Глава 21

Культура и «унтерменш»

Верх безрассудства

В то время как планы нацистов по завоеванию новых территорий и их хозяйственному использованию, как бы фантастичны они ни были, отличались от более ранних германских имперских планов только масштабностью, то же самое нельзя сказать о культурной политике. Нацисты отвергли традиционную концепцию культуртрегерства, то есть распространения немецкой культуры среди «отсталых» народов, в пользу узкой, идеологически обоснованной и подкрепленной экономическими соображениями цели – превратить «унтерменша» в безграмотный и послушный инструмент. Руководствуясь железной логикой и отбросив всякую сентиментальность, Гитлер, Гиммлер и Борман предельно ясно сформулировали свою цель и добивались ее выполнения. И как и в других областях, были группы деятелей, которые по различным причинам не принимали официальную политику, старались игнорировать или даже саботировать ее.

Программа фанатиков не была воплощена в жизнь. Военные события и обстановка на оккупированных территориях помешали ее выполнению. Однако она осталась в долговременных планах нацистского руководства; при этом абсолютно игнорировалось ее возможное влияние на местное население.

Взгляды нацистов наиболее ярко проявили себя в области здравоохранения и санитарии. Когда германская армия оккупировала большие территории на Востоке, естественно, она предприняла усилия по восстановлению санитарных учреждений и потребовала от горсоветов отремонтировать канализационные коллекторы и общественные бани. Особенно важно было принять меры по предотвращению эпидемий. Самая элементарная необходимость требовала восстановления медицинских учреждений для предоставления необходимых медицинских услуг. Обычно каждый офицер, надменно смотревший на крестьян как на низшие существа, считал себя примером более здорового и чистого образа жизни. Это было явно выраженное чувство «бремени белого человека» [см. Р. Киплинга], проявившееся в новом и более извращенном виде. На каждом этаже немецкой административной машины, будь то военной или гражданской, существовали свои отделы общественного здоровья и ветеринарные службы. В стесненных условиях военного времени эти отделы и службы делали все, что было в их силах. Были приняты подробные директивные распоряжения, касавшиеся мер предупреждения заболеваний, хранения мусора, состояния туалетов и использования питьевой воды. В медицинских учреждениях работали местные врачи. Перед ними были поставлены сложные задачи, и очень часто немецкие и местные специалисты сотрудничали друг с другом в условиях нехватки медперсонала и лекарств. Вряд ли они могли знать о том, что их усилия противоположны целям нацистского руководства, о которых им ничего не говорили.

Первый раз об отношении Гитлера к проблеме здравоохранения стало известно из разговора, состоявшегося в начале 1942 г. Приведенный в ярость «ошибками», совершенными немецкими колонизаторами, он пожаловался: «Едва только мы успеваем высадиться в колонии, как сразу же открываем детские ясли и больницы для аборигенов. Все это страшно раздражает меня… Русские долго не живут. Они редко переваливают за 50—60-летний возраст. Какая нелепая идея делать им прививки!.. Никакой вакцинации для русских, и никакого мыла, чтобы они могли отмыться от грязи. Но дайте им то, чего они хотят, – пить водку и курить».

Два месяца спустя стало ясно, что эти якобы случайные замечания были больше чем необъяснимая вспышка гнева, когда фюрер представил свое мнение о состоянии гигиены в оккупированных районах. «Мы нисколько не заинтересованы в передаче наших знаний покоренным народам, закладывая тем самым основу для стремительного роста населения, которое, с нашей точки зрения, вовсе нежелательно». Гитлер запретил проведение санитарных мероприятий в занятых немцами регионах. Прививки должны были делать только немцам, которых должны были лечить только немецкие врачи. Хотя этим рекомендациям не всегда можно было следовать, они полностью соответствовали пожеланиям Гитлера. Как он сам выразился: «Для нас не имеет значения, убираются ли они по дому ежедневно; мы им не няньки. Все, ради чего мы находимся здесь, это продвигать наши собственные интересы».

Мартин Борман намеренно подлил масла в огонь. В июле 1942 г., когда ставка Гитлера находилась близ Винницы, Борман совершил путешествие по окрестным украинским деревням. Находясь под впечатлением от ipse dixit фюрера (сказанного самим Гитлером), он был одновременно и удивлен, и напуган при виде «белобрысых, голубоглазых» и «прелестных» украинских детей. «Это немыслимое количество детей создаст нам однажды большие проблемы», – заметил он впоследствии. Юные представители этой национальности, которая, казалось, была более здоровой, чем немецкая, не носили никаких очков, никаких коронок, а детей было значительно больше, чем в рейхе. Борман сделал для себя вывод, что нынешнее население представляло собой тех, кто прошел через все жизненные трудности, выпавшие на их долю. Эти «так называемые украинцы» (Борман никогда не признавал их настоящей национальностью, к досаде Розенберга) «жили в страшной грязи и пили загрязненную воду из своих колодцев и рек, и все же были на удивление здоровы». Не в интересах немцев было, чтобы русские продолжали размножаться; однажды их потомство может представить опасность для рейха. Наоборот, Германии было необходимо предотвратить рост их численности, «так как придет время, и мы устроим немецкие поселения на всей этой земле».

