Бремя цепей

Программа «Остарбайтер» оказала глубокое и необратимое влияние на местное население. Многочисленные сообщения с мест свидетельствовали о том, что немецкие власти не отдавали себе отчет, каковы будут политические последствия ее реализации. Мы видим в документах одни и те же объяснения, что неблагоприятная перемена в отношении населения к немецким властям была обусловлена, а зачастую и напрямую зависела от принятой программы. Тайно осуществлявшаяся перлюстрация писем на оккупированных территориях показала, что «население особенно остро реагирует на насильственное отнятие детей у матерей и школьников у семей. Те, кто находится под угрозой отправки в Германию, стараются избежать этого всеми возможными способами…Это ведет к усилению контрмер со стороны немцев, среди которых конфискация зерна и собственности; сожжение домовладений; насильственное содержание населения в одном месте и плохое обращение с задержанными; насильственные аборты беременных женщин».

В ответ на всеобщее возмущение принимались все более жесткие контрмеры, которые, в свою очередь, вызывали еще большую враждебность. Из пересыльного лагеря в Киеве сообщали, что «жители города почти ежедневно являются свидетелями избиений и жестокого обращения с теми, кого вывозят в Германию. Родственникам отъезжавших рабочих не было позволено передать им продовольствие и одежду, а провожавших плачущих женщин отталкивали прикладами».

На людей время от времени проводили облавы на рыночных площадях, в кинотеатрах и церквах. «Большая часть новостей» в письмах с Украины родственникам в Германию «представляет собой жуткие описания» действий немецких властей. «Наказывают кнутом, сжигают дома и даже целые деревни; все это продолжается с октября 1942 г. и делается в отместку за невыполнение разнарядок по мобилизации рабочей силы». Людей, которых везли в товарных составах в Германию, во время пути часто не кормили в течение нескольких дней, содержали в антисанитарных условиях, и с ними жестоко обращалась охрана.

Кроме того, тяжелое впечатление производили инвалиды, отпущенные из Германии на родину. Чего стоил только один вид вернувшихся людей – тяжело больных, покалеченных и истощенных от голода. Можно понять, почему те местные жители, которые ждали отправки в Германию, встречая транспорты с этими людьми, впадали в состояние некоего психоза. Поступали сообщения о случаях членовредительства и самоубийствах, о массовых побегах.

Положение «остарбайтеров» в Германии тоже было крайне тяжелым. Если смертность в их среде была меньшей, чем у военнопленных, то это объяснялось только тем, что немецкие работодатели старались поддерживать на необходимом уровне их работоспособность. Все же материальное обеспечение «остарбайтера» – продовольственные пайки, одежда, медицинская помощь – было неизмеримо худшим в сравнении с положением представителей других оккупированных немцами стран, работавших на немцев. Это привело к тому, что моральное состояние «остарбайтера» начало сказываться на продуктивности производства. Вот что писал о его жизненных условиях немецкий офицер после войны: «Его права выйти из лагеря, получать достойную оплату труда и пропитание были более ограниченными, чем у поляков. Утверждалось, что обычно населению восточных областей присуще довольствоваться малым. Наказание в виде порки было в той или иной степени официально разрешено. За вступление в половую связь с немецкими женщинами грозило вынесение смертного приговора… Помимо этого, существовали другие издевательские правила, например ограничение права пользоваться общественным транспортом, чтобы исключить любой контакт «остарбайтера» с немецким населением».

Все мобилизованные работники на фермах, частных предприятиях и заводах находились под постоянным наблюдением немецкой полиции и СС. Всех бежавших отправляли в концентрационные лагеря или убивали; советские рабочие, попытавшиеся бежать, подвергались «особому обращению» – смертной казни. В декабре 1942 г. вышло распоряжение Гиммлера, шефа полиции безопасности (Зипо) и СД, довольно необычное на первый взгляд, которое начиналось такими словами: «По причинам чисто военным, имеющим большое значение и не требующим дальнейшего обсуждения, рейхсфюрер СС и начальник немецкой полиции отдали 14 декабря 1942 г. приказ, согласно которому не позднее конца января 1943 г. по меньшей мере 35 тысяч трудоспособных работников должны быть переведены в концентрационные лагеря. Приступить к выполнению приказа следует немедленно… Остарбайтеров и других иностранных работников, предпринявших попытку побега или нарушивших условия своего контракта, необходимо как можно быстрее депортировать в ближайший концентрационный лагерь…»

