно и притушить, – кивнул программист. – Компьютеры потребляют по минимуму. Много будет уходить на атмосферу – система «Циклон» довольно прожорливая – но после того, как мы полностью осмотрим «Афродиту», можно будет задраить все люки обратно, оставив только главный пролёт.

– Даю ток. – Дежнёв повернул ручку на пульте «Родины».

– Ага, – радостно сказал Алексей. – Всё-таки кое-что на корабле еще работает, – он постучал пальцем по загоревшемуся зеленым небольшому индикатору. Затем, протерев пыль на центральной панели управления, программист повернул ручки управления освещением.

В первые несколько секунд ничего не происходило. Затем раздался сухой треск, в темном пролёте что-то заискрило, замерцало, послышались громкие хлопки и звон разлетающегося стекла.

– Что у тебя? – влетел через стыковочный узел пилот и завис на крепёжном ремне посреди длинного коридора.

– Да вот, видимо, лампы не выдержали, – с досадой пробормотал Алексей.

Помигивая неровным и тусклым светом, медленно разгорались газовые трубки, с трудом освещая широкий и темный пролёт.

– Мда, – протянул Дежнев, – видимо, за долгие годы газ из ламп понемногу вышел, так что теперь даже от тех, что не лопнули от напряжения, уже мало толку.

– Ничего, у нас на корабле есть запасной комплект, несколько ламп заменим, а остальные выкрутим, – деловито сказал Казанцев. – Нам ведь не надо сильно всё тут освещать. Главное, что сама цепь работает.

– Ладно, тогда я пока что отключу напряжение, – крикнул Дежнёв и оттолкнулся ногами по направлению к кабине «Родины».

* * *

После того, как Алексей выкрутил из своих гнёзд все лампы и вставил на их места четыре новые газовые трубки, космонавтам наконец удалось более-менее осветить главный пролёт «Афродиты».

Одна из электропечек сгорела при включении, но остальные работали вполне исправно и понемногу поднимали температуру на корабле.

– Теперь можно приступить к более тщательному осмотру корабля, – довольным голосом сказал Казанцев, столкнувшись в стыковочном шлюзе со своим командиром.

– Я уже пролетел по отсекам, нигде ничего необычного не заметил, – задумчиво сказал Артём. – У нас осталось меньше суток, после чего начнем торможение наших кораблей и выправление курса.

– Но мы же ничего не нашли, даже и поискать не успели толком… – возразил Алексей.

– Это и не была наша первоочередная задача, – мягко возразил ему пилот. – Если ты забыл, старик хочет, чтобы мы пригнали «Афродиту» к Земле, ну и сами успешно приземлились, а что касается корабля – тут другие умники уже разбираться будут.

– Да погоди, – испуганно дернулся Казанцев и, пролетев по инерции полметра вверх, чуть не приложился головой об обшивку.

Зацепившись за раскрытый люк «Родины», космонавт перевернулся вверх ногами и, придвинувшись обратно к своему напарнику, сказал:

– У нас достаточно времени, чтобы, как минимум, исследовать бортовые записи команды и скачать всю информацию с носителей.

– Тогда давай поторопимся с этим, – кивнул пилот. – Я отправлюсь передавать в ЦУП обстановку, а ты займись компьютерами «Афродиты». Как только нам пришлют новый курс, надеваем скафандры и выжимаем из движков «Родины» максимум. Если нам разрешат, после ускорения продолжим исследования Афродиты, но пока что с этим повременим.

– Ладно, договорились, – мрачно ответил Казанцев. Космонавты разлетелись в разные стороны: Алексей отправился в рубку, а пилот занял своё кресло в «Родине» и начал настройку передатчика на волну центра управления.

Казанцева ждало разочарование: даже после перезагрузки всей электросистемы и замены штатных предохранителей, центральный бортовой компьютер «Афродиты» отказывался включаться. Более того, на внутренней панели управления корабля не горели даже индикаторы тока. Программист снял все панели, которые было возможно, и полез внутрь электроузла с мультиметром в зубах. Чудом избежав короткого замыкания, с большим трудом Алексей смог найти хвосты командных кабелей борткомпьютера и вытащить их из общей связки проводов.

– Черт знает, что наворотили… – ругался программист и вызвал по рации напарника:

– Артём, ты на «Родине»?

– Да, – тут же прошумели динамики. – Требуется помощь?

