2. Почему бесплатного образования не существует и откуда берутся гранты

Обмен знаниями — длительный и дорогой процесс. Сотрудники университетов по всему миру получают зарплату, обслуживание помещений требует денег, а библиотечный фонд и техническое оснащение классов нужно регулярно обновлять. А значит, кто-то это все оплачивает. И даже если отдельно взятому студенту платить ничего не придется, радоваться за него еще рано — от того, как устроено финансирование высшего образования, напрямую зависит его качество.

Разница в затратах на высшее образование в отдельных странах огромна. В 2008 г. в развитие высшего образование больше всего вложили власти США и Канады — в пересчете на одного студента получалось $29 910 и $21 648 соответственно. Россия входит в пятерку стран с самыми низкими расходами на одного студента: в среднем это $6758 в год. Примерно во столько же обходится студент правительствам Словакии ($6550) и Чили ($6829). Меньше тратят только в Аргентине и Китае — $4411 и $4550 соответственно. В среднем в странах, входящих в ОЭСР, на студента ежегодно приходится $14 000. Также есть данные о том, сколько процентов от ВВП тратят разные страны на высшее образование. Так, в России тратят 0,7%, в Чехии немного больше (0,9%). Самая большая доля ВВП по отношению к расходам на образование приходится в Финляндии (2,1%), Канаде (1,7%) и США (1,5%).

Сегодня существует две основные модели финансирования высшего образования. Во-первых, прямое государственное финансирование — модель, распространенная в Европе и основная для России. Вузы существуют за счет налоговых поступлений и других источников государственного бюджета, а студенты платят небольшие организационные взносы или не платят ничего. Во-вторых, финансирование из личных средств студентов и их семей — институты в таком случае большую часть своих доходов получают за счет платы за обучение. Эта модель широко распространена в вузах США. Отдельно взятое учебное заведение может совмещать оба подхода, а также задействовать другие источники финансирования — например, меценатские пожертвования или предоставление различных коммерческих услуг (вуз может организовать дополнительные платные программы языковых курсов или переквалификации, может сдавать свои площади в аренду или зарабатывать на печати учебных пособий).

Но какой из этих подходов эффективнее? Чтобы понять, какая из систем лучше для разных потребителей образовательных услуг — студентов, работодателей и государства, — Николас Барр еще в 1992 г. провел исследование «Высшее образование: способы и источники финансирования», в котором изучил опыт развитых стран. Он попытался найти ответы на два вопроса: можно ли спрогнозировать, сколько каких специалистов может понадобиться стране в будущем для ее развития, и стоит ли тратить деньги на прогнозы такого уровня, и если да, то сколько.

Возможность планировать необходимое количество специалистов позволила бы сделать систему максимально эффективной. Все выпускники гарантированно находили бы работу по специальности, работодатели не испытывали бы дефицита с сотрудниками определенных профессий и не были бы вынуждены «переплачивать», а государству оставалось бы только радоваться идеальной системе, стимулирующей экономический рост. На деле же все попытки развитых стран организовать такую систему проваливались — планирующим органам необходимо обрабатывать огромные массивы данных по всем специальностям и регионам, поиск и обработка такого количества информации требует огромных ресурсов, а многие данные нельзя формализовать и, соответственно, однозначно интерпретировать. К тому же рынок постоянно находится в движении, такое исследование нельзя провести раз и навсегда — это нужно делать постоянно. Барр приводит пример: «Исследования, проведенные в 1970–1980-х гг., показывают, что планировать состав трудовых ресурсов практически невозможно. <…> В 1980-е гг. имела место почти анекдотическая ситуация. Тогда самым большим спросом пользовались выпускники философских факультетов, так как одним из ведущих направлений в информационных технологиях была “нечеткая логика”. В то же время факультеты философии в Великобритании были под угрозой, которая исходила от планирующего органа». Таким образом, мы видим, что государства, финансирующие высшее образование, формально влияют на количество мест на разных специальностях, но кажется, что это никак не пересекается с реальностью — тем, какие специалисты действительно нужны рынку. При этом нельзя гарантировать, что каждый абитуриент будет принимать решение исходя из результатов подобных исследований. Учитывая все это, оказалось, что прямые потребители образовательных услуг — то есть сами студенты — более эффективный инструмент распределения. По сути, в один прекрасный момент перед человеком встает задача собрать и проанализировать ограниченный объем данных: изучить рынок образования и трудоустройства по конкретным специальностям в отдельно взятом регионе и принять решение — где и какую профессию изучать.

