27 апреля 1945 года

Репортаж газеты «Правда» из Берлина:

«Электричество включено, телефоны работают. Что касается газет, то местные жители сообщили, что их не было уже две недели. …Немецкие домохозяйки и пожилые люди выстраиваются перед пекарнями в очереди за хлебом. Проходя мимо, они отходят к стене и уважительно кланяются. То один, то другой господин умоляет нас не стрелять по домам мирных жителей, особенно по его собственному. Мы предъявляем ему экземпляр журнала Die Wehrmacht, № 18 от 27 августа 1941 года. …Показываем фотографии на страницах шесть и семь: «Бомбы для Москвы». …После ночного налета немецких бомбардировщиков пылает весь город. Затем рассказываем, что стало с другими советскими городами и добавляем: «Нам пришлось проделать долгий путь, чтобы принести вам наш ответ».

«За отель «Эден» и здание отдела вещевого снабжения сухопутных войск шли тяжелые бои. Нескольким советским танкам удалось прорваться в Зоопарк, до жилища гиппопотамов и планетария. Здесь они заняли господствующее положение над двумя башнями противовоздушной обороны и открыли огонь по тонким стальным щитам, которые вскоре рухнули. Временные штаб-квартиры 1-го зенитного дивизиона и 18-й моторизованной дивизии, которые выходили на Зоопарк, пришлось срочно эвакуировать… К счастью, снаряды не повредили выходящие на север и северо-восток помещения, где хранились ценные картины и скульптуры из музея императора Фридриха» (Волерман, цитата из работы).

До самого приближения русских к Берлину не прекращались усиленные работы по перемещению произведений искусства в безопасные – или считавшиеся таковыми – места. В число таких мест входил бункер в Фридрихсхайне, который, как и бункер в Зоопарке, был разрушен 9 мая. 13 февраля 1953 года газета Mannheimer Morgen опубликовала следующий отчет, который изначально появился в Neue Zeitung:

«9 мая в огне погибли следующие картины: «Мадонна с ангелами» Боттичелли, которую Вазари называл прекраснейшей вещью церкви Святого Франциска во Флоренции; «Святой Антоний» Гирландайо – часть триптиха алтаря церкви Санта-Мария-Новелла во Флоренции; «Пан» Сигнорелли, написанный для Лоренцо де Медичи и являвшийся одним из шедевров флорентийской школы. Не менее болезненными, чем эти утраты эпохи итальянского Возрождения, стали потери шедевров из коллекции итальянского Высокого Возрождения музея императора Фридриха, столь замечательно подобранных Боде: «Мадонна и восемь святых» Андреа дель Сарто, одна из наиболее ценных и живописных его работ; «Портрет адмирала Джованни Моро» Тициана; прекрасное украшение алтаря для церкви Мадонна делла Кьяра в Вероне работы Моретто; четыре фрагмента великолепной потолочной росписи из обеденного зала дворца Фондако-деи-Тедески в Венеции за авторством Паоло Веронезе; великолепное «Благовещение» Тинторетто и «Св. Матвей», написанный для церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези в Риме.

Старым немецким мастерам повезло немного больше, поскольку большинство их работ оказалось достаточно небольшими, чтобы поместиться в шахтные вагонетки в Тюрингии и быть своевременно вывезенными из Берлина. Средних размеров портрет Альберта фон Бранденбурга работы Лукаса Кранаха, оставленный по ошибке, оказался среди нескольких уничтоженных полотен. С другой стороны, потери фламандской живописи эпохи позднего барокко невосполнимы; десять значительных работ Рубенса исчезли в огне – включая «Диана и Сатурн», которая являлась частью коллекции великого курфюрста и, следовательно, одним из самых ранних шедевров европейской живописи, имевшихся в Берлине; «Кающаяся Магдалина», которую Фридрих II Великий приобрел для своего дворца Сан-Суси; «Диана, охотящаяся на оленя», висевшая в берлинском замке с XVIII столетия; «Нептун и Амфитрита», приобретенная Боде из венской коллекции графа Шёнборна, и «Вакханки», некогда экспонат коллекции герцога Мальборо из Бленхейма. Среди утерянных работ находились «Увенчание Христа терновым венцом» и «Купающиеся нимфы» Ван Дейка. Голландские мастера, со своими относительно небольшими картинами, пострадали меньше; тем не менее «Лесной пейзаж» Хоббемы, «Штормовое море» Якоба ван Рёйсдаля и «Портрет молодого человека в черном» Терборха оказались уничтоженными. Французская барочная школа лишилась полотна Лебрена, «Портрет семьи Ябах», которая удостоилась щедрого восхваления Гете. Были уничтожены следующие испанские картины: «Святая Агнесса» Алонсо Кано; «Сцена из жития святого Бонавентуры» Сурбарана; огромный пейзаж из францисканской церкви в Севилье; два религиозных мотива Мурильо и «Монах» Гойи. Более поздняя немецкая школа также потеряла много картин, включая «Вечерю в Сан-Суси» Менцеля».

