Последний бой 6-й армии

Смертельная борьба 6-й армии, начавшаяся в конце года, – это история о невыразимых страданиях. Эта борьба отмечена не только отчаянием и справедливым ожесточением солдат, доверие которых было обмануто, но еще в большей мере стойкостью, проявленной ими перед лицом незаслуженной, но неумолимой судьбы, их непоколебимым мужеством, чувством товарищества и верностью долгу, спокойной покорностью перед Богом и смиренной верой в Него.

Если здесь я не буду много говорить об этом, то конечно же не потому, что мы в группе армий «Дон» не переживали их так же остро. Преклонение перед беспримерным героизмом не дает мне в полной мере воздать должное произошедшему под Сталинградом.

Однако на один вопрос, как мне кажется, я должен и могу ответить, как бывший командующий группой армий «Дон». Было ли оправданно или необходимо требовать этих жертв от наших солдат? Другими словами, послужил ли какой-то цели последний бой 6-й армии? Необходимо верно ответить на этот вопрос не в свете окончательного поражения Германии в войне, а на фоне сложившейся на тот момент ситуации и следовавших из нее настоятельных требований.

26 декабря командующий 6-й армией направил нам приведенное ниже сообщение. Мы передали его непосредственно в ОКХ, так как мы всегда стремились ставить его в известность о положении армии без всяких прикрас. (Начиная с того времени мы получали донесения о положении в котле только по радио или через офицеров, прибывавших из армии самолетами. Нам не удавалось поддерживать радиосвязь на дециметровых волнах, по которым в течение короткого времени можно было вести радиотелеграфные переговоры.)

В донесении генерал-полковника Паулюс сообщал:

«Тяжелые потери, мороз и недостаточное снабжение в последнее время значительно ослабили боеспособность дивизий. Поэтому я вынужден доложить следующее:

1. В течение еще некоторого времени армия может продолжать отбивать атаки незначительных сил противника и устранять локальные кризисы, но при условии улучшения снабжения и скорейшей переброски пополнений личного состава.

2. Если противник снимет крупные силы с фронта генерала Гота и нанесет этими или другими силами массированный удар по Сталинградской крепости, то крепость долго не продержится.

3. Прорыв больше нельзя считать осуществимым, если заранее не будет пробит коридор и не будут пополнены личный состав и запасы.

Поэтому я прошу ходатайствовать на высшем уровне о принятии энергичных мер для скорейшего освобождения армии, если только ситуация в целом не потребует пожертвовать ею. Разумеется, армия всеми возможными способами будет держаться до последнего.

Также должен доложить о том, что вчера было доставлено всего 70 тонн грузов. В некоторых частях запасы хлеба кончатся завтра, жиров – сегодня вечером, паек для ужина – завтра. Требуется срочно принять радикальные меры».

Это донесение свидетельствует о том, как ошибался начальник штаба армии всего за неделю до того, уверяя, что при должном снабжении армия сможет продержаться до Пасхи.

Также оно показало, что, когда неделю назад командование группы армий отдало 6-й армии приказ прорываться из окружения, это была – с учетом подхода 4-й танковой армии – не только первая, но и последняя возможность спасти ее, судя по состоянию ее войск.

В остальном, за исключением атак на отдельных участках, в конце декабря – начале января на фронтах 6-й армии царило относительное спокойствие. Либо противник хотел обеспечить артиллерию боеприпасами для большого наступления, либо он бросил все доступные силы на уничтожение 4-й танковой армии и достижение успеха в большой излучине Дона.

8 января в штаб группы армий прибыл генерал Хубе, возвратившийся после встречи с Гитлером. Гитлер вызвал его из Сталинграда в Лётцен, чтобы тот подробно осведомил его о положении 6-й армии. Хубе сообщил мне, что дал Гитлеру полные и беспристрастные сведения о происходящем в котле. (Фактически они ничем не могли отличаться от той картины, которую Гитлер уже мог составить себе по ежедневным донесениям группы армий, но, по всей вероятности, не доверял нашей версии без дополнительных доказательств.)

