Четвертый этап: «Немецкий контрудар»

Итак, примерно в середине февраля 1943 года острый кризис в районе группы армий «Юг» достиг кульминации. Вместе с тем обозначилась опасность окружения всего южного крыла в результате глубокого обходного маневра с соседнего участка на севере. Однако же, как ни парадоксально, именно в этом обострении кризиса скрывались зачатки ответного удара.

Тем не менее сначала картина складывалась еще более удручающе.

Несомненно, снимать группу армий «Б» с командования именно в тот момент в трещине во фронте означало пойти на риск. Хотя, кроме 2-й армии, группа армий располагала только остатками разбитых частей, все же она представляла собой существенное звено в командной цепи на Восточном фронте. Ее устранение не могло не привести к разрыву фронта между группами армий «Центр» и «Юг».

Более того, группа армий «Юг» пока еще не могла принять командование переданным ей харьковским участком (то есть тем, который удерживала армейская группа Ланца) ввиду отсутствия связи. Прежде чем мы смогли бы принять его, мы уже потеряли бы Харьков. Если столь быстрое принятие командования стало возможным, то только благодаря неизменно превосходной работе полка связи группы армий и целенаправленному управлению нашего начальника связи генерала Мюллера. Как обычно, большую помощь оказал нам мой друг генерал Фельгибель, командующий войсками связи.

Но хотя исключение группы армий «Б» усложнило руководство операциями на самом уязвимом участке Восточного фронта, все же оно послужило одной полезной цели. С подчинением армейской группы Ланца группе армий «Юг» наш штаб получил возможность единолично руководить действиями на решающем участке в решающий момент. В конечном итоге это весьма способствовало успеху зимней кампании 1942/43 года.

Тем временем район Харькова стал для группы армий новым источником беспокойств, хотя группа армий «Б» – или, скорее, Гитлер, продолжавший лично вмешиваться в руководство, – командовала участком еще несколько дней.

Армейская группа Ланца получила от Гитлера приказ любой ценой удержать Харьков, что грозило превратиться в такой же вопрос престижа, как до того удержание Сталинграда. С целью облегчения обстановки на левом фланге группы армий «Юг» группа Ланца должна была нанести удар в направлении Лозовой силами танкового корпуса СС, составлявшего ядро группы. Из трех его танковых дивизий в наличии были только две.

Понятно, что группа Ланца имеющимися в ее распоряжении силами могла выполнить только одну из этих задач. Она могла либо сражаться под Харьковом, либо помогать левому флангу группы армий «Юг». Поэтому я предложил Гитлеру, чтобы группа Ланца временно отказалась от Харькова и вместо этого попыталась отбить противника южнее города. Таким образом опасность того, что противник обойдет группу армий за Днепром по обе стороны от Кременчуга, была бы полностью устранена. С другой стороны, было разумно предположить, что введением в бой 4-й танковой армии мы могли бы своими силами справиться с врагом, двигавшимся в направлении днепровских переправ у Запорожья и Днепропетровска. После того как группа Ланца разбила бы неприятеля южнее Харькова, она смогла бы снова попытаться им овладеть.

Однако это решение не удовлетворяло Гитлера, для которого Харьков, четвертый по величине город Советского Союза, уже стал символом престижа, и 13 февраля он снова отдал строгий приказ армейской группе Ланца через группу армий «Б» удерживать Харьков любой ценой.

В связи с этим я потребовал, чтобы ОКХ сообщило мне, сохранит ли силу его приказ и после того, как Ланц перейдет ко мне в подчинение, и должны ли мы выполнять его, даже если танковому корпусу СС будет угрожать окружение под Харьковом. Также я запросил ответ на представленную мною оценку общей ситуации, которую направил в Лётцен накануне. Генерал Цейцлер ответил мне, что Гитлер отозвался о ней так: «Она слишком далеко заходит вперед». На это я возразил, что считаю правильным, если командование группы армий думает на четыре – восемь недель вперед – в отличие от Верховного командования, которое, по всей видимости, смотрит не дальше чем на три дня вперед.

Что касается положения в Харькове, то обстоятельства оказались сильнее хотений Гитлера. Танковый корпус СС, которому действительно угрожала опасность попасть в окружение, оставил Харьков 15 февраля – между прочим, вопреки приказу генерала Ланца. Об этом свершившемся факте нам доложила группа армий «Б», которая примерно в то время наконец-то сняла с себя командование. Если бы оставить Харьков приказал какой-нибудь армейский генерал, Гитлер, безусловно, отдал бы его под трибунал. Но так как это действие совершил – и вполне оправданно – танковый корпус СС, ничего подобного не случилось. И все-таки командующего армейской группой генерала Ланца через несколько дней сменил на его посту генерал Кемпф под тем предлогом, что Ланц относился к горнострелковым войскам, а Кемпф был танкистом.