24 апреля генеральный директор Государственного музея, доктор Отто Хунмель, обратился к советскому Верховному командованию с просьбой оказать ему помощь в сохранении берлинских коллекций. И хотя русские вывезли много произведений искусства, со временем они практически все вернули назад.

Дивизия «Нордланд» обосновалась в центральном секторе. После полудня ее командир, Крукенберг, заступил на свой пост на подземной станции «Штадтмитте».

«Я был глубоко разочарован, не обнаружив даже малейших признаков приготовлений к обороне, которые якобы делались на протяжении последних трех месяцев. Ни света, ни телефона; так называемый командный пункт центра города оказался всего лишь вагоном метро с выбитыми стеклами в так называемой «берлинской крепости». Мы стояли там как в воду опущенные. Что до провианта, то мы могли пополнять припасы из подвалов различных бакалейных магазинов на Жандарменмаркт. Во избежание разграбления их взяли под охрану. Шнапс и все остальное спиртное объявили вне закона, что на поверку оказалось достаточно благоразумным. К счастью, в Рейхсканцелярии мы обнаружили некоторое количество фаустпатронов, которые нам разрешили забрать с собой. Наши нужды были столь велики, что для защиты самой Рейхсканцелярии не оставили ни единого фаустпатрона.

Предполагалось, что в тот день, 27 апреля, шлюзы Ландвер-канала в Шёнеберге и мосты в Мёккерне неподалеку от вокзала Анхальт будут взорваны и затоплены специальными саперными подразделениями Верховного главнокомандования. Что якобы получилось в результате, записано в дневнике офицера, служившего в танковой дивизии «Мюнхеберг». (Сам дневник приводится у Юргена Торвальда, цитата из работы.)

«Внезапно на наш командный пункт хлынула вода. Крики, вопли и проклятия наполнили тоннель. Люди дерутся у лестниц, ведущих через вентиляционные шахты на улицу. Вода в тоннелях прибывает. Толпа охвачена паникой, люди спотыкаются и падают на рельсы и шпалы. Дети и раненые брошены, людей затаптывают насмерть. Их накрывает вода. Она поднимается на метр или больше, затем медленно сходит. Паника не прекращается несколько часов. Многие тогда утонули».

Совершенно непонятно, как могли нормальные взрослые люди и дети в их сопровождении утонуть в воде глубиной всего в метр. В действительности же, когда в октябре 1945 года из тоннеля откачали воду, там не обнаружили ни единого утонувшего – мужчину, женщину или ребенка. Только трупы тех, кто был ранен. Они лежали на путях, как на наиболее удобном месте. На станции «Александерплац», затопленной по другой причине, нашли тела, лежащие рядами на соломенных матрасах, подтверждая, что они не могли погибнуть, пытаясь вынырнуть из воды.

Фрицу Крафту, отставному чиновнику муниципалитета, отвечавшему за берлинское метро, возглавлявшему послевоенные восстановительные работы, названные факты показались недостаточно драматичными. Ему известно три пути, по которым вода заливала метро.

1) Прямое попадание в потолочный свод тоннеля под Шпре между станциями «Музей Меркишес» и «Клостерштрассе»;

2) Минирование подземного тоннеля под Ландвер-каналом. Вода прорвалась только там, где была сделана пробоина, но ее немедленно откачали. Здесь никто не утонул.

3) Отказ главных электрических насосов из-за общего отключения электричества. Образовались лишь небольшие лужи.

(Герр Крафт добавил, что все те журналисты, которые годами просили его описать те события, неизбежно теряли всяческий интерес, как только он начинал рассказывать им правду.)

27 апреля русские заняли Шпандау, продвинулись глубже в районы Шёнеберг и Кройцберг, назначили бургомистра Мариендорфа и, наконец, захватили аэродром Гатов. Произошли перестрелки между немецкими полицейскими и солдатами. Повсюду появлялись летучие военно-полевые суды. «Судьями» обычно были очень молодые офицеры СС. В своем секторе генерал Муммерт, командир дивизии «Мюнхеберг», отказался признавать любые военно-полевые суды. Части его дивизии были вынуждены оставить Потсдамскую площадь и темными подземными тоннелями отступить на Ноллендорфплац. Параллельным курсом солдаты Красной армии выдвинулись на Потсдамскую площадь.

