Мёртвый мир

Откуда прилетела эта планета, астрономам достоверно установить так и не удалось. Кто-то полагал, что это один из многочисленных транснептуновых объектов Солнечной системы, однако большинство учёных склонялось к мысли, что Гадес относится к там редчайшим планетам-скитальцам, которые по каким-то причинам потеряли свою родную звезду.

Название планеты напрашивалось само собой: даже самые грубые, предварительные расчёты давали примерную оценку температуры поверхности Гадеса, равной не более двух десятков градусов по Кельвину – то есть ниже, чем на Плутоне.

Первые признаки, косвенно указывающие на вторжение во внутреннюю часть Солнечной системы какого-то относительно массивного тела, начали проявляться ещё задолго до открытия Гадеса. Некоторые астрономы ссылались на лёгкие искажения орбит малых планет; некоторые обсерватории публиковали снимки, на которых блеск далёких звёзд на короткие промежутки времени резко падал – как будто их заслонял какой-то объект.

Тем не менее, в течение нескольких лет подобные сообщения не вызывали у научного сообщества особого беспокойства. В памяти были лишком свежи воспоминания о скандальной эпопее, развернувшейся не так давно в связи с «обнаружением» Нибиру, так называемой десятой планеты, и поэтому до некоторых пор все необычные феномены списывались на влияние неизвестных астероидов и планетоидов пояса Койпера.

Так продолжалось до тех пор, пока межпланетный исследовательский модуль нового поколения «Тифон», занимавшийся составлением подробной карты поверхности Титана, не передал на Землю фотоснимки какого-то крупного тела, пересёкшего орбиту Плутона.

По установленным координатам в спешном порядке был развёрнут Большой Телескоп, и вскоре стало ясно, что тело, стремительно продвигающееся по совершенно неправильной орбите между Ураном и Нептуном, является не просто крупным астероидом.

Интернет запестрил сообщениями о том, что «десятая планета» наконец-то найдена, однако профессиональные астрономы были очень озадачены. Дело в том, что все вычисления направления пролёта Гадеса сбивали астрономов с толку – новоприобретённая планета упорно не желала следовать законам Кеплера.

Тогда-то и было высказано предположение, что Гадес не имеет никакого отношения к «планете икс» и впервые попал в область притяжения Солнца, транзитом пролетая через Солнечную систему.

– Скорее всего, планета миллионы лет назад была вырвана со своей орбиты каким-то крупным телом, после чего началось её вечное скитание по галактике, – дал комментарий официальный представитель космического Агентства.

Дальнейшие наблюдения за галактическим скитальцем позволили установить примерные характеристики загадочного объекта. Так, Гадес был типичной планетой земной группы, с массой примерно в одну десятую от земной и примерно в пять раз меньше Земли по диаметру.

– Астрономический отдел дал вероятную траекторию пролёта Гадеса через нашу систему…

Ввиду предстоящего сближения с необычной планетой между руководителем межпланетных полётов Агентства, Георгием Пудовым, и его заместителем, Фёдором Узляковым, состоялся конфиденциальный разговор.

Сложив руки на груди, Пудов в упор смотрел на Землякова и продолжал:

– … Гадес вошёл в плоскость Солнечной системы под углом примерно в двадцать восемь градусов, – тут руководитель межпланетных перелётов кинул беглый взгляд на лежавшие перед ним бумаги. – Примерно через два года он пройдёт мимо Сатурна, максимальное сближение будет около трёх астрономических единиц. Затем, не пересекая линию его орбиты, планета начнёт удаляться из Солнечной системы…

Руководитель межпланетных полётов сделал небольшую паузу и пролистал пальцем какие-то файлы на сенсорном экране своего моноблока. Затем он вновь перевёл взгляд на Узлякова:

– Скорость движения Гадеса – почти двадцать километров в секунду, что, разумеется, позволит ему преодолеть гравитацию нашей звезды. Тем не менее, орбитальный отдел дал некоторые корректировки его траектории с учётом того, как на Гадес повлияет Солнце, а также Уран, Сатурн и Юпитер…

– Что-нибудь значительное? – внимательно посмотрел на своего начальника Узляков.

Тот отрицательно покачал головой:

– Нет, хотя итоговая скорость Гадеса относительно Солнца снизится на несколько процентов. Дело же состоит вот в чём…

Руководитель межпланетных полётов поднялся со своего кресла и подошёл к демонстрационному экрану. Нажав несколько клавиш на пульте управления, он жестом пригласил Узлякова подойти поближе.

На экран была выведена упрощённая карта Солнечной системы в реальном времени с разбросанными по всей её плоскости яркими точками. Приблизив одну из них, Пудов сказал:

– Как ты знаешь, изначально основной миссией «Громовержца» было создание надёжной базы для последовательного исследования спутников Юпитера, в противовес американской программе «Арес».

События были давнишние, Узляков тогда ещё даже в школу не ходил. Истоки этой истории уходили к той эпохе, когда отечественная космонавтика наконец-то добралась до пилотируемых полётов на Луну (а произошло это лишь к концу тридцатых); в штатах в это время уже полным ходом шли заключительные испытания перед марсианской экспедицией. Затем в мировой космонавтике случилась заминка продолжительностью в несколько десятилетий, когда о полётах человека к другим планетам никто вслух не высказывался, а идея о путешествии через глубокий космос казалась окончательно и бесповоротно дискредитированной.

Уже после выхода из этого застоя, когда пилотируемая космонавтика вновь стала активно набирать обороты, НАСА достало из архивов уже порядком запылённые планы по высадке человека на Марс. Российское же Агентство, не желая повторять ошибки ещё советской космонавтики, оперативно переориентировалось на изучение спутников планет-гигантов, и уже менее чем через пятнадцать лет на высокой орбите Юпитера были состыкованы первые три автономных блока «Одиссея», став основой для легендарной космической станции «Громовержец».

За последние два десятилетия «Громовержец» значительно вырос в размерах: помимо ещё нескольких больших блоков с лабораторным оборудованием, станция обзавелась огромным жилым модулем, аварийными капсулами, универсальными планетоходами с возможностью их высадки на любом их спутников системы Юпитера.

Последним штрихом, который превратил «Громовержец» в не просто уникальную, а по-настоящему передовую космическую базу, стали новенькие, специально разработанные для этой станции пилотируемые аппараты «Эол».

Изначально их было только два, но уже в следующее противостояние Земли и Юпитера к «Громовержцу» пристыковались ещё три «Эола», доставленные на одном сверхтяжёлом носителе класса «Циклоп». Это были миниатюрные, манёвренные корабли с небольшим запасом хода, но оснащённые сверх всякой меры самым различным исследовательским оборудованием. Каждый «Эол» рассчитывался на двух человек, но при желании модуль мог принять до трёх космонавтов; кроме того, «Эолы» работали и в автономном режиме, следуя заданной программе, а также могли управляться дистанционно.

Несмотря на простоту, эти исследовательские модули обладали высокой конструктивной прочностью, и их можно было без опаски сажать практически на любой из спутников планет-гигантов. В этих целях каждый «Эол», помимо небольших маневровых двигателей, имел две небольшие ступени – для посадки и взлёта соответственно. Кроме того, на каждом из аппаратов стояли компактные радиоизотопные термоэлектрические генераторы тока. Эти РТГТ-модули последнего поколения давали до нескольких киловатт энергии и не требовали дополнительного питания в течение многих лет.

– … Я полагаю целесообразным задействовать все доступные нам ресурсы для исследования Гадеса, пока он будет находиться в поле нашей досягаемости, – закончил свою короткую речь Пудов и прошёлся вдоль стола. Затем снова сел в своё кресло и перевёл взгляд на экран. – Под исследованием я подразумеваю высадку на его поверхность наших космонавтов и проведение полного комплекса стандартных исследований – как мы уже отрабатывали на спутниках Юпитера.

– Насколько я помню, сейчас на «Громовержце» припаркованы три «Эола» и стандартный аварийный модуль, – прищурившись, посмотрел на своего шефа Узляков, пытаясь сообразить, что тот задумал. – Но ведь даже со скоростями «Эола» до орбиты Сатурна ему лететь месяцев девять?

– Почти одиннадцать, – усмехнулся Пудов. – И это только в одну сторону. Но нам столько ждать не потребуется…

Начальник межпланетных полётов раскрыл на экране объёмную модель «Громовержца».

