Засада на том самом повороте подсказала, что информацией противник располагает, причем полученной от здешних «власовцев». Кто еще может знать об укромных тропах, ведущих в принципе в никуда. Южный берег Селигера – абсолютный тупик. Тактический и даже стратегический.

Вот если на самом деле развернулась полномасштабная охота на дочку великого князя – тогда все сходится. Только неужели Ростокин в свой сюжет и такой эффектный поворот заложил? А черт его знает! Они, эти графоманы-литераторы, особенно без надежд на публикацию, какой только ерунды не напридумывают. Андрей, к примеру, когда-то продолжение «Дня триффидов» на советской почве писал. Забавная книжка получилась, между прочим, жаль, что не издана.

Ползти по толстому слою слежавшихся сосновых иголок, да еще и мокрых от непрекращающегося дождя, было легко. Шульгин только жалел, что нет у него сейчас обычного «АКМа». Сейчас не нужны никакие «томпсоны» или карабины собственной работы, добрый старый «калашников», штук шесть магазинов – и ничего больше. Чего ж это «режиссеры» не подкинули ему такой подарок?

«СВД» тоже подошла бы. Однако что есть, то есть. При умелом обращении и пятизарядная магазинка себя покажет. Только нужно зайти будущим союзникам (Халхин-Гол имеется в виду) в тыл и работать с дистанции не меньше двух сотен метров. Тогда все будет О’К. А старый степной волк Юрята пусть по обстановке ориентируется. Ему есть куда отступать и хватит ума не подставляться по-дурному.

Широкой дугой он сначала ползком, потом короткими перебежками вышел в тыл монгольской засаде. Выбрал идеальную позицию. Лес по южную сторону тракта из чисто хвойного переходил в смешанный. Шульгин присмотрел несколько старых берез, одна из которых на высоте трех метров раздваивалась наподобие буквы «Y». С этой развилки отлично был виден почти весь вражеский отряд. С полсотни всадников сгрудились на поляне, ожидая результата действий передового охранения, спешившегося и начавшего продвигаться по секретной тропе. Кто-то там поторопился, выстрелив по Юряте. Дистанцию не рассчитал, или дождь с туманом помешали, а может, просто конь не вовремя оступился. Иначе б все могло сложиться и по-другому.

Если только не включились в дело совсем другие факторы.

Со своей позиции Сашка мог стрелять в спину неприятелю, почти не рискуя. Устроился верхом в удобной выемке между стволами, передний полностью закрывал его от чужих взглядов и пуль, он же, чуть склонившись в любую сторону и положив цевье винтовки на подходящий сучок, мог чувствовать себя, как в тире.

В случае неблагоприятного поворота событий было куда отступать. Буквально в десятке сажен справа и сзади начиналась буреломная чащоба, сквозь которую не только верхами, но и пешком заморишься пробираться. Имеющий хоть три десятка метров форы сможет класть преследователей на выбор, оставаясь невидимым и недосягаемым.

Примерно такой же рельеф и по ту сторону тропы, где остался дружинник. Она почему и считалась секретно-стратегической, что вилась до самого берега озера между непреодолимых, заболоченных и перекрытых естественными и искусственными засеками участков пущи.

Фермопилы не Фермопилы, а глубоко эшелонированный оборонительный район, было б только кому его защищать.

Он рассчитал все. Даже если допустить, что монголы сумеют сохранить под внезапным огнем с тыла полное самообладание, станут действовать четко, слаженно, не допуская ни малейшей ошибки, шансов у них исчезающе мало. Ширина тракта, вязкость дорожного грунта и характер прилегающей местности не позволят атаковать развернутым строем, только сомкнутой колонной по три в ряд, почти шагом, что равноценно самоубийству.

Трехлинейная винтовка Мосина в хороших руках позволяет сделать двенадцать прицельных выстрелов в минуту. Та, что поднимал сейчас к плечу Шульгин, имела более удобный затвор, продольно-скользящий, без поворота рукоятки, как у «манлихера» 1886 года, и снаряжалась обоймой, вставляемой снизу, в окно перед спусковой скобой. Все эти хитрости доводили скорострельность до пятнадцати, а с Сашкиными навыками и реакцией – до двадцати выстрелов.

Быстрее, чем за три-четыре, а реальнее, за пять-шесть минут контратаку не организовать, и на бросок до рубежа рукопашной потребуется почти столько же времени. Так что…

Патронов в поясных и наплечных подсумках у него восемьдесят штук. Бурским стрелкам такого боезапаса хватало, чтобы укладывать навсегда или обращать в бегство кадровые английские полки и бригады.

Он опустил мушку на широкую спину всадника в толстом халате и отороченной лисьим хвостом шапке, который выглядел и вел себя как предводитель. Для первого выстрела позволил себе плавно выбрать спуск.