Однако примечательно, какое впечатление произвело на Хубе пребывание в Лётцене и как сильно повлияла на него уверенность Гитлера – искренняя или нет. Гитлер заявил, что будет сделано все для того, чтобы обеспечивать 6-ю армию снабжением в течение длительного времени, и обратил его внимание на план деблокирования, назначенного на более поздний срок. Таким образом, Хубе вернулся в котел, снова преисполненный уверенности, и сразу же вылетел оттуда по приказу Гитлера, чтобы руководить воздушным снабжением армии извне. Однако и Хубе не удалось улучшить снабжение, так как причина его низкой эффективности заключалась не в организационных недостатках, а в погодных условиях и нехватке самолетов. Меня лично задело одно сообщение Хубе о том, что среди войск 6-й армии прошел слух, будто бы я сигнализировал им: «Держитесь, я вас выручу, Манштейн». Хотя я не останавливался ни перед чем, чтобы освободить 6-ю армию из Сталинградского котла, я никогда не имел привычки давать солдатам обещания, если не был уверен в их выполнении и если оно зависело не от меня одного.

Генерал Хубе, человек без страха, попытался донести до Гитлера, какой ущерб такие события, как окружение 6-й армии, наносят его престижу в качестве главы государства. Таким способом он хотел намекнуть, что Гитлеру следует отдать командование – по крайней мере, на Восточном фронте – в руки военного. Поскольку Хубе по пути в Лётцен заехал к нам, Гитлер, без всяких сомнений, предположил, что именно я вдохновил Хубе на этот демарш. На самом деле это было совершенно не так.

Когда после падения Сталинграда я сам предложил Гитлеру внести изменения в высшее руководство, он был уже предупрежден и категорически отверг подобную возможность. В ином случае он мог бы благосклоннее отнестись к моим предложениям, тем более что тогда он еще был под впечатлением от потери 6-й армии, за которую чувствовал ответственность.

9 января противник призвал 6-ю армию капитулировать. По приказу Гитлера требование было отвергнуто.

Едва ли меня можно упрекнуть в некритичном отношении к поступкам и решениям Гитлера в военной области. Однако в данном случае я всецело поддерживаю принятое им решение, ибо, каким бы суровым оно ни представлялось с человеческой точки зрения, в то время оно было вызвано необходимостью.

Я не предлагаю рассматривать здесь чисто солдатское представление о том, что армия не должна капитулировать, если у нее еще остались силы для продолжения борьбы. Отказаться от него значило бы отказаться от принципов солдатской службы. Пока не наступила счастливая эпоха, когда государства смогут обходиться без вооруженных сил и солдаты станут не нужны, до тех пор мы должны придерживаться этого представления о солдатской чести. Даже кажущаяся безнадежность сражения, которого можно было бы избежать с помощью капитуляции, сама по себе не оправдывает сдачи в плен. Если бы полководцы капитулировали всякий раз, когда считали свое положение безвыходным, никто не побеждал бы в войне. Даже в кажущейся совершенно безнадежной ситуации часто в конце концов оказывался какой-то выход. Во всяком случае, с точки зрения генерала Паулюса солдатский долг обязывал его отказаться капитулировать. Можно было бы сделать исключение, если бы перед армией не стояло никакой задачи и продолжение борьбы не имело смысла. Но это, в свою очередь, и подводит нас к существу вопроса, которое оправдывает приказ Гитлера, запрещающий капитулировать, и которое тогда помешало командованию группы армий добиваться разрешения капитуляции. Каким бы бесплодным ни было в конечном итоге дальнейшее сопротивление 6-й армии, все же она – до тех пор, пока продолжала сражаться, – играла решающую роль в развитии стратегической ситуации в целом. 6-я армия должна была стремиться как можно дольше связывать противостоявшие ей силы противника.

В начале декабря в кольце окружения вокруг 6-й армии было установлено около шестидесяти вражеских соединений (стрелковых, бронетанковых и механизированных бригад и т. д.). Некоторые из них, несомненно, были временно сняты из-за наступления 4-й танковой армии, но им на смену подходили новые. К 19 января из 259 соединений, которые, по нашим данным, стояли против группы армий «Дон», 90 были брошены на фронт вокруг 6-й армии. Последствия в том случае, если бы главные силы этих 90 соединений были высвобождены с фронта окружения из-за капитуляции 6-й армии 9 января, достаточно ясны в свете того, что уже было сказано о положении группы армий и следовавшей из него угрозе для всего южного крыла Восточного фронта.

