Этот ковер реально задавал стиль всей комнате, разве нет?
Знаешь, Чувак, я и сам когда-то баловался пацифизмом. Не во Вьетнаме, конечно
Джефф: Несколько лет назад я задал тебе вопрос. Если мир — это единое целое, то как объяснить насилие, которое мы видим вокруг себя? Как насчет бесконечных войн и конфликтов? Если «другой берег» у нас под носом и всё совершенно такое, как оно есть, к чему все эти убийства?
И это не просто конкуренция между людьми или странами, это также конкуренция идей. Во время холокоста нацисты хотели не просто стереть с лица земли евреев, цыган и другие народы. Они хотели также уничтожить их идеи и культуру. Помнишь, мы говорили про курицу и яйцо? Курица может считать себя очень важной, но, если посмотреть с другой точки зрения, она — инструмент для получения яиц и ничего больше. Опять же, ты живешь своей жизнью или она живет тобой?
Берни: Если мы только инструменты, которыми орудует жизнь, то понимание этого, безусловно, будет влиять на наше чувство собственной важности.
Джефф: Ты когда-нибудь наблюдал за актиниями? Сперва кажется, что они вообще не двигаются. Но, если посмотреть запись c эффектом ускоренного движения, видно, как они толкаются: Убирайся отсюда! Это мой камень, именно я должен выжить. Люди и идеи ведут себя так же.
Мне не нравится постоянная борьба и кровопролитие. Я хочу мира. Кажется, было бы здорово избавить этот мир от всех злых людей, так же как мы извлекаем раковую опухоль из тела. Но, как говорил Солженицын, зло есть в каждом сердце, а кто согласится вырезать у себя кусок сердца? Мы часть природы, и природа использует жестокость и войны для того, чтобы заострить лезвие. Жизнь становится более разумной, но это видно лишь долгие годы спустя.
Когда мы сталкиваемся с жестокостью, то не понимаем ее; мы думаем, что она ужасна и разрушительна. Но проходит время, мы можем отступить на шаг назад и посмотреть на все с новой перспективы. Затем мы отходим назад еще дальше и наконец видим порядок там, где раньше видели только хаос.
Это как будто пытаться разглядеть кровяные тельца в микроскоп с максимальным увеличением. Если ты не знаешь, что именно должен увидеть, то увидишь только хаос. Но можно подрегулировать микроскоп, немного поднять окуляр и взглянуть на ту же каплю крови с чуть большего расстояния. Теперь можно разглядеть множество клеток и сказать: «Да, я вижу — это кровяные тельца». Но вот ты решил взглянуть с еще большим удалением: «Одни клетки все время охотятся за другими. Между ними бушует война!» А еще микробы, вирусы, бактерии — множество организмов, которые борются за выживание. И что в этом плохого? Я имею в виду, у микробов тоже есть право на жизнь, не так ли? Но, когда наблюдаешь за ними с еще более дальнего расстояния, ты видишь, что все эти клетки и организмы образуют твое тело и оно — едино. Ты понимаешь, что этим битвам лучше продолжаться, без этого тело, возможно, не сможет существовать. Ты отодвигаешь фокус еще дальше и видишь, как одно тело борется с другим. Еще более далекая перспектива — через призму истории, например, — показывает: «О, да это же совокупность отношений». И если отойти совсем далеко: «Это все одно целое».
Можно пойти другим путем: изучать жизнь со все большим приближением, выявляя самые мелкие и дробные компоненты. Ты будешь отделять их друг от друга, пытаясь выяснить, кто прав, а кто виноват, расщепляя жизнь на максимально мелкие частицы, и знаешь, что ты увидишь в конце? Пустоту.
Так что в зависимости от того, как далеко или как близко ты смотришь, изменяется перспектива.
Берни: Можно сказать, что у Будды была линза с наибольшим удалением. Он говорил, что все в мире является частью одного целого и свято таким, каково есть. Можно на это взглянуть по-другому: увидеть единство хотя бы на уровне своего тела. Вот, например, с точки зрения Будды, ты — Джефф. Его не очень интересуют части, из которых ты состоишь, такие как ноги и руки, вены и артерии. С точки зрения Будды, все это образует единое целое: Джеффа. Но, если посмотреть на Джеффа с приближением, можно увидеть огромное число кровяных телец, которые уничтожают другие кровяные тельца, синапсы, мембраны, кости, все это может выглядеть довольно хаотично и даже жестоко. Желания, привязанности, нервные импульсы, которые поступают в мозг и отправляются обратно, чтобы дать команду к действию любой части тела. В нас столько всего происходит! А через линзу с удалением все это — единое целое, и оно зовется Джефф.
