Кто разорил гнездо?

 

Прилетели гуси-лебеди, нанесли яичек,

А ворона стала их забижать —

Стала у них яички таскать…

 

Из русской народной сказки

В летнюю пору, наблюдая за птичьими гнездами, за кладкой, насиживанием яиц и выкармливанием птенцов, часто приходится отмечать следы разорения гнезд и гибель части птенцов или целых выводков. Как погибло гнездо? Кто уничтожил яички? Какой хищник унес птенчиков? Эти вопросы возникают почти ежедневно. Особенно важно получить на них скорый и точный ответ в тех заповедниках, охотничьих и лесных хозяйствах, ценных южных борах, дубравах и лесных посадках, где охраняют и разводят диких птиц, развешивают дуплянки и скворечники. Необходимо точно учитывать все условия, вызывающие гибель кладок или птенцов. Знать это необходимо для того, чтобы, устраняя причины гибели, обеспечивать увеличение поголовья этих видов.

Рис. 222.. Схематический разрез «многоэтажного» гнезда с двумя погибшими кладками яиц. Черным обозначено гнездо лысухи с кладкой 8 яиц, над которыми проложила свой ход водяная крыса. Ее гнездо расположено в двух слоях гнезда красноголового нырка. Озеро М. Аксуат, Кустанайская обл. Июнь 1945 г.

Даже у взрослых птиц много врагов, а их хрупкие яички и слабые беспомощные птенчики подвергаются бесчисленным опасностям, служат лакомой добычей различных животных. Иногда гнездо, занятое парочкой птиц одного вида, привлекает внимание другого, возвращающегося с зимовки позднее. Если запаздывающий вид сильнее первого, он отбивает у слабой парочки дупло, скворечник или гнездовую постройку, выбрасывает или затаптывает их яички и поверх разоренного жилья начинает мостить лоточек для своей кладки. В деревнях и селах часто приходится видеть, как поздно прилетающие стрижи выживают из гнезда домовых воробьев. Описаны случаи захвата куликом-чернышом только что свитых гнезд певчих дроздов. Выброшенные голубые яички дроздов находят тогда на земле разбитыми. (Обычно черныш использует старые гнезда птиц и белок.) Вертишейка выбрасывает из дупла яйца горихвостки, прилетающей раньше ее; утка-гоголиха растаптывает в большом дупле кладку рано гнездящихся скворцов и, нащипав из своего брюшка самого нежного пуха, делает подстилку, на которую откладывает крупные, слегка зеленоватые яйца. Бывают и такие случаи, что одна утка, отбив у самки другого вида гнездо, уже полное яиц, добавляет свою кладку и выводит целую кучу утят двух пород. Иногда встречаются своего рода «многоэтажные» гнезда – постройки из нескольких слоев, свидетельствующие о смене хозяев за один короткий гнездовой период. Одно такое «гнездо-загадку» я нашел 17 июня 1945 г. на оз. Малый Аксуат (Кустанайской обл. Казахстана). Над водой, в чаще тростников метрах в 10 от края со стороны озерного зеркала, находилось овальное гнездо размерами 52 × 40 см при высоте 40 см. В помятом и сыром его лотке лежала скорлупа двух яиц красноголового нырка, расклеванных камышовым лунем. Гнездо было, видимо, давно брошено уткой, и я догадался почему, обнаружив одно нетронутое яйцо нырка, провалившееся в ход, прокопанный снизу водяной крысой. Очевидно, соседство этого грызуна потревожило утку. Под ее гнездом оказалось свежее круглое гнездышко крысы с 5 детенышами, начавшими покрываться буроватой шерсткой. (Сама крысиная мамаша успела незаметно нырнуть в воду и скрыться.) Так как вся постройка показалась мне слишком громоздкой по сравнению с обычными гнездами нырков, я продолжил раскопки и нашел третий, самый ранний слой – гнездо лысухи с потопленными в воде 8 слегка насиженными яйцами. Трудно сказать, что вынудило лысуху оставить гнездо с полной кладкой; возможно тоже беспокойное соседство крысы. На брошенном гнезде лысухи устроился нырок, но и у него дело окончилось неудачей. Интересно, что крыса не тронула яиц ни лысушьих, ни нырковых; один горизонтально идущий ход зверька был проложен в толще гнезда, прямо по лысушьей кладке. В сотне метров от этого участка я нашел еще одну постройку водяной крысы, сделанную в гнезде лысухи, тоже подкопанном снизу. В этом случае птицы бросили гнездо еще до начала кладки яиц.

