26 апреля 1945 года

«День на башне противовоздушной обороны и в целом на западном направлении выдался довольно спокойным. Я по-прежнему находился на связи с большинством секторов и, конечно, с комендантом в его штаб-квартире… Однако наша собственная телефонная линия оказалась повреждена, и нам приходилось полагаться на городскую телефонную сеть. Еще у нас имелись замечательные цветные карты, показывающие различные сектора, дальность досягаемости артиллерийского огня, наиболее критические участки и т. д. Разумеется, эти карты потеряли всяческий смысл, как только и городская сеть также вышла из строя. Помимо всего прочего, наша артиллерия была фактически не мобильной…

Самым худшим и недальновидным моментом, практически граничащим с саботажем, оказалась организация доставки боеприпасов. Когда я производил первую инспекцию, то спросил, где можно получить боеприпасы. На что получил ошеломляющий ответ, что огромные запасы боеприпасов были складированы в двух местах, на товарной станции Николасзе и рядом с озером Тойфельсзе, в Груневальде. И в обоих местах они несколько часов назад попали в руки русских…» (Волерман, цитата из работы.)

«Ночь прошла более чем спокойно. Несмотря на ясное звездное небо, советская авиация так и не появилась. Что было просто замечательно. Унтер-ден-Линден опустела до самого Замкового моста. Только из-за Шпре, с севера и востока города, до нас доносилась слабая артиллерийская канонада. Около полудня командиры полков доложили, что датчане и норвежцы (два полка в составе дивизии «Нордланд») практически восстановили свою обычную численность – от 600 до 700 человек… Около 19:00 командиры полков доложили, что на линии фронта практически никого не видно, кроме наших мотопехотинцев… Им также не удалось обнаружить каких-либо из «заранее подготовленных» командирских бункеров, пулеметных или противотанковых позиций, отмеченных на их картах. Из чего я был вынужден сделать заключение, что вся оборона сектора «Z» существует только на бумаге… и решил встретиться с офицером связи Гиммлера тем же вечером.

Я надеялся, что смогу заинтересовать его своими проблемами, хотя ранее не встречался с ним. Когда я прибыл в подземные коридоры Рейхсканцелярии, меня, снова не проходя через какие-либо КПП, провели сквозь череду комнат, заполненных офицерами. Особо мне бросился в глаза коренастый человек в красно-коричневой форме с золотым галуном, который как раз диктовал своему секретарю следующее: «…отстранен от командования незамедлительно». Когда я спросил сопровождающего, кто это, он удивился, что я ранее не встречал Мартина Бормана. Меня провели в длинную комнату, где навстречу мне шагнул генерал Фегелейн. Я попросил его поддержать мои усилия по предотвращению рассредоточения единственной боевой дивизии СС из имеющихся в берлинском оборонительном районе» (Крукенберг, цитата из работы).

Вместо того чтобы заниматься войной или заключать мир, немецкая верхушка увязла в вопросах о должностях и кому и чем следовало заниматься. Генерал Вейдлинг, который прибыл как раз в тот момент, когда Крукенберг беседовал с Фегелейном, мог попытаться навести порядок в этой неразберихе, поставив во главе всего сектора «Цитадель» одного человека. Однако, дабы не раздражать ближайших приспешников фюрера, он мудро предложил компромиссное решение. Ведь никак нельзя было бы обойти генерал-майора СС Монке и подполковника Зейферта. Подобно царю Соломону, Вейдлинг разделил сектор на три командные зоны. Монке назначили «главнокомандующим» с командным пунктом в бункере под Рейхсканцелярией, Зейферту отдали командование правым флангом сектора с командным пунктом в министерстве авиации, а Крукенберга поставили во главе фланга левее Вильгельмштрассе с командным пунктом на подземной станции метро «Штадтмитте».