Армия была способна вести бой, пусть даже для нее напрасный. Тем не менее то, что она могла еще держаться, имело решительное значение для обстановки на южном крыле немецких армий в целом. Каждый новый день, в который армия продолжала сковывать окружавшие ее силы противника, играл важнейшую роль для судьбы всего Восточного фронта. Бессмысленно сегодня говорить о том, что мы все равно проиграли войну и что ее скорейшее окончание уберегло бы нас от неисчислимых мучений. Легко делать выводы задним числом. В те дни никто не мог быть уверен, что Германия проиграет войну с военной точки зрения. Возможность ничейного результата в войне, который, в свою очередь, мог привести к такому же ничейному результату в политической сфере, не была исключена, если бы удалось хотя бы в некоторой степени восстановить положение на южном крыле Восточного фронта. Однако для этого в первую очередь было необходимо, чтобы 6-я армия продолжала бороться и удерживать силы противника на фронте окружения до тех пор, пока она могла оказывать хоть малейшее сопротивление. Лишь жестокая военная необходимость заставила Верховное командование потребовать от доблестных войск под Сталинградом принести эту последнюю жертву. То, что оно же несло ответственность за нелегкое положение, в которое попала армия, в данном случае не имеет значения.

После того как 9 января 6-я армия отказалась капитулировать, на всех ее фронтах после интенсивной артподготовки началось советское наступление при поддержке крупных танковых сил. Главный удар наносился в направлении выдававшегося далеко на запад выступа в районе Мариновки, и противнику удалось прорвать оборону в нескольких пунктах.

11 января положение еще более обострилось, а ввиду недостатка боеприпасов и горючего армия уже не могла его восстановить хоть в сколько-нибудь заметной мере. Потеряв позиции в долине реки Карповки – в частности, расположенные там населенные пункты, – войска на западном участке фронта лишились всякой возможности укрыться от мороза, которой пользовались до тех пор. Кроме того, состояние погоды не давало никакой надежды на снабжение по воздуху.

Это обострение и без того тяжелого положения 6-й армии было ясно отражено в специальном донесении ее штаба от 12 января, которое штаб группы армий немедленно направил в ОКХ.

«Несмотря на героическое сопротивление наших войск, – говорилось в нем, – в тяжелых боях последних дней противник смог глубоко вклиниться в оборону, что до сих пор удавалось сдерживать с большим трудом. Резервов нет, создать их невозможно. Тяжелые орудия обездвижены. Тяжелые потери и недостаточное снабжение наряду с морозом значительно снизили способность войск оказывать сопротивление. Если противник продолжит атаковать такими же силами, фронт крепости не удастся удержать более нескольких дней. Затем сопротивление сведется к отдельным очагам».

12 января из-за метеорологических условий снова были остановлены снабжение армии по воздуху и действия авиации в ее поддержку в тяжелых оборонительных боях.

Вечером того дня из котла прибыл генерал Пиккерт, который руководил снабжением армии воздушным путем. Он изобразил ужасающую картину обстановки в армии и определил предельный срок, в течение которого армия еще могла оказывать сопротивление, – два – четыре дня. Но мужество и самоотверженность войск опровергли его прогнозы. Пиккерт считал, что даже улучшение снабжения по воздуху не могло значительно повлиять на обстановку, поскольку сил армии уже не хватало для того, чтобы ликвидировать локальные прорывы.

Доставленное Пиккертом донесение Паулюса, которому тем временем было присвоено звание генерал-полковника, содержало информацию о тактической обстановке в котле.

На северо-западном участке фронта противник атаковал силами десяти – двенадцати дивизий. Части 3-й и 29-й моторизованных пехотных дивизий были охвачены с северного фланга и разбиты, в результате чего восстановление линии обороны не представлялось возможным. Отважные войска обеих дивизий уничтожили 100 танков, но, видимо, в распоряжении противника осталось еще 50 невредимых танков.

На южном участке фронта, несмотря на героическое сопротивление 297-й пехотной дивизии, врагу после интенсивного двухдневного артобстрела удалось вклиниться в оборону. Здесь также не было сил, чтобы ликвидировать прорыв. Из более чем 100 советских танков, принимавших участие в атаке, 45 были выведены из строя.

Восточный фронт котла еще держался, хотя и там противник оказывал сильное давление.

На северо-восточном участке фронта неприятель глубоко вклинился в оборону в ряде мест. Боевой состав 16-й танковой дивизии был истощен.

Далее Паулюс доносил, что армия будет стоять до последнего патрона. Сокращение размеров котла, предложенное Гитлером генералу Хубе, могло лишь ускорить поражение армии, так как уже невозможно было перемещать тяжелые орудия. Поскольку воздушное снабжение все время было недостаточным, его улучшение теперь уже не имело никакого смысла. Сколько еще армия будет в состоянии продолжать сопротивление, зависело только от интенсивности атак противника.