– Смотри. – Пальцы Пудова стали быстро перемещаться по сенсорным панелям, и модель исследовательской станции тут же распалась на отдельные модули и отсеки; ловко передвигая и меняя их местами, Пудов быстро собрал из них какую-то длинную конструкцию и указал на неё своему заместителю.

– Мы не зря всегда настаивали на том, чтобы каждый узел всех наших аппаратов был максимально унифицирован друг под друга, – сказал Пудов. – В первую очередь, это очень облегчает даже самый сложный аварийный ремонт. Но сейчас нам это может значительно помочь в ином ракурсе.

Тут начальник межпланетных полётов приблизил собранную им модель и вновь разъединил её на составляющие модули.

– Одинаковые стыковочные агрегаты на всех элементах станции позволяют нам, по сути, собрать абсолютно любую конструкцию из имеющихся на «Громовержце» компонентов, – сказал он. – Конкретно сейчас нам необходим хорошо оборудованный и просторный жилой отсек, приспособленный для длительного перелёта трёх космонавтов – а также компактная научно-исследовательская лаборатория.

При этих словах Пудов продемонстрировал стыковку бытового отсека «Эола» со спасательным модулем.

– Итого у нас получается два помещения, с огромной – для троих человек – кубатурой и очень хорошим техническим оснащением.

Пудов вывел на экран параметры получившегося модуля с указанием его массы и прочих характеристик.

– Мы можем убрать все лишнее агрегаты и превратить аварийный корабль в отсек для длительного пребывания экипажа, – продолжил он, – после чего займёмся двигателями.

– Но с этим дело будет обстоять гораздо сложнее, – заметил Узляков. – Стандартный движок «Эола» такую массу уже не потянет.

– Я предлагаю оставить ступени «Эола» для пилотируемого полёта непосредственно на Гадес. – Пудов обвёл пальцем небольшие двигатели модуля. – Повысим давление в баках с помощью горючего, которое используется в разгонном блоке «Громовержца», и с учётом низкой гравитации Гадеса нам этого вполне хватит.

«Громовержец» находился на высокой орбите Юпитера – примерно в десяти тысячах километрах от верхних слоёв его атмосферы, но, тем не менее, его движение регулярно корректировалось с помощью небольших бортовых двигателей. Кроме того, раз в год станции стандартно придавалось дополнительное ускорение с помощью специально созданного в этих целях разгонного блока.

– Но мы не можем сливать топливо со станции, – возразил Узляков. – В случае чего, у нас не будет возможности скорректировать орбиту, и тогда мы рискуем потерять и станцию, и космонавтов.

– Риск можно свести к минимуму, – руководитель межпланетных полётов отошёл от монитора и сел за свой стол. —

С нашими двигателями, если старт назначить на ближайшее окно, путь до Юпитера займёт примерно полтора года. Многовато, конечно, но отнюдь не критично. С учётом того, что мы совсем недавно ускоряли «Громовержец», его орбитальная скорость за какие-нибудь полтора года не успеет значительно упасть. Он ведь находится в совершенно разреженных слоях, по сути – в открытом космосе.

Что касается нашего модуля для полёта к Гадесу, мы используем двигатели аварийной капсулы и второго «Эола», последовательно отработав все их ступени, что даст нам хорошее ускорение.

– Предположим, на трёх двигателях мы долетим до Гадеса, – кивнул Узляков. – Высадимся, взлетим, состыкуемся – а возвращаться на чём будем? На гравитационной праще?..

– Отнюдь, – щёлкнул пальцами Пудов и снова начал рыться в бумагах на своём столе. Затем, подняв одну из них, он пробежался по ней глазами и поднял взгляд на своего заместителя:

– Мне уже просчитали возможность необходимого нам пролёта с Земли до Гадеса. Используем «Родину» в комплектации с дополнительной разгонной ступенью – и путь домой обеспечен!

Узляков задумался:

– Подогнать второй корабль к Гадесу как раз в ту точку, где ребята на «Эоле» взлетят с его поверхности?..

Пудов ответил:

– Нет, можно поступить ещё хитрее. С «Громовержца» до Гадеса лететь придётся почти три месяца; положим, ещё неделя на Гадесе, итого – через три с небольшим месяца нам уже понадобится трансферт до Земли.

– За три месяца нам «Родину» никак не подогнать к Гадесу, – мрачно заметил Узляков. – Даже если сожжём сразу две разгонные ступени подряд.

– Знаю, – усмехнулся Пудов. – Только ступени нам понадобятся для возвращения на Землю. А вот дополнительно ускориться нам поможет Церера – она очень удачно будет проходить совсем рядом с нужной нам траекторией. Если аккуратно пройти впритирку рядом с ней, это поможет значительно поднять нам скорость совершенно задаром, и тогда путь до Гадеса займёт уже меньше полугода.

– Заманчиво, конечно… – задумался Узляков.

– Ещё бы, – кивнул руководитель межпланетных полётов. – Мы же будем первые и единственные, побывавшие на космическом теле из другой звёздной системы! А какой материал для наших геологов и планетологов могут дать исследования… – и Пудов многозначительно закатил глаза к сверкающему белизной потолку.

– Да больно навороченный получается план, – перебил его Узляков. – Если хоть на одном из этапов миссии что-то пойдёт не так…

– Значит, придётся постараться, чтобы всё шло как надо, – отрезал Пудов. – Или ты не хочешь организовать высадку на Гадес только потому, что это сложно или опасно? Мы ведь можем это сделать, согласись. Ты же понимаешь всё стратегическое, нет – даже политическое значение такой экспедиции? – засунув руки в карманы, руководитель межпланетных полётов остановился в одном шаге от своего заместителя.

– Понимаю, – согласился тот. – Очень даже хорошо понимаю. Вы уже связывались с «Громовержцем»?

– Ещё нет. – Пудов тяжело вздохнул и направился к выходу из кабинета, жестом позвав Узлякова следовать за ним. – В ребятах я уверен, но кто именно лучше всего подходит для такой миссии, я не решил. Надо поручить отделам разработку планов…

Оба учёных, возбуждённо переговариваясь, вышли из кабинета.

* * *

Едва космонавты успели расположиться в ложементах, как в наушниках раздался бодрый голос Регимова:

– Готовы, парни?

– Всегда готовы, – отозвался за всех Терещенко, проверяя ремни. Убедившись, что всё в порядке, командир экипажа щёлкнул тумблером внешней связи:

– Программу уже запустили?

– Выставили на автоматический запуск, – ответил ему командир «Громовержца» и дал команду на отстыковку модуля.

– Подтверждаю, – пробормотал в микрофон Терещенко, увидев, как на панели командного пульта «Орфея» загорелся жёлтый индикатор, и вдавил пальцем в панель одну из множества находившихся перед ним кнопок.

Раздалась лёгкая вибрация и покачивание, после чего всё снова стихло.

Командир «Орфея» придвинул к себе джойстики управления маневровыми двигателями.

– Отвожу корабль от станции, – доложил он, несколько раз наклонив к себе один из джойстиков.

– Дима, доложи обстановку, – донеслось до Терещенко спустя минуту.

Командир «Орфея» ответил:

– Дистанция сорок, удаляемся от станции. Включил систему автоматической ориентации.

И через несколько секунд добавил:

– Корабль стабилизирован.

Это означало, что теперь «Орфей» направлен точно в ту точку, где месяц спустя ему предстоит выйти на орбиту Гадеса.

– Даю обратный отсчёт… – прошелестело в наушниках у Регимова.

– Дима, Глеб, Игорёк, слышите! Удачи вам! – прокричал командир станции. – Теперь только на Земле увидимся!

– … два, один, зажигание! – голос Терещенко потух в громком гуле, и всех троих космонавтов вдавило в кресла.

– Ерунда, два с половиной «же», – пробормотал, поворачиваясь к нему, Глеб Сотников, сидевший по левую руку от командира. – Сколько так нам ещё?

– Сорок секунд… – ответил ему Терещенко сквозь сжатые зубы. – Потом ещё две маленькие ступени, и можем расслабиться на целый месяц.

Отбор в экспедицию не прошёл для космонавтов безболезненно. Всего на «Громовержце» обитало восемь человек, и из них однозначно отпадал лишь Виктор Регимов, командир станции, хотя даже он несмело заикался Пудову о том, что его навыки могли бы пригодиться при полёте к Гадесу.

Из остальных кандидатур, после долгих раздумий и споров, Агентство забраковало планетологов Соколова и Тищенко, астронома Дубкова и геолога Антонову. Причём последнюю, несмотря на все протесты и угрозы, руководитель межпланетных полётов без малейшего смущения отмёл сразу же.