Стоит ли тогда вообще государству инвестировать деньги в образование? И какова доходность у такого вложения? Прямой экономический эффект в такой сложно устроенной системе просчитать невозможно, и остается полагаться только на побочные явления. Например, принято считать, что получение образования повышает будущий заработок студента и соответственно увеличивает налоговые выплаты, которые студент осуществит в будущем. Но насколько именно образование влияет на увеличение доходов? И где гарантия того, что, получив образование, выпускник найдет работу, не уедет из страны или не посвятит себя семье? Кроме этого, есть факторы, которые уже совсем сложно измерить, — это социальное благополучие и, возможно, более высокий уровень счастья. Что гипотетически тоже может быть выгодно государству, правда, традиционно проходит по другой статье расходов — «социальная политика».

Поэтому страны, финансирующие образование, стремятся сделать его более доступным, чтобы обучить как можно больше людей. При таком подходе количество студентов возрастает, а затраты на одного учащегося уменьшаются. Эксперты отмечают, что в системах с высокой долей государственных вложений в высшее образование у него оказывается меньше возможностей роста — по сути, страдает качество. И чаще всего контролирующие органы знают и о самой проблеме, и о причинах ее возникновения. Еще в 2007 г. заявлялось, что России удалось сделать образование по-настоящему массовым: «По охвату населения образованием разных уровней Россия занимает ведущее место в мире — доля россиян с образованием не ниже среднего профессионального составляет 55%, что в 2 раза превышает средние показатели по странам ОЭСР». Но в то же время авторы подчеркивали, что если по количественной составляющей Россия не отстает от своих конкурентов, то над качеством еще предстоит поработать. Там же предлагался и метод решения проблемы: «Такой уровень финансирования закладывает основу недостаточной конкурентоспособности нашего образования. <...> Снижение числа студентов позволило бы увеличить подушевое финансирование программ высшего образования».

Вместе с этим меняется и представление о том, что образование — это общественное благо. Ряд исследований показывает, как трансформируется традиционное представление о том, что государство обязано сделать образование доступным. Образование начинают воспринимать как индивидуальное благо, инвестиции в себя и один из возможных инструментов повышения собственных доходов в будущем. То есть все блага от полученного образования достаются исключительно тому человеку, кто его получил.