Приклад резко толкнул в плечо, всадник, вскинув руки, упал на шею коня. Дальше стрельба пошла уже без пауз. Пять рывков затвора, смена обоймы – и дальше! Несколько раз, вскользь, он задел пулями лошадиные крупы и бока. Не убить, а чтобы взбесились от боли и перестали слушать всадников.

Стрелял, стрелял, стрелял… Для скорости выдергивал из подсумков сразу по две обоймы. Одну на место, другую в зубы. Еще секунда экономии на лишнем движении руки.

Зря писали уважаемые авторы о высочайшей дисциплине и выучке воинов Чингисхана и Батыя. Может, в эпоху сабельных стычек лава на лаву так и было. А когда лишенное маневра и руководства подразделение расстреливается беглым, убийственно точным огнем, взбешенные жгучей болью кони дико ржут, рвутся в стороны, встают на дыбы, кусают друг друга, топчут упавших под копыта всадников, а те продолжают падать и осмысленных команд не слышно – паника среди не имеющих собственного независимого мышления, а главное – цели жизни и смерти кочевников обращается в подобие степного пожара.

Он привык воевать с настоящим противником, равным, а то и превосходящим численностью, и сейчас планировал свои действия по тому же принципу. Учел, что окружающие деревья, отражая и искажая звук выстрелов, какое-то время позволят ему сохранить маскировку, рассчитал рубеж, на котором враги опомнятся, остановятся, спешатся, развернутся в цепь и начнут наступать перекатами, поочередно прикрывая друг друга огнем.

Вместо этого сумевшие уцелеть, усидеть в седле, теряя время, начали разворачиваться, чисто по-муравьиному, чтобы бежать туда, откуда пришли. Назад, к своим, инстинктивно, но правильно сообразив, что если вперед – то еще глубже погрузишься в жуткий, безвыходный русский лес, где нет путей, за каждым деревом враг и каждое дерево – тоже враг.

Едва ли несколько десятков разрозненных и неприцельных выстрелов прозвучало в ответ на уничтожающий и деморализующий огонь единственной винтовки.

Сашка мельком подумал, занимаясь главным делом: «Похоже, эту публику стремительно попытались цивилизовать, вооружив новой идеей и более-менее европейской техникой, не удосужившись поработать над менталитетом и мотивациями. У африканских негров и прочих «борцов за свободу» в двадцатом веке в автоматах и даже ЗРК нехватки не было, однако взвод «белых наемников» спокойно разгонял целые «армии» в каком-нибудь Конго или в Кот – хрен знает чего. Пятьсот лет назад Кортес и прочие конкистадоры тоже успешно покоряли могучие империи…

Визжащая, перекрикивающаяся непонятными словами и фонемами толпа неслась мимо. Грязные узкоглазые всадники в нахлобученных на уши малахаях не думали даже о том, чтобы сдернуть со спин карабины, отстреливаться хотя бы в белый свет, для самоуспокоения. И кривые сабли бессмысленно болтались вдоль конских боков.

Оглушенный грохотом собственной винтовки Шульгин все-таки слышал, что издалека отвечает ему еще одна. Более редко и размеренно, значит, тоже прицельно. Гулкие хлопки монгольских карабинов звучали совсем иначе. Жив Юрята! Да он и не сомневался.

Последние выстрелы Сашка сделал уже вдогон, сбив на землю еще троих. Скольким удалось сбежать, он не считал. Пожалуй, больше сюда не вернутся, в ближайшие сутки минимум. Наговорят своим начальникам, что встретились с тысячным войском. На Востоке так принято. Сломают им хребты или нет за бегство с поля боя и дурную весть, не важно, но контрнаступления в ближайшие сутки ожидать нечего. Не та война.

Его подсумки были почти пусты, винтовка раскалилась до того, что от цевья и ствольных накладок тянуло дымком шашлычных углей.

Он шел по дороге, без всякого удовольствия любуясь плодами трудов своих. Трупов было сравнительно мало, большинство утащили с собой лошади. Монгольские гутулы из стремян выскальзывали плохо.

Один цирик повис над дорогой, проткнутый насквозь торчащим вдоль обочины навстречу направлению бегства острым суком.

Живых ему не попалось.

«Кто стрелял!» – с определенной долей гордости подумал Шульгин. Люди это или не люди, а фантомы, как в компьютерной игре, или ростовые мишени на стрельбище – не важно, но если делаешь дело, так делай его как следует.

Предполагая, что кое-кто из проникших на тропу может в близкое время тоже появиться на перекрестке, иного пути отступления для них нет, он снял с убитых несколько карабинов. Посмотрим, чем они воюют, выберем подходящий.