– … Я тебе повторяю, «Громовержец» – это одно, а полёт на Гадес – совсем другое, – долго спорил с ней Пудов по видеосвязи. – Тем более, тут тебя скоро Зорькина сменит, ты уже полгода в открытом космосе, а если ещё и к Гадесу полетишь? И ты сама же призналась, что Круглов смыслит в геологии нисколько не хуже тебя…

Испортив отношения с половиной экипажа космической станции, Пудов сумел отобрать трёх человек для полёта на «Орфее»: отличного инженера и по совместительству опытного терапевта Терещенко Диму, астронома и астрофизика Сотникова Глеба и геолога-планетолога Игоря Круглова.

Название для корабля предложил заместитель руководителя межпланетных полётов:

– В конце концов, именно Орфей ведь спускался в Гадес, то есть царство мёртвых, – прокомментировал Узляков свой выбор.

– Не слишком успешно, кстати говоря, – заметил Пудов, но всё же название одобрил.

На составление полного плана всей миссии ушло несколько недель, после чего на орбите Юпитера меньше чем за сутки космонавтами был собран «Орфей». Ещё несколько дней ушло на укомплектование новоявленного корабля всем необходимым и его окончательную подготовку к долгому полёту.

Пудов неоднократно запугивал по очереди всех космонавтов опасностями такой экспедиции, напирал на то, что в общей сложности им придётся провести больше года в тесном «Орфее», однако никто из всей троицы не желал ничего слушать.

– Всё сделаем в лучшем виде, Георгий Игнатьевич, – бодро отвечал в камеру Терещенко. – Мы же уже столько раз высаживались на разные спутники!

Пудов вздохнул и нажал кнопку записи ответа – сигнал до «Громовержца» доходил в среднем за пару часов.

– Да, мы научились уверенно пилотировать корабли на орбите Юпитера, но это всё были детские игрушки по сравнению с тем, что вам теперь предстоит. Гадес – это не Луна, не Каллисто и даже не Марс.

Когда вечером Пудову на коммутатор поступил ответ, руководитель межпланетных полётов увидел усталое лицо Терещенко:

– Я всё понимаю. – Командир «Орфея» помолчал, потом всё же спросил:

– Вы уверены в своём решении насчёт Сотникова?..

Тема была больная для всех троих – ведь высадиться на поверхность Гадеса смогут лишь два человека, и кому-то из них придётся в одиночестве остаться на орбите.

– Дима, – проникновенно сказал начальник межпланетных полётов. – Я знаю, что ты отлично разбираешься в планетологии и для тебя возможность высадки на такой уникум, как Гадес – как быку красная тряпка. Но ещё ты – лучший инженер на «Громовержце», так же как Сотников – лучший пилот «Эолов». Поверхность Гадеса может представлять собой всё, что угодно – а сажать модуль придётся в условиях очень низкой освещённости. Мы никогда не проводили высадку в такой удалённости от Солнца и Земли. Никто не знает, как поведут себя наши системы навигации при посадке, и очень возможно, что управлять «Эолом» придётся вручную. Я прошу тебя, Дима, чтобы и ты, и весь экипаж глубоко осознали всё значение вашей миссии…

Руководитель межпланетных полётов сделал небольшую паузу.

– Вам предстоит побывать на экзопланете. Первым, и, вероятно, также и последним… Я знаю, что смелости и отваги никому из вас не занимать, но самое большое, что вы можете сделать для человечества – это вернуться живыми. Всё остальное – второстепенно… Поэтому, Дима, – повысил голос Пудов, – высаживаться будут именно Глеб с Игорем.

Пудов отправил запись на «Громовержец», а сам весь день промаялся у себя в кабинете, не зная, за какую работу браться – мысли о Гадесе и невероятной миссии, которую Агентство дерзнуло провернуть, не лезли у него из головы.

Ответ Терещенко был коротким.

– Я всё понял, Георгий Игнатьевич, – ровным голосом ответил командир «Орфея». – Можете быть спокойны насчёт нас с ребятами. К отстыковке отсеков и конструированию «Орфея» приступим завтра утром, сегодня Регимов уже гонит нас всех спать. До завтра!

* * *

Настроение в ЦУПе было приподнятое. Буквально несколько минут назад поступил сигнал с компьютера «Орфея», сообщивший, что корабль вышел на стабильную низкую орбиту вокруг планеты.

Костюков, заведовавший всем программным обеспечением миссии, Пудов и Узляков сидели за отдельным контрольным пультом, наблюдая за показателями приборов «Орфея».

Теперь, когда корабль с космонавтами вышел на устойчивую орбиту вокруг Гадеса, исследователи смогли наконец-то провести подробное исследование необычной планеты.

– Судя по фотографиям, поверхность планеты довольно грязная, – заметил заместитель руководителя межпланетных полётов. – Однако вся эта пыль, очевидно, просто следствие того, что Гадес длительное время летит через пространство, собирая различный мусор по всей галактике. По оценкам астрономов, слой пыли на планете составляет в среднем не больше десяти-пятнадцати сантиметров; сама же планета покрыта слоем льда.

– Из каких газов? – спросил у него Пудов.

– Сложно сказать, нормальный спектральный анализ не провести. Но под слоем льда планета более плотная – вероятно, каменистые породы, либо какие-то металлы. Ядро, судя по всему, ещё тёплое – что удивительно само по себе. Магнитное поле пока точно измерить не удалось.

– Интересно… – задумался руководитель межпланетных полётов.

– Есть и ещё кое-что необычное. Недавно с «Орфея» нам передали подробные снимки, – сказал Костюков. – На них отчётливо видно, что Гадес представляет собой практически идеальный шар – ни горных цепей, ни трещин, ничего подобного. Кстати, как мы и предполагали, сейчас, когда планета подлетела относительно близко к Солнцу, на солнечной стороне Гадеса заметны газовые пары, – программист раскрыл на мониторе одну из схем планеты, составленной из множества фотографий, снятых через специальный фильтр. – Вот, поглядите…

– Это не затруднит посадку «Эола»? – спросил Пудов.

– Нет, газ чрезвычайно разрежен, – ответил Костюков, – и никак не повлияет на пилотирование нашего модуля. Кстати говоря… – программист посмотрел на часы. – По плану, «Эол» с Сотниковым и Кругловым как раз сейчас должен отделяться от «Орфея».

Трое учёных помолчали: настолько непривычно было им играть второстепенную роль в контроле миссии. Однако удалённость Гадеса диктовала свои условия, и поэтому вся техническая поддержка «Орфея» легла на плечи сотрудников «Громовержца». Земля же выступала только как зритель.

– Пойду, пройдусь, – хмуро буркнул Пудов, вставая из-за пульта контроля. – Всё равно ещё полчаса ждать сигнала.

* * *

– Проверь ещё раз по Солнцу, – настойчиво повторил в микрофон Терещенко.

– Да перестань, Дима, – отозвался Сотников из «Эола». – Компьютер уже дважды проверил ориентацию корабля, положение просто идеально. Ты готов, Игорёк?

Корабль был уже отстыкован от «Эола», в котором находились Сотников с Кругловым. Терещенко оставался на «Орфее» и наблюдал за действиями Игоря через иллюминатор.

– Готов. – Игорь располагался в соседнем с Глебом кресле. Третье, за ненадобностью, выкинули ещё на «Громовержце», но всё равно в «Эоле» было тесновато: почти всё место занимало различное оборудование, кислородные баллоны, системы поддержания жизнеобеспечения и прочая аппаратура.

– Даю зажигание, – раздался голос Сотникова, и командир «Орфея» крикнул:

– Увидимся через неделю!

Сопла «Эола» озарились ярким синим пламенем, и, быстро ускоряясь, миниатюрный корабль устремился прочь от «Орфея».

– Три, два, один… – отсчитал Сотников, сверяясь с часами, и гудение двигателей резко оборвалось.

– Точно по программе идём, – довольно заметил Круглов. – Слышишь, Дима?

– Слышу, слышу, – отозвался Терещенко. – Вы там готовьтесь, сейчас пару минут вас ещё поболтает, а потом падать начнёте. Заранее присмотритесь, куда садиться будете!

– Да чего тут смотреть, – пробормотал Сотников. – Лёд и лёд кругом…

– Высота пятьдесят километров, – доложил Круглов. – Снижаемся…

«Эол» медленно вращался вокруг своей оси, падая по вытянутой параболе на планету. Космонавты молча наблюдали за тем, как огромной ледяной стеной поверхность Гадеса поднималась перед их взором и снова уходила куда-то назад. Благодаря невесомости вращение корабля совершенно не ощущалось, и казалось, что это планета вращается вокруг «Эола».

