Разумеется, в этой критической ситуации я поддерживал постоянную телефонную связь с начальником Генерального штаба генералом Цейцлером. Он всецело согласился с моим прогнозом развития событий и сделанными мною выводами. Но сможет ли он убедить Гитлера принять нужные и своевременные меры – это было совершенно другое дело.
Кроме наших неоднократных требований об увеличении количества транспортных эскадрилий, занятых в воздушном снабжении 6-й армии, еще два вопроса оставались неразрешенными.
Во-первых, даже если 6-я армия будет освобождена, ее ни в коем случае нельзя оставлять под Сталинградом. Сам Гитлер по-прежнему собирался удерживать город – как он настаивал относительно Демянского котла прошлой зимой – и обеспечивать снабжение армии через наземный коридор.
Командование группы армий «Дон», напротив, как всегда было убеждено в неприемлемости этого решения и в необходимости иметь оперативную подвижность во избежание катастрофы. Эти препирательства продолжались вплоть до того момента, когда был упущен последний шанс спасти 6-ю армию.
Второй вопрос касался усиления деблокировочных сил. Когда обнаружилось, что из семи дивизий, обещанных нам для армейской группы Холлидта, в лучшем случае мы могли рассчитывать на две дивизии 48-го танкового корпуса, возникла настоятельная необходимость усилить 4-ю танковую армию. Всякому было понятно, что армия не сможет дойти до Сталинграда в составе только 6-й и 23-й танковых дивизий.
Осуществить усиление можно было двумя способами.
Командование группы армий «Дон» постоянно требовало предоставить ей 3-й танковый корпус группы армий «А» в составе двух бронетанковых дивизий, которые все равно не были пригодны для действий в горной местности. Каждый раз нам отказывали в просьбе на основании утверждений группы армий «А», что она сможет высвободить корпус только в том случае, если ей будет разрешено отвести назад вклинившиеся глубоко на Кавказ войска – но этого шага Гитлер в свою очередь не допускал. Столь же безуспешными были наши попытки добиться того, чтобы полк из состава группы армий «А» сменил 16-ю моторизованную дивизию в Элисте, где она прикрывала глубокий фланг 1-й танковой армии. Когда в этом направлении начались какие-то действия, было уже поздно предпринимать что-либо в Сталинграде.
Второй способ своевременного усиления 4-й танковой армии для удара на Сталинград заключался в предоставлении ей новых войск ОКХ. В тот момент 17-я танковая дивизия и недавно сформированная 306-я пехотная дивизия следовали – в этом порядке – в группу армий «Дон». Вследствие того, что сосредоточение 57-го танкового корпуса в Котельникове затянулось, 17-я танковая дивизия могла еще успеть вовремя, чтобы выступить вместе с ним на Сталинград. К сожалению, ОКХ приказало выгрузить дивизию в качестве своего резерва позади левого фланга группы армий, потому что опасалось – и не без оснований – ожидавшегося там крупномасштабного наступления. Однако ОКХ не могло одновременно добиться и того и другого: и успеха 4-й танковой армии, и безопасности на случай кризиса, который – если бы он возник – 17-я танковая дивизия все равно не смогла бы устранить. Мы предпочитали успех 4-й танковой армии, но Гитлер выбрал безопасность, которую надеялся обеспечить оставлением 17-й танковой дивизии. В результате, когда Гитлер все-таки после прибытия 306-й пехотной дивизии освободил 17-ю танковую дивизию, она прибыла слишком поздно для участия в первой фазе деблокирующей операции. Возможно, именно тогда и был упущен решающий миг!
Чтобы укрепить воздействие моих телефонных разговоров с Цейцлером, а также поддержать его в ежедневной борьбе, которую ему приходилось вести, я был вынужден часто представлять ему нашу оценку обстановки, а иногда и напрямую Гитлеру.
Одна из этих оценок – от 9 декабря 1942 года – содержится в приложении II и показывает, какие усилия мы прилагали, чтобы постоянно держать Гитлера и ОКХ в курсе событий. Также она является убедительным свидетельством численного превосходства сил, противостоявших группе армий, и показывает, какие войска – за исключением недавно прибывших дивизий – она имела в распоряжении для боев вне Сталинградского котла. И наконец, она наглядно изображает, как упорно старалась группа армий донести суть оперативных вопросов до Верховного командования.
Для критически настроенного читателя я должен привести два замечания по поводу этой оценки.
Некоторые могли бы не одобрить, что мы вообще включили в этот документ соображения о способах и средствах продолжения боевых действий в том случае, если бы 6-я армия осталась под Сталинградом после того, как к ней был бы пробит коридор. На это можно ответить, что было бы бессмысленно убеждать такого человека, как Гитлер, в тщетности удержания армии в городе, даже если будет обеспечена возможность ее снабжения по коридору. Только показав ему, какие трудности возникли бы с пополнением дивизий, если бы он продолжал держать Сталинград, можно было надеяться, что он уяснит необходимость вывода 6-й армии. К несчастью, даже это обращение к здравому смыслу не смогло поколебать его упрямства, раз дело касалось престижа. Однако в то время мы еще льстили себя надеждой, что Гитлер склонится перед неизбежностью, когда дойдет до дела.
Конечно, может показаться странным ввиду количества противостоявших группе армий вражеских соединений, что мы по-прежнему верили в возможность освобождения 6-й армии. Нас вполне можно упрекнуть в недооценке противника.
Однако для нас решающим было то, что следовало идти на любой риск ради того, чтобы дать нашим товарищам из 6-й армии шанс на спасение. Ход событий показал, что мы были недалеки от того, чтобы открыть для нее путь к свободе. И если в конце концов мы потерпели неудачу, то только в силу причин, о которых я скажу ниже.