Книга: Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая

Глава двадцать первая

Скрыться в лесных дебрях со своим взводом Шульгин успел. Если бы еще немного его здесь подержали, он бы наверняка постарался помочь отряду Волкова с минимальными потерями взять Дубно. А оттуда, будь что будет, попытался связаться пусть не с Новиковым, хоть с Берестиным в Минске. Глядишь, договорились бы о взаимодействии… Возможно, как раз за это намерение его в очередной раз упразднили из реальности.
Скитания по уровням Гиперсети становились утомительными, не так физически, как нравственно. Антон ничем не посодействовал, а в благодарность за спасение мог бы подсказать что-нибудь по делу. Простое и понятное, как боевой приказ или инструкция к зубилу. Возможно, конечно, что и сам ничего не знает, иначе не попался бы так пошло своим контрразведчикам. Взяли его, наверное, сразу после связи со столешниковской квартирой. А откуда три года? Оттуда же, наверное, откуда базар в древней Ниневии. Не так уж существенно.
Собственная участь волновала Шульгина гораздо острее. Неужели он примитивным образом заблудился в веках, как герой стихотворения Гумилева, и никто из сильных мира сего или «того» никак не причастен к его скитаниям? И каждый сюжет, в который он попадает, – проекция одного из эпизодов земной реальности? Проекция, или реконструкция, «нарезка фильма». Валяются на полу монтажной куски кинопленки, и кто-то без разбора вставляет их в проектор, смотрит минуту-другую и отбрасывает. А для него это длится часами и сутками.
Можно и иначе представить: берут его, как пешку или фигуру, за полированную деревянную голову и ставят на очередное поле доски, которое на самом деле – фрагмент подлинной жизни одной из мировых линий, куда просто не приходилось раньше попадать. А общий рисунок игры, тем более – замысел партии, с позиции пешки или даже слона рассмотреть невозможно.
Вот сцена на фронте – она ведь выглядела абсолютно достоверной, в точности воспроизводила факт «настоящей» войны. Никаким образом не совпадающей с той, какая могла бы случиться в случае его испанской победы.
Его собственное поведение выглядело так, будто он долго и тщательно репетировал роль. Ни малейшей растерянности при встрече с историческими личностями, никаких провалов памяти, как в сцене с пургой и погоней. Четкое осознание своей полной идентичности и адекватности. Может быть, потому, что реальность Главной исторической последовательности полностью синхронна и синфазна ментапотенциалу его мозга, а другие реальности в той или иной мере «псевдо» и он не может с ними полноценно совместиться?
Он своим вмешательством немедленно изменил подлинный ход событий и слепил очередную «химеру». Удалось вывести 8-й мехкорпус из наметившегося «мешка», сохранить его боеспособность, сбить наступательный порыв немцев – глядишь, и не хватит им через месяц ударной силы, чтобы замкнуть кольцо Киевского окружения. Почти шестьсот тысяч солдат и командиров фронта не погибнут и не сдадутся в плен, а организован – но отступят на следующие рубежи. Соответственно, немцам не удастся устроить Вяземский котел, в котором сгинуло еще около полумиллиона, и так далее…
Вдруг в том и заключается некая высшая цель или непознанный закон природы – множить и множить число «химер»? А он, проникнув в Сеть по собственной воле и с конкретным замыслом, попутно оказался неким катализатором непостижимых процессов. Хорошо еще, если попутно, куда как хуже, если окажется приписан к этой функции навечно. Может, именно его Сети и не хватало, чтобы поддерживать в ее структурах здоровый мутагенез. Предупреждал ведь Антон…
Нельзя, кстати, исключить и другой вариант – он сейчас «методом тыка» ищет то, что нужно ему лично, по принципу «пойди туда, не знаю куда…». Вот и ходит.
Проще же всего – претворилась в жизнь давно предсказанная угроза. Влез с недостаточными силами дальше, чем следовало, и завяз, как на «Жигулях» в разъезженных «Уралами» глинистых колеях. Ни взад, ни вперед, а то, что мелькает за стеклом, – разбуженная воем мотора таежная нечисть мороки наводит.