В тот же день мы потеряли аэродром в Питомнике. Отныне в Сталинградском котле у нас оставался только аэродром в Гумраке.

Однако ночью Паулюс доложил, что еще остаются некоторые перспективы продолжения обороны, если незамедлительно будут доставлены несколько батальонов в полном вооружении. Он уже неоднократно просил нас перебросить несколько тысяч солдат, чтобы восполнить потери, но группа армий выполнить его просьбу не могла, так как не имела ни необходимых пополнений, ни даже одного-единственного батальона, который не участвовал бы в бою. После того как сорвалась деблокирующая операция 4-й армии, командование группы армий в любом случае не согласилось бы на требования 6-й армии хотя бы по той причине, что с того момента переброска подкреплений или пополнений в котел была неоправданна. Нам и без того было достаточно трудно, когда нам приходилось отправлять назад в окружение возвращавшихся из отпуска командиров частей и офицеров штаба. Но, не считая того, что армия настоятельно нуждалась в этих офицерах, они – а некоторые из них происходили из старых военных родов, к примеру Бисмарк и Белов, – сами стремились вернуться в свои войска, тем самым доказывая, что традиции самоотречения и товарищества могли выстоять в самом тяжелом испытании.

13 января к нам самолетом прибыл старший адъютант генерал-полковника Паулюса капитан Бер, образцовый молодой офицер, уже награжденный Рыцарским крестом, и привез с собой журнал боевых действий армии. Он рассказал, как смело сражаются войска и какую силу духа проявляют офицеры и солдаты, покоряясь своей неумолимой судьбе.

Бер доставил письма от Паулюса и его начальника штаба, адресованные Шульцу и мне, – письма, в которых отразилась храбрость, надежность и порядочность, свойственные образу мысли немецкого солдата. В них полностью признавалось, что группа армий сделала все, что было в человеческих силах, ради спасения 6-й армии. С другой стороны, конечно, в письмах чувствовалась горечь оттого, что обещание наладить снабжение с воздуха не выполнялось. На это я могу ответить только то, что ни генерал-полковник фон Рихтгофен, ни я никогда не давали подобных обещаний. Ответственность за них нес Геринг.

16 января снова последовали тяжелые бои на всех фронтах армии. В течение некоторого времени самолеты не имели возможности совершить посадку, а еще раньше днем противовоздушная оборона и истребители противника нанесли авиации тяжелые потери. Теперь оставалась возможность снабжать армию лишь ночью или сбрасывая грузы на парашютах. При втором способе значительный объем грузов неизбежно терялся.

В тот же день Гитлер возложил руководство воздушным снабжением на фельдмаршала Мильха. 17 января 6-я армия радировала, что аэродром Гумрак можно использовать снова, но командование воздушных сил на это не соглашалось. Но мы в группе армий все же настояли на том, что нужно попытаться совершить посадку в Гумраке.

19 января я в первый раз переговорил с Мильхом, который был легко ранен накануне при столкновении его машины с паровозом. Я подчеркнул крайнюю необходимость радикально улучшить снабжение 6-й армии, несмотря на безнадежность ее положения. Я сказал ему, что это наш долг перед нашими товарищами в Сталинграде – обеспечивать их боеприпасами и продовольствием до самой последней минуты, но армия, кроме того, выполняет чрезвычайно важную оперативную задачу, продолжая сковывать силы девяноста советских соединений. Ввиду критического положения на остальном фронте группы армий и ее открытом фланге в районе группы армий «Б» каждый новый день, в течение которого нам удастся поддерживать боеспособность 6-й армии, мог иметь решающее значение. Мильх обещал высвободить из тыла все возможные средства, в том числе последние резервы транспортных самолетов и технического персонала для обслуживания и ремонта. Последнее было особенно важно сейчас, когда аэродромы в Морозовском и Тацинской попали в руки неприятеля и транспортным самолетам приходилось вылетать из Новочеркасска и Ростова и даже еще более отдаленных воздушных баз в тылу.

Из сказанного мне Мильхом было ясно, что, если бы руководство снабжением армии было возложено на него на несколько недель раньше, он смог бы значительно облегчить положение, так как располагал многими ресурсами в тылу, недоступными для фон Рихтгофена. Следовательно, тем большая ответственность лежит на Геринге за то, что он не обеспечил своевременного использования этих ресурсов.