– Притащишь мой ноут с корабля? Хочу его подсоединить к кораблю. Если здесь ещё хоть что-то пашет, то сможем хотя бы повернуть к солнцу батареи.

– А что бортсистемы, не включаются?..

– Да черт их разберёт, – пожаловался Алексей. – Может, комп от перегрузки сгорел, или его вообще специально пожгли, кто знает. Я достану жесткие диски и заберу на Родину, их потом можно будет списать на мой ноутбук, а железо хоть сейчас на помойку.

– Ну ладно, это ты же у нас спец, – ответил Дежнёв. – Уже лечу к тебе.

Прикрутив крепление бортового кабеля к порту ноутбука, Казанцев перегрузил программу и на всякий случай даже постучал рукой по соединению. Экран мигнул, и через секунду в командном окне появились характеристики космического корабля.

– О, ну вот это уже что-то, – радостно сказал Алексей и пробежался пальцами по клавиатуре. – Обнаружены рубки, отсеки, посадочный модуль отсутствует… так…

Программист выбрал ручное управление солнечными панелями и нажал несколько раз на стрелку вперед.

Послышался какой-то механический гул, скрип, и легкая вибрация сотрясла весь корабль.

– Ну-ка! – крикнул Казанцев и изогнулся, пытаясь что-то увидеть через маленькое окошко иллюминатора.

Дежнев подлетел к стеклу и, прижавшись к нему лицом, усмехнулся:

– Работает!

Огромные и раскиданные в противоположные стороны панели солнечных батарей, словно лапы какого-то космического великана, пришли в движение и начали медленно вращаться по часовой стрелке.

– Так, так… ещё немного, – корректировал Дежнёв, наблюдая за вращением панелей. – Ну, давай ещё на пяток градусов!..

– Хватит? – высунулся из рубки Алексей.

– Вроде, прямо попадает, – удовлетворённо сказал пилот, глядя на заигравшие на синем стекле солнечные блики. – Сможем теперь нормально печки врубить?

– Да, я думаю, с энергией теперь проблем не будет, – кивнул Алексей и впился в экран ноутбука. – Повреждение панелей оценивается примерно в двадцать процентов, это, конечно, порядочно, но с учётом радиоактивного генератора на «Родине» нам всё равно хватит с избытком. Плюс – батареи, плюс – свои панели… в общем, мёрзнуть и сидеть в темноте по дороге домой нам уже точно не придётся.

– Отлично. – Дежнёв заглянул через плечо друга в монитор компьютера, висевшего в воздухе перед космонавтами, и поинтересовался:

– А что насчёт жёстких дисков, пока не вынимал их?

– Вот сейчас как раз и займусь, – проворчал Алексей и, закрепив на настенные липучки ноутбук, пролетел к «Родине». Через несколько секунд он вернулся с инженерной сумкой через плечо и спросил у напарника:

– Из ЦУПа пока не присылали новый курс?

Дежнёв мотнул головой:

– Сеанс был полчаса назад. Сейчас доложу, что смогли подключиться напрямую к компьютеру и переориентировать солнечные батареи.

Пилот отправился в рубку, а Алексей снова расположился в командном отсеке «Афродиты», напевая какую-то бессмысленную мелодию, прицепившуюся ещё в гостинице на Земле и до сих пор крутящуюся в голове.

Работа спорилась. Легко сняв боковые панели, программист выгреб из системного узла груду пыли, осевшей на кулерах, и приступил к разборке системного блока центрального компьютера космического корабля.

– Земля одобрила наши действия, но Воронов полагает, что мы уже выполнили свою миссию, – раздался в наушниках голос Дежнёва.

Алексей отложил шуруповёрт и с раздражением переспросил:

– Что значит – «выполнена»? Мы до сих пор не имеем ни малейшего понятия о том, что произошло на корабле! Нам необходимо хотя бы проанализировать все записи на дисках, кроме того, согласно плану полёта, команда должна была вести дневники в личных компьютерах…

В наушниках было хорошо слышно, как Дежнёв тяжело вздохнул.

– Лёша, – устало сказал пилот, – заканчивай давай уже с дисками и живо дуй в ложемент. Это приказ.

– Курс есть? – мрачно спросил программист.

– Будет минут через десять, когда всё перепроверят. Не доверяют, – с усмешкой заметил Артём.

– Стало быть, десять минут у меня есть?