 

Декорация тем временем в очередной раз изменилась. Мгновенно и без театральных эффектов.
Только что был теплый прикарпатский вечер, успокоительно урчал мотор «эмки», тяжело переваливались на кочках танки в зеркале заднего вида. Открылась уютная полянка с родничком, оправленным аккуратным срубом. Шульгин приказал остановиться, водички попить и по противоположной надобности. С удовольствием сделал несколько глотков, отошел за кусты, радуясь тому, что физиология подтверждает его материальную сущность, и тут же осознал себя стоящим совсем в другом месте. Мгновенно потемнело, задул холодный ветер, с неба посыпался мелкий и тоже холодный дождь. Со всех сторон его окружали не прикарпатские яворы, а мачтовые сосны, далеко вверху, невидимые в темноте, шумели кроны. Под ногами мокрый песок узкой проселочной дороги.
Что-то знакомое почудилось ему. Запахи, вообще масса неуловимых признаков того, что не чужой он здесь, бывал неоднократно. Может, не в этой самой точке пространства, но поблизости. Сырость висела в воздухе не только дождевая, а как бы исходящая от большой воды, реки или озера. И многое другое подсказывало.
Отойдя под защиту леса, чтобы не маячить на дороге, хотя вокруг царила тишина, естественные, природные звуки не в счет, Шульгин попытался понять, в каком теперь находится качестве и какими ресурсами располагает.
На нем была плащ-накидка с капюшоном, под ней – военная форма, на ощупь – незнакомого покроя. Не та, в которой он изображал комиссара. На плечах – жесткие парчовые погоны. В кобуре тяжелый револьвер. В карманах всякая мелочь, в том числе металлический портсигар и грубо сделанная зажигалка, с большим рифленым колесиком. Уже хорошо. Как бы снова не Гражданская война или Первая мировая.
Спрятавшись за ствол сосны и поглубже надвинув капюшон, он закурил. От фитиля резко запахло плохим бензином. А папироса как папироса, толстая, душистая, крепкая, турецкая, наверное. При ее ярких вспышках разобрал на крышке портсигара черненые изображения скачущих коней. Никаких надписей.
Достал из кобуры револьвер. Больше на ощупь, чем с помощью зрения, попытался его идентифицировать. Система незнакомая, что-то среднее между «смит-вессоном» и «кольтом» конца ХIХ века. Калибр между четырьмя и пятью линиями. Барабан классический, на семь патронов, полный. Еще столько же в карманчике кобуры. Ладно, на первый случай хватит. Очень возможно, что по замыслу ему больше и не нужно.
Когда папироса догорела и глаза окончательно привыкли к темноте, он опять вышел на дорогу. Какое направление выбрать? Задача чисто Буриданова, оба они равноценны, но нормальный человек тем и отличается от осла и философа, что способен принимать немотивированные решения.
Шульгин пошел направо, и уже через полкилометра примерно впереди замаячил слабый свет. Он ускорил шаг. Обрисовался контур большой, северорусского стиля бревенчатой избы, с высоко поднятым крыльцом, чтобы снежными зимами входную дверь не заносило. Из занавешенного изнутри окошка рядом с дверью пробивался тот самый лучик, который ему повезло заметить.
Сойдя с дороги, Сашка, бесшумно ступая по высокой мокрой траве, подобрался вплотную, держа револьвер на изготовку. Прислушался. В доме тихо, только где-то позади него, в конюшне или в сарае, чуть слышно пофыркивают несколько лошадей.
Сквозь щелку в занавеске удалось рассмотреть край освещенного керосиновой лампой стола и тень сидящего за ним человека. Больше, пожалуй, в горнице никого не было.
Шульгин осторожно постучал в стекло. Тень пересекла горницу и исчезла. Ее хозяин, судя по всему, совершенно спокоен, стук в окно глубокой ночью его не встревожил. Или ждет кого-то?
Скрипнули петли тяжелой, набухшей от сырости двери.
– Ты, Акинф? – услышал Сашка странно знакомый голос. – А чего в дом не заходишь?