Подобным образом, если смотреть на жизнь через призму газет, ты увидишь все то же: соперничество, суету, конфликты. Ты увидишь, что страна под названием Северная Корея воюет со страной под названием Южная Корея; увидишь наводнение в Пакистане, таяние арктических льдов, споры политиков. Но, если ты посмотришь на это с дистанции, все — едино. Это мы и называем просветлением. Правда, нельзя просто смотреть на единство, нужно испытать его по-настоящему. Грокнуть, а не просто читать или думать о нем. И тогда жизнь, которую ты ведешь, получив этот опыт, можно назвать просветленной или пробужденной.
Тело Джеффа — единое целое, независимо от того, сознают ли это клетки и другие части, из которых оно состоит. Так же и мы все — части единого целого и зависим друг от друга, осознаем мы это или нет. Но это прекрасное переживание, благодаря которому можно объединить наши действия и направить на то, что реально. А реально то, что мы все — единое целое. Когда нам удается это увидеть, мы начинаем относиться ко всему и ко всем как к части целого. Но, чтобы этого достичь, нужна практика.
Для бодхисаттвы не существует отдельной личности, все — едино. Но для того, чтобы исполнить свою клятву и освободить все живые существа, он работает с каждой частью целого в отдельности. Он видит Джеффа как что-то отдельное от Берни, Сью или Ив и будет работать с ним как с отдельной единицей. То есть он намеренно работает в мире заблуждений, но делает это скорее для того, чтобы исполнить свою клятву, а не затем, чтобы угодить своему эго.
Джефф: Но мы все равно мечтаем о мире во всем мире. Разве это не естественно?
Берни: Для меня это утопия, а я не верю в утопии.
Джефф: Но ты веришь в мир?
Берни: Я верю в работу на дело мира. Я верю в попытки уменьшить страдание. Одна из разновидностей страдания приходит от людей, которые ведут войны и пытаются убить друг друга, и в этой сфере я тоже работал. Но я не верю, что смогу когда-нибудь достичь мира, если под этим подразумевается, что больше никто не будет воевать или убивать.
Снова возьмем для примера мое тело. Я чувствую, как оно пребывает в мире. Но хочу ли я, чтобы белые кровяные тельца перестали атаковать раковые клетки внутри него? Нет, сэр. Для меня находиться в мире означает, что внутри меня все взаимосвязано. Это не значит, что раковые клетки однажды не восстанут и не захватят все мое тело. Таково течение жизни, и оно не остановится, независимо от того, обнаружат лекарство от рака или нет. Если бы я мог взглянуть на то, как идут дела во Вселенной, я бы увидел, что многие ее элементы не находятся в мире друг с другом. Волки нападают на овец, сорняки не дают вырасти цветам — это жизнь. Я работал столько лет, чтобы уменьшить страдания, но я не пытаюсь исправить волков или изменить природу сорняков.
Джефф: Название твоей организации — «Дзен-миротворцы», верно? Итак, что именно ты имеешь в виду под «миротворчеством»?
Берни: Я буддист, но, как ты знаешь, я также еврей. На иврите «мир» будет шалом. Многие люди знают это слово, но они могут не знать, что корень слова шалом — шалем, «целый». Творить шалем, или творить мир — это и есть делать что-то целым. Согласно еврейской мистической традиции, во времена Творения Божий свет наполнил чашу, но свет был настолько сильным, что чаша разбилась, а осколки разлетелись по всей Вселенной. И роль праведного человека, или мэнша, — это собирать осколки вместе и соединять их, чтобы восстановить чашу. Вот что я имею в виду под миром. Для меня «мир» означает «целое». На иврите осех шалом означает «миротворец», как в строке «блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Они будут собирать фрагменты в единое целое. А в дзен, как ты знаешь, практика состоит в осознании этой целостности и взаимосвязей жизни.
Джефф: Целостность близка к понятию «контекст». Президент Обама заявил, что к 2015 году мы решим проблему детского голода. Таким образом, он создал контекст, призвал всю нацию согласиться с тем, что детскому голоду нет места в нашей стране. И теперь встал вопрос: как этого достичь? Обеспечив контекст, создав всеобщее соглашение, он фактически объединил всех в одну команду. Это означает, что мы можем не соглашаться в чем-то друг с другом, но при этом все равно действуем сообща. Мы начинаем взаимодействовать, заниматься любовью в разных формах.