– Алексей!

– Да погоди, погоди ты, – засипел в микрофон Казанцев и облизнул пересохшие губы. – Тут не всё так просто оказалось, плата в глубине блока сидит, до неё дотянуться совершенно нереально. А снять, как назло, нельзя: не пускают направляющие, которые какой-то умник запроектировал прямо через всю обшивку из технического блока.

– Ну так и чего?..

– Я сейчас быстренько залезу в техблок, мне только четыре болтика отвернуть, и сразу же обратно. Я прямо с материнской платой диски вытащу, для скорости…

– Лёха!

– Артём, – мрачно ответил товарищу Казанцев. – Артём, ну я прошу тебя. Пока ты ещё проверишь курс, пока заложишь его в компьютер… Артём!

На несколько секунд в эфире повисла тишина.

– Быстро давай, – буркнул наконец пилот, и шипение динамиков резко оборвалось: Дежнёв выключил внутреннюю связь. Затем командир «Родины» включил главную радиостанцию, раскрыл пульт построения программы полёта и начал вызывать ЦУП.

Казанцев пролетел через главный пролёт межпланетного корабля и завис над неприметной металлической панелью.

– Так… – пробормотал программист и, сняв перчатку, провёл пальцами вдоль шва. Нащупав небольшое углубление, Казанцев вставил в него штангу от многофункциональных «крокодилов» и мягко нажал.

Панель прогнулась, внутри раздался какой-то жалобный хруст, и перед космонавтом предстал тёмный и узкий лаз в пространство между внутренней и внешней обшивкой корабля.

Техотсек был совсем небольшой – около двух метров в длину и полуметра в толщину, но шёл вокруг всего цилиндра корпуса «Афродиты». Внутри пролегали кабели ряда внутренних систем корабля и хранились баллоны со сжатым кислородом. Также техотсек предполагался как дополнительная буферная зона на случай любых нежелательных взаимодействий обшивки с внешней средой – например, при неудачной стыковке «Афродиты» с посадочным модулем.

Прикинув ширину отсека, Казанцев поморщился и разъединил поясной крепёж скафандра. Он бы, конечно, поместился между переборок и в скафандре, но вот развернуться внутри уже точно бы не смог.

Закрепив части скафандра на настенной липучей ленте, программист начал осторожно влезать внутрь отсека. Расправив попавшиеся на пути кабели, Алексей наконец перенёс обе ноги вперёд и на секунду остановился перевести дух.

«Да, Артёму, похоже, придётся подождать, – подумал Казанцев и оценивающим взглядом посмотрел на крепления внутренней перемычки. – Но тут уж ничего не поделаешь».

Техотсек был разделён на три герметично перекрытых сектора, к каждому из которых можно было добраться, либо миновав переборки остальных частей отсека, либо раскрутив щиты с внешней стороны.

«То есть, со стороны космоса…» – подумал Казанцев и вдруг в глубине его мозга вспыхнула какая-то непонятная искорка.

Нахмурившись, Алексей попытался понять, что же его так взволновало.

– Технический отсек… Переборки, – задумчиво пробормотал космонавт, чувствуя, что ещё чуть-чуть – и он поймёт что-то очень важное, возможно, даже тайну исчезновения экипажа «Афродиты».

«Секунду…»

Казанцев дрожащими руками начал скручивать со стальных штифтов барашки, крепившие переборку, ведущую в соседний сектор – тот, где должны были стоять стальные направляющие, не позволяющие скрутить материнскую плату центрального компьютера космического корабля.

Откручивая одновременно сразу несколько зажимов, Алексею казалось, что ему в нос уже бьёт глухой трупный запах.

«Какой может быть запах? Двадцать один год прошёл…»

«… Ну а бактерии? Трупные мухи, или кто там ещё бывает… откуда бы им взяться на «Афродите»? Да и потом, кто вообще знает, как может проходить разложение на стерильно чистом космическом корабле без доступа свежего кислорода…»

Космонавт ускорил свои движения. Кувыркаясь в воздухе, вывернутые барашки сталкивались друг с другом и разлетались, однако наблюдать эффект Джанибекова было некогда, и Алексей просто отмахивался от освободившихся зажимов, как от роя назойливых мух.