На ступеньки упало пятно явно электрического света. Довольно сильный фонарь. Луч скользнул вверх, уперся в глаза Шульгина. Он заслонился ладонью.
– Уберите… Я – просто прохожий. Погреться пустите?
– А револьвер зачем? Брось на землю! Постойте! Александр Иванович, неужели вы? Откуда? Заходите же…
Уж на такую встречу Шульгин рассчитывал меньше всего.
Игорь Ростокин, журналист из 2056 года, встреченный Андреем в Сан-Франциско, с которым они славно поработали в Москве-1924, принятый затем в «Братство» в качестве полномочного представителя по ХХI веку реальности «генерала Суздалева». Что он тут делает, вообще что это за место такое?
Сашка сбросил накидку, с которой дождевая вода прямо-таки струилась, вслед за Ростокиным прошел в комнату.
Одет Игорь был в незнакомую форму, покроем напоминающую драгунскую времен Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Узкий темно-зеленый китель, синие брюки, заправленные в высокие сапоги со шпорами, серебряные двухпросветные погоны со скрещенными мечами, наложенными на вензель «М». На ремне револьвер, очень похожий на тот, которым вооружили Шульгина.
Ростокин, не сдержав порыва, обнял Шульгина.
– Вы ко мне на помощь, Александр Иванович? Ох, как вовремя. А много ли с вами людей? Мы с Акинфом вдвоем остались. И еще взвод в монастыре. Никак не устоять…
Он взглянул на Шульгина как-то странно.
– Не пойму я только, как же вы Акинфа миновали? Тут только одна тропа, а я ему велел перед мостом стоять. Или вы с озера подошли? Катером?
Сашка решил до последнего не задавать демаскирующих вопросов. Своя здесь реальность, это безусловно, и Ростокин в ней свой, а сам он кто? Вот и постараемся выяснить окольно, применяя «стратегию непрямых действий». «Ловушка, ловушка, я в тебя не верю!» – так, кажется, звучит основное заклинание?
Для начала просчитаем, из какого эпизода их общего прошлого здешний Ростокин. Их не так уж много. Он посмотрел в висевшее между окном и дверью зеркало, старое, с пятнами облезшей амальгамы. На нем мундир, близкий к тому, в который одет Ростокин. Только китель серо-голубого цвета, а брюки черные. До бриджей-галифе здесь еще не додумались, если вправду семидесятые годы. Тысяча восемьсот… Сапоги одинаковые. Погоны похожие, но у него скорее генеральские, зеленый зигзаг по парче, без звездочек. И без вензеля. Полный генерал, что ли? Недурно.
Конечно, для Ростокина он с самого начала был генералом, хоть врангелевским, хоть орденским.
Так, значит, сейчас воплощаем мечту Игоря?
Сразу все встало на свое место: он рассказывал, как в ходе их эксперимента по поиску в дебрях реальностей мертвеца Артура с подругой очутился в мире своего недописанного романа о вторжении орд Батыя в условную Русь. Без подробностей, которые затрагивали слишком много личного.
Интересно, очень интересно. Ростокин сожалел, что таланта и убежденности ему не хватило, чтобы удержать реальность, о которой он много лет страстно мечтал. Ту, где он, молодой князь Мещерский, доверенное лицо великого князя Михаила (фигуры вымышленной, но совместимой одновременно с Александром Невским, Дмитрием Донским, Иваном Четвертым), встретил любимую княжну Елену в драматических обстоятельствах, спас, естественно, и едва не обрел чаемое счастье.
Смешно, конечно, вообразить такое цинику Шульгину, выросшему в совсем иную эпоху, что и через сто лет двадцатилетние юноши станут восхищаться и увлекаться сюжетами в стиле Вальтера Скотта или Бестужева-Марлинского, а вот поди ж ты!
Когда-то, не вдаваясь в подробности, Игорь рассказал ему о том, что случилось в том астральном походе, но крайне скупо, поскольку совсем другие проблемы их тогда занимали.