На следующий год (1946) в южной части той же большой озерной системы Аксуат я нашел еще следы «невольного хищничества» водяной крысы. 2 июля в небольшом тростниковом островке, расположенном на мелководье, метрах в 200 от берега, я заметил узкую дорожку или, точнее, канавку, пробитую в зарослях, и следуя ей, скоро увидел огромное гнездо лебедей-кликунов. Сложенное из сухих стеблей тростника, оно имело овальную форму, длину 4 м при ширине 2 м и высоте 60 см. В плоском лоточке, заботливо выстланном мягкими метелками тростника, лежали раздавленные, очень хрупкие скорлупы лебединых яиц с отставшей кожистой пленкой – следы того, что птенцы благополучно вылупились. Только одно яйцо, откатившееся на край гнезда и оставленное лебедями, было слегка поклевано вороной. Тут же лежало и расклеванное яйцо хохлатого нырка, видимо, принесенное из гнезда, расположенного где-то поблизости. Обыскав весь тростниковый островок, имевший площадь около 150 м² и очень густые заросли, я обнаружил 7 гнезд водяных крыс и брошенное гнездо нырка без следов насиживания и вылупления птенцов. Разобрав его верхушку, я натолкнулся на кладку из 5 яиц, расположенных в три яруса, из которых нижние два находились в грязной воде. Все яйца скатились вниз – в ход водяной крысы, прокопанный от основания гнезда к его лотку. Утка бросила кладку, и шестое яйцо, единственное оставшееся на поверхности гнезда, досталось вороне. Таким образом, водяная крыса, подкапывая гнезда ценных водоплавающих птиц, вызывает гибель кладок, не пользуясь ими как добычей.

Интересно, что и толща гнезда лебедей была пронизана норами водяных крыс, правда, не доходившими до поверхности лотка. (То же самое было отмечено и в другом лебедином гнезде, найденном мной на этом озере много ранее – в 1935 г.) Мое предположение, что лебедята благополучно вывелись, сделанное на основании осмотра гнезда и скорлупок яиц, оказалось правильным. Через несколько дней я нашел этот выводок километрах в 5 от гнезда. Поймав лебедят, я надел им на лапы по кольцу с номером, чтобы узнать, куда они полетят зимовать и вернутся ли на свое озеро.

Судьба лебединого гнезда, найденного в 1935 г., сложилась иначе. Оно находилось на краю большого тростникового островка, расположенного среди обширного очень мелководного, почти пересохшего озерного плеса. Пока шла откладка яиц и насиживание, занимающее у кликунов около 40 дней, вода мелководного плеса из-за жаркой сухой погоды испарилась и тростниковый островок оказался на суше. Длинные цепочки и целые тропы лебяжьих следов тянулись по илу от небольшой сохранившейся лужи к зарослям, скрывавшим гнездо. Волки и барсуки начали рыскать по тростникам в поисках гнезд; место стало беспокойным и, кроме того, совсем бескормным для лебедей. В теплой солоноватой луже не выросли ни рдесты, ни роголистники, ни другие растения, в массе поедаемые этими птицами летом. Лебедям пришлось бросить гнездо, не закончив насиживания. Шесть больших желтовато-белых яиц долго лежали никем не охраняемые, пока мы не забрали их для коллекции научного музея.