Как только последний из восемнадцати штифтов оголился, Казанцев навалился на переборку. Почти сразу Алексей почувствовал, как тонкий лист нержавеющей стали поддаётся и проваливается вперёд. Как только между краем листа и обшивкой корабля появился небольшой зазор, программист отпустил переборку, чтобы не провалиться вперёд, и начал аккуратно расширять отверстие тонкой инженерной монтировкой.

Медленно отставив полностью отошедший лист металла в сторону, космонавт, достав из нагрудного кармана небольшой ручной фонарь, осторожно заглянул в отсек.

Из темноты выступали переплетения каких-то кабелей, гофрированные кислородные и вентиляционные трубы обволакивали корабль, словно гигантские черви. Вся обшивка изнутри была покрыта толстым слоем пыли, однако больше в техотсеке не было ничего.

Казанцев почти минуту стоял, осматривая несколько кубических метров пространства и не веря, что его предположения не сбылись. Шаря по всему отсеку ручным фонарём, он упорно вновь и вновь переводил взгляд с одного предмета на другой, пытаясь понять, что же здесь не так, словно ища какой-то подвох, который, как ему казалось, непременно должен был здесь присутствовать.

И он его нашёл.

Приблизившись к внешней части обшивки – за тремя миллиметрами которой находился уже открытый космос. – Казанцев под лучами фонарика разглядел крошечную россыпь металлической стружки, выпирающей из обшивки, с радужными и слегка оплавленными краями.

Это были следы давней сварки.

«Вот это новости», – подумал Алексей и осторожно провёл пальцем по острой поверхности металлических иголочек, направленных точно в сторону внутренней части обшивки. «Стало быть, на «Афродите» проводили аварийный ремонт…»

Казанцев провёл рукой вдоль тонкого и короткого сварочного шва и через десять сантиметров упёрся в соседний, последний сектор технического отсека.

«Что бы это ни было, разгадка находится именно там», – подумал Алексей и начал скручивать барашки с третьей переборки, при этом лихорадочно соображая.

«Если мы ничего не знаем о ремонте, то, стало быть, это происходило сразу же после того, как с кораблём потерялась связь. Значит… значит, корабль получил какое-то повреждение, после чего космонавты заварили образовавшиеся микрощели в обшивке… а потом… и что же случилось потом?»

Но Казанцев не успел додумать эту мысль. Отозвавшись басовым гулом, переборка, освободившись от последнего крепёжного барашка, утонула в темноте третьего сектора.

Пролетев по инерции вперёд, космонавт зацепился рукой за край обшивки и, нелепо расставив ноги, завис между двумя узкими отсеками.

* * *

«Здравствуй!..

Я пишу это письмо, потому что мне осталось жить не более двух дней.

Я рассчитывал, что смогу верно направить посадочный модуль обратно на Землю, но моя скорость оказалась слишком низкой. Два дня назад я доел последний кубик белкового концентрата из наших запасов. Мне удалось растянуть порции, рассчитанные на недельное пребывание в модуле двух человек, почти на два месяца, но сегодня я почувствовал, что теряю сознание. Если бы не невесомость, то вряд ли бы у меня ещё оставались силы передвигаться.

На сороковом дне экспедиции наш корабль влетел в разряженное облако металлической пыли. Анализ траектории показал, что, вероятно, этот рой был продуктом столкновения каких-то металлических астероидов из троянцев. Несмотря на низкую плотность облака, из-за огромной скорости «Афродиты» все радарные системы и антенны в течение нескольких секунд оказались покрыты слоем намагниченного металла, который моментально вывел аппаратуру из строя.

Голенев вышел наружу, чтобы очистить антенны и наладить связь. Однако оказалось, что дело не только в пыли – несколько более крупных частиц металла повредили главный радар, а также пробили внешнюю обшивку корабля в самой толстой части. Еремеев дал команду Серёже заварить обшивку и возвращаться на борт.

Для установки запасной радиосистемы пилоту пришлось проникать в технический блок. Компьютер показывал полную герметичность отсека, поэтому, чтобы добраться до крепёжного узла, Серёжа снял скафандр.

Я до сих пор не знаю, что именно случилось потом. Скорее всего, вместе с воздухом какая-то часть пыли попала ему в лёгкие, а вместе с ней проникло что-то ещё. Мы думали, что это какой-то газ, замёрзшие частицы которого попали на корабль и испарились в атмосфере отсека, но сейчас мне кажется, что действие этого газа больше напоминало поражение каким-то паразитом.

