Символы позора

Само понятие «остарбайтер» было показателем официального отношения Германии к основной массе работников как людям второго сорта. Для них была разработана эмблема (Ostabzeichen), которая представляла собой квадрат с надписью Ost и которую нашивали на одежду все рабочие, прибывшие в рейх с оккупированного Востока. В это же время все евреи и узники нацистских концлагерей тоже были вынуждены носить унижающие человеческое достоинство отличительные знаки, что уже само по себе, по мнению самих немцев и жителей восточных территорий, указывало на более низкий общественный статус тех, кто их носил.

Идея введения особых опознавательных знаков для работников восточных территорий была следствием чувства неуверенности в успехе проводимой в отношении «унтерменшей» политики на начальном этапе ее осуществления. Это было время, когда впервые советским гражданам был разрешен переезд в рейх. Страх немцев перед всеми уроженцами Востока был настолько глубок, что возникла настоятельная необходимость в том, чтобы их можно было легко опознать при общении. В интересах безопасности и требований идеологии впервые знаки отличия появились в ноябре 1941 г. согласно директиве Геринга. 20 февраля 1942 г. СС приняли детальные инструкции относительно их употребления. Когда Заукель занял свой пост, он уже вполне мог воспользоваться ими.

Розенберг также считал необходимым введение опознавательных знаков «по причине безопасности». Но, как он вспоминал два года спустя, у него было несколько замечаний: «Министерство восточных территорий приняло решение о необходимости введения особых знаков для представителей трех больших наций Востока – русских, белорусов и украинцев, каждая из которых должна носить свою нарукавную повязку… Предполагается, что раздел восточных территорий должен быть подготовлен с самого начала во всех аспектах».

Однако политические идеи Розенберга не пользовались популярностью. Заукель не видел причины для закрепления национального разделения, и окончательное решение оставалось за СС, отвечавшими за вопросы «безопасности» программ по привлечению рабочей силы. Ответ СС был вполне закономерным – категорическое «нет». Гиммлер в своей директиве о знаках отличия для жителей восточных территорий перевел стрелки на Розенберга. Введение обозначения по национальному признаку могло возродить нежелательный термин «Россия» для рабочих-великороссов, чему был намерен препятствовать сам Розенберг. С другой стороны, сотни тысяч украинцев Галиции из «генерал-губернаторства» работали в Германии без всяких знаков отличия. Гиммлер находил множество причин, чтобы избежать раздела по национальному признаку. В вопросе безопасности гестапо не делило восточное население по степени надежности. Изменения, предложенные Розенбергом, означали для немецкого чиновничества дополнительные сложности в работе и появление большого количества новых директив.

В подходе к «остарбайтерам» возобладал здравый смысл, и администрация вынужденно пошла на отдельные небольшие уступки рабочим. Были введены периодические отпуска, улучшилось питание; отношение к домашней прислуге из «остарбайтеров» стало таким же, как и к немецкой. Вот почему Заукель мог заявить в январе 1944 г.: «Чем лучше я к ним отношусь и предугадываю их реакцию на те или иные действия, тем с большей отдачей они трудятся».

Армии вновь удалось привлечь внимание к вопросу о знаках отличия для солдат из восточных областей зимой 1943/44 г.

Офицеры, наподобие генерала Кёстринга, которые имели дело с «восточными легионами», служившими в германской армии, постоянно утверждали, что дискриминационные эмблемы снижают моральный дух войск и их веру в добрую волю Германии. Наконец пришлось вмешаться Кейтелю. Испытывая постоянную нехватку солдат, он [начальник штаба ОКВ с 1938 по 1945 г.] сообщал Розенбергу, что замены его «восточным легионам» попросту не было. Поэтому было необходимо сделать все возможное, чтобы обеспечить их преданность.

«Не может быть сомнения, – писал Кейтель, – что в отсутствие возможности предложить им политические цели остается только заботиться о благополучии солдата и его родных и гарантировать справедливое к нему отношение, тем самым отдавая должное его исполнительности». Сохранение далее отличительных знаков, по словам Кейтеля, нецелесообразно, и не только по соображениям безопасности. Розенберг передал письмо на рассмотрение Бергеру.

Тем временем министерство пропаганды пошло навстречу тем военным, которые выступали за отмену отличительных знаков. Если сам Геббельс высказался за улучшение положения «остарбайтеров», Тауберт посчитал для себя возможным сделать нечто подобное, особенно после того, как Бройтигам, с которым он находился в постоянном контакте, и отдельные его сотрудники оказали на него давление. В конце 1943 г. Тауберта убедили поддержать Бергера, который недавно начал работать в министерстве Розенберга и был готов продемонстрировать свои «связи» у Гиммлера. Кроме того, начало работы Бергера над этим вопросом совпало с постепенным отходом руководства СС от жесткой восточной политики. В результате Бергер стал донкихотствующим поборником отмены директив о знаках различия для жителей Востока. Польщенный тем, что он находится в центре внимания и является вождем «правого дела», он нашел уместным задать вопрос, можно ли и дальше оправдывать принудительный набор рабочей силы, принимая во внимание ее воздействие на политику и экономику восточных областей. «Отмена принудительного набора, – писал он Заукелю, – будет способствовать, я уверен, в значительной мере умиротворению страны и может быть использована мной в пропаганде». Он обратился за согласием к Гиммлеру и гестапо для выработки нового свода правил. В феврале 1944 г. его ожидал успех, и в конце марта появилась генеральная директива, уравнивавшая в правах «остарбайтеров» с иностранными рабочими других националы ностей в рейхе. Указывая на «рост числа представителей восточных народов, завербованных для службы в армии и СС», Бергер теперь просил согласия Мюллера отменить знаки различия для народностей Кавказа, татар, калмыков и казаков. Основные славянские народности не были упомянуты, хотя они составляли подавляющее большинство «остарбайтеров». Особый упор был сделан на состояние боевого духа неславянских и казачьих формирований, которые составляли костяк «восточных легионов», сражавшихся на стороне немцев.