В то время как обстановка в районе Харькова явно продолжала ухудшаться, пока группа армий «Б» передавала его под командование группе армий «Юг», также возникла острая опасность отсечения группы армий «Юг» от коммуникаций за Днепром.

16 февраля было сообщено, что противник – как мы и ожидали уже какое-то время – наступает крупными силами на Павлоград и Днепропетровск из района западнее Изюма. Если ему удастся достигнуть железнодорожного узла в Лозовой или Павлограде (или станции Синельниково юго-западнее Павлограда), то железнодорожная связь через Полтаву была бы перерезана.

В то же время снова замедлилась скорость прибытия подкреплений, обещанных ОКХ. Вместо запланированных 37 войсковых эшелонов 14 февраля прибыли только шесть.

Кроме того, командование группы армий «Центр» заявило, что в настоящий момент оно не располагает необходимыми силами для того, чтобы каким-то существенным образом попытаться взаимодействовать с группой армий «Юг» в месте разрыва между обеими группами армий. Видимо, оно было бы только радо, если бы ей удалось остановить 2-ю армию, отходящую в районе дуги, которая уже протянулась далеко на запад от Курска.

Ситуация настолько обострилась, что Гитлер решил посетить меня в моем штабе. Вероятнее всего, его заставили задуматься мои многочисленные обращения. Как бы я ни приветствовал возможность изложить мои взгляды ему лично и наглядно продемонстрировать всю серьезность нашего положения, конечно, было трудно обеспечить его безопасность в таком крупном промышленном городе, как Запорожье (на который наступал противник), – тем более что он выразил намерение пробыть в штабе несколько дней. Он и его свита, в том числе начальник Генерального штаба и генерал Йодль (и, как обычно, его личный повар), разместились в нашем служебном здании, и все близлежащие районы должны были быть герметично закрыты. Но и такой вариант был не слишком надежен, ибо приезд Гитлера не мог пройти незамеченным. По дороге в Запорожье с аэродрома на улицах его узнавали солдаты и партийные чиновники. Практически для охраны мы располагали только собственной караульной ротой и несколькими зенитными частями, а вскоре вражеские танки должны были так близко подойти к городу, что могли бы обстрелять аэродром, находившийся восточнее Днепра.

Гитлер прибыл в мой штаб в полдень 17 февраля. Для начала я доложил ему об обстановке, которая сложилась следующим образом.

Армейская группа Холлидта, по пятам преследуемая противником, в тот день вышла на миусские позиции.

1-я танковая армия задержала врага у Гришина, но пока не разгромила его. Также еще не решен исход боя в районе Краматорска с силами противника, подошедшими с рубежа Лисичанск – Славянск.

Армейская группа Ланца, оставив Харьков, отступила на юго-восток в направлении участка на реке Може.

Затем я сообщил Гитлеру о своем намерении вывести танковый корпус СС из-под Харькова, оставив там только группу Ланца в качестве компенсации.

Танковый корпус СС должен был наступать на юго-восток из района Краснодара в общем направлении на Павлоград и соединиться с 4-й танковой армией по мере ее продвижения. Задача этих соединений заключается в том, чтобы разбить войска противника, наступающего через широкую брешь между 1-й танковой армией и армейской группой Ланца. Как только задача будет выполнена и угроза отсечения армейской группы Холлидта и 1-й танковой армии будет предотвращена, мы продолжим наступление в районе Харькова.

Сначала Гитлер отказался обсуждать предложенный мной план ведения операций. Он не допускал мысли о том, что действительно в районе между 1-й танковой армией и армейской группой Ланца наступают крупные силы. Кроме того, он опасался, что операции, которые я планировал между Днепром и Донцом, завязнут в грязи. Так как весна уже была не за горами, с этой возможностью, конечно, приходилось считаться. Но главная причина отрицательной реакции Гитлера, вероятнее всего, заключалась в его желании как можно скорее вернуть Харьков, и он надеялся сделать это, когда танковый корпус СС будет полностью укомплектован. На самом деле обстановка сложилась такая, что необходимой предпосылкой любого удара в направлении Харькова было устранение угрозы для днепровских переправ. Если не удастся обеспечить защиту коммуникаций через Днепр, ни 1-я танковая армия, ни армейская группа Холлидта не сумеют сохранить боеспособность. Более того, для удара по Харькову потребуется помощь по крайней мере части 4-й танковой армии. Поскольку было ясно, что, когда оттепель положит конец проведению операций, это произойдет сначала в районе между Донцом и Днепром, а затем уже в местности в районе Харькова и севернее его, то можно было надеяться, что нам еще хватит времени для удара по Харькову после разгрома противника, наступающего между 1-й танковой армией и армейской группой Ланца. С другой стороны, было более чем сомнительно, что обе эти операции можно будет выполнить в обратном порядке.