Гитлер отозвался положительно, подтвердив свои прежние слова: о «профилактических медицинских мерах» для ненемецкого населения «не должно быть и речи». Также он цинично советовал, что на восточных территориях «следует распространять среди жителей суеверное представление, что прививки и все прочие процедуры очень опасны для человека». На рабочий стол Гитлера легло письменное предложение о запрете продажи контрацептивов на Востоке. Согласно воззрениям нацистов, презервативы и абортивные средства были свидетельством высокого уровня развития цивилизации, и право ими пользоваться, как и право трактовки национал-социализма, принадлежит только господствующей нации (Herrenvolk). Но Гитлер категорически выступил против этого. Он заявил, что пусть только попытается какой-нибудь идиот ввести запрет на средства контрацепции на оккупированном Востоке, и тогда он просто порвет его на части. «На оккупированных восточных территориях торговля контрацептивами должна быть не только разрешена, но и поощряться, так как никто не заинтересован в чрезмерном размножении ненемецкого населения».

Обычно высказываемое Гитлером в частной беседе мнение не приводило к сиюминутным последствиям. Но на этот раз Борман ухватился за его слова, и на следующий же день Розенберг получил адресованное лично ему сверхсекретное распоряжение, которое начиналось так: «Фюрер просил меня сообщить Вам, что необходимо принять к обязательному исполнению на оккупированных восточных территориях следующие принципиальные положения». Затем следовало перечисление восьми пунктов, выражавших суть случившегося накануне вечером разговора. Та скорость, с которой Борман перевел высказывания Гитлера в слова приказа, указывала на личный интерес Бормана в этом деле, который ему хорошо удавалось скрывать.

Министерство Розенберга старалось не привлекать общественное внимание к щекотливым аспектам вопросов гигиены, и оно не всегда следовало всем предписаниям, делая вид, что это происходило ненамеренно. Теперь, оказавшись под прямым давлением Бормана, оно пришло в замешательство и уже не могло смотреть на все сквозь пальцы. Розенберг уклончиво ответил, что инструкции не поддерживать размножение украинского народа были приняты еще в прошлом году; с другой стороны, меры гигиены были необходимы, чтобы избежать вспышки эпидемических заболеваний, которые могли затронуть также и немецкий персонал. Некоторые из его подчиненных написали полные возмущения докладные записки, высказывая мнение, что некоторые слова приказа, как «оживленная торговля контрацептивами», лучше не упоминать в связи с именем фюрера. Но Гитлер повторил свое пожелание, что министерство восточных территорий не должно принимать «наши законы против контрацепции. Существует множество других вопросов, решению которых наши занятые чиновники могут посвятить свое рабочее время. И дай бог, я доживу до того дня, когда они решат все вопросы. Если же нет, я могу только пожалеть, что мне довелось завоевать эту страну!».

Ведомство Розенберга пыталось уйти от исполнения директив. Его сотрудники находили некоторое утешение в том, что не на них легла обязанность выполнять их. Эриху Коху предстояло стать главным проводником в жизнь этой доктрины. Даже после завершения Сталинградской битвы Кох, как всегда имевший перед собой конечную цель германизации, сказал группе посетивших его журналистов, что высокая рождаемость на Украине представляет собой большую опасность. «Биологическую силу украинцев, – заявил он, – можно подавить только с помощью махорки и водки, и желательно в больших объемах». Журналист, который рассказал об этом Геббельсу, добавил, что рождаемость растет, потому что беременность представляет собой единственное легальное средство избежать насильственной депортации на работы в рейх. Он выразил большое сомнение в том, что к «вырождению нации приведут беспорядочные связи», потому что местным жителям присущи крепкие моральные устои.

Официальная программа оставалась неизменной, даже когда не оправдались надежды на скорую победу. Ничто не свидетельствует о том, что ее творцы впоследствии выразили раскаяние в своих взглядах. Полностью отметая устремления и ценности поколения, выросшего при советской власти, для которого предоставление медицинских и социальных услуг стало аксиомой, фанатики создали программу, которую даже их наиболее верные последователи не могли выполнить.