Сильные колебания уровня воды – усыхание и переполнение озер, большие паводки в речных поймах, сильные нагоны воды в устьях крупных рек – «моряны», возникающие при длительных ветрах, дующих с моря, часто вызывают гибель тысяч гнезд чаек, крачек, гусей, уток, лысух и многих других прибрежных и водоплавающих птиц. В дельте Волги при морянах не раз отмечали размывание сильным прибоем целых островков-помостов, сделанных розовыми и кудрявыми пеликанами: из старых стеблей тростника, на которых, сидя плечом к плечу, десятки этих огромных птиц насиживают свои яйца.

Сильные ураганы нередко сбрасывают с деревьев даже большие, прочные гнезда грачей, цапель, соколов и орлов. Мелкие, рыхлые гнездышки славок, устроенные на кустах, разрушают и стряхивают большие ливни или пасущиеся в лесу коровы и лошади. Там, где пройдет стадо, часто также оказываются растоптанными яйца и птенцы мелких птичек, гнездящихся на земле. Сильный ливень может вызвать затопление наземных гнезд или массовую гибель отсыревших ласточкиных гнезд, вылепленных из комочков грязи и слабо прикрепленных к наружным стенам зданий. Во всех этих случаях нетрудно установить причину гибели яиц и птенцов, найдя следы изменений береговой линии, отложения ила на траве и гнездах, поломанные ветви и поваленные бурей деревья или следы выпаса стада. Гораздо труднее определить виновника гибели части яиц или птенцов, когда подозревают какого-либо хищника, оставляющего мало заметные следы. Гадюка, найдя гнездышко лесного конька, проглатывает одного за другим всех его птенчиков и не оставляет по себе никаких следов. Полностью всю кладку утаскивают в свою нору хомяки, изредка только теряя по пути одно-два яйца, на скорлупе которых можно заметить характерные царапины и пробоины, сделанные острыми резцами. В лесостепи Казахстана мне пришлось однажды отметить случай полного расхищения обыкновенным хомяком кладки куропатки из 24 яиц.

Рис. 223.. Скорлупа перепелиного яйца, выпитого колонком (ув.). Сбоку видны пробоины от клыков зверька. Отверстие, через которое выпито содержимое яйца, окружено венчиком скорлупы, вдавленной внутрь острой мордочкой колонка. Приамурье. 1928 г.

Яйца птиц уносят про запас и закапывают в землю, мох или короткие норки такие четвероногие хищники, как лесная куница, степной хорь, колонок и др. Нередко в глухую зимнюю пору охотник, выслеживающий куницу, находит «прикопки» в снегу и листьях: здесь зверек доставал яйца рябчика или глухаря, припрятанные еще весной. На скорлупе яиц, потерянных такими разорителями гнезд, обычно остаются парные округлые пробоины, сделанные клыками (см. рис. 223). В тундре множество гнезд разоряет песец. А. А. Романов, работавший на севере Якутии, подсчитал, что на одном участке, где он вел свои наблюдения, песцы разорили 1 из 3 имевшихся гнезд белых куропаток, 1 из 2 гнезд тундряной куропатки, 3 гнезда куличка-плавунчика, 3 – лапландского подорожника и 1 гнездо гуся-гуменника, а всего 9 гнезд из имевшихся 22. По подсчетам Романова, в период высиживания песцы местами разоряют более 40 % гнезд. Часть яиц они съедают целиком, часть раздавливают и вылизывают содержимое, часть уносят и прячут про запас. Местами в тундре еще больший урон гнездам наносят крупные чайки (серебристая, морская, бургомистр) и поморники, а на юге – черноголовый хохотун. Яйца мелких птиц эти разбойники заглатывают целиком, а у более крупных, например у гаги, расклевывают в гнезде, оставляя скорлупы в форме бочонка с сильно зазубренными краями пробоины. Гнезда лесных птиц гораздо чаще, чем лисицы, куницы, горностаи и ласки, разоряют сойки, сороки и мелкие грызуны. При случае они съедают и птицу-наседку. Так, например, мелких птичек, гнездящихся в дуплах и искусственных гнездовьях (дуплянках, синичниках и т. п.), истребляют сони – садовая и лесная. Более мелкая орешниковая соня съедает только яйца. Обычно сони живут в разоренном гнезде птички, а если его покинут, то оставляют перья, очищенные от мяса косточки птиц и характерный помет, содержащий много крупных хитиновых частей насекомых. Перестраивая на свой вкус гнездышко птицы, они почти всегда натаскивают в дупло зеленый мох.

