Первый этап: освобождение 6-й армии

О попытке освободить 6-ю армию или, вернее, дать ей возможность вырваться из Сталинградского котла уже говорилось выше.

Прилагая все силы ради достижения успеха этой попытки, группа армий «Дон» шла на все возможные риски. Вплоть до того момента, когда участь 6-й армии была решена, то есть до конца декабря 1942 года, ей удавалось справляться минимумом сил в центре и на левом фланге фронта группы армий, где его закрывал лишь непрочный заслон. Ее цель состояла в том, чтобы избежать решающих событий на этих участках до тех пор, пока бои 4-й танковой армии восточнее Дона не откроют окруженной армии путь к свободе.

Только после того, как была потеряна всякая надежда на соединение 4-й танковой и 6-й армий, а одновременно с этим разгром итальянской армии оголил западный фланг группы армий «Дон» и открыл противнику дорогу на Ростов, группа армий была вынуждена отдать предпочтение задаче удержания всего южного крыла Восточного фронта.

В этой связи мне остается лишь вкратце рассказать о том, как усугубилось положение группы армий «Дон» вследствие отказа 6-й армии от попытки пробиться из окружения и развития событий на правом фланге группы армий «Б» (итальянская армия).

Трудное положение, в которое попала 4-я танковая армия на восточном фланге группы армий в результате того, что противник бросал навстречу ей все новые силы, снимая их с фронта окружения под Сталинградом, уже описывалось выше. В боях между Аксаем и Котельниковом, а также в боях за Котельниково как за плацдарм для деблокирующего наступления 4-й танковой армии 57-й танковый корпус понес тяжелые потери, поскольку румыны бросили его на поле боя. Особенно пострадала 23-я танковая дивизия, крайне ослабленная еще раньше. Отсутствие подкреплений из группы армий «А» почти свело на нет вероятность того, что 4-я танковая армия сумеет дать достаточный отпор врагу и помешать ему развернуть крупные силы в тылу 1-й танковой армии.

На остальном фронте группы армий события развивались не менее угрожающе. На бывшем участке 3-й румынской армии 4-я танковая армия отступила восточнее Дона, что дало противнику возможность перейти реку по льду в районе Потемкинской, а затем и в районе Цимлянской и создать угрозу флангу и тылу наших позиций на Чире. Тем временем командование этим участком фронта принял на себя генерал Мит вместо штаба 3-й румынской армии. После того как русские форсировали Дон с востока и юга, нам не осталось иного выбора, как только приказать группе генерала Мита с боями отойти за Кагальник.

На левом фланге группы армий положение представлялось еще более критическим. Хотя армейской группе Холлидта, несмотря на потерю румынских дивизий, удалось отвести свои силы с верхнего Чира на юг, однако только что прибывшая вновь сформированная дивизия, которая должна была взять на себя оборону фланга группы на реке Быстрая Гнилая, неоправданно оставила в руках противника переправу в районе Милютинского. Таким образом, перед врагом был открыт путь к флангу группы Холлидта, а также важной воздушной базе в Морозовском.

Гораздо опаснее было то, что вследствие распада итальянской армии и почти полного исключения румын из боевых действий (1-й и 2-й румынские корпуса на бывшем левом фланге группы Холлидта) противник сумел подойти к переправам через Донец у Форхштадта, Каменска и Ворошиловграда, почти не встречая сопротивления. Только у Миллерова вновь сформированная группа генерала Фреттер-Пико на правом фланге группы армий «Б» сопротивлялась противнику, будто одинокий остров в красном приливе. Так или иначе, противник имел возможность ударить на восток в тыл группы Холлидта или группы Мита либо и дальше продвигаться на юг в направлении Ростова.