24 января к нам поступило сообщение от начальника Генерального штаба сухопутных сил генерала Цейцлера:

«Получена следующая радиограмма:

«Крепость может быть удержана не более нескольких дней. Войска обессилены, орудия обездвижены вследствие непоставки снабжения. В результате неизбежной потери последнего аэродрома снабжение будет сведено к минимуму. Оснований для выполнения нашей задачи и удержания Сталинграда не осталось. Русским уже удается прорваться в отдельных местах фронта, так как мы теряем целые участки из-за гибели солдат. Тем не менее героизм офицеров и рядовых не сломлен. Чтобы использовать его для последнего удара, перед окончательным падением я отдам приказ всем частям пробиваться на юго-запад организованными группами. Некоторым группам удастся пробиться и посеять смятение в тылу врага. Если мы не двинемся с места, погибнут все, так как пленные тоже умрут от голода и холода. Предлагаю вывести несколько человек, офицеров и рядовых, – специалистов, которые могут быть использованы для ведения дальнейших действий. Соответствующий приказ должен быть отдан как можно скорее, так как едва ли удастся надолго сохранить возможности для посадки самолетов. Прошу перечислить имена офицеров – разумеется, исключая меня.

Паулюс».

Направлен следующий ответ:

«Сообщение принято. Те же рекомендации были высказаны мною четыре дня назад. После повторного доклада фюреру он постановил:

1. Относительно прорыва: фюрер оставляет за собой право окончательного решения. Прошу повторно радировать в случае необходимости.

2. Относительно эвакуации специалистов: пока фюрер отказал. Прошу направить сюда Цитцевица для повторного доклада. Я организую его встречу с фюрером.

Цейцлер».

По поводу просьбы генерал-полковника Паулюса об эвакуации отдельных специалистов из числа его армии я хотел бы сказать следующее.

Естественно, с точки зрения исключительно военной необходимости было бы желательно спасти как можно больше ценных специалистов – конечно, при условии, что они будут выбраны независимо от звания. С человеческой точки зрения нужно, разумеется, попытаться спасти всех. Однако существует еще точка зрения солдатской этики, о которой нельзя забывать. Эта этика диктует, что первыми следует эвакуировать раненых. (Между прочим, нам таки удалось эвакуировать довольно большое количество раненых.) Однако эвакуировать специалистов можно было только за счет оставления раненых. Кроме того, большинство специалистов неизбежно составили бы офицеры по той простой причине, что в силу своей подготовки офицер представляет большую ценность в войне, чем рядовой солдат, если только солдат случайно не окажется специалистом узкой технической или научной квалификации. Но в той ситуации, в которой находилась 6-я армия, немецкий военный кодекс чести требовал, чтобы офицеры уступили первое место рядовым солдатам. Именно поэтому командование группы армий не предприняло никаких шагов, чтобы убедить Гитлера согласиться с предложением командующего 6-й армией.

Что касается попытки в последний момент пробиться за фронт противника небольшими организованными группами, то «окончательное решение» Гитлера так и не было принято.

Тем не менее командование группы армий все-таки попыталось создать возможности для выживания тем группам, которым все же удастся пробиться из окружения, сбрасывая продовольствие в разных местах за линией фронта противника и организовав поиски с помощью разведывательной авиации. Но ни одна группа не дошла до фронта группы армий и не была замечена нашими летчиками.

Во всяком случае, сообщение Паулюса показывает, что те солдаты и офицеры 6-й армии, у кого еще оставались силы, не теряли воли к борьбе до последней минуты. Мы знали, что некоторые еще способные оказывать сопротивление молодые офицеры и солдаты были намерены во что бы то ни стало предпринять попытку пробиться за кольцо вражеских войск, когда наступит пора. Поэтому мы и приняли описанные выше меры, хотя они и оказались бесполезными.

22 января русские вышли к аэродрому Гумрак, вследствие чего снабжение стало невозможно, так как самолеты не могли приземлиться. Сообщив, что больше нет возможности ликвидировать прорыв во фронте и что боеприпасы и продовольствие подходят к концу, Паулюс запросил разрешение Гитлера начать переговоры о сдаче. В этой связи я имел долгий спор с Гитлером по телефону. Я убеждал его разрешить капитуляцию. Хотя, по моему мнению, чем слабее с каждым днем сопротивлялась армия, тем больше обострялась обстановка в группе армий в целом, все же пришла пора положить конец этой доблестной борьбе. В ожесточенных боях армия до капли истощила свои силы, чтобы сковать значительно превосходившего ее противника, и тем самым внесла решительный вклад в спасение Восточного фронта этой зимой. Отныне страдания армии уже не могли принести преимуществ, которых мы могли бы добиться, если бы она продолжала связывать силы неприятеля.