Сойка обычно разоряет гнезда открыто гнездящихся птиц; особенно сильно от нее достается славкам, зябликам, серым мухоловкам. Если после ее налета в гнезде сохранятся скорлупки яиц, на них хорошо заметны следы надклювья сойки, напоминающие маленький равносторонний треугольник. (Сравнить со следами на поклеванных сойкой желудях.) 1 июля 1944 г. в Мордовском гос. заповеднике (близ г. Темникова) я нашел гнездо серой мухоловки, устроившейся в старом гнезде певчего дрозда на ели. Сойка расклевала яйца птички, а у пойманной мухоловки-наседки выдолбила мозг. Ощипанный трупик птицы был спрятан сойкой под гнездо дрозда, в котором жила эта мухоловка.

Белка иногда лакомится яйцами дятлов и дроздов. Гнезда последних более часто подвергаются нападениям белки по той причине, что устроены на крупных деревьях, по которым обычно лазает этот грызун. Белка ловко разрезает зубами скорлупу яйца на две ровные половинки, держа его в передних лапках и быстро вращая, как она привыкла обходиться с орехами. Часть яиц белка просто раздавливает, часть съедает со скорлупой; на некоторых сохраняются глубокие, четырехугольной формы пробоины, сделанные парой резцов. Кладка дрозда из 5–6 яиц – порция не слишком большая для одной белки, она съедает ее целиком.

Там, где много птиц, гнездящихся открыто на лугах, в степи или по прибрежным зарослям, весной часто встречаются скорлупки яиц, расклеванных воронами. Воро́ны пользуются каждым удобным случаем напасть на гнездо, особенно в отсутствии птицы-наседки. В Барабинской степи и Сев. Казахстане нередко можно видеть ворон, упорно следующих за рыбаком, плывущим на лодке по заросшему озеру; они высматривают гнезда нырковых уток, поганок и лысух, спугнутых человеком. Огонь весеннего «пала» (пожара), пожирающий сухую траву и тростник, пастьба скота, собирание хвороста, появление собаки, лисицы или волка, все, что тревожит мирных птиц на гнездах, выгодно для птиц, пожирающих яйца, и в первую очередь для ворон, камышовых луней, а также для крупных чаек и сорок. Дело в том, что многие виды водоплавающих, куриных и пастушковых птиц устраивают гнезда в хорошо укрытых местах и в период кладки всегда приближаются к ним скрытно, соблюдая особые предосторожности. Некоторые виды птиц (утки, гуси, поганки), уходя с гнезда на кормежку, тщательно прикрывают яйца травой, пухом, опавшими листьями и другим материалом, защищающим кладку от посторонних глаз, излишнего охлаждения, высыхания и т. п. Такое укрытое, замаскированное гнездо воро́нам найти очень трудно; не менее трудно им и выследить утку-наседку (например, крякву или шилохвость), которая, возвращаясь с озера, обычно садится на землю в сотне метров от гнезда и пробирается к нему, затаиваясь и пригнувшись, почти ползком, при каждой остановке наблюдая за всеми крупными птицами. (Там, где есть густая, мягкая трава, в ней даже образуются две-три еле заметные тропинки, идущие к гнезду от мест приземления, откуда утка обычно начинает свой путь к гнезду. Такие тропинки, естественно, заметнее у гнезд крупных, более тяжелых видов, сильнее приминающих траву, например кряквы, турпанов, хохлатых нырков и др.) Но внезапно спугнутая птица взлетает, ничем не прикрыв гнезда, привлекает к нему внимание хищников, и кладка светлых, глянцевитых яичек вскоре делается их добычей. Зная это, следует по возможности не допускать излишнего беспокойства ценных птиц – гаг, уток, тетеревов, фазанов и куропаток на их гнездовьях до начала охотничьего сезона, так как даже при самом осторожном передвижении по участку каждое появление человека вызывает резкое увеличение числа кладок и птенцов, брошенных наседками или съеденных хищниками, В Астраханском государственном заповеднике (дельта р. Волги) неоднократно замечали, что при появлении человека на гнездовой колонии серые вороны успевают растаскивать яйца даже у таких крупных птиц, как цапли, бакланы, серые гуси и пеликаны. Интересно, что воро́ны обычно уносят яйца от гнезда метров на 50–100 и расклевывают добычу, садясь на землю или дерево с толстыми сучьями. На больших озерах, где от гнездовой колонии до берега лететь слишком далеко, воро́ны расклевывают яйца, садясь на крупные плавучие скопления старых стеблей тростника, плавучие островки и т. п. Так, например, на уже упоминавшемся оз. Бол. Аксуат (в Кустанайской обл. КазССР) около полсотни яиц ушастых поганок было расклевано воро́нами на плавучем тростниковом «настиле» метрах в 120 от гнездовой колонии поганок.