Приняв такое дипломатичное решение, Вейдлинг отозвал Крукенберга в сторону и попросил его «в данных обстоятельствах» не обращать внимания на то, что он перешел в подчинение к генерал-майору Монке, младшему по званию. Крукенберг ответил, что «в данных обстоятельствах» это не имеет особого значения. Это была последняя встреча Крукенберга с комендантом; до самой капитуляции Вейдлинг не отдавал ему никаких приказов, ни устных, ни письменных.

Едва Крукенберг собрался покинуть бункер фюрера, как появился Геббельс в полной партийной униформе. Они с Крукенбергом поссорились в 1933 году, а Геббельс обычно такого не забывал. Однако, захваченный врасплох тем, что ему довелось столкнуться с Крукенбергом в столь высоком окружении, он не выказал особых признаков своего недовольства.

«Когда генерал Фегелейн проинформировал его о поставленной предо мной задаче, Геббельс настоял на представлении «неприукрашенной» – как он выразился – картины морального состояния войск под моим командованием. Я сказал, что в моем распоряжении находится гренадерская танковая дивизия войск СС, включая контингент добровольцев из различных стран Европы. Все старшие офицеры – опытные фронтовики, в то время как значительный процент младших офицеров и солдат состоит из студентов и молодых рабочих, и эта молодежь оказалась огромным подспорьем в рукопашных уличных схватках. Естественно, их… жестоко потрепали. Я добавил, что иностранные добровольцы полны решимости остановить продвижение большевизма на Запад и любой ценой защитить свои дома от красной угрозы. То, что они видели, как русские обращаются с жителями Курляндии и восточной части Германии, только укрепило их решимость. Их сильно ободряют известия, что войска западных союзников вскоре войдут в город. В некотором смысле они считают себя авангардом этих войск и надеются, что, удерживая русских до подхода подкреплений, они заслужат благодарность и уважение своих соотечественников… Разумеется, они с нетерпением ожидают скорейшего появления подкреплений. А до тех пор, добавил я, они будут удерживать свой участок обороны.

Доктор Геббельс слушал меня с задумчивым видом. Он сказал, что переговоры с западными союзниками идут не так уж и плохо. Более того, ему только что стало известно, что 12-я армия Венка вышла к реке Хафель. Ее прибытие облегчило бы положение на остальных фронтах. Необходимо лишь только продержаться еще несколько дней. Однако, если до этого русские одержат верх, все наши планы расстроятся. Поскольку его замечания подтверждали то, что мне говорили в самых высоких военных инстанциях, у меня не имелось причин сомневаться в них. И лишь позднее до меня дошло, что все это оказалось лишь пропагандистской уловкой» (Крукенберг, цитата из работы).

Драматург мог бы многое выжать из только что представленного нами диалога. Представьте себе сцену: пылающий город, практически окруженный и занятый как минимум миллионной армией противника. Действующие лица: один точно не верил ни единому своему слову, а другой вряд ли мог поверить хотя бы в половину того, во что, как он уверяет, верил.

Для контраста, замечание Гитлера, сделанное тем же вечером и пересказанное Рефиором, прозвучало на редкость реалистично. Вейдлинг только что представил подробный план спасения фюрера из советского окружения. Гитлер с интересом слушал разъяснения Вейдлинга, затем покачал головой и сказал: «Ваше предложение всем хорошо. Но какая от него польза? Я не готов быть схваченным, заблудившись где-нибудь в лесу. Я останусь здесь, чтобы погибнуть, возглавляя своих людей. Но вам следует продолжать защищать город».

В тот день Вейдлинг проводил дальнейшую инспекцию своих рубежей обороны. То, что он увидел, привело его в уныние.