Так укрепляется феномен образования в долг, те самые легендарные студенческие кредиты. Если государство не может прогнозировать, какие специальности будут востребованы в будущем, и своими субсидиями невольно снижает качество обучения, то почему бы не поддаться правилам рыночной экономики и не позволить студентам самим выбирать и самим платить за то образование, которое, по их мнению, принесет им выгоду в будущем? Примерно такой логике следовало правительство США, сокращая финансирование высшего образования. Профессор Сажай Сэмюэль в своем выступлении на TED говорит, что выпускники 2015 г. имеют самый большой студенческий долг за всю историю США. На сегодняшний день они задолжали более $1 трлн. Когда-то поступление в колледж в Америке не влекло за собой долги, которые практически невозможно выплатить, — раньше считалось, что доступное высшее образование — в интересах общества, поэтому государство должно активно субсидировать эту сферу. Но с 2000 по 2012 г. стоимость высшего образования увеличилась на 62%. Обучение из-за своей цены стало недоступно для большинства американских семей. Можно было бы влезть на время в долги, которые через какое-то время окупились бы возросшими доходами, — еще в 2001 г. выпускники колледжа зарабатывали на 10% больше, чем в 2013-м. Но теперь свой студенческий долг не могут выплатить более четверти выпускников США. Триллионный долг за высшее образование говорит о том, что сейчас высшее образование — это продукт, который можно купить. Образование теперь называют инвестицией в экономику, учителей — «поставщиками услуг», а студентов — «потребителями». Из 100 человек, которые поступили в высшее учебное заведение, 45 не оканчивают его вовремя по разным причинам, включая финансовые, из оставшихся 55 два не смогут найти работу вообще, а у 18 будет неполная занятость. Двое из трех абитуриентов не найдут работу по специальности. Выпускники действительно зарабатывают больше, чем люди со средним образованием, но только за счет того, что зарплаты вторых сокращались десятилетиями. Все это приводит к тому, что в такой системе студентам и их родителям не остается ничего, кроме как рассматривать высшее образование как «потребительский продукт». В таком случае каждый покупатель захочет знать, что точно он покупает — какие будут выгоды, какие побочные эффекты. «На программах высшего образования должны быть предостерегающие наклейки. Когда человек покупает автомобиль, он осведомлен о расходе топлива и знает, чего ждать. Но чего можно ждать, скажем, от диплома канадоведения? Нам остается только сделать приложение, которое бы сравнивало стоимость обучения с ожидаемым доходом», — подчеркивает Сэмюэль. Доходно ориентированный подход позволил бы людям более осознанно подходить к выбору специальности и места обучения, а вузам более рационально формировать стоимость обучения, в зависимости от ожидаемой от него прибыльности.

Но университетам важно продолжать работу несмотря ни на что. Система, построенная на хаосе, — где государства не знают, чего хотят, университеты искусственно устанавливают цены на обучение и все это никак не связано с рынком труда, — сама загоняет себя в ловушку. Одним университетам нужно «освоить» выделенные средства, а другим — продолжать привлекать студентов, готовых платить. Это процессы с установленным циклом, которые нельзя поставить на паузу, — учебным заведениям ежегодно нужны новые учащиеся. При этом за самых лучших студентов вузы готовы побороться, и неважно, какой схемы финансирования придерживается вуз. Первым важно держать показатели на высоком уровне, чтобы выполнять план и продолжать получать финансирование. Вторым нужно создавать благополучную среду, за которую студенты захотят платить (причем не важно как — деньгами или своим талантом и потенциалом).

Но за какую среду студенты готовы платить и что вообще делает вуз успешным? Исследователь Джамил Салми выдел три важные характеристики, которыми обладают ведущие мировые университеты: благоприятствующее управление, обилие ресурсов и концентрация талантов. И если с первыми двумя условиями понятно, как работать и к чему стремиться, то с «концентрацией талантов» еще необходимо разобраться. В некоторых официальных документах можно найти выражение «критическая масса талантов». В исследовании приводится выдержка из одного канадского официального документа, где подчеркивается важность привлечения профессионалов: «Повысить привлекательность Канады для лучших исследователей со всего мира, чтобы с их помощью быть на переднем крае науки в приоритетных областях исследования, развитие которых может повысить благосостояние канадцев; нарастить критическую массу профессионалов в приоритетных областях, указанных в правительственной стратегии развития науки и технологий, в том числе в области науки об окружающей среде и соответствующих технологий, в области природных ресурсов и энергетики, в области здравоохранения, науки о живой природе и биотехнологий, в области информационных и коммуникационных технологий». Подобные цели и задачи можно встретить в документах многих стран и их университетов — все они хотят получить не только лучших из лучших, но и максимальное разнообразие (diversity) преподавательского и студенческого состава.

Пользу от культурного и социального многообразия в университетах нельзя посчитать, но принято думать, что без него не обойтись. И чаще все об этих категориях говорят, имея в виду две вещи. Во-первых, с целью показать, что образование стало действительно массовым — талантливые студенты могут родиться в семье с любым достатком, могут принадлежать к разнообразным этническим и социальным группам. Во-вторых, считается, что разнообразный состав учащихся имеет прямую образовательную пользу — эффект сообучения. Еще в 1852 г., приводя доводы о важности английских студенческих сообществ, кардинал Ньюмен писал, что студенты «непременно будут учиться друг у друга, даже если некому будет их учить; в общей беседе каждый из них день за днем будет находить для себя новые сведения, новые идеи и взгляды, свежую пищу для размышлений и явные принципы суждения и действия». Естественно, сообучение будет более многогранным и интересным, если в учебных классах будут представители совершенно разных социальных групп.

