Знание чего?

В образовании нацистская политика столкнулась с подобной, но менее драматичной раздвоенностью. С одной стороны, было заявлено о лидерстве в этой области, а с другой – возникла проблема осуществления его на местах. Взгляды Гитлера были, как всегда, однозначными и экстремистскими. Будучи само по себе опасным, «образование» на Востоке должно было быть сведено до самого необходимого минимума. «Было бы ошибкой требовать образования коренных жителей, – заявил Гитлер. – Все, что мы можем дать им, это полузнание, необходимое для совершения революции». Глубоко сидевший в фюрере страх перед враждебным ему народом заставлял его запретить образование, особенно в области общественных и гуманитарных наук. Разрешались только безвредные формы самовыражения и музыка.

Формула Гитлера была проста. «Посредством радио людям будут сообщаться все необходимые сведения; музыка разрешается в неограниченном количестве». «Мыслительная деятельность» запрещалась, поскольку она может породить «самого решительного врага» рейха. Позднее Гитлер высказался предельно ясно, что необходимо лишить покоренный народ способности к организации. «Мы не хотим, чтобы орда учителей внезапно появилась на этих территориях и начала насильно обучать покоренные нации. Обучение русских, украинцев и киргизов чтению и письму ничего хорошего нам не принесет. Образование даст наиболее способным среди них возможность изучать историю, понять ее смысл и развивать политические идеи, которые не могут не быть враждебными нашим интересам». Более того, образование было опасно еще и потому, что оно приводило к пониманию, кто является подлинным хозяином страны. Планы Гитлера относительно восточных территорий были трагикомическим фарсом. «Самое большее, чему их следует научить, это понимать значение дорожных знаков. Сведения географического толка могут ограничиться одним предложением: столица рейха – Берлин, город, который каждый должен постараться посетить хотя бы раз в своей жизни… В математике и подобных ей предметах совершенно нет необходимости».

Этот коренной пересмотр стратегии культуртрегерства исходил не только из чувства презрения, но порождался опасностью положения. Страх перед «унтерменшем» затмевал Гитлеру веру в победу; казалось, ему никогда не приходило в голову, что образование может преследовать другие цели, а не только способствовать реализации политических идей.

В вопросе школ Розенберг уступил сторонникам крайних взглядов. Еще до начала вторжения он категорически заявил, что «в общем, нет причин быстро восстанавливать школьную систему, пока есть более неотложные задачи». Вскоре после вторжения германских войск на Украину он разрешил здесь только начальные школы. «Другие распоряжения будут поступать по мере того, как будут развиваться события». К декабрю 1941 г. события приняли такой оборот, что Розенберг обнародовал более радикальную директиву, которая следовала тезисам Гитлера. Все учащиеся, кто отучился четыре года в начальных и средних школах и институтах, «должны закончить учебу и устроиться на работу». Одновременно Розенберг получил согласие на быстрое открытие школ в Прибалтике; и совершенно естественно, согласно инструкции, преподавание в Украине и Белоруссии, где это было возможно, должно было вестись на родном языке, а не на русском. С этими директивами Кох был согласен.

В январе 1942 г. в рейхскомиссариате «Украина» «были разрешены занятия в местных начальных школах начиная с 1 февраля 1942 г., в первых четырех классах для учеников вплоть до 11-летнего возраста». Тем самым, когда Борман писал Розенбергу в июле 1942 г., что Гитлер хотел, чтобы жители восточных областей, включая и украинцев, умели только читать и писать, министр мог с гордостью ответить, что именно это и делалось. Ободренный поддержкой Бормана, Кох теперь более открыто говорил своим соратникам о том, что, по его мнению, даже и три класса школы «задают слишком высокий стандарт образования», притом что общий уровень знаний должен быть понижен. В то же самое время Кох критиковал министерство Розенберга за потакание «развитию украинской культуры» и распоряжение печатать учебники, что он отказывался делать.