– Приготовились… – негромко скомандовал Сотников, и почти сразу после его слов включились мини-сопла маневровых двигателей, выравнивая «Эол». – Запустилась программа посадки! – передал он Терещенко.

– Высота – тридцать пять, – сверился с альтиметром Круглов. – Включился главный двигатель, мощность тяги – ноль-один, начинаем гасить скорость падения.

– Выравнивание почти полное… – передал на «Орфей» пилот.

В наушниках раздался треск помех, и голос командира «Громовержца» продрался сквозь пространство:

– Дима, ребят не отвлекай! Сами разберутся! – станция находилась уже в нескольких световых минутах от Гадеса, и поэтому напутствие Регимова пришло с запозданием.

Так как на планете атмосфера начисто отсутствовала, торможение «Эола» происходило исключительно благодаря реактивным двигателям разведывательного модуля. Создавая небольшую постоянную тягу, они постепенно замедляли «Эол», плавно опуская корабль на поверхность ледяной планеты.

– Высота – двадцать, – доложил Сотников. – Начинаю выбирать место для посадки…

При разработке плана высадки на Гадес планетологами рассматривалось несколько возможных участков, но все учёные склонялись к тому, чтобы высадка произошла как можно ближе к экватору. Само по себе вращение планеты было практически нулевым: один оборот примерно за два месяца, поэтому тёмная сторона Гадеса заведомо исключалась.

Что же касается конкретного места для посадки «Эола», тут планетологи были озадачены отсутствием какого-либо разнообразия на поверхности планеты. Гадес представлял собой практически идеальный и абсолютно одинаковый со всех сторон ледяной шар диаметром две с небольшим тысячи километров.

– Радар показывает почти идеальную плоскость. – Сотников сверился с показаниями навигационной системы. – Продолжаем снижение, скорость – триста метров в секунду…

Бортовой компьютер «Эола» продолжал контролировать скорость падения корабля на Гадес, удерживая его при этом в строго горизонтальном положении. Уже у самой поверхности планеты Сотников переключил режим программной посадки корабля на полуавтоматический, направив «Эол» в сторону по вертикали.

– Вон, видишь, – прокомментировал он Круглову. – Там что-то темнеет, километрах в десяти отсюда. Сядем поближе к этому месту, – и космонавт немного наклонил посадочный модуль вбок.

– Высота – два километра, – сказал Круглов. – Пора переходить к заключительной стадии.

Заключительная стадия посадки предполагала, что модуль окончательно выравнивается по горизонтали, а из корпуса выдвигаются гидравлические посадочные распорки. После перехода на эту стадию любые манёвры корабля были крайне нежелательны; дальнейший спуск и приземление проводились в автоматическом режиме программой мягкой посадки.

– Подтверждаю команду, – ответил Сотников. – Высота – полтора километра…

Модуль несколько раз слегка наклонило, после чего двигатель, до этого момента работавший на минимальной тяге, увеличил мощность, снижая скорость «Эола» до нуля.

– Тангаж, рысканье по минимуму, – сверился ещё раз с приборами Сотников.

Вдруг раздался голос командира «Орфея»:

– Ухожу на тёмную сторону. Выйду на связь через девять минут, жду вашего сообщения о том, как прошла посадка! Удачи!

– Принято, – ответил Круглов. – Продолжаем снижение.

– До контакта пятнадцать секунд. – Сотников проверил ход выполнения программы. – Идём чётко по плану компьютера, высота – сто пятьдесят метров…

В обзоре небольшого иллюминатора, расположенного прямо над командным пультом управления «Эола», появилась бесконечная ледяная равнина.

– А помнишь, как мы высаживались на Каллисто? – пробормотал Круглов.

– Помню, – коротко ответил штурман, не отрываясь от монитора главного бортового компьютера. – Так, приготовились!

Двигатели «Эола» взревели, и оба космонавта почувствовали перегрузку от резкого торможения. Космический аппарат завис над самой ледяной кромкой, после чего мягко коснулся поверхности планеты.

Раздался громкий хруст, и растопыренные лапы-стабилизаторы соскользнули вбок, утонув в пыльной поверхности Гадеса, из-за чего аппарат немного накренился. Почти сразу же включилась гидравлическая система, выравнивая «Эол»; все двигатели космического аппарата заглохли, и, не считая мерного шума кулеров бортового компьютера, в космическом корабле наступила абсолютная тишина.

Откашлявшись, Сотников отстегнулся от кресла и выпрямился.

– Через три минуты на связь выйдет Терещенко, – сверился он с часами. – Давай, проводим стандартную процедуру. Не первый раз уже высаживаемся.

– Ты знаешь, Глеб, – раскорячившись, начал медленно вылезать из своего ложемента Круглов, – я готовился ко всяким гадостям, а ведь эта посадка, пожалуй, была самая приятная из всех, которые я помню.

– Ну, последний раз на Рею садились тоже вроде без особых приключений, – заметил Сотников, проверяя уровень давления в посадочных баках. – Так, а вот горючее практически всё ушло… Сейчас выкачаем остатки и дозаправим ими нашу подъёмную ступень. Образцов на борт придётся брать самый минимум: не более десятка килограмм, чтобы не возникло проблем с выходом на орбиту.

Космонавты поочерёдно проверили все рабочие узлы корабля, работоспособность жизнеобеспечивающей системы; провели полную проверку герметичности корпуса «Эола», небольшого шлюза и каждого из скафандров в отдельности, после чего записали подробный отчёт и направили его на «Громовержец».

– … Вижу вас через бортовой перископ. Красиво сели, – прокомментировал с орбиты Терещенко. – Сейчас завершу полномасштабную съёмку и отправлю вам композиционную трёхмерную карту. Когда планируете первый выход?

– Через час, примерно, – ответил Круглов. – Пока что ждём ответа с Земли. Заодно и твою карту подождём, чтобы не идти вслепую.

Первый выход по плану должен был занять не больше пяти минут. В первую очередь, специалисты Агентства переживали за то, как скафандры смогут выдержать чрезвычайно низкие температуры Гадеса – до сих пор космонавтам ещё не доводилось высаживаться на такие холодные планеты. Хотя линейка скафандров «Кондор», которыми комплектовались все «Эолы», являлась нестандартной – её создавали специально для проведения межпланетных исследований – никто не знал, как будут функционировать их системы при температуре, близкой к абсолютному нулю.

Большая часть планетологов всё же сошлась на том, что на момент высадки на Гадес экваториальная температура на планете должна подняться примерно к двумстам сорока градусам по Цельсию ниже нуля – то есть, будет как раз на гране допустимой для «Кондора». Но, во избежание лишнего риска, космонавтам строго-настрого было запрещено отходить от «Эола» больше, чем на десять метров, и покидать друг друга из поля видимости.

Спустя примерно полтора часа Сотников, а за ним и Круглов покинули «Эол» через внешний люк, спустившись на поверхность Гадеса по миниатюрной лестнице. Гравитация на планете была почти в десять раз ниже земной, но после месяца пребывания в невесомости обоим космонавтам всё равно было непросто привыкнуть к ощущению собственного веса.

Игорь с Глебом встали рядом с посадочным модулем и огляделись по сторонам. Вокруг, на сколько хватало обзора, простиралась безжизненная тёмная пустыня; не было видно ни крупных камней, ни холмов. Отсутствовали даже кратеры – поскольку Гадес странствовал в межзвёздном, а не межпланетном пространстве, вероятность столкновения с мало-мальски крупными планетоидами ему не грозила. Составляя подробную карту поверхности, астрономы Агентства смогли выделить не больше десятка кратеров примерно километрового диаметра; каких-либо более крупных образований на поверхности Гадеса не имелось.

– «Орфей», ты на связи? – спросил Сотников в микрофон. Терещенко почти сразу отозвался:

– Пролетаю над светлой стороной. Как вы? Что скафандры?

– Показатели стабильные, – ответил пилот «Эола». – Температура – минус двести тридцать два на солнце…

Сотников почувствовал, как через многослойную ткань «Кондора», несмотря на работавшие в полную силу электрообогревательные элементы, пробирается смертельный космический холод.

– Пока нормально, – ответил он. – Но надо следить за уровнем заряда батарей, иначе тут не продержишься и минуты. Под ногами какая-то пыль или крошка… – Глеб несколько раз топнул ногой по поверхности планеты и слегка подпрыгнул.