«Потсдамская площадь и Лейпцигштрассе находились под плотным артиллерийским огнем. Пыль от развалин вздымалась в небо, словно густой туман. Машина, везущая меня к генералу Беренфенгеру, еле двигалась. Вокруг рвались снаряды. На нас падали обломки камня. Оставив автомобиль возле Замка, конец пути мы проделали пешком. Дороги были изрыты воронками от снарядов и усыпаны обломками кирпича. На улицах и площадях ни души. Избегая снарядов русских минометов, мы перебежками добрались до станции метро. Просторная подземная станция на глубине двух этажей была заполнена перепуганными гражданскими.

«От платформы «Е» мы прошли по линии метро до станции Шиллингштрассе, до штаб-квартиры генерала Беренфенгера. Он доложил о мощных атаках русских в районе Франкфуртерштрассе. Этот бывший руководитель гитлерюгенда и фанатичный приверженец Гитлера превозносил доблесть своих солдат и их героические деяния. На его участке было подбито значительное количество танков противника. Сейчас он добивался, чтобы я выделил ему еще больше людей и боеприпасов. Я ничего не смог ему пообещать. Большая часть войск Беренфенгера состояла из фольксштурмистов, брошенных в исключительно жестокое сражение с трофейным оружием – французским, итальянским и прочим. Боеприпасов к нему было не сыскать во всем Берлине…

На обратном пути я навестил один из госпиталей. Он оказался ужасно переполненным. Врачи попросту не могли справиться с таким количеством раненых. Света и воды практически не было» (Вейдлинг, цитата из работы).

Пройди Вейдлинг еще несколько десятков метров дальше командного пункта Беренфенгера, он вполне мог повстречаться с Гусом, прогуливающимся позади русских позиций.

«Лангештрассе, угол Андреасплац. Район расположен рядом с Шпре и станцией «Шлезише», почти в километре от Александерплац. Прошлой ночью Лангештрассе стала полем боя. Два дома выгорели дотла. Улица усыпана битым стеклом. Трупы оттащили к стенам. Люди начали выбираться из подвалов. На углу улицы стояла колонка. Женщины выстроились в очередь за водой…

Из наполовину сгоревшего дома вышел пожилой человек с повязкой Красного Креста на рукаве – немецкий врач. Он спустился в бункер, чтобы заняться ранеными. Советское орудие за соседним углом открыло огонь. В дверном проеме появились молодые люди с подозрительно военной выправкой и с белыми повязками на рукаве. Переодетые офицеры! Их не остановили и позволили направиться в тыл – вскоре с ними разберутся…

Подъехал автомобиль, из которого вылез майор. Он удивленно посмотрел на меня; наверняка не понял, что этот штатский тут делает и, более того, обращается к нему по-русски. Я назвал себя. Майор Дризо воскликнул: «Я знаю вас, читал ваши работы!..» Так неожиданно столкнуться со своим читателем в Берлине…» (Гус, цитата из работы.)

Бои в южной части Целендорфа все еще продолжались, а русские уже назначили Георга Шульце бургомистром района.

Где бы ни появлялись русские, часы не только меняли своих владельцев, но и переводились на московское время. В результате возникла разница в два часа между оккупированными и неоккупированными частями Берлина. Единую систему времени, основанную на немецкой, ввели лишь несколько недель спустя. А пока русские продолжали жить по московскому времени, немцам пришлось делать то же самое. В некоторых районах комендантский час – сначала с 06:00 вечера до 08:00 утра, а позднее с 10:00 вечера до 08:00 утра – был установлен по московскому времени, что обязывало берлинцев освободить улицы еще засветло. Поскольку почти все часы оказались реквизированы русскими в качестве «военных трофеев», Шульце приказал, чтобы каждое утро, в 08:00, звонили колокола, оповещая жителей Целендорфа об окончании комендантского часа.

Поскольку в тот день над городом было совсем немного советских самолетов, нескольким немецким аэропланам удалось прорваться в Берлин.