Без особого сожаления Кох зимой 1942/43 г. «из-за нехватки топлива» распорядился «временно» закрыть школы с четырехгодичным обучением в некоторых районах его рейхс-комиссариата. Система начального образования была парализована. Несмотря на то что какое-то начальное обучение продолжалось, и у населения, и у немецких чиновников сложилось впечатление наступившей катастрофы. Розенберг, уже вступавший ранее в острую полемику с Кохом, теперь заявил, что протестует против решения Коха о закрытии школ и рассматривает его как предательство политических интересов Германии. Но Кох никак не отреагировал на это.

У Коха на руках были все козыри: он контролировал ситуацию на местах и имел поддержку в верхах. В мае 1943 г. на встрече с фюрером Розенберг потерпел еще одно поражение. Как заметил Борман после ее окончания, Гитлер не изменил своего мнения: «Необходимо давать минимальное образование… Снова и снова история дает нам доказательства, что люди, имеющие большие знания, чем того требует их работа, становятся вождями революционного движения. Гораздо важнее, чтобы достаточно образованная украинка делала взрыватели в Германии, чем продолжала обучение здесь, на Украине».

Розенберг снова занял центристскую позицию между двумя крайними партиями. В то время как Кох и Борман пытались продавить свою точку зрения, многие представители военной администрации стремились проводить политику расширения сети местных школ, и были отдельные деятели в Берлине (в основном в ОКХ и Русском комитете), которые поддерживали эти попытки.

Действительно, перед армией в этой области стояла двойственная проблема. С одной стороны, военная администрация должна была следовать директивам министерства восточных территорий, касавшимся вопросов образования. С другой стороны, к трудностям, вызванным оккупационными властями, добавились объективные проблемы, мешавшие возрождению школьной системы образования. Сами по себе это были важные проблемы. Советская политика в области образования привела к вымыванию значительного количества представителей интеллигенции. Здания школ часто продолжали оставаться разрушенными или были реквизированы для каких-либо посторонних нужд. Необходимо было заменить советские учебники новыми пособиями; учителя должны были пройти проверку и подготовку. Все это происходило в обстановке хаоса, когда надо было решать «более существенные вопросы», в условиях нехватки кадров и школьного оборудования, отсутствия руководящих директив.

Отношения армейских кругов к школьным делам были самыми различными. В некоторых местах в оккупированных северных и центральных областях школы открылись вновь уже осенью 1941 г., в то время как в южных областях были приняты к исполнению директивы, как и на Украине, управлявшейся гражданской администрацией. Разрешались четыре класса, программа обучения в которых сводилась к чтению, письму, арифметике, физической подготовке и шитью. На протяжении первого года обучение было рудиментарным и ограниченным. К осени 1942 г. уже произошли некоторые изменения. В зоне ответственности группы армий «Центр», например, было организовано около 1200 школ; но количество их было все еще явно недостаточное, чтобы принять всех детей школьного возраста. Во многих районах с военной администрацией число классов выросло с четырех до семи. В это же время Кох сокращал или упразднял четырехклассную систему. Положение улучшилось в 1943 г., но к тому времени началось отступление, и количество контролируемых германской армией регионов сократилось.

В то время как реальные достижения были незначительны и фрагментарны, общее отношение военной администрации в корне отличалось от подхода администрации гражданской. На конференции в Берлине в декабре 1942 г. они заявили типичный протест против официальной политики. «Закрытие школ и запрещение преподавания немецкого языка вызвали всеобщее разочарование населения. Местные жители чувствуют, что к ним относятся как к колониальному народу. Нехватка квалифицированных специалистов, которая проявится в скором времени, скажется и на будущих перспективах».

Закрытие школ очень серьезно повлияло на отношение местного населения в оккупированных областях. Этот факт широко использовался советской пропагандой как свидетельство намерений Германии. На практике отсутствие школ порождало юношескую преступность и бегство молодежи к партизанам; а безработица и удивительно низкие зарплаты оттолкнули от власти многих учителей, тех, которые начинали трудиться с верой в «новый порядок».