– Внешне напоминает вулканические породы, – вставил Круглов. – Вперемешку со льдом и космической пылью. Я возьму образцы…

Космонавт выдвинул миниатюрный электрический совок с герметичным отсеком и зачерпнул в него порошкообразную почву Гадеса.

– Под слоем пыли наблюдаем лёд, – сказал Сотников, аккуратно зачистив небольшой участок поверхности Гадеса с помощью лопатки. – Толщина неопределённая, цвет тёмно-синий. Верхний, пылевой слой планеты, судя по всему, колеблется от нескольких десятков сантиметров до метра.

– Как видимость? – спросил Терещенко.

– Плохая, – отозвался пилот «Эола». – Солнце практически не освещает поверхность. И ещё, кажется… Игорь, ты видишь туман?

– Не понял, Глеб! Повтори, что ты видишь? Какой ещё туман?

Словно не расслышав вопроса командира «Орфея», Круглов задумчиво произнёс:

– В самом деле, очень похоже… – и ответил уже Терещенко:

– Наблюдаю пары какого-то газа. Судя по всему, он выходит из-под поверхности планеты.

Глеб сделал несколько маленьких прыгающих шажков вперёд и огляделся по сторонам.

– Видимость несколько затруднена из-за струй этого газа. Кстати, видим тебя, пролетаешь прямо над нами…

Оба космонавта подняли головы и проводили взглядом маленькую тусклую звёздочку, закатывающуюся за горизонт.

– Выхожу из зоны связи, – ответил Терещенко. – Не задерживайтесь там, возвращайтесь обратно на борт! – голос командира «Орфея» резко затих и сменился лишь треском помех.

– Устанавливаю «МИМ» на поверхности, – сказал Глебу Круглов. – Чувствуется, что скафандр уже здорово промёрз. Погнали обратно? Седьмая минута пошла.

– Пошли, – согласился Сотников и, слегка оттолкнувшись ногами от поверхности планеты, совершил пятиметровый прыжок в сторону «Эола».

– Ты скоро?

– Сейчас, сейчас… – ответил Круглов. – Дождусь, когда модуль подтвердит установку.

Космонавт выпрямился и несколькими небольшими прыжками догнал своего командира.

– Запустил, – сказал он Сотникову, который уже открывал люк шлюза. – Сейчас будем сидеть, отлаживать «МИМ» через компьютер.

«МИМ» – межпланетный исследовательский модуль – представлял собой аппарат, предназначенный для исследования внешней среды других планет. Благодаря огромному количеству различных датчиков, установленных на нём, «МИМ» был способен измерять мельчайшие изменения в составе атмосферы, уровне давления, радиации, температуры; кроме того, модуль также оборудовался точнейшими сейсмо-датчиками, камерами различных спектров и прочей исследовательской аппаратурой.

Питался модуль от компактного радиоизотопного блока, срок работы которого при среднем потреблении рассчитывался примерно на пятнадцать лет; после установки на планете «МИМ» мог дистанционно управляться и, таким образом, постоянно собирать новые сведения о планете или спутнике.

Уже находясь в шлюзе, Сотников почувствовал, как всё его тело дрожит от озноба. Тепловые электроэлементы пылали жаром, но всё равно не могли достаточно согреть промёрзший насквозь скафандр.

– Накачиваю атмосферу, – прозвучал в наушнике голос Игоря, и стрелка давления в шлюзе медленно поползла. Накал бортовых батарей показывал максимум – вместе с космическим вакуумом в шлюз «Эола» вошёл мороз межпланетного пространства.

Стягивая с напарника верхнюю часть скафандра уже внутри бытового отсека «Эола», Сотников заметил:

– Не знаю, как тебе, а для меня наша прогулка вызвала очень смешанные ощущения. Американцы садились на Марс, мы уже высаживались на различные спутники, но впервые кто-то приземлился на такой нестабильный объект, как Гадес. Только подумай, что мы находимся на самых задворках Солнечной системы, на планете, летящей бог весть откуда и куда, и с каждой секундой удаляемся от нашего Солнца…

– Я стараюсь думать не об этом, – передёрнул плечами от холода Круглов. – Надо провести весь перечень стандартных анализов взятой породы, настроить «МИМ»… да кучу всего сделать, нам на всю неделю работы хватит!

– Когда всё отладим, стоит перекусить, а затем измерим температуру и ляжем поспать, – прервал его напарник. – Следующий выход устроим не раньше, чем через сутки.

– Не знаю, как ты, а я в полёте отлично отоспался, – отозвался Круглов и закрепил скафандры на борту «Эола». – Весь месяц ждал, когда наконец нормально спину распрямлю.

– Ну ладно тебе, – покачал головой Сотников. – Ты-то ещё не застал по-настоящему тесные корабли, как мы с Терещенко.

– Борисыч на стажировке мне как-то рассказывал, как он в молодости облетал Луну на «Федерации», – ответил Игорь. – По тем временам это корыто, кстати говоря, считалось ещё очень даже неплохим. Но, как Борисыч мне сам признался, наши «Молнии» и «Аяксы» отличаются от той же «Федерации» примерно так же, как галеон от рыбацкой шхуны.

– Тогда на корабли ставили ещё старые движки, – мягко возразил Глеб. – Поэтому даже облёт Луны занимал относительно длительное время, а речь о более грандиозных экспедициях и не шла. Давай-ка лучше проверять, как там твой модуль работает.

Модуль работал, и очень скоро компьютер «Эола» переполнился кучей различных сведений о возможном внутреннем строении «Гадеса», его температурных и прочих показателях.

Круглов загрузил частицы пыли с поверхности планеты и колбу с газовыми парами в анализатор, после чего, потирая от удовольствия руки, принялся один за другим изучать отчёты «МИМа».

– Интересно, – постучал пальцем по крупномасштабной карте Гадеса командир «Эола». – Видишь, рядом с нами проходит какая-то широкая тёмная ложбина, по форме похожая на речное русло…

– Давай туда сходим, – равнодушно ответил Круглов, погружённый в отчёты.

– Можно назвать эту ложбину Ахероном, – повернулся к напарнику Глеб. – А всё плато, к которому эта «река» прилегает, долиной Миноса, в честь судьи загробного мира. Как тебе?..

– Погоди, – перебил его Круглов. – Тут очень странные показатели по тектонике Гадеса. Я сейчас настрою модуль на тонкое восприятие… – и космонавт-планетолог начал копаться в параметрах «МИМа» через дистанционный пульт.

– Вот, нашёл, – наконец сказал Игорь и перевёл взгляд на монитор. – Гляди-ка!

На секунду в посадочном модуле наступило молчание, после чего командир «Эола» резко откашлялся:

– Вот это да, – и Сотников наклонил сенсорный дисплей в свою сторону. – Получается, на Гадесе до сих пор не угасла тектоническая активность?

– Не похоже… – пробормотал Игорь, разглядывая ползущую по монитору кривую. – Во-первых, для движения литосферных плит это какие-то уж слишком слабые толчки. А во-вторых, слишком они… странные, – развёл руками планетолог. – Я таких показателей ещё никогда не видел.

– Ну а что тогда? – показал пальцем на экран Глеб. – Может быть, это сотрясение поверхности от метеоритных ударов где-то вдалеке?

– Нет, точно нет, – отрицательно покачал головой Игорь. – Это выглядело бы совсем по-другому, да и нет здесь никаких метеорных роёв, даже до троянцев отсюда будет больше трёх астрономических единиц. Видимо, ядро Гадеса и правда до сих пор активно… – задумался космонавт и снова уставился на экран.

* * *

Возиться с образцами космонавты закончили только к вечеру, после чего полный отчёт о первом выходе на поверхность Гадеса был наконец-то отправлен на «Громовержец».

Анализ газа показал удивительно высокое содержание азота в ледяной корке планеты – приблизившись к Солнцу, промёрзшая насквозь за время межзвёздного путешествия планета начала понемногу оттаивать, и через слои слежавшейся за тысячелетия пыли стала просачиваться затвердевшая некогда атмосфера.

– Интересно, какая всё же внутренняя структура у Гадеса, – задумчиво пробормотал Узляков, изучая отчёты Сотникова и Круглова. На его вопрос отозвался заведующий отделом планетологии Константин Строгов, стоявший рядом с ним и рассматривавший график вероятной плотности ядра таинственной планеты:

– Мне представляется, что мы имеем дело с обычной планетой земной группы, на которой до сих пор происходит движение литосферных плит. На этом фоне, кстати, весьма интересен факт полного отсутствия у Гадеса магнитного поля. Подземные толчки наблюдаются с регулярностью от нескольких часов до суток, после чего «МИМ» регистрирует длительное затухание, пока колеблется кора самой планеты. Эти колебания незначительны, но факт их наличия заставляет задуматься.