Вбросил Шульгин романтического мужчину из благостного 2056-го в жестокий девятьсот двадцать четвертый, и тот себя проявил там достойно. А теперь оказывается, что не так уж слаб оказался и воображением, если смог принять в придуманном мире реального человека. Тоже близок к уровню Держателей (или Удержателей) своих мыслеформ.
Воспоминаний хватило, чтобы включиться в сюжет.
– Лесом я прошел, Игорь. Акинфа твоего не встретил. Татар тоже. Но людей со мной нет. Один я… Так уж получилось.
И внимательно посмотрел на «князя», как он отреагирует, рассыплется ли самодельная реальность, вспомнит ли Ростокин свою истинную сущность, хоть какую, кроме придуманной. Очень бы просто стало, если б тот воскликнул: «Александр Иваныч, слава богу, вы пришли, и наваждение кончилось, а то ведь прошлый раз в окошко постучали, когда я письмо великого князя собрался прочесть, дверь открыл – а там яркое утро, Артур стоит на пороге, и княжна исчезла, и все…»
И они бы вместе начали думать, как выбираться обратно. Вдвоем с таким напарником гораздо легче.
Но Ростокин полностью оставался в образе.
– Поесть хотите? В печи горшок щей и сковородка жаркого томятся. Выпить тоже найдется. Только минутку подождите, взгляну, как там княжна. Жар бы не прикинулся…
Молодой князь ушел. Поразительно, какая интересная конструкция выстроилась. Лексика у Ростокина, человека середины ХХI века, совпадает и с той, которой пользовался Шульгин, и одновременно слегка стилизована, не под конкретный ХII или ХV век, а вообще, под условную старину. Помнит Шульгина и не сомневается в наличии княжны, лежащей в соседней комнате. Вдобавок эта лубочная реальность, в которой Сашка сейчас пребывает, выглядит весьма достоверной. По ощущениям. Даже сорок первый год разил кинематографом в стиле Озерова, а здесь – как дома.
Стены, печка, запах керосина, табака – все натуральное до последней крайности.
– Хорошо, – сказал Ростокин, вернувшись. – Спит. Пропотела после баньки да медовухи, дышит ровно, даже улыбается…
Видно было, что и он сейчас счастлив.
Почему бы и нет? Прошлый раз задание и что-то еще помешали ему остаться в придуманном для cебя мире. Артур появился совсем не вовремя. Сейчас – мгновенье длится
– Рад. Надеюсь, к утру совсем здорова будет, – сказал Шульгин. – Если время позволит, еще раз в баньку, чаю с малиной-калиной, медом, и снова в постель. Аспирина у тебя, думаю, нет? Или чего посильнее?
– Да откуда же? – на секунду выпал Ростокин из образа и немедленно в него вернулся: – Зато трав всяких много, монахи из Пустыни сушили и собирали. Если, упаси боже, болезнь княжну прихватит, отец Флор много в лечебном деле искусен, к нему обращусь…
Так, это направление пора оставить. Далеко заведет.
Шульгин демонстративно перекрестился.
– Да пребудет с нами сила Его! А то и так обойдется. Неси на стол, что обещал. Карта у тебя имеется?
– Как же, всенепременно…
Примитивная стилизация, но Ростокину, наверное, так те времена и представляются.
Еда была вполне удобоприемлемой, то, что Ростокин считал водкой, больше напоминало ирландский виски, но действовало правильно. Тринадцатый век по замыслу, чего вы хотите?
Карта изображала южный берег Селигера и окрестности вплоть до Селижарова. Как же к нему привязалось это загадочное озеро! Который уже раз вокруг него происходят необыкновенные или хотя бы неожиданные приключения. А началось все с первого приезда сюда, в восемнадцатилетнем возрасте. И – зацепило что-то.
Исполнена была карта тоже в технике ХIХ века, не горизонталями, а штриховкой, но очень тщательно, в масштабе три версты в дюйме. Красным и синим карандашами нанесена обстановка. Хреновая, нужно сказать.