Это похоже на то, что сделал Джон Кеннеди, когда сказал, что через десять лет мы отправим человека на Луну. Ты как раз работал над этим, верно? Должно быть, было огромное число разногласий насчет того, как должна выглядеть ракета, какое топливо использовать, как вообще это можно осуществить. Но как только был создан контекст — мы отправим человека на Луну, — все эти разногласия пошли на пользу делу, потому что вы начали работать над этим вместе. У каждого была своя теория, которую вы проверяли, затем спорили и обсуждали, в единой попытке выяснить, каков лучший способ добраться до Луны.
Берни: Это как ковер Чувака, который задавал стиль всей комнате. Да, его обмочил какой-то громила, но ковер все равно остался ковром, который задавал стиль всей комнате.
Джефф: Знаешь, что еще мне это напоминает? Героев «Новобрачных». Мы уже упоминали Ральфа и Нортона, но еще есть Элис и Трикси. Каждый из них в отдельности — не так интересен. Ральф Крэмден — водитель автобуса, мечтающий об успехе, а также большой задира. Элис, его жена, — приземленная, скучноватая, руководствуется здравым смыслом. Его друг Нортон — добряк, но при этом глуповат, а Трикси, жена Нортона, — вполне обычная и любит командовать. Поодиночке они неинтересны, но, когда собираются вместе, просто великолепны. Миллионы зрителей включали телевизор на протяжении 39 недель, чтобы посмотреть на них. Истории и ситуации в сериале создают контекст, где эти четыре абсолютно разных героя взаимодействуют друг с другом, и это все меняет.
Я надеюсь, что контекст борьбы с детским голодом к 2015 году преодолеет все политические дрязги внутри нашей страны. Именно это и побудило меня выступить и на республиканской, и на демократической конвенциях прошлым летом. Позволь рассказать тебе эту историю.
У меня заканчивались съемки фильма, и я с нетерпением ждал этой передышки, чтобы провести время с семьей, когда Билли Шор, основатель организации «Поделимся нашей силой» (Share Our Strength), попросил меня принять участие в двух конференциях и обсудить с губернаторами обоих штатов кампанию «Нет детскому голоду» (No Kid Hungry). Эта кампания направлена на то, чтобы обеспечить доступ нуждающихся детей и их семьи к программе снабжения продовольствием, которую проводят местные правительственные органы, некоммерческие организации и бизнесмены. Многие штаты (как республиканские, так и демократические) уже являются участниками кампании, и мы пытаемся привлечь новых.
Ты, вероятно, думаешь, что для актера не представляет большого труда произнести речь, особенно о том, что его волнует. Но меня всегда охватывает беспокойство; я хочу сделать свою работу хорошо. Так что я заучил речь, точно так же, как я учу роль перед съемками фильма. Билли, Джерри Мишо (мой соратник в борьбе с детским голодом) и несколько других людей помогли мне написать речь, которая заняла четыре страницы. Будучи актером, я отнесся к ней как к монологу, с той разницей, что здесь у меня не будет дублей. Только одна попытка, чтобы сдвинуть проблему с мертвой точки. Поэтому за два месяца до республиканской конвенции меня охватила нешуточная тревога.
Но вот мы прибыли в Тампу. Встреча с губернаторами-республиканцами была назначена на 22:30. Время показалось странным для серьезного разговора, но мне сказали, что подобные мероприятия обычно так и проводят. Мы поехали взглянуть на площадку, где намечалось выступление, и оказалось, что это бар. Я понял, что все просто напьются. После этого мне предстояло еще раз произнести свою речь, уже после встречи с губернаторами. Я глянул, где будет проходить вечеринка. Оказалось — это зона для боулинга.
Мое выступление перед губернаторами сначала было отложено на 23.00, а затем на полночь. К этому моменту я уже чувствовал себя суденышком. Ну, знаешь, «Господи, куда направишь меня, туда и пойду». В итоге оба выступления объединили в одно и решили провести его в зоне для боулинга.