Во время вечернего совещания в бункере фюрера министр иностранных дел, Науман, доложил, что Гиммлер начал переговоры с западными союзниками, однако его предложения по односторонней капитуляции были отвергнуты. Присутствовавший на этом совещании Вейдлинг описал, что вслед за этим последовало: «Фюрер, явно потрясенный, долго смотрел на Геббельса, а потом пробормотал что-то, чего я не смог понять. С этого момента в Рейхсканцелярии к Гиммлеру относились как к предателю». Гитлер велел доставить к нему на носилках фон Грейма, произвел его в фельдмаршалы и назначил главнокомандующим люфтваффе. (Некоторые источники называют более ранние даты этого назначения.) Начальник Генерального штаба люфтваффе Коллер, возвратившийся на аэродром Рехлин после непродолжительного ареста эсэсовцами, связался с Греймом по телефону. Коллер вспоминает: «Я поздравил его с производством в фельдмаршалы, но добавил, что его назначение на бесперспективный пост главнокомандующего люфтваффе достойно скорей соболезнования, а не поздравления. На что Грейм ответил: «Да, тут вы правы».

В тот же день Болдт записал в своем дневнике:

«Целую неделю женщины, дети, старики, больные, раненые, солдаты и беженцы Берлина были вынуждены жить в подвалах и среди руин. От нормальной системы снабжения не осталось и следа. Жажда еще хуже, чем голод, потому что воды не было уже несколько дней. И, вдобавок ко всему, постоянные пожары и удушающий дым».

В тот же день судьба настигла и анонимную женщину, книгу которой мы уже цитировали:

«Снаружи остановилась бесконечная колонна снабжения: откормленные кобылы с жеребятами, жмущимися к их ногам; коровы, мычащие, чтобы их подоили. В гараже напротив уже установили полевую кухню. Впервые мы могли различить отдельные лица: широкие, круглые, с коротко остриженными волосами, сытые, невозмутимые. Ни одного гражданского. На какое-то время улица принадлежит русским. Но можно ощутить шепот и дрожь под всеми домами. Если бы кто смог описать истинную картину этого перепуганного подземного мира большого города. Укрывшаяся в глубине жизнь распалась на мелкие, изолированные друг от друга частицы. А снаружи яркое голубое небо. …Через внутренний двор я отступаю в коридор подвала, думая, что ускользнула от него, когда внезапно – вот он, стоит рядом и следует за мной в подвал. Переступая с ноги на ногу, он освещает лучом своего армейского фонарика одно лицо за другим – а их около сорока, – время от времени задерживаясь то на одном, то на другом женском лице. Подвальное племя цепенеет».

Эта женщина немного знала по-русски и могла поговорить с этим мужчиной. И хоть в следующие несколько недель это сослужило ей добрую службу, в тот день пользы не принесло:

«Я кричу и кричу… Позади с глухим стуком захлопывается дверь подвала. Один хватает меня за кисти рук и тащит по коридору. Другой сжимает мне горло рукой, и теперь я больше не могу кричать. На самом деле, из-за боязни быть задушенной, у меня пропадает всякое желание кричать. Вот я уже на полу, голова на нижней ступеньке лестницы. Чувствую холод плитки под моей спиной. Из моего пальто что-то со звяканьем выпадает. Должно быть, мои ключи от дома, моя связка ключей. Один стоит на страже в дверях наверху, другой лезет мне под нижнее белье…»

Пока все это происходило, адъютант Вейдлинга, перед самым дневным совещанием в бункере фюрера, повстречался с Евой Браун. Болдт записал свои впечатления о ней:

«Она сидела за столом в приемной и принимала участие в оживленной беседе с Гитлером и несколькими его ближайшими соратниками. Гитлер слушал ее. На ней был плотно облегающий серый костюм, подчеркивающий ее хорошую фигуру, элегантные туфли и изящные наручные часики, украшенные бриллиантами».

В течение дня Гитлер долго обсуждал, как лучше наградить генерала Венка, когда тот в конце концов освободит столицу.

«В тот день была прорвана внутренняя линия обороны Берлина. Подкрепления, отозванные с запада, юга и севера, добились не более чем локального успеха, да и то лишь в секторе, контролируемом 20-м корпусом (12-й армии). Корпусу, посредством внезапной атаки, удалось соединиться с гарнизоном Потсдама в районе крайней юго-западной точки озера Швиловзе. Но соединение осуществилось по столь узкому коридору, что русские смогли легко вбить в него клин, тем более что у немцев не хватало людей, чтобы закрепиться на своих позициях» (Иоахим Шульц. Последние тридцать дней – Die letzen dressig Tage. Штутгарт, 1951).