– Вот это мне доставила княжна Елена от великого князя, рискуя жизнью. Полусотня лучших дружинников погибла, защищая ее и уведя погоню в глухие леса. Одна она добралась…
Шульгин помнил, как, вернувшись из той прогулки в Гиперсеть и приведя с собой Артура и Веру, Ростокин рассказывался о привидевшейся ему «экранизации» своих юношеских записок с приличной долей иронии. Что слишком, по его словам, «картонно» было сделано.
Сейчас он живет тут всерьез. Надо, кстати, отметить, что выбило его прошлый раз до нынешнего момента, тогда он только собрался вскрыть пакет, как картинка изменилась и он увидел переставшего быть покойником Артура.
Сказал «старшим товарищам», конечно, не все, да и кто бы сказал, но душевная боль о второй раз не реализовавшейся мечте у Игоря осталась.
Главный вопрос – Ростокин ли на этот раз сумел удержать реальность, чтобы досмотреть, чем все кончится, исключив из сюжета Артура, или Шульгина ему подставили в качестве партнера, чтобы они вдвоем закрепили такой, вполне бессмысленный, с точки зрения «нормального» человека, вариант отечественной истории. Правда, что такое норма, а что – отклонение от нее, судить давно уже невозможно.
– И что князь пишет в приложение к карте?
Ростокин протянул ему лист плотной бумаги. Писарем с отличным почерком было начертано вполне современным русским языком:
«Князь Игорь Мещерский, поручаю тебе до последней возможности оборонять монастырь и городок Осташков. Моим словом и волей собери за стенами всех смердов, свободных землепашцев, хозяйских людей, ремесленников и горожан, всех, способных носить оружие, без различия пола и возраста. Снаряжения и припасов, как мне ведомо, у тебя хватит. Вылазок в поле не делай. Сядь в осаду и держись, до того, как озеро и реки встанут, уповаю прислать тебе помощь. Если же Бог, в неизреченной милости своей, не соизволит даровать мне победу в той битве, что вскоре предстоит, поступай по собственному разумению. Княжну Елену вверяю твоему попечению, не дети уже, сами поймете, как жить, твоей порядочности и ее здравомыслия вам достанет. Надеюсь на скорую встречу, если не суждено – живите долго и счастливо. Мой великокняжеский стол, ежели опустеет, займи, о других чаятелях не заботясь. Благословляю. Сумеешь ли удержать – сам подумай. Михаил».
– Что ж, документ куда как серьезный. – Шульгин говорил осторожно, пока не зная, стоит ли вернуть Ростокина к той реальности, в которой он благополучно вернулся домой, или укрепить его в новой роли. – Фактически – ярлык на великое княжение. Потянешь?
– О чем говорите? Неделю, месяц бы прожить, монастырь и базу удержать. Там и вправду оружия и снаряжения на десятитысячное войско запасено. Вот ратников за стенами – тридцать человек. Ну, монахов с полсотни, так половина телом немощны… Князь пишет – людей собери! Тут и недели не хватит, чтоб только селения обойти, а собрать, сюда доставить? Не исключаю, многие и взбунтоваться могут. Чтоб хоть день без власти, да наш…
И прервал тревожную, едва ли не паническую ноту.
– Ну а вы-то как здесь оказались, один, без охраны? Я, вас увидев, обрадовался: сам Александр Иванович, да если с полком, батальоном Басманова пусть, мы б тут сразу…
«Как у человека все в голове перепуталось», – почти без эмоций подумал Шульгин. И нашествие Батыя, и белогвардейцы, семьсот лет спустя воевавшие совсем с другим врагом, – все у него равноценно и равновероятно. А может, так и должно быть? Поблизости, в той же «серой зоне» и покойник Артур с подругой бродят, и жертвы его в соседней деревеньке за бутылочкой посмертную жизнь коротают.
Для чего верить, что время, где мы случайно провели первые тридцать лет, и есть «норма»? Может, просто тихая заводь рядом с бурным потоком?
– Один я, один. Вот разве напарник, – он подкинул на ладони револьвер, – он да я – уже пятнадцать… «Винчестер» в углу вижу – еще десять. Так, глядишь, и взвод набирается. Монахи – совсем неплохо. На Соловках от англичан долго оборонялись, решительно. Твоих людей тридцать? Рота. В полевой обороне соотношение один к трем. Значит, уже у нас больше батальона. На крепостных стенах – один к десяти можно считать. Тогда с полком справимся. К монастырю с берега что? Дамба, мост?