Во всяком случае, СС относились к восточным рабочим с большей жестокостью, чем ведомство генерального уполномоченного по использованию рабочей силы. Назначив сами себя хранителями чистоты нацистской идеологии, чины СС косо смотрели на прибывавших в рейх «унтерменшей». Гиммлер, еще до назначения Заукеля, распорядился о принятии необходимых «мер безопасности» в отношении работников из восточных регионов Европы. Смертной казнью и заключением в лагерь наказывались все виды преступлений, начиная от интимной связи с немками и до подозрения в саботаже. Заукель всегда мог рассчитывать на поддержку СС, когда требовалось принятие «крутых мер» для выполнения его задач. И жадные до власти функционеры СС старались расширить свои прерогативы не только в этой, но и в других областях. В ноябре 1942 г. Гиммлер одержал новую победу, сведя роль министерства юстиции к нулю; была достигнута «договоренность», которая предусматривала: «Рейхсфюрер СС и рейхсминистр юстиции О. Тирак пришли к соглашению, что отныне министерство прекращает обычные судебные разбирательства в отношении поляков и других восточноевропейских народов. Впредь рассмотрение всех этих дел переходит в ведение полиции». Эти «расово неполноценные» восточные европейцы на территории рейха представляли собой «постоянную опасность и, будучи чуждыми по своему расовому происхождению, подлежали юрисдикции иного уголовного кодекса, в отличие от немцев».

Теперь СС получили свободу действий. Беззаконие стало законом; отныне любой «остарбайтер» зависел от произвола людей Гиммлера. В своей речи в Позене (Познани) в октябре 1943 г. Гиммлер показал, что он был не намерен расслабляться. Порассуждав о неполноценности жителей Восточной Европы, он заявил: «Мне совершенно безразлична судьба русских или чехов… Живут ли другие народы в изобилии или умирают от голода. Меня интересует только, насколько нужны они нам в качестве рабов, и больше ничего». Только в 1944 г. отношение СС коренным образом изменилось. Наиболее догматичная и самая могущественная организация Третьего рейха была в то же время и наиболее косной, медленно меняющей свои представления в условиях быстро изменявшейся действительности.

Приверженцы крайних взглядов в Берлине полностью поддерживали политику «жесткой руки» в вопросах привлечения иностранной рабочей силы. Влияние Геринга постепенно ослабевало, однако иногда, как это было на конференции высших руководителей рейха в августе 1942 г., он делал заявления, мало в чем отличавшиеся от речей Гиммлера. Его речам был присущ напыщенный, рассчитанный на внешнее впечатление стиль. «Если кто-то и должен голодать, – заявлял он, – то только не немцы, а совсем другие люди». В его деформированном представлении сочетались воображаемое им «изобилие», в условиях которого живут восточные европейцы, и «голод», который, по его уверениям, угрожал немецкому народу. Положение должно поменяться: «В конце концов, нужно перестать вечно носиться с иностранцами!»

В отличие от Геринга Борман сохранил свою власть. Инструкции по обращению с рабочей силой с Востока, которые он распространил среди гаулейтеров, подчеркивали необходимость сохранения «чистоты» немецкой нации и следования нацистской догме. Он постоянно повторял, что «граждане Германии обязаны строго соблюдать необходимую дистанцию между собой и «остарбайтерами».

Более непосредственную заинтересованность проявлял к программе Кох. По его мнению, обеспечение рейха рабочей силой было одной из двух основных задач его миссии. Поэтому Кох со своим заместителем Паулем Даргелем всячески содействовали Заукелю в деле выполнения намеченных квот. Снова и снова Кох с гордостью публично заявлял о том, какое большое число работников ему удалось мобилизовать и депортировать, говорил о благодарностях, которые он получал из Берлина, и о необходимости продолжать это важное дело. «Я пришел сюда не за тем, чтобы благодушествовать; я пришел за тем, чтобы помочь фюреру. Люди должны работать, работать и еще раз работать…»

В других кругах немецкого общества, однако, использование в рейхе принудительного труда иностранных рабочих вызывало яростные споры. По мере того как появлялись новые свидетельства жестокого обращения, требования перемен звучали все чаще. Никто не подвергал сомнению правомочность определения «восточная рабочая сила». Считалось, что требуемые изменения в подходе к этому вопросу сразу же приведут к положительным результатам в выпуске военной продукции. Второй аргумент, выдвигаемый в пользу перемен, основывался на том, что было необходимо нейтрализовать враждебное отношение советского народа. Публикация в Москве захваченных немецких документов, а также свидетельства бежавших и спасшихся «остарбайтеров» давали советским пропагандистам неопровержимый обличительный материал, который воздействовал на население СССР и влиял на отношение Запада. В дипломатической ноте в апреле 1942 г. Молотов процитировал немецкие директивы о принудительном труде. Берлин, естественно, был обеспокоен возможными последствиями.