Из-за упрямства, с которым Гитлер всегда старался настоять на своем, вспыхнула еще одна бесконечная дискуссия. Я положил ей конец, сказав, что танковый корпус СС в любом случае должен сначала сосредоточиться на дороге Харьков – Краснодар, а это невозможно сделать до 19 февраля, поэтому окончательное решение о том, в каком направлении двигаться, на север или юг, будет принято лишь тогда. Эта отсрочка, которую мне удалось получить, обязана тому соображению, что 4-я танковая армия тоже не сможет вступить в действие раньше 19 февраля. Кроме того, я чувствовал себя вправе предположить, что ход событий, которые Гитлер мог испытать лично, заставит его внять доводам рассудка.

18 февраля я снова встретился с Гитлером. Противник крупными силами атаковал миусские позиции и в нескольких местах прорвал еще не укрепленный фронт армейской группы Холлидта. Также нам пока еще не удалось уничтожить кавалерийский корпус противника, окруженный за этим фронтом у Дебальцева. Я доложил Гитлеру, что, несмотря на это, все же существует настоятельная необходимость перебросить моторизованные части отсюда на западный фланг, даже если в конкретный момент это и невозможно. Механизированный корпус противника на глубоком фланге 1-й танковой армии в Гришине также был еще не разгромлен, поэтому действовавшие там силы были по-прежнему связаны.

С другой стороны, мы получили неопровержимое свидетельство того, что враг в разрыве между 1-й танковой армией и армейской группой Ланца действительно крупными силами наступает на днепровские переправы. Южнее Краснодара была опознана его 267-я стрелковая дивизия, а силами 35-й гвардейской дивизии с танковым батальоном в составе он взял Павлоград. Находившаяся там итальянская дивизия (единственная оставшаяся от бывшей итальянской армии) поспешно вышла из города при приближении врага.

Группа Ланца доложила о том, что моторизованные части танковой дивизии СС «Мертвая голова» окончательно завязли между Киевом и Полтавой. Так был сорван удар на север с целью взятия Харькова, который больше всего беспокоил Гитлера. Если танковый корпус СС без дивизии «Мертвая голова» даже не смог удержать город, тем менее вероятно, что он сможет его вернуть, если срок готовности дивизии еще нельзя было предугадать. Поэтому нам осталось только нанести удар на юго-восток и уничтожить войска противника, наступающие между армейской группой Ланца и 1-й танковой армией. Поскольку в ближайшие дни оттепель должна была установиться и в этом районе, мы не могли терять ни минуты. В этих обстоятельствах Гитлер согласился со мной в том, что нужно немедленно направить дивизию «Рейх», как первое доступное соединение танкового корпуса СС, на Павлоград. Дивизия «Лейбштандарт» должна была прикрывать действия 4-й танковой армии против вражеских частей, упорно наступающих южнее Харькова. Во всяком случае, теперь можно было надеяться, что 4-я танковая армия, усиленная дивизией «Рейх», добьется успеха.

После принятия этого решения я изложил Гитлеру мою точку зрения на положение в общем. Я указал, что даже если нам удастся – а в этом не было никакой уверенности – избежать неблагоприятного развития событий до наступления оттепели, все равно нужно думать о будущем. Распутица не даст нам передышки более чем на несколько недель. После этого группе армий придется удерживать фронт длиной 760 километров, для чего в нашем распоряжении есть 32 дивизии, считая армейскую группу Ланца. С другой стороны, можно было не сомневаться, что сразу по окончании распутицы противник снова сосредоточит свои усилия в направлении южного крыла Восточного фронта и всеми силами постарается окружить его на черноморском побережье.

Фронт длиной 760 километров, обороняемый всего 32 дивизиями, сказал я Гитлеру, враг может прорвать в любом месте по своему усмотрению. Прежде всего, мы не в силах помешать ему продолжить обход группы армий с севера, пока он не дойдет до Азовского или Черного моря.

Поэтому, как только окончится период распутицы, группа армий не должна оставаться на месте, дожидаясь, пока враг прорвет фронт или обойдет ее с севера. Она может позволить себе не двигаться с места, если ОКХ начнет запланированный наступательный удар с целью ослабления нажима на нашем фронте, до сих пор далеко выдававшемся на восток.