– Ничего нет, обычно – лодочная переправа, когда грузы переправлять – паром, – ответил начинающий обретать оптимизм князь Игорь.
Ширину плеса Шульгин помнил, бывал в этих краях, пусть и давненько – в двадцатом веке. Почти полкилометра. При глубинах от трех до десяти метров и отсутствии у возможного противника штатных переправочных средств – надежная преграда. Пока плыть будут, половину перестрелять можно. И что они потом с конями на урезе воды делать станут, на узкой полосочке у подножия стен в три человеческих роста?
– Ты говорил, твоя княжна от волжской переправы сюда поскакала, а ратники погоню на запад, на Пено увлекли?
– Так и было.
– Сколько той погони было, не спросил?
– Не до того было.
– Жаль, но бог с ним. Думаю, тоже не больше полусотни, ну – сотня. А главные силы у Селижарова?
– Княжна сказала – у Ржева. У Селижарова их, получается, рейдирующий отряд перехватил…
– Так это совсем другой разговор! Нечего, княже, мандражить. От Ржева, если туменом, даже тысячей идти (книжки Яна и Чивилихина мы читали), по этим дорогам – трое суток минимум. Тумена у них не наберется, сотню или две мы с тобой удержим, скорее – просто раздолбаем. Акинф твой чем располагает?
– Броневик «П-30», на нем двухдюймовая пушка, тридцать шрапнелей, еще пулемет. Стоит перед деревянным мостом, грузоподъемностью до пятисот пудов, берега речки заболоченные, для кавалерии труднопроходимые…
– Что ж ты горюешь, князь? – Шульгин только что не смеялся. Положение на самом деле отнюдь не критическое. – «П-30» – это что? Никогда не слышал. ТТХ какие?
– Новгородского производства. Броня – пятилинейная, мотор керосиновый, сорок лошадиных сил. Скорость до пятидесяти верст по твердому грунту. Запас хода двести верст. Про вооружения я уже сказал. Приличная машина. У Ливонского ордена, конечно, помощнее техника, у них даже танки есть. Князь к ним за помощью обратился, так когда еще придут…
– Когда придут – это одно, а вот уйдут ли потом, – словно сам себе, сказал Шульгин. – Но сейчас у нас другие заботы.
Проблемы Ростокина Сашка понимал лучше, чем он сам.
Естественно, если один, растерян, любимая девушка внезапно повесилась на шею, а опыта боевого – стремящаяся к нулю величина, то сложно. У прототипа, подразумеваемого князя Игоря, он, возможно, и был, но ровно такой, как у автора, журналиста Ростокина, извлеченный из книжек писателей, которые сами вряд ли толком воевали.
Вот командир отряда спецназа генерала Галафеева поручик Лермонтов здесь был бы к месту, а ежели исходить из текста «Слова о полку Игореве», так лучше бы сразу князю отступать на Тверь. В целях минимизации потерь и уклонения от обвинения в государственной измене. Поскольку ни стратегическим мышлением, ни нормальной тактической подготовкой указанный князь не отличался. Самому Ростокину в его благостное время приходилось, да и то лишь корреспондентом, участвовать в локальных заварушках по периметру цивилизованного мира.
Шульгин же – совсем другой экземпляр. Не говоря обо всем прочем, за ним опыт нескольких безнадежных, но все же выигранных сражений, и с врагом покруче нынешнего.
– Связь у тебя с монастырем есть?
– Да, полевым телефоном. – Игорь указал на деревянный ящик на подоконнике.
– Так звони. Десять человек немедленно сюда, и взрывчатки, какая найдется, килограмм двести пусть прихватят, патронов ящиков десять, снарядов для броневика, пулеметов штуки три. Монахов, которые в строй стать не могут, направить по городкам и селам, как князь писал, ополчение поднимать. И княжьим словом, и игуменским. Уловил идею?