Губернатор Вирджинии Боб Макдоннел, который является председателем Ассоциации республиканских губернаторов и уже присоединился к нашей кампании «Нет детскому голоду», приехал, красноречиво представил меня и смылся. Оказалось, что больше в зале не было ни одного губернатора. Наконец, я произнес речь, по поводу которой агонизировал в течение двух месяцев, перед аудиторией из 75 студенток колледжа в зоне для боулинга. И я не изменил ни слова. Так и прочитал этот идеально выученный монолог длиной в четыре страницы, изначально написанный для губернаторов: «Надеюсь, вы присоединитесь к губернатору Макдоннелу и другим нашим соратникам в поиске новых решений по борьбе с детским голодом в вашем штате».
Берни: Ты взял с собой красный нос?
Джефф: Я взял, но забыл надеть.
Берни: Мда… Не-носово как-то вышло, приятель.
Джефф: Точно…
Так вот, конвенция демократов неделей позже прошла не лучше. После выступления я должен был дать концерт со своей группой The Abiders на открытой сцене перед несколькими тысячами человек. Мы сыграли три или четыре песни, когда небо вдруг разверзлось и пошел дождь под звуки грома и молнии. Я заметил своего брата Бо среди зрителей, так что обратился к нему со сцены и сказал, что мы должны устроить «танец дождя», чтобы тот прекратился. Я начал исполнять такие элегантные движения из тай-чи, а Бо стал скакать, по-петушиному размахивая руками и локтями. Дождь припустил еще сильнее, так что я сказал ему: «Не те ты движения делаешь! Ты только усиливаешь грозу! Направь энергию в обратную сторону». В итоге нам пришлось отрубить все приборы и прервать концерт. Как-то не хотелось, чтобы нас поджарило током.
Забавно, что ни одна из целей, которые я поставил перед собой, собираясь участвовать в этих конвенциях, так и не была достигнута. Но случилось множество других неожиданных вещей. Так обычно и происходит, да? Например, когда я общался с ребятами на конвенции демократов, к нам подошли двое пацанов лет десяти. Они выглядели очень деловито и заявили: «Мы аниматоры». Затем вручили мне свою визитку и спросили, как можно поучаствовать в проекте. И это было весьма кстати, потому что мы как раз запускали новую программу по вовлечению молодежи в кампанию «Нет детскому голоду», чтобы сверстники тех, кому мы хотим помочь, тоже загорелись идеей. Дети, как правило, свободны от политики, их участие нельзя отнести ни к одной из партий. Также мы получили много положительных откликов о кампании со стороны прессы. И кто знает, может быть, одна из студенток с той республиканской конвенции сыграет свою роль в борьбе с голодом в своем штате. Никогда не знаешь, какой отголосок твои действия будут иметь в будущем.
Демократы или республиканцы, либералы или консерваторы — каждый является частью общего дела, без которой нам не обойтись.
Я думаю, мы постепенно движемся в верном направлении. На всей планете люди осознают, что нужно объединять силы. Это не избавит нас от всех разногласий и борьбы, но надеюсь, что мы сможем почувствовать общий контекст, достигнуть большего единства.
Берни: Я тоже стремлюсь к этой цели. Но при этом не ожидаю результатов. Вот, скажем, как можно придраться к этой кампании — «Нет детскому голоду»? Многие члены обеих партий присоединились к ней, но ведь есть и такие, что говорят: «Если либералы в этом участвуют, то я, как консерватор, ни за что не буду играть с ними в одной команде».
Это я и называю фрагментарностью. Даже когда люди считают что-то безусловно важным, их желание сохранить свою идентичность может оказаться сильнее, чем чувство единства, — и пусть из-за этого дети будут все так же страдать от голода. «Как я могу работать бок о бок с либералом, хоть у нас и общие цели?» Звучит бессмысленно, но чувство противоречия может пересилить. Вот почему случаются войны.
Поэтому мы и обращаемся к таким сферам жизни, где можно работать сообща и благодаря этому изменить подобное фрагментарное сознание. Кто-то чувствует, что ему достаточно работать над самим собой или внутри семьи и не следует лезть в дела всего мира. Но в буддизме есть практика, которая заключается в том, чтобы работать со всеми, кого мы считаем врагами, и превращать их в союзников. Мне бы хотелось собрать всех за круглым столом — символом нашей общей жизни, чтобы обсудить вопросы, которые касаются каждого. Я научусь большему, сотрудничая со своими недавними врагами, чем тусуясь только с друзьями. Мои недавние враги также научатся большему, и вместе мы достигнем лучших результатов.