Все они были одинаковыми, напоминали систему «генри-винчестер», с продольно-скользящим затвором, управляемым рычагом спусковой скобы. Забавно, Америку только через двести пятьдесят лет откроют, приличная оружейная индустрия через пятьсот появится. Может, это китайцы на опережение начали плохие копии шлепать?

Да нет, механика нормально работает. Сашка выбрал один, показавшийся поновее. Обвешался патронными сумками, предварительно убедившись, что нет снаружи и внутри вшей и блох. К счастью, запах ружейного масла этих мерзких кровососов отпугивал. Обходились пропотевшими хозяйскими шубами.

Бесхозных коней вокруг бродило много, не побежавших следом за ордой и не рискнувших углубляться в лес, где чуяли, наверное, волков и прочих хищников. А еще полтора десятка было привязано поводьями к деревьям. Ждут своих не по уму сунувшихся в дебри хозяев.

Винтовка Юряты время от времени все постреливала вдалеке, и дробь ответных выстрелов перекатывалась промеж стволов и распадков.

Шульгин выбрал трех коней, выглядевших сильнее и свежее других, на всякий случай приторочил к тому, что монголы считали седлами, несколько карабинов с боезапасом, десяток сабель. Своего оружия на базе Ростокина навалом, а все же… Трофеи, на память.

Отвел лошадей туда, где был привязан его жеребец, накинул поводья на ветку. Потом, не слишком даже маскируясь, просто умело скользя от дерева к дереву, направился в нужном направлении.

Не прошел он и полуверсты, как услышал впереди и правее голоса. Негромкие, но явно отечественного происхождения.

В неглубоком овражке, через который протекал ручей, сидели на склоне двое одетых в приличные зипуны мужиков, не из пахотных, а скорее к торговым делам причастных, и монгол, с тем же «американским» карабином на коленях и обнаженной саблей под рукой.

Разговор промеж русскими шел о том, что пора бы и сваливать отсюда. Больно громкая стрельба вокруг, и явно не в пользу поганых. А мы вот ввязались. Так не лучше ли кинуться разом, придушить вот этого – и по домам. По дороге хабар какой-никакой собрать.

Монгол понимал ли по-русски, нет, но на своих союзников посматривал подозрительно. Дикий или нет, но в обстановке ориентировался.

Схема понятна без объяснений.

Только вот что лучше – шлепнуть агрессора сразу, а с этими поговорить или прежде всего брать языка? Второе решение Сашка счел более рациональным.

Выстрелом снес с его колен оружие, прыгнул, наступив ногой на саблю, а кулаком, с поворота, врезал в скулу. И хватит.

На поясе у монгола висел сыромятный аркан. Им он и связал всех в кучу, спина к спине.

Наконец-то смог, расслабившись, закурить.

Черт знает чем приходится заниматься, нет бы на яхте по морям плавать. А вот не дают… Да все равно лучше, чем в грязной палате помирать! Сашка понимал, что от той картинки ему ввек не избавиться, и, что бы ни случилось, будет примерять ее к любым другим жизненным случаям. Для того, естественно, она и была ему показана.

Стрельба вдруг резко приблизилась.

– Сидеть мне, мать вашу, тихо, а то…

Он выдвинулся на гребень и начал, не выпуская папиросы изо рта, стрелять по мелькающим между деревьями фигурам в стеганых куртках и халатах.

Юрята, известным образом засвистев с переливами, вышел из-за сосен.

– Все, воевода? – спросил, на ходу перезаряжая винтовку.

– Пожалуй, и все, – согласился Шульгин. – Иди сюда, тебе интересно будет…

– Это – кто? – спросил дружинник, увидев пленных.

– Сам и спрашивай, твои земляки, не мои…

Оказались обыкновенные «коллаборационисты», каких во все века хватало. Сами из Твери, купеческие приказчики, изъездившие с товарами все тогдашние пределы, более-менее знающие языки окрестных народов и племен, космополиты, можно сказать, лишенные патриотизма даже в тогдашнем понимании. «Уби бене, иби патриа». После прихода монгольского тумена, подчиняясь одновременно угрозам и посулам, согласились поработать толмачами и проводниками. Знали, что на Столбном помещается «военная база» великокняжеского войска, а когда монголы, перехватившие отряд Елены, убедились, что княжны нет ни среди пленных, ни среди убитых, подсказали тысяцкому, Даваджаб-нойону, куда она могла укрыться, если не прикопана дружинниками в безымянной могиле. Вот и повели специально выделенную сотню «ловцов».

Только монголы оказались не на высоте. Не слушали советов, думали в лесу воевать, как в степи. А столкнувшись с реалиями, растерялись, утратили управление.

– Повесить бы их, – предложил Юрята.

– Неплохо, – согласился Шульгин, – только не сейчас. Отвезем к князю, там допросим с пристрастием, и караульщика ихнего, а уж потом, в зависимости от поведения…

– Дело говоришь, воевода. Инда поехали.