Следовательно, положение группы армий «Дон» было нелегким. Если бы группа могла действовать независимо, единственным верным решением, чтобы ликвидировать кризис, было немедленно приступить к выполнению плана переброски сил с востока на запад, не принимая в расчет никакие прочие соображения. Можно было одним броском отвести 4-ю танковую армию к Ростову и затем использовать ее для устранения угрозы левому флангу группы армий и ее коммуникациям на западе. Войска групп Мита и Холлидта, еще действовавшие в большой излучине Дона, должны были вернуться на Донец.

Однако такому решению мешало то, что группа армий «А» все так же твердо стояла на своих кавказских позициях. О том, чтобы обнажить ее тыл, перебросив силы группы армий «Дон» на западный фланг, не могло быть и речи. Напротив, группа армий «Дон» была обязана не только прикрывать тыл группы армий «А», но и обеспечивать ее коммуникации, проходящие через Ростов.

Следовательно, пока нельзя было привести в действие оперативный замысел группы армий, основанный на принципе сосредоточения основных усилий на западе с целью предотвращения попыток противника отрезать южное крыло немецких армий. В первые недели после того, как группа армий приняла командование, она сознательно отсрочивала это решение в интересах 6-й армии. Теперь же, на втором этапе, мы оказались вынуждены, несмотря на неуклонно возраставшую угрозу на западном фланге, вступить в отчаянную борьбу за обеспечение тыла группы армий «А».

Второй этап: борьба за обеспечение тыла группы армий «А»

Немецкое Верховное командование, по правде говоря, должно было с самого начала понимать, что группа армий «А» не сможет оставаться на Кавказе, если нам не удастся в кратчайший срок добиться освобождения 6-й армии – иными словами, если невозможно будет хотя бы в малой степени упрочить положение в большой излучине Дона. Но когда противник пробил брешь в правом фланге группы армий «Б», открывшую ему дорогу на Ростов, всем должно было стать совершенно ясно, что уже не может быть речи о том, чтобы удержать Кавказский фронт. Конечно, если только Гитлер не захочет и не сможет перебросить туда крупные силы с других театров военных действий.

Еще 20 декабря, в тот день, когда разгром двух итальянских дивизий обнажил фланг группы Холлидта и расчистил русским войскам дорогу к переправам через Донец, я указал генералу Цейцлеру, что теперь, наступая в направлении Ростова, противник получит шанс нанести решительный удар по всему южному крылу немецких армий.

24 декабря я снова обратил его внимание на то, что отныне на карте стоит не только судьба одной группы армий «Дон», но и судьба группы армий «А».

Я уже упоминал о том, что мне было отказано в переброске сил из состава группы армий «А» в район Ростова и 4-й танковой армии. Даже если не иметь в виду повторную попытку протянуть руку помощи 6-й армии, все же усиление 4-й танковой армии было в интересах группы армий «А», так как ее разгром позволил бы неприятелю выйти в тыл группы армий. Поскольку группа армий «А» – что вполне понятно – не хотела передавать нам свои части, то Верховное командование должно было отдать приказ о равномерном распределении сил между двумя группами армий, в котором существовала настоятельная необходимость. Одной из возможных причин отказа группы армий «А» в передаче запрошенных нами дивизий (см. главу «Сталинградская трагедия»), возможно, было то, что ее соединения и части были так сильно перемешаны, что это могло поставить в тупик. Безусловно, вывод крупных соединений был бы делом затруднительным и в лучшем случае долгим. Эта путаница отчасти являлась неизбежным следствием того, что в отсутствие достаточных резервов группа армий «А» была вынуждена ликвидировать прорывы во фронте, образовавшиеся под ударами противника. Другая причина заключалась в том, что группа армий в течение нескольких месяцев не имела собственного командующего, который поддерживал бы порядок. Даже в лучшие времена встречается немало командиров, которые не в состоянии понять, что для максимальной эффективности при выполнении задач и сохранения маневренности соединения должны сохранять обычный боевой порядок. Если же, как в данном случае, войска в течение долгого времени оставались без ответственного командира, неудивительно, что они были дезорганизованы.