Камышовые луни, в отличие от ворон, расклевывают яйца на месте – в гнезде и нередко, выпив всего 3–4, оставляют часть кладки нетронутой. При этом острый, крючковатый клюв луня пробивает большое неправильной формы отверстие с крупнозубчатыми краями. От некоторых яиц остаются лишь мелкие куски скорлупы, так как и ее лунь иногда заглатывает вместе с содержимым яйца. (Этот хищник истребляет как свежие яйца, так и насиженные, с птенцами, готовыми к вылуплению.)

Скорлупа яиц, расклеванных вороной, обычно имеет форму более или менее правильного бочонка с широким отверстием, края которого отличаются сравнительно мелкими и ровными зубцами; часть их отогнута внутрь яйца. Между отдельными зубцами располагаются пробоины в форме равностороннего треугольника, соответствующего поперечному сечению конца надклювья вороны. Напротив, на скорлупе яиц, расклеванных лунем, почти не бывает треугольных пробоин, так как этот хищник не долбит добычу, подобно вороне, а рвет ее острым крючком надклювья, свисающим над нижней челюстью. Этот крючок оставляет на скорлупе узкие длинные щели с рваными краями. Ни клюв, ни лапы луня не приспособлены к перетаскиванию легко выскальзывающих яиц, поэтому он расправляется с кладкой на самом гнезде, тогда как ворона может унести в клюве даже крупное яйцо, пробив его надклювьем сбоку и поддерживая снизу подклювьем.