Почти сразу после того как Сергей вылез из отсека, у него начался приступ кашля, который перешёл в припадок. Мы вкололи ему успокоительное, и он сразу же отключился. Пока Голенев спал, температура его тела подскочила до сорока градусов, и командир решил его разбудить, чтобы дать антибиотики.

Раньше я никогда не задумывался над выражением, что самое страшное для человека – это утратить разум. Теперь я знаю об этом всё.

Когда пилот проснулся, он нас уже не узнавал. Потом у меня было много времени, чтобы проанализировать произошедшие на «Афродите» события. Судя по всему, неизвестный организм поразил мозг – во всяком случае, на остальных органах его действие никак не сказывалось. Это существо – или вещество – слой за слоем проникало в извилины нашего товарища, блокируя их работу и заставляя того всё больше и больше отрываться от реальности. Смотреть на это было ужасно, и никакими словами не описать те несколько часов безумия, которые нам довелось пережить рядом с нашим пилотом. Возникало ощущение, что память Сергея с невероятной скоростью раскручивается в обратную сторону, и мы с ужасом ожидали развязки. Несколько раз Голенев порывался покинуть корабль, и нам приходилось за ним постоянно следить. Один раз Еремеев достал его уже из шлюза. Пилот плакал и постоянно спрашивал нас, почему его не пускают к жене. Галлюцинации Сергея стали настолько явственными, что находиться рядом с ним становилось уже невозможно. Буквально за несколько часов от личности нашего друга не осталось практически ничего. Обколотый различными медикаментами, Сергей уже не вставал и лишь постоянно разговаривал со своей давно погибшей супругой, трясясь в припадочном кашле с температурой около сорока двух градусов.

Не знаю, как эта гадость настигла Еремеева. Скорее всего, это произошло из-за того, что наш командир постоянно находился при больном и делал ему различные уколы, пытаясь успокоить. Где-то через пять часов после инцидента с нашим пилотом я почувствовал мощнейший рывок ускорения. Сашу я обнаружил в рубке, где его выворачивало наизнанку от кашля и рвоты. Возможно, его организм оказался сильнее, или вещество уже теряло свои свойства – но командир терял рассудок гораздо медленнее Сергея.

С большим трудом мне удалось запереть Еремеева в шлюзовом блоке и заблокировать систему дверей. Когда я вернулся в рубку, то узнал, что горючего на корабле больше не осталось – всё топливо, в том числе и с посадочного модуля, командир слил в маршевые баки и практически подчистую сжёг для разгона. Компьютер показывал падение на Солнце. Я использовал остатки топлива, чтобы выровнять параболу падения, но программа всё равно не давала гарантии прохождения мимо Солнца. Шансы на выживание оставались нулевые – и я принял решение покинуть «Афродиту».

Компьютер «Голиафа» дал курс к Земле, но я уже не знал текущего положения корабля, поэтому не питал никаких иллюзий. Незадолго до отстыковки посадочного модуля я услышал сигнал о раскрытии внешнего шлюзового порта. Надеюсь, в последние мгновения жизни нашего командира рассудок не вернулся к нему.

Я использовал всю азотную смесь в маневровых движках модуля для ускорения, но «Голиаф» оказался слишком громоздок для возвращения к Земле, а скорость «Афродиты» относительно Солнца была колоссальна. Сейчас я даже не представляю, где нахожусь, и в какой стороне от модуля находится Земля. Когда я допишу это письмо, я дам компьютеру команду согнать весь кислород отсека в баллоны и опустить давление до минимальной отметки. Надеюсь, я быстро засну, и мне не придётся мучиться.

Я до конца не уверен, действительно ли это был какой-то вирус, дремавший в вакууме космоса, или просто неведомый человечеству набор страшных по своей разрушительной силе газов нервнопаралитического действия, адскую смесь которых подсунуло нам пространство.

Не берусь предполагать, кто и когда может найти моё последнее послание. Но если это письмо кто-нибудь всё же прочитает – прошу, передайте привет моему сыну Роме и скажите, что я помнил о нём до последней своей минуты.

Борис Мельник, геолог и планетолог экипажа «Афродиты».

P.S. И если всё же случится невозможное, и злой рок допустит, что наш злосчастный корабль уцелеет и когда-нибудь вновь вернётся к Земле, я заклинаю – ничто живое не должно попасть в крайний отсек между обшивкой и кораблём.