– Ну, раз на планете не идут геодинамические процессы, значит, ядро… – пожал плечами заместитель руководителя межпланетных полётов, но Строгов его перебил:

– Мы никогда не сталкивались с подобными колыханиями во внутренней тектонике, но речь идёт об очень небольшой планете, не стоит этого забывать. Я думаю, что эти микроземлетрясения – не что иное, как проявление глубинных процессов остывания и, как следствие, затвердевания плотных пород…

На этот раз договорить не дали уже планетологу – в исследовательский центр, тяжело ступая, вошёл Пудов и с порога объявил:

– «Орфей» зарегистрировал гамма-всплеск прямо под нашим модулем!

– Как так? – удивлённо вскинулся Строгов. – Да быть этого не может!

– Может, – устало ответил Пудов и бросил тонкую папку на стол перед своим заместителем. – Вот, тут всё есть.

Выброс радиации продлился примерно минуту. Счётчик Гейгера, установленный на «МИМе», выдавал заоблачные показатели; с помощью аппаратуры «Орфея» Терещенко с достаточно высокой точностью смог локализовать место повышенной радиоактивности.

Руководитель межпланетных полётов со своим заместителем молча смотрели на маленькое пятно, чернильной кляксой расползавшееся по трёхмерной проекции поверхности Гадеса.

– Насколько это опасно? – негромко спросил Узляков у своего шефа.

Тот ответил:

– Медотдел наводит панику, но аналитики утверждают, что пока сильно волноваться подводов нет. Наши ребята, слава богу, в момент гамма-вспышки были внутри «Эола», да ещё и в скафандрах. Но мы уже передали команду Глебу и Игорю быть готовым экстренно покидать Гадес – риск слишком велик, и не факт, что в следующий раз всё так легко обойдётся. Кстати говоря, судя по переданной «МИМом» информации, в момент выброса радиации подземные толчки на Гадесе значительно усилились.

– Да, дела… – расстроился Строгов. – Когда мы получим полный отчёт с «Орфея» о произошедшем?

Пудов задумался:

– Сигнал пойдёт через «Громовержец», потому что прямую связь с Терещенко и ребятами поддерживает именно Регимов. Ну… я думаю, к вечеру мы уже будем иметь полную картину произошедшего. Предварительно жду всех к шести в конференц-зале – попробуем вместе разобраться, что там происходит на Гадесе.

Вернее, под ним…

* * *

Данные с «Громовержца» поступали постоянно, однако ничего нового они в себе не несли. Планетологи, геологи, астрофизики и прочие специалисты Агентства бились над вопросом о странной радиации на Гадесе уже вторые сутки, но ни к какому однозначному выводу прийти не смогли.

– Вопрос, по сути, сводится к следующему, – устало сказал Узляков, отставив в сторону стопку распечатанных файлов с разнообразными сведениями по геологии Гадеса. – Какие процессы под корой планеты в принципе могут привести к таким последствиям?

Пудов мрачно развёл руками.

– Сегодняшний мозговой штурм явно показал, что мы что-то упускаем из виду. Может быть, ядро у Гадеса сделано из более тяжёлых металлов, чем мы предполагали, и при смещении внутренних пластов происходят какие-то ядерные процессы?..

– Это всё же планета, а не звезда, – помотал головой Узляков. – Откуда ядерные процессы?

– Ну так значит, мы просто не так хорошо разбираемся в экзопланетологии, как нам казалось, – хмуро отрезал руководитель межпланетных полётов.

Была предложена новая, «ядерная» модель структуры Гадеса – однако она не удовлетворяла ни планетологов, ни астрофизиков, в один голос утверждавших, что такая маленькая планетка просто по определению не может иметь в своём ядре температуру и давление, обеспечивающие возможность протекания ядерных реакций.

Кроме того, эта модель расходилась и с теми данными, которые продолжали поступать от высадившихся на Гадес космонавтов. С того момента, как Сотников с Кругловым высадились на эту планету, больше ни одной, даже самой незначительной вспышки радиоактивности больше не наблюдалось.

Покидали планету космонавты с тяжёлым чувством.

– Грустно осознавать, что больше никто и никогда на эту планету не высадится, – пробормотал Игорь Круглов, проверяя давление в баках с горючим и подготавливая «Эол» к взлёту.

«МИМ» оставался на поверхности планеты – и в течение ближайших лет он будет продолжать передавать данные о Гадесе на Землю.

– Согласен, – мрачно ответил Сотников и сверился с программой полёта. Слегка повернув голову в сторону товарища, пилот сказал:

– Давай, занимай своё кресло. Пора.

Оба космонавта уже были в скафандрах. Компьютер показал готовность корабля ко взлёту; программа полёта выполнялась тоже автоматически, и, если никаких накладок не возникнет, вмешательство Сотникова при подъёме и стыковке с «Орфеем» также не потребуется.

– Ну как вы? – раздался в микрофонах голос Терещенко.

– Соскучились, – ответил пилот «Эола». – Сейчас полетим к тебе.

– Давайте. Я выхожу на дневную сторону, программа ориентирует вас на взлёт через две минуты…

– Видим. Ладно, до встречи на орбите!

– До встречи!

Динамик умолк. Сотников откинул крышку ручного контроля и выдвинул вперёд два джойстика управления маршевыми двигателями. Затем он нажал кнопку расстыковки ступеней: теперь нижняя ступень «Эола», опустошённая во время посадки, была никак не связана со своей верхней частью. Израсходованной ступени, как и исследовательскому модулю, было суждено навсегда остаться на Гадесе, как напоминание о когда-то совершённой на него людьми высадке.

– Ждём, – негромко проговорил Сотников. Игорь молча кивнул, с грустью наблюдая в иллюминатор за поверхностью Гадеса.

Планета продолжала дымиться; едва заметными струйками газ просачивался сквозь пыль, превращая поверхность Гадеса в вязкое болото из метеоритной крошки и плавящегося метана, кислорода и углекислоты.

Уже через несколько недель Гадес достаточно удалится от Солнца, что газ прекратит парить. Затвердев, азот вновь выпадет на поверхность адской планеты ледяными хлопьями, и на Гадесе снова на долгие тысячелетия установится практически абсолютный ноль.

Двигатели «Эола» взревели, отрывая от поверхности удивительной планеты модуль с космонавтами. Крошечная капсула устремилась ввысь, навстречу «Орфею».

– Курс автоматически корректируется… – комментировал показания компьютера Сотников. – Четверть горючего уже отработали…

Первая космическая скорость Гадеса была совсем низкой: сказывалась незначительная масса планеты. Благодаря этому, даже небольшого запаса топлива «Эола» вполне хватало, чтобы чуть больше чем за минуту вывести модуль на низкую орбиту.

– Ещё несколько секунд… – произнёс Сотников. Тряска в кабине «Эола» вдруг резко прекратилась. Двигатели заглохли, а посадочный модуль, получив необходимое ускорение, продолжал по гиперболической траектории лететь вперёд, прочь от планеты.

– Я вас наблюдаю в фронтовой коллиматор, – раздался голос Терещенко. – Между нами что-то около километра. Как у вас с топливом?

– Сожгли подчистую, – отозвался Сотников. – Сейчас подрулю к тебе на маневровых.

Стыковка тоже происходила автоматически – компьютеры «Эола» и «Орфея» блестяще справились со своей задачей. После взаимных приветствий после недельной разлуки космонавты перенесли на «Орфей» все добытые на Гадесе образцы и приготовились к отстыковке ненужного теперь «Эола» – при возвращении домой его масса будет теперь лишь помехой.

– Отстрел, – коротко скомандовал Терещенко, и «Эол» начал медленно отделяться от корабля.

– Эх, славно полетали на нём, – заметил своему напарнику Игорь. Все трое космонавтов замерли, глядя, как посадочный модуль исчезает в темноте космического пространства.

Впрочем, далеко улететь ему не было суждено: выйдя на орбиту Гадеса, «Эол» станет сопровождать планету в её дальнейшем путешествии сквозь Млечный путь в качестве искусственного спутника.

– Будет забавно, если однажды какие-нибудь гуманоиды выловят наш посадочный модуль, – пробормотал Круглов. – Придётся им поломать над этим голову.