Известный зоолог В. Н. Шнитников в конце мая 1905 г. при орнитологических наблюдениях на р. Бобрике (Белоруссия) обратил внимание на массу скорлупок яиц, валявшихся на каждой отмели среди обширного разлившегося болота. «Скорлупок этих, оставшихся от разбойничьих набегов на чужие гнезда ворон, было так много, что я поинтересовался произвести подсчет найденным остаткам яиц, – писал Шнитников. – Подсчета этого я не докончил, так как он отвлекал от цели экскурсии и отнимал слишком много времени, требуя постоянных остановок около каждой отмели, но для приблизительной иллюстрации размеров вороньего хищничества достаточно сказать, что на одной отмели, площадью в 3 кв. сажени, я нашел остатки 22 или 23 яиц большого чирка (трескунка. – А. Ф.). Конечно, на некоторых отмелях скорлупок было меньше, на больших отмелях больше, но не было буквально ни одной, самой крошечной, размерами хотя бы в один квадратный аршин отмели, на которой не нашлось бы остатков 2–3 яиц. Почти все найденные мною остатки принадлежали яйцам большого чирка, но кроме них я нашел 4 яйца веретенника и 2 яйца погоныша… Только исключительные условия весны 1905 г., когда вследствие массы воды, сухих мест, где бы ворона могла приткнуться со своею добычею, на болотах почти не было, сделали то, что остатки разбойничьего пиршества по необходимости сосредоточивались на незначительном пространстве и потому наблюдались без всякого труда, сами невольно бросаясь в глаза». К сказанному Шнитниковым следует добавить, что необычно высокий процент разоренных вороной гнезд, в свою очередь, вероятно, был обусловлен крайне высоким уровнем половодья 1905 г. Чирки, веретенники и погоныши имели тогда слишком ограниченный выбор мест для устройства гнезд, так как вода залила большинство их угодий, а птицы, как правило, даже и в таких условиях не бросают своих постоянных гнездовых участков, возвращаясь к ним ежегодно весной. Охотничьи угодья ворон тоже сократились, эти птицы могли добывать корм только на островках, что и облегчило им поиски гнезд. Возможно также, что часть гнезд была затоплена водой, брошена наседками, и воронам досталось то, что погибло без их участия. Конечно, ворона – обычный разоритель гнезд, но многие дикие птицы умеют избегать ее нападений, благополучно высиживают яйца и выводят птенцов даже в ближайшем соседстве с ее гнездом, если только не вмешаются какие-либо случайные обстоятельства, благоприятствующие разбою этой птицы. Так, например, 18 июня 1946 г. на глухом участке оз. Жарколь в Наурзумском гос. заповеднике (Кустанайская обл.) я нашел гнездо красноголового нырка с сильно насиженными яйцами, всего в 40 шагах от гнезда серой вороны, устроенного над водой, на заломах сухого тростника. В ее гнезде были три оперенных вороненка.

Следует также добавить, что, по моим наблюдениям, некоторая часть яиц уток, расклеванных воронами на песчаных и илистых берегах озер Сев. Казахстана и Зап. Сибири, была взята не из гнезд, а найдена тут же на «пляжах», служащих обычными местами отдыха водоплавающих птиц. Это – яйца потерянные утками в начальный период гнездования. (Известны случаи, что и на месте отдыха пролетных уток в поздние весны находят много потерянных яиц.)

Иногда даже маленький зверек, повадившись разорять гнезда, может уничтожить яйца и молодняк в большой гнездовой колонии. 7 июля 1933 г. в песчаном обрывистом берегу речки Кульдемен Темир (Актюбинская обл. КазССР) я нашел колонию береговых ласточек, или стрижков. Меня заинтересовало то, что среди этих птичек, гнездящихся только в норках, было до 20 пар городских ласточек, обычно устраивающих лепные гнезда на карнизах зданий и скал. (В степях Казахстана и Зап. Сибири, как оказалось, воронки нередко гнездятся в норах вместе с береговушками.) Замеченная колония была в явной тревоге; уже издали было видно, что стая птичек с жалобными криками вьется около обрыва, в котором я насчитал 409 норок. У подножия кручи тянулась целая тропинка, проложенная каким-то мелким зверьком; многочисленные царапины от когтей были на нижней части обрыва там, где зверек, пользуясь небольшими уступами, залезал по отвесной стенке к гнездам. Присмотревшись к следам, я решил, что это горностай, а вскоре заметил и самого зверька, мелькнувшего между двумя норками. Оказалось, что многие гнезда ласточек в глубине уже были соединены ходами, прокопанными хищником. У основания обрыва горностай устроил глубокую нору, и я не смог его «выкурить» даже при помощи дыма. Беглый осмотр колонии показал, что зверек хозяйничает в ней давно. Большинство норок было пусто, хотя имело гнездовую подстилку; во многих был помет горностая, и в каждом пятом или десятом гнезде я находил убитых птенцов или их крылья. В одной норке оказалось три свежих трупика ласточек и одно крылышко съеденного четвертого птенца, около которых уже копошились жуки-мертвоеды. В этом гнезде горностай воспользовался только четвертой частью уничтоженных птичек. Множество зеленых трупных мух («люцилиа») и мертвоедов собралось у колонии ласточек – верный признак того, что горностай произвел большое опустошение. Обследовав только часть норок, я насчитал 15 убитых ласточек, брошенных на месте, и еще крылышки 12 съеденных; всего 27 жертв. У птичек острыми тонкими клыками хищника были прокушены грудная клетка и сердце. Под обрывом тянулась цепочка следов лисицы; сами гнезда ласточек для нее были недоступны ни сверху (они располагались метра на полтора-два ниже края), ни снизу – от реки, и кума пользовалась только крохами со стола горностая, подбирая трупы птичек, выброшенные из норок. Заинтересовавшись судьбой этой колонии, я пришел на речку еще раз, через две недели. Почти все взрослые ласточки, потеряв птенцов, уже покинули это гнездовье. Только в 4–5 норках, находившихся в стороне от основной массы гнезд, были слышны голоса птенцов городской ласточки, и взрослые птицы прилетали к ним с кормом. Вероятно, сюда горностай пробраться не сумел. Осмотрев наугад несколько десятков норок, я в 25-ти нашел или помет горностая, или засохшие трупики ласточек, собрав на этот раз остатки еще 20 жертв хищника. Следы горностая под обрывом к этому времени уже занесло песком. Видимо, покончив с ласточками, он уже перекочевал на речку к норам водяных крыс или на колонии сусликов.