После долгого и яростного спора Гитлер отверг просьбу, с которой обращались к нему Паулюс и я, и отдал армии приказ стоять до конца. Свое решение он обосновывал тем, что каждый день, когда армия не позволяет дивизиям противника под Сталинградом оставить фронт окружения и вести действия на других участках, имеет важнейшее значение для спасения ситуации в целом. Однако создалась достаточно критическая обстановка, когда русские разгромили на Дону венгерскую армию и буквально стерли с лица земли группу армий «Б». Образовался разрыв от Ворошиловграда на Донце вплоть до Воронежа на Дону, где противник наступал крупными силами и пользовался почти полной свободой действий. Казалось более чем сомнительным, что в этой ситуации вообще можно спасти группу армий «Дон» и группу армий «А», отводившую силы с Кавказа.

Гитлер утверждал, что, даже если 6-я армия больше не способна сохранять сплошной фронт, она может продолжать бои в небольших котлах еще в течение некоторого времени. В конце концов он заявил, что капитуляция бессмысленна, потому что русские все равно не будут соблюдать договор.

Его последнее утверждение оказалось верным если не в буквальном смысле, то по существу, и это доказывает тот факт, что из 90 тысяч пленных, все-таки попавших в руки Советов, на сей день осталось в живых не более нескольких тысяч. Кроме того, нужно подчеркнуть, что Советы имели в распоряжении неповрежденные железные дороги, подходившие близко к Сталинграду, и при желании могли обеспечить пленных продовольствием и эвакуировать их. Хотя высокая смертность от мороза и истощения была неизбежна, и в данном случае ее уровень все же представляется чрезмерным.

Когда Гитлер отверг мою просьбу о капитуляции 6-й армии, естественно, передо мной лично встал вопрос, следует ли мне выразить свое несогласие, сложив с себя обязанности командующего группой армий.

Я уже не впервые обдумывал этот вопрос. Он особенно мучил меня в те рождественские дни 1942 года, когда я не смог убедить Гитлера позволить 6-й армии осуществить прорыв. И он еще часто будет вставать передо мной в последующие месяцы.

Думаю, понятно, что я желал освободиться от ответственности, почти невыносимой из-за бесконечной и мучительной борьбы, которую приходилось вести со своим же Верховным командованием всякий раз, как требовалось принять срочное решение о каких-либо военных действиях. То, что меня это сильно волновало в то время, доказывают слова моего начальника оперативного отдела полковника Буссе. Он сказал начальнику инженерной службы 6-й армии вскоре после Рождества 1942 года: «Если бы я не упрашивал его [Манштейна] остаться ради солдат, он бы уже давно махнул рукой и сдал дела Гитлеру». Это импульсивное высказывание человека, который был тогда моим ближайшим сотрудником, лучше всего свидетельствует о моем положении и позиции.

Но позвольте мне сделать несколько замечаний общего характера по вопросу об отставке командира действующего соединения. Во-первых, военачальник, как и любой другой солдат, не может просто взять и уехать домой. Гитлер не был обязан принимать мою отставку, и вряд ли он сделал бы это в данном случае. Солдат действующей армии находится не в таком выгодном положении, как политик, который может в любую минуту сойти с грузовика с оркестром, если дела пошли плохо или его не устраивает правительственный курс. Солдат должен воевать там, где ему приказано.

Конечно, бывают случаи, когда военачальник не может примирить свои обязанности с отданным ему приказом. Тогда, как Зейдлиц в битве при Цорндорфе, он вынужден сказать: «После битвы король может распорядиться моей головой как пожелает, но во время битвы пусть соблаговолит разрешить мне ею пользоваться». Ни один полководец не может оправдать поражение в бою на том основании, что он был вынужден – против собственной воли – выполнять приказ, приведший к поражению. В таком случае у него остается один путь – неподчинение, за которое он отвечает собственной головой. Прав он или не прав, обычно решает успех.