– Ерунда, – так же негромко ответил Терещенко. – У «Эола» слишком низкая орбита. Однажды наш модуль пройдёт слишком близко к Гадесу, и тот притянет его к себе… Ладно, пора лететь домой, – отвернулся от иллюминатора командир и скомандовал:

– Занять свои места!

«Орфей» уже был сориентирован в направлении к Солнцу. Горючего в баках аварийного модуля было совсем немного, но через месяц корабль состыкуется с БРС-2 – большой разгонной ступенью сверхтяжёлого носителя «Циклоп», которая поможет набрать ему необходимую для возвращения на Землю скорость.

– Устраивайтесь поудобнее, ребята, – сказал командир корабля после того, как последний килограмм горючего «Орфея» был израсходован и, расстегнув крепления, отбросил в сторону ремни. – Всего шесть месяцев, и мы будем дома.

* * *

Пудов и Узляков молча глядели на груду документации о миссии «Орфея», сваленную на столе у руководителя межпланетных полётов.

Экспедиция прошла без сучка, без задоринки – но общее впечатление было удручающим. Ни одной из загадок Гадеса так и не нашлось вразумительного объяснения; тайна неожиданной вспышки радиации осталась нераскрытой, структура планеты, таинственные колебания её поверхности – всё это продолжало сводить планетологов с ума.

– Подождём возвращения Терещенко и его ребят, – пожал плечами заместитель руководителя межпланетных полётов. – Может быть, образцы породы Гадеса смогут пролить свет хотя бы на какие-нибудь из его загадок…

Пудов покачал головой.

– Ты же знаешь, сам Гадес покрыт ледяной коркой газа. А камни и пыль, собранные экспедицией – это всего лишь обычный космический мусор.

– А ведь, должно быть, удивительный мир скрыт от нас под его льдами, – вдруг произнёс задумчиво Земляков. – Только представь, что Гадес когда-то был сорван со своей орбиты какой-то крупной планетой или астероидом… Медленно, по всё более расширяющейся спирали, он удалялся от своей звезды, Температура становилась всё ниже, причём очень стремительно, атмосфера лишь немного тормозила остывание… Вся вода, вся жидкость, какая могла быть на Гадесе, вскоре замёрзла; дольше всего, пожалуй, могли бы продержаться глубокие океаны, такие как Тихий или Атлантический на Земле. А затем, когда температура на Гадесе опустилась ниже двухсот градусов, атмосфера начала сжижаться. Сначала дождём выпал азот, конденсатом оседая на поверхности; а затем уже и весь воздух Гадеса превратился в огромный океан, покрывший всю его поверхность и похоронивший в своих глубинах всё, что когда-то существовало на этой планете. Поэтому Гадес и стал таким ровным – ни гор, ни впадин, ничего. А когда планета промёрзла насквозь до самой мантии, этот океан тоже затвердел, и Гадес превратился в мёртвый и безжизненный мир вечного холода и мрака…

– Хочется верить, что эта планета всё же всегда была мёртвой, – проговорил Пудов. – Иначе даже страшно представить, какой ужасной смертью должны были погибать все её обитатели…

И учёные умолкли, продолжая смотреть на большую карту Гадеса, висевшую на стене кабинета руководителя межпланетных полётов.

* * *

В этот день Кар-чек проснулся с тяжёлым сердцем.

Обычно будни правителя Таурона проходили праздно и беспечно, но в этот день потомок династии древних царей Верхнего царства почему-то с самого утра чувствовал сильную хандру.

Сердито отозвав слуг, Кар-чек самостоятельно оделся и тяжёлой поступью прошёлся по скромным палатам своего дворца. Несколько больших спальных помещений, тронный, приёмный зал – и вот уже правитель Таурона стоит у входа на свой царский балкон.

Широкая площадь раскинулась перед его взором. Все улицы Таурона сходились к ней; со своего балкона правитель мог наблюдать сразу за всем городом, и с царского холма можно было разглядеть даже далёкие стены Холода – конец обетованной земли.

Царство Кар-чека пребывало в упадке. Правитель знал, что ещё во времена его прадеда предпринимались походы в заброшенные тоннели Предков – таинственные и тёмные дороги, по которым, как гласят легенды, люди некогда пришли в обитаемую долину Таурона, под защиту Асториса.

Асториса, Светлого бога, который даровал людям Таурона тепло и свет…

Те немногие, кто вернулся из этих походов, рассказывали об удивительных вещах, которые им довелось повидать за стенами Холода.

За спиной царя раздался шум. Кар-чек обернулся: к царскому балкону с топотом подбежал отряд дворцовой стражи, возглавляемый верховным жрецом Староксом.

Царь вздохнул. Вот оно, из-за чего он с самого утра сам не свой…

– Что случилось? – грозно спросил он жреца, уже догадываясь, что тот ему ответит. Служитель Асториса замедлил шаг и, степенно приблизившись к царю, с поклоном ему ответил:

– Великий, горестные известия…

Кар-чек вздрогнул. Он хорошо помнил, что раз в несколько десятилетий Асторис требовал жертвоприношения – но всё равно каждый раз гнев бога падал на Таурон неожиданно.

– Асторис пробуждается, повелитель, – продолжил Старокс. – Жрецы уже собрались у храма.

– Я иду с тобой, – гордо подняв голову, ответил Кар-чек. – Прикажи служителям подготовить всё необходимое для ритуала.

* * *

Тяжёлые створы ворот медленно раздвинулись.

Уже на подходе к храму царь отчётливо почувствовал, как Асторис тяжело ворочается в своём каменном ложе. Земля вздрагивала бесшумно, и лишь изредка откуда-то издалека доносились глухие удары камней, обрушивающихся с огромных каменных сводов.

Возглавляемое царём Таурона шествие жрецов вступило в зал Асториса.

– Приготовьте пищу для бога у створок, – распорядился Кар-чет, останавливаясь перед огромным металлическим кольцом, окружавшим алтарь солнечного бога. Страшный красный глаз ярко вспыхивал и угасал в тёмной вышине храма, грозно глядя прямо на царя.

Оробев перед бесстрастным взором Асториса, Кар-чет склонился в низком поклоне. Вслед за царём на землю опустились и жрецы храма.

– Светлый бог… – прошептал правитель. – Не гневайся на смертных, владыка! Мы приносим тебе в дар божественную пишу, и да продлишь ты свою милость к нам в веках. Молим тебя, Асторис, о тепле и свете, о воздухе и пище! – произнеся магическую формулу, Кар-чет немного успокоился и поднялся с колен.

Гулкий рокот доносился из глубин земли, куда уходили длинные металлические стержни алтаря. Буквально каждые несколько секунд металлическое кольцо вздрагивало, сотрясая землю; от сильной вибрации становилось уже сложно удерживаться на ногах.

Царь знал, что до тех пор, пока жертвы не будут принесены, Асторис будет всё сильнее сотрясать свод всего города. В обычные дни бог тоже часто вздрагивал в своём божественном сне, но такие толчки были не опасны, и жители Таурона к ним уже давно привыкли, перестав обращать на них внимание.

На памяти Кар-чека таких случаев не было, но отец рассказывал, как однажды, когда дары не были вовремя принесены, храм едва не был разрушен разгневанным богом. В тот раз страшное землетрясение едва не сокрушило весь Таурон; как утверждают старики, по всему городу был слышен громкий рёв Асториса, доносившийся из храма. Лишь с большим трудом жрецам удалось умилостивить всесильное божество, и с тех пор, как только кровавый глаз Асториса вновь загорался под сводом храма, жрецы уже не смели задерживать ритуал.

Вот и сейчас служители Асториса суетились, поднося на золотых подносах к алтарю небольшие слитки божественного серебра – добытого с большим трудом серебристого металла, пищи бога.

Главный жрец взмахнул рукой, и целая толпа прислужников начала вращать большой металлический ворот. Зазвенели цепи, уходящие под землю, и где-то в глубине раздалось громкое шипение.

Медленно, со скрипом, из глубин алтаря начал подниматься длинный металлический стержень… и вот уже выступила из пола сверкающая зеркальным блеском камера для подношения, и клубы белого обжигающего пара распространились по всему храму.

В полумраке храма было видно, как отсвечивает призрачным светом нижняя часть стержня. Под непрекращающийся речитатив молитв, царь торжественно и с почтением вложил в небольшую нишу божественное серебро, после чего отступил назад, к жрецам.

– Вкуси божественную пищу, Великий! – склонились в земных поклонах жрецы, а служители храма начали быстро вращать ворот в обратную сторону. Громыхая и лязгая, металлический стержень опускался обратно под землю.