Иногда гнезда береговых ласточек разоряет барсук. Следы «работы» этого хищника резко отличаются от горностаевых. Барсук тяжел, неуклюж и не может забираться на отвесные стенки с той же легкостью, как ловкий, цепкий горностай. Зато барсук настойчив и силен, передние лапы его вооружены большими когтями, он роет ими легко, как железной лопатой. Ночью, во время обхода своего участка, причуяв птенцов и яйца ласточек в норках, барсук принимается за работу. Часть гнезд он достает, прокапывая косые, метровой длины ходы сверху, к бровке обрыва. В эти «сквозные норы» небо просвечивает, как в широкие окна, пробитые в отвесной стенке яра. До нижних гнезд барсук добирается путем подкопа снизу или устраивает глубокую отвесную канавку с уступами, упираясь в стенки которой, поднимается на высоту в 2–3 метра. Поперечник хода в разоряемую норку ласточки барсук расширяет до 25 см. Большие кучи нарытого песка и глины, смешанных с соломой и перьями ласточкиных гнезд, глубокие шрамы в стенке яра, оставленные длинными когтями передних лап, – типичные следы хозяйничанья этого хищника. На первый взгляд эти разрушения выглядят гораздо внушительнее, чем на тех колониях, где побывал горностай. Однако на деле барсук менее страшен для ласточек, так как ему удается разорять только малую часть гнезд: слишком много времени требуется для больших подкопов по его методу. Так, например, дважды за лето 1947 г. натолкнувшись на следы барсуков, разорявших колонии береговушек (на р. Улькаяк севернее пос. Иргиз и близ оз. Аксуат в Кустанайской обл. Казахстана), я отметил разорение этими хищниками не более 15–20 % гнезд. В июле того же 1947 г. близ пос. Тургай мне удалось натолкнуться на следы гибели части колонии береговых ласточек, вызванной совсем другими обстоятельствами. Заметив канюка-курганника, терзавшего над оврагом какую-то добычу, я дал ему время довести это дело до конца и осмотрел место, где он сидел: на земле лежали ощипанные перышки молодой береговой ласточки. Судя по состоянию маховых перьев, ласточка еще не могла вылетать из норки; значит были какие-то особые обстоятельства, давшие возможность курганнику завладеть этой добычей. «Уж не горностай ли хозяйничает тут?» – подумал я и пошел осматривать гнездовую колонию. Она находилась в отвесном песчаном борту глубокого овражка, прорезавшего пустынную степь. Несколько дней назад здесь прошел ливень; дождевой поток подмыл стенку яра; она обрушилась как раз там, где была сильнее подкопана, т. е. наиболее густо пронизана норками ласточек. Часть гнёзд была завалена землей на дне оврага, другие, оказавшиеся на поверхности, стали доступными для нападений пернатых хищников. В данном случае курганник не разбойничал, он лишь подобрал то, что было обречено на гибель.