29 декабря в ответ на упорные требования группы армий «Дон» Гитлер наконец решился отдать приказ об отводе восточного и самого незащищенного фланга группы армий «А», 1-й танковой армии, на участок Пятигорск – Прасковея на рубеже реки Кума. Но тем не менее он не собирался оставить весь Кавказский фронт. Очевидно, он еще надеялся, что отводом восточного фланга группы армий «А» на Куму удастся создать опорный район в Манычской впадине, тем самым стабилизировав положение между Манычем и Доном и одновременно защитив коммуникации южного крыла, проходящие через нижний Днепр. Таким образом, «балкон», образовавшийся в ноябре из-за выдвижения фронта на Кавказ и Волгу и приведший к тому, что мы оказались в этой невыгодной ситуации, был не устранен, а всего лишь сокращен в размере. С другой стороны, откуда могли взяться силы, чтобы возместить потерю румынских и итальянской, а вскоре и венгерской армий. Именно это со временем и вынудило оставить и остальные кавказские позиции.

На втором этапе борьбы перед группой армий «Дон» встали две задачи.

Вместо того чтобы действовать в соответствии с обстановкой и решительно перенести основные усилия на западный фланг для ликвидации угрозы отсечения, группа армий была вынуждена бороться с целью выигрыша времени в условиях все более обострявшегося кризиса.

Южнее нижнего Дона она должна была прикрывать тыл группы армий «А» и одновременно обеспечивать коммуникации, проходившие через Ростов. Незначительные силы 4-й танковой армии едва ли могли справиться с этой двойной задачей, так как ей приходилось защищать слишком большую территорию между Кавказом и Доном, на которой действовали слишком крупные силы противника.

В большой излучине Дона и перед Донцом группа Холлидта получила задачу приостановить наступление неприятеля севернее нижнего Дона с тем, чтобы он не мог стремительным ударом на Ростов с востока отрезать 4-ю танковую армию, а с ней и группу армий «А». Кроме того, группа Холлидта должна была воспрепятствовать переходу противника через донецкий рубеж Форхштадт – Каменск – Ворошиловград и таким образом закрыть ему путь к Ростову с севера.

Наконец, группа армий должна была найти способ либо собственными силами, либо при помощи скудных резервов, направляемых нам ОКХ, сохранить коммуникации, идущие на запад к нижнему Днепру.

Все эти вопросы приходилось решать силами, которые уже давно подвергались чрезмерному напряжению и противостояли врагу, обладавшему многократным численным превосходством.

Как бы трудна сама по себе ни была эта задача или, скорее, ряд задач, главная опасность заключалась в том, что группа армий «А» не могла быстро уйти с Кавказа. Здесь мы имеем очередной пример обездвиживания боевых действий, которое неизбежно имеет место в том случае, когда маневренная война вырождается в позиционную. При этом из соображений экономии сил приходится заглублять стационарное оружие, накапливать продовольствие и боеприпасы. Для облегчения жизни войск создаются различные удобства, что особенно важно, когда недостаток резервов не позволяет им смениться для отдыха. Так как лошадей обычно нельзя прокормить в районе стационарных боевых действий, они содержатся дальше в тылу, а это, в свою очередь, приводит к обездвиживанию боевых частей. (Эти трудности лишь усугубляются состоянием дорог во время русской зимы, особенно в горной местности.)

В результате войска и командование теряют способность быстро применяться к изменениям обстановки, которые в маневренной войне случаются ежедневно. Верх берут инерция и застой, ибо каждое изменение влечет за собой сложную смену войск, перегруппировку сил, неудобства, а зачастую и риск. Неизбежный процесс собирания оружия, техники и всевозможных запасов приводит к скапливанию имущества, без которого, как считается, нельзя обойтись в дальнейшем. Вследствие этого, когда упомянутое командование встает перед необходимостью крупномасштабного отвода войск, ему в первую очередь требуется много времени для подготовки к этому маневру. Бывает, что командование в таких случаях даже отказывается от идеи отхода, чтобы не потерять технику и запасы, которые по привычке считает необходимыми. Позволю себе напомнить, что даже такой выдающийся полководец, как Людендорф, после того как затормозилось германское наступление в 1918 году, не смог решиться совершить смело задуманный отход, чтобы ускорить переход к маневренным действиям, которые только и давали Германии последнюю надежду на победу. В конечном итоге он не нашел в себе сил бросить материальные средства и имущество, имевшиеся на фронте и в тылу войск, или не смог оставить территорию, завоеванную ценой стольких жертв.