Но кажется, что самый внушительный вклад в гонку вооружений среди вузов внесли рейтинги. Университетам важно попадать в них, быть оцененными по ряду критериев для того, чтобы видеть (и показать) свое положение в международном масштабе. Теперь разнообразие — это такая же характеристика университета, как и техническое оснащение, цитируемость научных работ преподавателей и количество известных выпускников. Чтобы стать по-настоящему глобальным вузом, с наднациональной образовательной системой, требуется критическая масса иностранных студентов — по-другому сформировать те же навыки в области межкультурной компетенции просто не получится. Иностранцы стали необходимым компонентом развитого академического сообщества. Старший научный сотрудник Центра исследований высшего образования Калифорнийского университета в Беркли Джон Обри Дуглас рассказывает, как Калифорнийский университет прошел путь от политики сотрудничества с «покупателями» — выходцами из стран Азии (чтобы меняться с ними товарами, а потом и идеями) до разработки особых стипендиальных программ. «На мировом уровне конкуренция за талантливых студентов возрастает. Практически все развитые и развивающиеся государства признают, что их экономическая конкурентоспособность в значительной мере зависит от того, смогут ли они обучить и удержать высококвалифицированных и креативных специалистов. Соответственно, эти государства вкладывают средства и прилагают усилия к улучшению качества и повышению привлекательности своих систем высшего образования. При этом нередко создаются специальные стипендиальные программы для иностранных студентов и упрощенные варианты предоставления гражданства иностранным специалистам», — пишет Дуглас.

Есть несколько проверенных методов, которые помогают собирать у себя лучших представителей академической сферы. Например, использование английского языка в качестве языка обучения, специализация на более узких областях и предоставление финансовой помощи учащимся в виде грантов и стипендий. С помощью различных грантовых программ университеты регулируют свое положение на рынке международных образовательных услуг, усиливают те или иные области. Например, с помощью лучших условий по отношению к своим конкурентам привлекают специалистов в приоритетных для себя сферах на преподавательские места.

При этом чем успешнее учебное заведение, тем больше вариантов финансовой помощи оно может предложить. Здесь можно проследить прямую причинно-следственную связь: в университете установлена большая плата за обучение — лучше качество образования — больше желающих учиться (и платить) — больше возможностей помогать нуждающимся и талантливым. Около 50 американских университетов, которые отвергают больше абитуриентов, чем принимают, используют метод слепой выборки. Приемные комиссии отбирают студентов, не зная о том, способны ли те самостоятельно оплатить свое обучение или им будет необходимо выделять финансовую помощь в течение всего периода обучения.

Системы помощи студентам в разных странах устроены по-своему. Например, в США грантовая поддержка максимально развита — существует множество фондов, приемные комиссии рассматривают возможности индивидуальной скидки на обучение для каждого студента. Во Франции, где образование практически бесплатно, претендовать на помощь также могут практически все, главное — вовремя подать заявление и, заполняя его, нигде не ошибиться. В России получить грант на обучение по программе, которая не попала в список приоритетных областей, а значит, не получила государственное финансирование, невозможно — таких грантов просто нет. Бóльшую часть грантов, направленных на поддержку русских студентов, исследователей и преподавателей, выделяют иностранные фонды — в рамках тех самых программ по увеличению привлекательности своих стран, улучшению показателей многообразия и концентрации талантов и усилению приоритетных предметных областей.

Все, что остается потенциальному студенту и кандидату на получение гранта, — это вычислить свои таланты и сильные стороны и понять, где прямо сейчас наблюдается их острая нехватка.

Отправить