Первые впечатления и решения

Во второй половине дня 24 ноября мы продолжили путь из Старобельска в Новочеркасск. За десять лет до того мне уже довелось проехать той же дорогой в Ростов на маневры Красной армии на Кавказе. Сегодня же нам предстояла задача, относительно тяжести которой ни я сам, ни мой штаб не питали никаких иллюзий. Вновь и вновь мы возвращались мыслями к нашим осажденным под Сталинградом товарищам, вопреки всем усилиям моего адъютанта обер-лейтенанта Штальберга, старавшегося отвлечь нас хорошими грампластинками и разговорами на другие темы. Он прибыл к нам после смерти Пепо, его направил ко мне мой бывший сотрудник Тресков, которому Штальберг приходился племянником. Штальберг оставался моим постоянным спутником до самого конца войны. На протяжении всех этих лет он был мне верным помощником во всех личных делах.

Утром 26 ноября я прервал свою поездку в Ростов, чтобы повидаться с генералом Хауффе, начальником немецкой военной миссии в Румынии, он же первоначально был назначен на пост немецкого начальника штаба группы армий Антонеску. Касательно состояния двух румынских армий на Сталинградском фронте он нарисовал нам самую безотрадную картину. Как он рассказал нам, из двадцати двух первоначальных дивизий девять были полностью уничтожены, девять бежали и в настоящее время не могли быть введены в бой, а четыре еще сохранили боеспособность. Однако со временем он надеялся сформировать из остатков несколько новых соединений.

Полную противоположность сообщению Хауффе представляло собой письмо, написанное мне маршалом Антонеску. Он с горечью отзывался о немецком Верховном командовании, которое обвинял в том, что оно не уделяет должного внимания его неоднократным предупреждениям об опасности, надвигающейся на Кременецком плацдарме против фронта 3-й румынской армии, а также жаловался на то, как оно вечно откладывает его вступление в должность.

Далее маршал с полным правом указывал, что Румыния и он лично сделали наибольший вклад в общее дело из всех союзников Германии. Он добровольно передал двадцать две дивизии для кампании 1942 года и – в отличие от Италии и Венгрии – без оговорок подчинил их немецкому командованию, хотя с Германией его не связывали никакие договорные обязательства.

В его письме явно звучало справедливое разочарование солдата, который видит, как из-за чужих ошибок гибнут его войска.

Внутренне я не мог оспаривать справедливость критики маршала. Я написал ему, что, как человек, не принимавший участия в упомянутых событиях, не могу ничего ответить на его критику лично и передам его письмо Гитлеру, к которому, как я, разумеется, понимал, оно и было, по сути, обращено. Гитлеру отнюдь не повредит, если он прочтет эту неприкрашенную критику своего самого верного союзника. Кроме того, письмо затрагивало и один политический вопрос: вопрос доверия между союзниками. Антонеску упоминал, что его смертельный враг, вождь «Железной гвардии», с помощью Гиммлера оказался вне досягаемости маршала, и теперь в Германии его придерживают «на всякий пожарный». «Железная гвардия», радикальная политическая организация, в свое время организовала путч против режима Антонеску, и вначале ей удалось окружить официальную резиденцию маршала. Хотя в конечном итоге маршал сумел подавить восстание, вождь «Железной гвардии» все-таки сбежал за границу. Было понятно, что теперь Антонеску не может не считать предательством по отношению к нему, что Гиммлер покровительствует этому человеку. Подобные закулисные интриги едва ли укрепляли наши союзнические отношения.

Главная причина, побудившая Антонеску написать мне, заключалась в его недовольстве тем, как немецкие офицеры и рядовые, а также официальные инстанции грубо обращаются с румынскими солдатами и оскорбительно высказываются в их адрес. Хотя такие случаи можно было объяснить недавними событиями и неудачами многих румынских частей, я, естественно, немедленно принял необходимые меры. Как бы мы ни сочувствовали возмущению немецких войск, покинутых в беде соседними частями, происшествия подобного рода могли только повредить нашему общему делу.

Я уже говорил о том, чего можно и чего нельзя было ожидать от румынских войск в различных ситуациях. Но все же они были нашими лучшими союзниками и часто сражались по-настоящему храбро.