На фронте группы армий «А» сложилась аналогичная ситуация. Из переговоров с начальником штаба 1-й танковой армии стало ясно, что она сможет начать отход не раньше 2 января, но после того, как мы помогли армии с горючим, она все-таки двинулась в путь 1 января. Но через несколько дней командование группы армий «А» объявило, что 1-я танковая армия должна отходить на кумский рубеж поэтапно, от участка к участку, чтобы облегчить вывоз оборудования и эвакуацию раненых из горных курортов Кавказа. Для этого, сообщило командование, армии потребуется 155 эшелонов (по двадцать на дивизию), и свои позиции на кумском рубеже (ввиду низкой пропускной способности железных дорог) она займет лишь через 25 дней. Таким образом, хотя еще с конца ноября было понятно, что, по крайней мере, тыл группы армий «А» рано или поздно окажется под угрозой, ничего не было подготовлено для эвакуации. Одной из причин этого упущения, безусловно, было то, что Гитлер запретил подобную подготовку и наверняка запретил бы ее проводить, если бы узнал о ней. Но я уверен, что не менее серьезная причина заключалась в отсутствии у группы армий «А» ответственного командира.

Некоторое время назад ОКХ рассматривало мысль о том, чтобы поставить во главе группы армий «А», которая затем перешла в подчинение генерал-полковника фон Клейста, меня. Конечно, передавать группу армий или армию в подчинение штаба равного по старшинству соединения не очень разумно. Однако в тогдашнем критическом положении это, вероятно, имело бы свои преимущества – при условии безоговорочного подчинения. Какое-либо вмешательство Гитлера или обращение группы армий «А» к нему за решением вопреки моим приказам должно было быть категорически запрещено. Но Гитлер не желал принять мои условия, в связи с чем группа армий «А» сохранила самостоятельность. Командование группы армий «Дон» со своей стороны могло лишь по-прежнему настаивать на ускорении мероприятий по отводу группы армий «А» с тем, чтобы как можно быстрее высвободить силы, использование которых южнее Дона и затем на западном фланге группы армий «Дон» имело решающее значение. Стабилизация положения на южном крыле немецких армий во многом зависела от скорости завершения этого второго этапа зимней кампании. Рассчитывать на это можно было только при условии разгрома неприятельских сил, стремившихся обойти южное крыло с запада. В конце концов нам все-таки удалось значительно сократить сроки отхода с Кавказа.

Упомянутые выше помехи отчасти были неизбежны в условиях позиционной войны и горной местности, затрудняющей проведение маневра, а отчасти проистекали из нежелания Верховного командования добровольно отдавать однажды занятые позиции. Они привели к тому, что с конца декабря до начала февраля группа армий «Дон» увязла в боях в районе Дона, что, ввиду событий на фронте группы армий «Б», не могло не усугубить угрозу отсечения всего южного крыла.

Едва ли что-то лучше иллюстрирует вынесенное в эпиграф изречение Мольтке о стратегии, чем боевые действия, которые вели обе армии группы армий «Дон». Если, несмотря на ряд кризисов, нам все же удалось успешно справиться с обрисованными выше задачами, то потому, что командования обеих армий и группы армий неукоснительно придерживались двух традиционных принципов немецкого полководческого искусства: всегда проводить операции гибко и изобретательно; ничем не ограничивать инициативу и самостоятельность командиров всех уровней.