Представляя Гитлеру эти мысли, я надеялся убедить его хотя бы раз посмотреть на ведение операций в перспективе. Однако было очевидно, что он не намерен связывать себя какими бы то ни было обязательствами. Признавая, что сил группы армий недостаточно для обороны фронта в наступающем году, он не желал соглашаться с представленными мною данными о соотношении сил. Он не оспаривал того факта, что нам противостояло 341 установленное нами вражеское соединение, но утверждал, что они уже ни на что не годны. На мое возражение, что наши собственные дивизии тоже сражаются на пределе сил, он ответил, что за время распутицы они будут полностью укомплектованы личным составом и новым оружием (что и произошло в действительности). Однако он не желал признать, что за то же время противник призовет на фронт новобранцев 1926 года рождения числом полтора миллиона человек. Также он не признавал, что тем количеством танков, которые советская промышленность выпустит за два месяца (приблизительно столько продлилась бы распутица), противник сможет оснастить около 60 танковых бригад. Напротив, Гитлер всеми силами старался подчеркнуть решающее значение Донбасса для советской танковой промышленности, если он снова попадет в руки противника. Что касается ведения операций на Восточном фронте в 1943 году, то он не может снять силы для крупномасштабного наступления ни с какого иного театра военных действий, как и не может создать из недавно призванных частей. С другой стороны, он полагал, что возможны ограниченные и локальные боевые действия при помощи нового вооружения. Так Гитлер вернулся к теме оружия и производства, и уже было невозможно добиться от него конкретных мыслей относительно будущей летней кампании.

Казалось, мы жили в двух совершенно разных мирах.

19 февраля состоялось еще одно совещание, на которое был приглашен фельдмаршал фон Клейст. По всей вероятности, во время пребывания Гитлера у меня в штабе он вполне создал себе впечатление об опасности, угрожающей южному крылу немецких армий, ибо он заявил, что теперь группа армий «А» должна передать все силы, какие сможет, группе армий «Юг». По его словам, группа армий «А» отныне будет считаться «ближайшим резервуаром сил» для фронта группы армий «Юг», что, по-видимому, означало, что он отложил в долгий ящик свой план впоследствии вернуть Кубанский плацдарм на общую оперативную картину. К сожалению, будущее показало, что этот «ближайший резервуар» не будет использован даже в том масштабе, который позволяли транспортные перевозки через Крым. Кубанский плацдарм продолжит существовать изолированно. Опыт давно уже доказал, что нет ничего труднее, чем высвободить силы, которые однажды были связаны в ненужном месте.

В тот день обстановка стала еще напряженнее, когда противник, видимо, значительными силами достиг железнодорожной станции Синельниково. В результате он не только временно заблокировал основной путь снабжения центра и правого фланга группы армий, но и приблизился на расстояние менее 55–65 километров к нашему штабу, где находился вождь германского рейха! Так как между штабом и войсками противника не было ни одного соединения, я с большим облегчением в тот же день простился с Гитлером, вылетевшим к себе. Разумно было предположить, что на следующий день вражеские танки могли лишить нас возможности пользоваться аэродромом, расположенным восточнее Днепра.

Напоследок я сказал Гитлеру, что мне понадобятся все танковые дивизии для нанесения запланированных ударов на западном фланге, то есть их придется снять с миусских позиций. Если нам до сих пор удавалось удержать этот рубеж, то только потому, что основная часть сил наступавшего здесь противника должна была пройти через узкий проход у Ростова и пока еще не подошла. Поэтому нельзя было не учитывать возможности взятия Донбасса с востока. Мы никак не могли этому помешать, до тех пор пока не устранена опасность отсечения группы армий от тыловых коммуникаций. Кажется, это все-таки понял и Гитлер.

Как бы то ни было, у меня сложилось впечатление, что приезд Гитлера ко мне в штаб помог нам донести до него опасность окружения, которая угрожала южному крылу Восточного фронта. Несмотря на это, вскоре прошел слух, пущенный ОКВ или генералом Шмундтом, что на самом деле целью поездки Гитлера было «поднять боевой дух в группе армий». Мне известно, что мой штаб в этом никогда не нуждался. Даже если мы и не были готовы выполнить требование Гитлера и тупо драться за каждую пядь земли, какие бы последствия ни влекло это «удержание любой ценой», едва ли было бы легко найти еще один штаб, который перед лицом многочисленных кризисов сражался бы с такой же упорной волей к победе. В этом отношении между мной и моим штабом никогда не было ни малейших разногласий.