– Уловил, Александр Иванович, сейчас и начну. Только зачем звонить, я сам туда сбегаю, на месте распорядиться лучше получится.
– Согласен. Здесь какое оружие есть? В доме?
– «Винчестер» вон, пехотных винтовок три штуки, ручной пулемет, гранат ящик, патронов прилично…
– И ты еще грустил? Вот так у нас все получится. – Шульгин показал Ростокину большой палец. – За княжну не беспокойся. Я врач, между прочим. До утра поспит, ты к тому времени вернешься. Если что не так пойдет, я ее выведу. Лодки на берегу есть?
– Много.
– Вот и ладненько. Беги. Все лишние лодки переправить на остров, одну, в крайности две, оставить да замаскировать. И слушай обстановку, без шума нас тут не возьмут, успеешь на помощь. Акинфу твоему какой-нибудь пароль есть, чтобы он меня признал и слушался?
Ростокин сказал. Показал, где оружие.
– Подожди, – окликнул его Шульгин, – чин твой как по-здешнему называется?
– Полковник. Должность – комендант оборонительного района. Безудельный князь…
– Чего ж так? – удивился Шульгин.
– Старшие братья, дядья уделом распорядились, да мне оно и легче.
– Ну да, самурай в чистом виде или странствующий рыцарь. А я здесь кто?
– По погонам – большой воевода, а при каком владетеле – не обозначено…
– Значит, тоже странствующий. Вот и сразимся с очередным драконом, глядишь, какой-нибудь удел обретем, сами станем вензеля раздавать…
Сашка понял, что Ростокин не до конца уловил ход его мысли и степень юмора. Наложенный сценарий и роль тормозят реакции исходной личности. А вообще Игорь был парнем очень сообразительным.
Князь, прихватив «винчестер», скрылся в дождевой мгле, Шульгин, нагруженный пулеметом типа «льюис», длинноствольной пятизарядной винтовкой, двумя патронными коробками через плечо и дерюжной гранатной сумкой, направился в противоположную сторону.

 

С Акинфом, водителем и башенным стрелком в одном лице, общий язык нашли сразу. Тот только спросил:
– Из каких краев будешь, воевода? Не наш и не Рязанский, не Черниговский, не Волынский даже…
– Из дальних. Есть за Диким полем Тмутараканское княжество. Тамошний я.
– Как же без дружины до этих краев добрался?
– Долгая сказка. Показывай свое хозяйство, думать будем, как вдвоем оборону держать…
Интересный мир придумал Ростокин. Наверное, в его двадцать первом веке тонкой деталировкой обстановки не увлекались, точнее – на совсем другие вещи он обращал внимание, а подробности – дело десятое. Все, что за рубежом двух предыдущих веков, – почти равноценно. Захотел повоевать с татаро-монголами в несколько более комфортных условиях, введя некоторые анахронизмы, ну и кто бы ему был судья, не заскочи сюда случайно придирчивый эксперт?
Броневик действительно был почти точной копией трехосных пушечных начала тридцатых годов нашего века, наверное, попавшихся Игорю на глаза в каком-то справочнике или фильме. И марка, кстати, «П-30»! Путиловский 1230-го? Или Путивльский? Да нет, он же новгородского розлива. Наверное, просто «пушечный».
Внутреннее устройство тоже соответствовало. Вполне рационально и работоспособно, значит, и вправду есть у Ростокина дар, приближающий его к Держателям, иначе получился бы в лучшем случае макет без начинки. Вообще здешняя мыслеформа очень устойчива и достоверна, даже вот сапоги за время ходьбы по сырой траве и лужам начали промокать.
Если, конечно, Игорь сам ее создал с нуля, а не получил в готовом виде от более продвинутых конструкторов. Трудно представить, чтобы в своих литературных этюдах он вдавался в такие тонкости, как изогнутая рукоятка затвора винтовки или дизайн приборной доски бронеавтомобиля.
Зная, к чему приводит небрежение деталями, Сашка убедился, что пушка и пулемет броневика в порядке, подъемные и поворотные магазины смазаны и работают, движок заводится, пусть не стартером, а ручкой через магнето.