Именно по этой причине 19 декабря я отдал 6-й армии приказ немедленно начинать прорыв на юго-запад, вопреки прямому указанию Гитлера. Если приказ ни к чему не привел, то только потому, что штаб 6-й армии его не выполнил. Едва ли когда-нибудь можно будет окончательно решить, право ли было командование 6-й армии, отказываясь от последнего шанса на спасение, так как никто не может сказать, чем окончился бы прорыв, успехом или провалом.

Также и в дальнейшем я действовал вопреки приказам Гитлера всякий раз, когда того требовала необходимость. Успех доказывал мою правоту, и Гитлеру приходилось мириться с моим неподчинением. (Однако несанкционированные действия были недопустимы, если они могли поставить под удар соседние армии.)

Но, возвращаясь к вопросу об отставке, помимо вышеупомянутых обстоятельств, здесь есть и еще одно. Я имею в виду чувство ответственности за своих солдат, которым должен обладать любой военачальник.

В то время я должен был думать не только о 6-й армии. На карте стояла судьба всей моей группы армий и группы армий «А». Отказавшись выполнять свою задачу в тот момент, я, как мне казалось, предал бы тех мужественных солдат, которые тоже вели смертельную борьбу вне Сталинградского котла.

То, что группе армий «Дон» впоследствии удалось справиться с одним из самых тяжелых положений, на мой взгляд, оправдывает мое решение не уходить в отставку, к которой подталкивало меня категорическое несогласие с Гитлером.

Насколько важным было упорное сопротивление 6-й армии, можно понять из краткого обзора событий, происходивших в районах групп армий «Дон», «А» и «Б» в январе 1943 года.

29 декабря ОКХ наконец уступило настойчивым требованиям группы армий «Дон» и приказало группе армий «А» отойти с Кавказа, причем первым должен был отходить на рубеж реки Кумы Пятигорск – Прасковея (250 километров юго-восточнее Сальска) левый фланг группы армий –1-я танковая армия. Так как на эвакуацию техники требовалось много времени, переброска проходила крайне медленно, и пока высвободить войска было невозможно.

К 9 января, когда 6-я армия отказалась капитулировать, 1-я танковая армия еще не достигла кумского рубежа.

4-я танковая армия, чья задача состояла в прикрытии тыла группы армий «А» южнее Дона и одновременно обеспечении коммуникаций, проходивших через Ростов, в тяжелых боях с превосходящими силами неприятеля (три армии) южнее Дона была отброшена на запад через Котельниково. 9 января она вела тяжелые оборонительные бои на реке Куберле между Салом и Манычем, и мы поняли, что противник намерен охватить ее с обоих флангов. 3-й гвардейский танковый корпус противника, стоявший на Дону в районе Константиновки, развернулся на юго-восток и выступил на Пролетарскую, чтобы ударить в тыл 4-й танковой армии. Таким же образом на Маныче 28-я советская армия, недавно прибывшая из калмыцких степей, старалась охватить 4-ю танковую армию с юга.

После тяжелых боев в большой излучине Дона группа Холлидта должна была отступить в район реки Кагальник. Но и там противник уже прорвал ее позиции на южном фланге и 7 января незначительными силами перешел Дон северо-восточнее Новочеркасска (где располагался штаб группы армий). На северном фланге группы Холлидта 7-я танковая дивизия пыталась задержать продвижение врага к переправе через Донец у Форхштадта внезапными локальными ударами. Переправу у Каменска защищали только наспех сформированные чрезвычайные части, а также несколько румынских соединений, еще не исчезнувших с поля боя.

На северо-западе зияла огромная брешь, оставшаяся в результате разгрома итальянской армии. В районе Миллерова, временами почти полностью окруженного, вела бои слабая группа генерала Фреттер-Пико из состава группы армий «Б».

24 января, в тот день, когда 6-я армия окончательно распалась на три сильно теснимые со всех сторон группы в Сталинграде и окрестностях и не могла уже сковывать заметные силы противника, на остальном фронте сложилась следующая обстановка.

Северный фланг группы армий «А» еще находился в районе Белой Глины и тянулся дальше на юг, восточнее Армавира, то есть в 160–200 километрах от Ростова. Наконец ОКХ разрешило отход главных сил 1-й танковой армии через Ростов.

Что касается группы армий «Дон», 4-я танковая армия вела отчаянные бои юго-восточнее Ростова, защищая переправу через Дон для 1-й танковой армии, которую я был намерен перебросить на левый фланг моей группы армий, чтобы удерживать позиции на Донце выше Ворошиловграда.

Группа Холлидта обороняла Донец в местах его слияния с Доном до пункта выше Форхштадта.

Боевая группа Фреттер-Пико, состоявшая из двух сильно потрепанных дивизий, защищала Донец по обе стороны от Каменска.

С 19 января вследствие разгрома итальянской и венгерской армий (венгерская армия также была опрокинута на Дону) образовался разрыв шириной около 320 километров от Ворошиловграда на Донце до Воронежа на Дону. 23 января участок фронта до Старобельска перешел под командование группы армий «Дон». Практически там оставались только войска 19-й танковой дивизии, уже значительно потрепанные после сдачи Старобельска под нажимом трех советских армейских корпусов.

Когда 1 февраля 6-я армия окончательно прекратила сопротивляться, возникла угроза, что противник форсирует Донец в районе Ворошиловграда силами трех танковых, одного механизированного и одного стрелкового корпуса, а кроме того, он, видимо, бросил еще одну группу в составе трех или четырех танковых корпусов и одного стрелкового корпуса на рубеж реки на участке Лисичанск – Славянск.

На мой взгляд, не имеет смысла обсуждать, как бы развивались события между 9 января и 1 февраля или что могло бы произойти впоследствии, если бы героическое сопротивление 6-й армии не связывало так долго войска противника под Сталинградом!

Но вернемся к последним боям армии.

24 января фронт распался на три котла, один в центре Сталинграда и еще два на северной и южной окраинах.

31 января командующий 6-й армией, тем временем произведенный в фельдмаршалы, был взят в плен вместе со штабом.

1 февраля закончились последние бои, когда сдались в плен остатки 11-го корпуса на севере города.

Борьба 6-й армии была окончена!

Советский плен довершил процесс упадка, начатого беспощадными боями, жестоким голодом и суровыми морозами русских степей. Выстоявшие в них солдаты сдались только тогда, когда их руки уже не в силах были держать оружие, а пальцы так окоченели, что не могли уже нажать на спуск, когда кончились боеприпасы и они оказались беззащитны перед лицом численно превосходящего противника! Но все же благодаря самоотверженности немецких летчиков мы смогли эвакуировать из окружения около 30 тысяч раненых.

Все, кто стремится установить, на ком лежит ответственность за сталинградскую трагедию, уже получили ответ из уст самого Гитлера. 5 февраля я был вызван в ставку, после того как все мои просьбы о том, чтобы Гитлер приехал на фронт и лично ознакомился с ситуацией или хотя бы прислал начальника штаба либо генерала Йодля, пропали втуне.

Гитлер начал речь примерно следующими словами:

– Я один несу ответственность за Сталинград! Может быть, я мог бы возложить часть вины на Геринга, сказав, что он неверно обрисовал мне возможности авиации. Я сам назначил его своим преемником и в таком случае не могу возлагать на него ответственность за Сталинград.

Безусловно, это делает честь Гитлеру, что на этот раз он без колебаний взял ответственность на себя и не пытался найти козла отпущения. С другой стороны, здесь мы видим очередной пример его прискорбной неспособности делать выводы на будущее из поражения, в котором виноват он же как главнокомандующий.

Однако есть одно обстоятельство, которое затмевает вопрос об ответственности и о том, как муки плена, пропаганда и справедливое ожесточение могли впоследствии повлиять на позицию многих отдельных солдат и офицеров принесенной в жертву армии.

Своей беспримерной храбростью и преданностью долгу офицеры и солдаты этой армии воздвигли памятник немецкому оружию, и этот памятник, хоть он и не из камня или бронзы, все же переживет века. Это незримый памятник, на котором высечены слова, предшествующие этому повествованию о величайшей трагедии солдата.

Под Сталинградом погибли следующие штабы и соединения 6-й армии: штабы 4, 8 и 11-го корпусов и штаб 14-го танкового корпуса; 44, 71, 76, 79, 94, 113, 295, 305, 371, 376, 384 и 389-я пехотные дивизии; 110-я стрелковая дивизия (егерская) и 369-й хорватский полк; 14, 16 и 24-я танковые дивизии; 3, 29 и 60-я моторизованные дивизии, а также многочисленные соединения армии и группы армий, зенитные части и наземные подразделения авиации.

Кроме того, погибли 1-я румынская кавалерийская дивизия и 20-я румынская пехотная дивизия.