Гигантское кольцо алтаря продолжало гудеть, сотрясая землю. Томительно шли секунды, и наконец у всех собравшихся людей, включая царя, вырвался вздох облегчения: красный глаз Асториса погас.

– Ты услышал нас, Великий бог… – процессия служителей мелкими шагами отступала к выходу из храма. Хор низших жрецов начал читать благодарственные заклинания, восхваляя бога Асториса за его снисхождение к смертным.

– Царь, – поклонился правителю Старокс. – Стража передаёт, что жители волнуются – подземные толчки слишком заметны в городе. Нужно выйти к народу и успокоить его.

– Я сделаю это, – кивнул Кар-чек. – А ты подтвердишь, что Асторис, как и всегда, принял наш дар с благосклонностью.

Шествие жрецов двинулось к выходу из храма.

* * *

Ли-дон, всё ещё возбуждённый после церемонии, преданно следовал за своим учителем Староксом, неся в руках целый ворох свитков с заклинаниями Асториса. Верховный жрец, запахнув свой плащ и спрятав руки в его глубоких складках, быстрыми шагами двигался к внутренней части храма.

– Старокс, – почтительно наклонил голову Ли-дон, ускорив шаг и почти поравнявшись со своим учителем. – То, что царь сегодня умилостивил Асториса… это надолго?

Верховный жрец чуть заметно улыбнулся и ответил:

– Я думаю, лет на десять хватит. Сегодня мы поднесли очень щедрые дары – наши служители смогли добыть много божественного серебра.

– Верховный жрец, – перебил своего учителя Ли-дон и благоговейно спросил:

– А что вообще такое это божественное серебро?

На этот раз Старокс уже не улыбался. Немного помолчав, жрец ответил:

– Ты ведь знаешь, что наши рабочие добывают в шахтах различные металлы. Железо, медь, иногда серебро – или золото, если очень повезёт. Но в одной из копей, сокрытых глубоко под храмом, содержится совсем иная порода. Наши прислужники каждый день проводят по многу часов в этой шахте, добывая и обрабатывая эту сверхтвёрдую породу в поисках вкраплений особого божественного серебра. Оно гораздо тяжелее обычного серебра, и расплавить его невозможно ни в одной из наших печей. Как тебе известно, для простых смертных прикосновения к божественному серебру губительны, и в скором времени вызывают страшные и смертельные язвы. Тех, кто не пожалел отдать свою жизнь ради служения ему, Асторис первыми принимает в сонм своих божественных спутников… – старый жрец умолк и задумался. Некоторое время учитель и ученик шли молча, но вскоре Старокс продолжил свой рассказ:

– Предки оставили нам секрет добычи и очистки божественного серебра. Более того, уже много веков мы, верховные жрецы, передаём от одного поколения к другому секрет проведения ритуала умилостивления Асториса. Я поднимал самые старые свитки, которые хранятся в архивах дворца, и обнаружил, что по крайней мере восемь столетий назад ритуал уже существовал и проводился точно так же, как мы и сейчас его проводим…

Ты знаешь, что Асторис обитает под городом и дарует его земле своё божественное тепло. Если же подниматься выше Таурона по древним тоннелям, то с каждым шагом будет становиться всё холоднее и холоднее. В разные времена правители предпринимали дерзкие попытки изменить или отменить ритуал, но всякий раз это заканчивалось неминуемыми бедствиями для города. Одна из легенд гласит, что, когда в период междоусобной смуты, предшествующей воцарению нынешней династии, восставшие не принесли жертв Асторису, свет во всей земле Таурона стал меркнуть, а земля сотрясалась так, что дома не могли устоять на земле и один за другим превращались в руины.

Лишь мы, жрецы, способны останавливать пробуждение Асториса. Даже сам царь не в силах самостоятельно умилостивить гнев нашего светлого бога… Запомни это, Ли-дон!

Ученик, подавленный величием развернувшейся перед ним картины, благоговейно молчал и больше не смел ничего спрашивать у верховного жреца.

А Старокс уже погрузился в свои думы. Очень много странного и удивительного удалось найти ему в своё время, изучая древние архивы старого дворца и храмового подвала, где жрецы тысячелетиями накапливали свои знания… Со священным благоговением и даже страхом читая пергаменты тысячелетней давности, верховный жрец узнал о дерзких попытках смертных спускаться вглубь алтаря, туда, где день и ночь великий Асторис сотрясал землю. Вернувшиеся из этих глубин люди рассказывали о гигантских шестернях и колёсах, светящихся комнатах, длинных и толстых железных змеях, оплетавших стены коридоров, но нигде не видели бога…

С ещё большим удивлением старый жрец нашёл короткую древнюю запись, сделанную на старом языке, о том, как один из потухших светильников был заменён служителями храма на последний из уцелевших. Смысл этой фразы Старокс понять не мог – ведь если речь шла о божественных светильниках, находящихся на самой вершине каменного свода, под которым находился весь город, то получается, что эти светильники сотворены людьми, а не богом?..

Много сомнений закрадывалось в сердце старого жреца – сомнений, которыми ему не с кем было поделиться. А став верховным жрецом, Старокс получил доступ к тайному храмовому склепу – месту, о существовании которого не знал даже правитель Таурона.

В этом мрачном и тёмном месте находилось огромное множество различных удивительных диковин. Покрытые ржавчиной и паутиной, разваливающиеся от ветхости на части, таинственные аппараты понемногу растаскивались жрецами на металл, но даже те из машин, которые всё ещё хранились в склепе, повергали Старокса в трепет.

Что делали и для чего были сконструированы эти аппараты, никто не знал. Как гласили архивные записи, все эти странные машины, многие из которых были похожи на какие-то огромные повозки, были сделаны Древними ещё до обретения Таурона и призваны были служить им.

Всё это было непонятно и страшно, а потому находилось под глубоким запретом ещё с давних времён – настолько дремучих, что никто из историков, чьи труды дошли до Старокса, не мог назвать даже примерной даты заселения людьми Таурона. Единственное, на чём сходились все древние авторы – это то, что когда-то давно люди жили не на земле Асториса.

Легенда о гневе богов и потере, а потом обретении людьми новой обетованной земли была очень туманна и запутана. Более того, многие слова и образы, использованные авторами этих древних свитков, были совершенно непонятны – как было непонятно, например, что это за гигантский небесный огонь, вокруг которого когда-то якобы обращался мир людей.

Что такое высь, в которой жили боги Древних, тоже было неясно. Понятно было лишь то, что в один день боги прогневались на людей, посмевших зажечь огонь, по силе не уступавший небесному. В наказание за свою дерзость боги обрушили землю людей в «тёмную бездну», и она стала стремительно удаляться от божественного огня, согревавшего её.

Все летописцы описывали быстрое угасание жизни на земле людей, её замерзание и погружение во тьму. За несколько месяцев таинственный божественный огонь превратился в крошечную точку, которая уже не давала тепла, после чего весь край людей погиб.

Легенды описывают долгие скитания горстки храбрецов, отправившихся в далёкий край на поиски новой обетованной земли. В древних текстах этот край именовался тёмной и мрачной страной, «той, что под людьми». Разбирая их, Старокс не мог понять, куда именно отправились люди, и, что более интересно, откуда же они изначально пришли – но, в конце концов, уцелевшие герои нашли долину Таурона. Так гласила официальная версия легенды об обретении обетованной земли; однако в дословном значении древний текст подразумевал, что люди наконец-то нашли «богатую землю». Что имелось в виду под богатством, жрецу было неясно, но в этом тексте Старокса заинтересовал ещё один интересный отрывок.

Автор легенды рассказывал о каком-то грандиозном строительстве, непонятных огромных устройствах, встроенных в стены гигантского свода Таурона; описания этих машин были очень туманны, поскольку при их составлении сам автор, в свою очередь, уже опирался на какие-то старинные мифы. Тем не менее, древний летописец честно попытался изобразить на пергаменте схему устройства, «порождавшего свет, тепло и воздух», добросовестно перерисовав её с какого-то другого рисунка.

Рисунок был невзрачным, малопонятным и очень грубым; ржавые линии древних чернил, въевшихся в выделанную кожу, уже сильно выцвели за прошедшие столетия. И всё же Старокс отчётливо видел, что верхняя часть этой машины ему очень хорошо знакома.

Блок, дословное название которого переводилось на современный язык народа Таурона как «поглощающий активный металл», выглядел в точности, как алтарь Асториса.