26 ноября мы прибыли в наш новый штаб в Новочеркасске. В качестве охраны в нашем распоряжении был только батальон добровольцев из казаков, которые явно считали особой честью караульную службу перед нашим служебным зданием. Поскольку наши главные линии связи к ночи были готовы, утром 27 ноября мы смогли принять командование группой армий «Дон».

Перед нами стояла задача двойственного характера. Прежде всего освобождение и спасение 6-й армии, от которого зависело все остальное. Помимо того, что это была приоритетная задача с человеческой точки зрения, она имела такую же важность и с оперативной точки зрения, главным образом потому, что почти не оставалось надежды восстановить положение на южном крыле Восточного фронта – и фактически на Восточном театре военных действий в целом – без сохранения сил 6-й армии.

Вторая сторона этой задачи, о которой нельзя было забывать ни на минуту, – уже существовавшая тогда опасность уничтожения всего южного крыла немецких армий. Если это случится, то, скорее всего, это будет означать конец борьбы на востоке и, следовательно, поражение в войне. Если русским удастся прорвать шаткий заслон – на тот момент составленный в основном из остатков румынских войск и немецких транспортных частей и подразделений для действий в чрезвычайной обстановке, – который, не считая так называемой Сталинградской крепости, представлял единственную защиту всего района между тылом группы армий «А» и Донским фронтом, то безнадежным станет не только положение 6-й армии. Группа армий «А» также попадет в более чем критическое положение.

Только благодаря командующему 4-й танковой армией генерал-полковнику Готу и недавно назначенному начальнику штаба 3-й румынской армии полковнику Венку нам вообще удалось в те критические дни конца ноября создать заслоны, которые закрыли огромные бреши между 6-й армией, группой армий «А» и Донским фронтом и помешали русским воспользоваться создавшейся обстановкой. Если бы в то время противник смог нанести удар быстро продвигавшейся армией до нижнего Дона у Ростова – для чего он, несомненно, располагал достаточными силами, – то мы вполне могли бы потерять не только 6-ю армию, но и группу армий «А».

Но хотя эта смертельная угроза для южного крыла сохранялась, командование группы армий бросило на спасение 6-й армии все силы до последнего человека и последнего снаряда, нужные для выполнения этой задачи. Пока еще оставалась небольшая надежда на успех, группа армий готова была дойти до предела своих сил ради освобождения армии. Для этого она была вынуждена идти на величайший риск.

И если в конечном итоге мы не смогли выполнить свою задачу, то прежде всего из-за невероятного превосходства сил противника и недостатка собственных сил. Дальнейшие препятствия возникли из-за погодных условий, которые существенно осложнили действия авиации, особенно воздушное снабжение 6-й армии, и ситуацию с транспортом, которая не позволила достаточно быстро доставить в район действий деблокировочные силы.

Верховное командование не пошло на риск ослабления других фронтов, чтобы отдать все силы на операцию по освобождению 6-й армии. При этом оно постоянно медлило с принятием решений первостепенной важности.

Из двух упомянутых мною задач, стоявших перед группой армий после принятия командования, первая – освобождение 6-й армии – фактически закончилась к Рождеству 1942 года, когда стало ясно, что 4-й танковой армии не удастся установить связь с окруженной армией. В то время как Гитлер по-прежнему цеплялся за Сталинград, штаб 6-й армии, вопреки распоряжению группы армий, в решительный час отказался от последнего шанса на спасение. Тем самым участь армии практически была решена. Вожделенная идея Гитлера о том, что армию еще можно будет освободить позднее, с подходом танкового корпуса СС из-под Харькова в январе, с самого начала была иллюзорной.

То, что произошло в Сталинградском котле после того, как остановилось наступление 4-й танковой армии, поистине было смертельной агонией 6-й армии. Однако ввиду того, что перед группой армий по-прежнему стояла и другая задача: предотвратить уничтожение всего южного крыла Восточного фронта, только на завершающей стадии этой агонии мы смогли предпринять оправданную попытку уменьшить потери и страдания обреченной армии предложением капитулировать.