После того как был одобрен целый ряд новых директив, можно было ожидать дальнейших изменений. Должны были последовать новые инициативы. Улучшение жилищных условий и улучшенное питание, сокращение налоговых вычетов, лучшая организация почтовой службы, лучшая экипировка, воссоединение с ближайшими родственниками – это были наиболее актуальные вопросы, ждущие своего решения. Однако задачи задействования на фронте «восточных легионов» оттеснили на второй план вопрос «остарбайтеров». Железная логика событий привела к более «либеральному» взгляду на использование «восточных легионов» в боевых действиях. В свою очередь, это вызвало также «либерализацию» правил поведения «остарбайтеров». Об этом снова заявил несколько месяцев спустя генерал Кёстринг, уроженец России, глава «добровольческих» формирований вермахта: «Боевой дух солдат восточных легионов подвергается тяжелому испытанию, поскольку их родственников среди «остарбайтеров» продолжают дискриминировать, вплоть до запрещения посещать кинотеатры». Кёстринг подчеркнул, что не собирается брать на себя ответственность за верность этих солдат Германии, пока в их положении не произойдут значительные перемены.

Весной и летом 1944 г., когда были сделаны первые запоздалые шаги по претворению в жизнь масштабных планов «политической войны» (включая, естественно, привлечение к сотрудничеству генерала А. Власова), проблема знаков различия наконец-то была решена. В результате был достигнут компромисс между «либералами» и партией Бормана и Заукеля. Парадоксально, но идея Розенберга была поддержана, когда ставки Розенберга были низки, как никогда. Новые правила, составленные в конце апреля, были введены 1 мая и дополнены 19 июня 1944 г. Однако отказались от названия «Ост», но не от знаков различия. Рассматриваемые как награда за верное исполнение долга, новые знаки национальной принадлежности (Volkstumabzeichen) сменили старую эмблему, и их необходимо было носить постоянно. Символы, считавшиеся ранее одиозными, теперь стали выражением национальной гордости и традиции. Для украинцев это был трезубец; для белорусов – колос с шестеренкой; для русских – взятый власовцами в качестве символа Андреевский крест. «Унтерменшам» было даровано гражданство!

Пропаганда, обращенная к населению восточных областей, полагалась на их забывчивость. «Знаки различия для жителей Востока отменены. Рабочие из восточных областей теперь носят почетные национальные эмблемы. Это является признанием их вклада в общее дело борьбы с большевизмом». Но время, когда этот аргумент мог работать, прошло. Реакция на случившееся или скорее, отсутствие ее удивило немцев. По словам одного наблюдателя, «остарбайтеры» сделали вывод, что введение новых знаков различия было вынужденной мерой и, несмотря на все красивые заявления, не было рассеяно сомнение, что в свете последнего анализа сохраняется статус советских граждан. Они задавали вопрос, почему других рабочих не принуждают носить «национальные знаки различия» и почему кавказцы и представители тюркских наций, которые также были советскими гражданами, исключены из общего списка».

Однако приоритетными для нацистской верхушки стали иные вопросы. В своем разговоре с Гиммлером в сентябре 1944 г. генерал Власов вновь поднял вопрос о знаках различия, чуть ли не ставя его предварительным условием для начала сотрудничества. Отмена знаков различия для жителей восточных областей стала делом принципа, и затягивание решения актуального вопроса было препятствием для начала кампании призыва в РОА (армию Власова). Большинство из тех, кто поддержал его, были «остарбайтерами». Гиммлер обещал помочь, но не сдержал своего слова. Он продолжал настаивать, что знаки различия не могут быть отменены. В конце 1944 г., когда Бергер еще раз попросил своего шефа отказаться от использования эмблем, в ответ было заявлено, что они были необходимы по соображениям безопасности, поскольку на русских, будь то власовцы или кто-то еще, все так же нельзя положиться.

Условиями военного времени можно объяснить, до некоторой степени, суровое обращение с «остарбайтерами». Все же невозможно понять многие отвратительные аспекты отношения к ним, если только не вспомнить о философской концепции «унтерменша». Чувства презрения и страха были слишком глубоко укоренены в людях, чтобы их можно было преодолеть в программе, которая намечала только краткосрочные цели. Когда многие спонсоры поняли ее самоубийственные последствия, время паллиативных решений прошло. Этот, как и другие вопросы немецкой восточной политики, украсила эпитафия, содержавшая здравый вывод: «Слишком мало понимания и слишком поздно».

Что касается результатов программы, их можно назвать успешными. Миллионы людей погибли и тысячи бежали, но миллионы, хотя и выказывали недовольство и протестовали, трудились на Германию. Но в итоге все их труды оказались напрасными, поскольку Германия потерпела поражение. Обращение, которому они подвергались, породило взрывоопасный горючий материал невиданной силы, угрожавший самим творцам этой программы.