«Надо признать, что эта масштабная и основанная на достоверных фактах кампания на радио и в прессе, о которой стало известно и в областях под управлением германской гражданской администрации, привела к значительному росту партизанского движения, и следует ожидать, что в этом году оно будет еще масштабней». Так реагировала на эти события немецкая сторона.

Однако возможности повлиять на дальнейший ход событий были крайне малы. Время от времени вспыхивала полемика и делались заявления о «самоубийственных» последствиях подобного обращения с рабочей силой. Однако они не могли повернуть вспять ход событий. Армия не была ответственной за программу; ее протесты, продиктованные в какой-то мере традициям офицерской чести, большей частью отражали ее практический подход, а не этические соображения. Как обычно, служба генерал-квартирмейстера ОКХ и отдел пропаганды ОКВ ратовали за перемены, о чем свидетельствовали их заявления, наподобие этого: «Особенно губительные последствия имеют безжалостные облавы населения для отправки на работы в Германию; с рабочими-волонтерами в рейхе обращаются несправедливо. Жалобы накапливаются… Предлагаем запретить облавы для набора рабочей силы».

Возражали против подобной политики также на местах. Это касалось группы армий «Юг», действия которой в 1941–1942 гг. не отличались особой дальновидностью и «сентиментальностью» к местному населению. Уже в октябре 1942 г. представитель Розенберга сообщал, что «вопрос отношения к украинским «остарбайтерам» вызывает большую обеспокоенность среди представителей армейских тыловых подразделений группы армий «Б».

Несколько месяцев спустя, когда военное положение стало критическим, южный тыловой сектор, расположенный вблизи фронта под Сталинградом, прекратил поставку рабочей силы, прежде всего из-за тяжелого положения с транспортом. Позднее генерал Э. Фридерици, командовавший здесь тыловым районом группы армий, запретил проводить набор рабочей силы. Это решение, как объяснил несколькими днями позже генерал X. Нагель, диктовалось целесообразностью, а не моральными соображениями. Оно было обязано той точке зрения, что, «если продолжать мобилизацию, возникнет опасность того, что невозможно больше будет обеспечивать требования армии и местной военной экономики. Было также необходимо оставить некоторый резерв трудовых ресурсов в расположении группы армий для возможного строительства укреплений «Восточного вала».

Также в известном приказе Клейста в феврале 1943 г. в группе армий «А» фельдмаршал (с 1 февраля 1943 г.) требовал, чтобы набор «остарбайтеров» осуществлялся только на добровольной основе. Принимая во внимание враждебность, с какой его приказ был встречен представителями хозяйственных кругов в Берлине, не было ничего удивительного в том, что приверженцы крайних взглядов принудили экономический штаб «Ост» совместно выступить против него.

«В ответ на приказ главнокомандующего группой армий «А» впредь проводить набор рабочей силы только на добровольной основе, поскольку жители Крыма и Украины считаются нашими союзниками, отдел труда экономического штаба «Ост» ставит в известность отдел труда хозяйственной инспекции «Юг» и заявляет следующее. В свете нынешней потребности сельского хозяйства Германии и военной промышленности в рабочих руках, значительно большей, чем прежде, и в свете того факта, что русское население на протяжении последних месяцев не проявило ни малейшего желания трудиться на благо Германии и привыкло действовать только на основании приказов, невозможно избежать известных мер принуждения».

Заукель взял быка за рога и отправил 10 марта 1943 г. телеграмму Гитлеру. В ней, в частности, говорилось: «К сожалению, несколько главнокомандующих на Восточном фронте запретили проводить набор мужской и женской рабочей силы на завоеванной нами советской территории. По политическим причинам, как меня информировал Кох. Мой фюрер! Я прошу Вас отдать приказ на отмену предыдущего приказа, чтобы позволить мне выполнять свои обязанности».

На следующий же день Берлин подтвердил, что программа по привлечению рабочей силы продолжает действовать, и военные организации были призваны сотрудничать в ее выполнении. Это было типичным для общего положения дел после Сталинграда: полевые командиры армии уже не могли следовать только своей политике.