Джефф: Изменения к лучшему не происходят в одно мгновение. Когда создавалась Конституция, вопрос о рабстве был отложен в сторону, потому что вызывал множество разногласий. В результате нам пришлось решать его путем Гражданской войны менее чем через сто лет. Вытеснив этот вопрос в начале, мы сделали первые шаги к созданию нации. Но в итоге нам все равно пришлось с этим разбираться, потому что свобода — одно из важнейших прав человека. И хотя столько времени прошло со времен Гражданской войны, расизм до сих пор представляет большую проблему и может стать главным препятствием на пути к объединению.
Берни: Иногда кажется, что мы попрощались с проблемой: она не беспокоит нас уже минуту, пять минут, сто лет, двести. Но однажды она может возникнуть снова. Если не работать с целой картиной и вытеснять какие-то элементы, проблема обязательно вернется. Вспомним о древесных узлах, на которые ты натыкаешься, и о терпении, необходимом для их преодоления. Вот ты участвуешь в борьбе с голодом уже около 30 лет; я работаю с людьми, живущими в нищете, примерно столько же. В течение этих лет мы натыкались на разные узлы. Каждый раз нам приходилось ждать, чтобы обойти препятствие. Но похоже, что среда изменилась, теперь мы можем куда свободнее плыть по течению.
Джефф: Семья президента Обамы получала еду по талонам, когда он был ребенком; я думаю, это сыграло важную роль. Дерьмо всплывает по-любому.
Берни: Очевидно, мы оба хотим пригласить всех в общий круг. Ты знаешь, что мы организуем питание для нищих и бездомных. Но это не только еда. Мы создаем сообщество, а также обеспечиваем стабильность семьи. Обычно с бездомными работают так, что это скорее ломает семью, чем сохраняет ее. Еда — одна из главных потребностей, всем нужно питаться каждый день. Крыша над головой также необходима, но еда нужна в первую очередь. Не важно, каков твой социальный статус — если ты много времени проведешь без еды, то любые понты испарятся.
Джефф: Голод — большая проблема в нашей стране. Возможно, для того, чтобы люди начали реагировать, мы должны были достигнуть некой критической точки. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Это снова напомнило мне учение Лоджонг: узлы в жизни могут также стать ключом к освобождению. Незначительные корректировки кардинально меняют картину. Можно воспринимать эти ямы и кочки по-другому — не как преграды, а как что-то вдохновляющее или даже как призыв к действию.
Берни: Китайская письменность состоит из символов, а не из букв. Слово трудность состоит из двух иероглифов, один из которых означает возможность. Внутри каждой трудности скрыта возможность. Я много работал в мире бизнеса, и проблемы, с которыми ты сталкиваешься там, часто оборачиваются удивительными возможностями.
Джефф: В интервью меня часто спрашивают: почему я снимаюсь в тех или иных фильмах и есть ли какая-то нить, которая их связывает? Сперва я думал, что такая нить отсутствует, но затем осознал, что во многих фильмах с моим участием поднимается тема, которую мы сейчас обсуждаем: то, что сперва кажется загвоздкой, оборачивается прекрасной возможностью. Один из фильмов, в которых это видно особенно ярко, — «Американское сердце» . Мужчина выходит из тюрьмы, и последнее, что его волнует, — это 14-летний сын, за которым надо присматривать. Его заботит собственная жизнь, и он полагает, что из-за ребенка ее не получится наладить. Но проводя время с сыном, заботясь о его нуждах, он понимает, что действительно важно. Это приносит ему радость и наполняет жизнь смыслом.
Есть еще одна интересная тибетская практика, которая называется тонглен. Она помогает соединиться со страданиями других людей, а также с нашим собственным страданием. Я в этом деле новичок, но мне очень нравится идея, что твои чувства — не только твои, мы все переживаем их. В этом смысле ты принадлежишь сообществу живых. Как актер, я чувствую свою принадлежность актерскому сообществу, в котором мы все — мужчины и женщины — семья. Моя работа — показывать, как люди ведут себя в разных ситуациях, например, этот отец из «Американского сердца». И когда ты сам встречаешься с трудностями и страданием, то понимаешь, что не одинок. Твое страдание разделяет вся группа, которой ты принадлежишь. То есть, по сути, разделяем мы все.
Эта мысль значительно облегчает дело. А еще с нее начинается сострадание.