Конечно, оба этих принципа радикально расходились с образом мыслей Гитлера. О первом принципе будет рассказано ниже при описании боевых действий двух наших армий, а сейчас мне бы хотелось сказать несколько слов о втором.

Сильная сторона немецкого военного руководства всегда состояла в том, чтобы предоставлять подчиненным командирам широкий простор для самостоятельной деятельности: ставить перед ними задачи, позволяя выбирать способ их выполнения по собственному усмотрению. С незапамятных времен – во всяком случае, со времен старшего Мольтке – этот принцип отличал искусство управления войсками в Германии от всех других армий. В армиях других стран подчиненным командирам не только не предоставлялась та же свобода действий в области тактики, но, больше того, им самым долгим и подробным образом предписывались способы выполнения приказов либо же конкретные образцы, которым должны были соответствовать тактические действия. В Германии эта система считалась порочной. Правда, она, возможно, позволяет снизить риск просчета для не блещущего талантами командира. Но при этом легко может оказаться так, что исполнитель приказа будет вынужден действовать вопреки требованиям конкретной ситуации. Что хуже всего, в этом стремлении обезопасить себя от неудачи упускается возможность, которая могла бы представиться вследствие самостоятельных действий подчиненного командира и смело использоваться им в решающий миг при благоприятных обстоятельствах. Принятый в Германии метод уходит корнями в немецкий характер, который – вопреки вздорной болтовне о «слепом подчинении» – обладает заметной индивидуальностью и, возможно, унаследованной от германских племен определенной склонностью к риску. Конечно, предоставление такой независимости подчиненному командиру предполагает, что командиры на всех ступенях служебной лестницы проникнуты некоторыми тактическими или оперативными истинами. Полагаю, что только школа немецкого Генерального штаба могла взрастить такую согласованность взглядов. Тем не менее нередко случается так, что перед фронтовым командиром встает вопрос, навязывать ли свое решение подчиненным ему армиям и другим соединениям. Чем сложнее обстановка и чем меньше у него сил, которыми он вынужден обходиться, тем чаще у него возникает соблазн вмешаться в дела подчиненных командиров.

Что касается моего штаба, то я, как мне кажется, могу сказать, что мы вмешивались в действия наших армий только в случае крайней необходимости. Это особенно относится к тем случаям, когда оперативные замыслы командования группы армий подразумевали такую ответственность, принятия которой было бы неразумно ожидать от командования подчиненных армий. С другой стороны, мы принципиально не прибегали к неофициальным «советам», которые убивают всякую инициативу и скрывают ответственность.

Выше уже говорилось о том, что Гитлер не выказывал симпатии к старинным принципам немецкого руководства войсками и постоянно пытался вмешиваться в действия подчиненных штабов собственными особыми приказами. С ними ничего нельзя было поделать, если они относились к передвижениям соседних групп армий или действиям соединений, пока еще находившихся в резерве ОКХ. Однако часто бывало так, что обстоятельства оказывались сильнее приказа, требовавшего удерживать какой-то рубеж до последнего патрона.

Выше уже рассматривалось и другое качество Гитлера, преодолеть которое было еще труднее, – его привычка затягивать принятие срочных решений. Ведь мы не могли заставить его отдать приказ. В таких случаях не оставалось иного выбора, как только доложить, что за отсутствием указаний ОКХ к такому-то часу или такому-то дню мы будем вынуждены действовать по своему усмотрению.

В противоположность сказанному выше, мне кажется крайне сомнительным, что командующие подчиненными мне армиями во время этой или любой другой кампании впоследствии имели причины жаловаться на то, что командование группы армий медлило с принятием решений. Всякий раз, как они обращались к нам в штаб с запросом или предложением, они немедленно получали ответ. Лишь в самых сложных ситуациях штаб группы армий откладывал решение на очень короткое время – в худшем случае на несколько часов или до следующего утра.

В целом же – за исключением Сталинграда – командованию группы армий всегда в конце концов удавалось добиться принятия необходимых мер наперекор вмешательству или колебаниям Гитлера.