Первыми оказались два «Юнкерса-52», приземлившиеся на путепроводе восток-запад неподалеку от колонны Победы (которая, по чистой случайности, уцелела за все время войны). Деревьям в Тиргартене, о котором так пекся сам Гитлер, и бронзовым фонарным столбам, о сносе которых так сокрушался Альберт Шпеер, пришлось исчезнуть ради устройства взлетной полосы достаточного размера.

Самолеты благополучно приземлились. Они доставили противотанковые боеприпасы, которые разгрузили под обстрелом русских. Из госпиталя привезли раненых, некоторых на носилках, и погрузили в грузовые отсеки. Взлететь удалось лишь одному самолету; другой врезался в здание и разбился.

Прилетевший вскоре «Мессершмитт-109s» сбросил медикаменты. Однако линия фронта стала до такой степени неопределенной, что некоторые парашюты приземлились на оккупированной территории. И это случилось не в первый раз.

Аэродром Гатов за рекой Хафель, который русские были вынуждены оставить днем раньше, снова подвергся их натиску. До его окончательного захвата успела прилететь рота моряков из Рехлина. Рота вошла в город по мосту через Хафель и окопалась на совершенно бесполезных позициях рядом с министерством иностранных дел. Позднее моряков приписали к 11-й дивизии СС «Нордланд» Крукенберга, которая постепенно стала приобретать некое подобие боевого формирования. Крукенберг записал, что командир моряков произвел на него «прекрасное впечатление – впрочем, как и все военно-морские офицеры».

К несчастью, моряки только что прибыли с курсов радиолокационной разведки на острове Фемарн. Эти будущие инженеры и специалисты по радиосвязи никогда не держали в руках оружия, гранат или фаустпатронов. Их винтовки прибыли из Италии – антиквариат образца 1917 года.

В свой последний день аэродром Гатов принял предполагаемого преемника Геринга, генерала фон Грейма, и знаменитую женщину-испытателя Ханну Райч. Оба прилетели из Рехлина на «Фокке-Вульф-190» и направлялись к фюреру. А поскольку Гатов теперь оказался отрезанным от центра Берлина, им пришлось лететь в Тиргартен на легком самолете «Физелер-Шторьх». Во время этого недолгого полета фон Грейм получил ранение в ногу, и его пришлось нести к Гитлеру на носилках.

На следующий день Ханна Райч нашла возможность воспользоваться единственной сохранившейся телефонной линией между бункером фюрера и Верховным командованием вермахта, чтобы пространно описать свои злоключения начальнику штаба люфтваффе, генералу Коллеру. (Сейчас – в 1965 г. – она обучает пилотов в Гане. – Авт.)

Тем временем Вейдлинг решил перевести свою команду с Гогенцоллерндамм в бомбоубежище вермахта рядом с Бендлерштрассе. Изначально планировалось переехать туда в течение нескольких следующих дней, однако, из-за массированного артиллерийского обстрела Гогенцоллерндамм, пришлось сделать это тем же самым утром 26 апреля.

С этого времени руководство обороной Берлина осуществлялось с Бендлерштрассе, находившейся значительно ближе к бункеру фюрера.

Вскоре Вейдлингу снова пришлось переехать, хотя и не слишком далеко – в соседний бункер на поверхности земли. В самом бомбоубежище было невероятно душно. И, вдобавок ко всему, одна из его стен обрушилась, когда тяжелый стальной сейф провалился со второго этажа, проламывая по пути потолки, убив одну медсестру Красного Креста и серьезно ранив другую.

«Это юное создание положили на большой стол. Она умирала. И мы, мужчины, так часто сталкивавшиеся во время войны со смертью лицом к лицу, были непостижимым образом тронуты этой бессмысленной потерей», – вспоминает Рефиор. Между прочим, этот эпизод упоминается в воспоминаниях еще нескольких офицеров и, должно быть, послужил в то время главной темой разговоров. Наконец-то произошло что-то необычное! Среди них погибла юная девушка! В тот день смерть подобралась необычайно близко – в бункер командного пункта генерала.