Видно, реальность создавалась по принципу: «выглядеть должно так-то, взаимодействовать и функционировать в полном соответствии, остальное не мое дело». Удобно, им на Валгалле все своими мозгами придумывать, а руками воплощать пришлось. Да и с единственным пароходом Воронцов возился не меньше, чем целое судостроительное КБ.
Значит, есть в Сети «служба», специально отвечающая за воплощение самых сумасшедших проектов.
– Понимаешь в технике, воевода, – с уважением сказал урядник Акинф. Здесь, наверное, высокопоставленные особы себя знанием точных наук не обременяли, как и в девятнадцатом веке, к примеру, большинство командиров паровых кораблей смутно представляли, что там внутри корпуса дымит и пыхтит.
– А то! – весело бросил в ответ Шульгин. – Сам, к слову, много ли воевал? Или больше при машине?
– Не шути, воевода. Всю жизнь воюю, с пятнадцати лет. С немцами-ливонцами, с рязанцами и белозерцами пришлось, со степняками чуть не каждый год схлестывались. А вот как ныне – впервые. Тяжело. Вишь, докуда отступили? И чем кончится – думать не хочется.
– Не дрейфь, урядник…
Пожелание показалось Акинфу незнакомым, да у них там, тмутараканских, многое не как у людей.
– Сейчас мы кой-чего наладим. Уверен, что с той стороны никто из наших не подойдет?
– Разве есаул Волк со своими людьми из разведки. Только давненько ушли, и никаких вестей. Всех побить не могли – воины знатные. На тот берег разве их оттеснили, тогда вернутся не скоро, вокруг всего озера лесом. Больше вроде и некому…
– Значит, сделаем, как учили.
При свете фар Шульгин привычно установил четыре растяжки, одну за другой, перекрыв все возможные подходы к мосту с неприятельской (теперь уже) стороны. Гранаты у древних земляков были похожие на «РГ-42», только в два раза массивнее, заряжены, наверное, пироксилином или мелинитом. Вместо взрывателя «УЗРГ» с предохранительным кольцом имелся вытяжной шнур, но в данной ситуации это даже удобнее.
Еще одну посередине, между перилами. Две гранаты остались в запас.
Броневик отвел метров на пятьдесят назад, в ложбинку, так, чтобы пушка смотрела строго по оси переправы. Со снарядами Ростокин слегка ошибся: десять осколочно-фугасных, двадцать шрапнелей. Ничего, скоро еще подвезут, даст бог. Пулеметную позицию расположил почти у самого берега, достаточно топкого, чтобы конница (а пехоты у монголов сроду не было) не могла форсировать речку с разгона. Косоприцельным огнем сгрудившихся всадников причешет так, что часа три-четыре им о наступлении думать не захочется. Или, если совсем удачно выйдет, – думать будет некому.
Вторую опорную точку он устроил справа от дороги, тоже с очень хорошим сектором обстрела.
Дали б ему сюда те три танка, с которыми он другую переправу защищал, куда веселее историю смоделировать можно было. Эффектный рейд до самого Сарай-берке, или как там у них походная столица называлась…
– Что, урядник, до подмоги продержимся? – спросил он, довольный сам собой. – Закуривай…
– Зельем не балуюсь, – покривился тот, но самому предложению не удивился.
Ну да, наверное, здесь, как во времена Алексея Михайловича, табак употребляют только очень независимые и богатые, конечно, личности, вроде как кокаин и опиум аристократы шесть с половиной веков спустя. Только – откуда его возят, если Америка еще не открыта? Опять Игорь маху дал.
Чтобы не оскорблять убеждения и обоняние нового соратника, подымил в сторонке.
Нет, до утра нападение вряд ли состоится: монголы, как известно из истории, народ осторожный, к лесу вообще относятся с опаской, а бродить в глухих дебрях столь же глухой ночью их только с помощью заградотрядов заставить можно.
– Гаси свет, брат Акинф, и ложись поспи, а я покараулю. Часа четыре на отдых имеешь, там и князь с людьми подойдет.
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая