Кубе и СС

На знаменитой конференции 16 июля 1941 г., на которой распределялись командные должности в гражданской администрации, Розенберг предложил кандидатуру Вильгельма Кубе на должность генерал-комиссара Белоруссии. Неуверенное предложение Гитлера назначить Кубе в Москву было встречено протестом как со стороны Геринга, так и Розенберга: для этого лакомого кусочка у каждого из них уже был свой кандидат. Таким образом, Кубе без особого энтузиазма и церемоний получил второстепенную должность в Минске. По состоянию на сентябрь 1941 г. Белоруссия вплоть до реки Березины перешла на гражданское управление – эта территория была передана Кубе группой армий «Центр».

Будучи нацистским членом рейхстага на протяжении многих лет, Кубе был гаулейтером Курмарка и, после прихода Гитлера к власти, обер-президентом Бранденбурга и Западной Пруссии. Однако до войны он находился в «отставке» и был временно заключен в тюрьму из-за различных скандалов и попыток политического шантажа. Вернувшись к активной службе в 1941 г., он с радостью увидел в Белоруссии новый простор для деятельности. В отличие от своего соседа на Украине он снисходительно «любил» белорусов – «белокурых голубоглазых арийцев», попадавших к нему на службу. Кубе поговаривал о том, чтобы взрастить их до зрелости, вырвать из-под «опеки болыпевиков-великороссов и феодальных польских землевладельцев». Подчеркивая тот факт, что белорусы никогда не контактировали с монголами, он сравнивал их историю с историей ирландцев. Оперируя резкими антироссийскими и антисемитскими терминами, Кубе рассказывал об их судьбе и подвел итог в традиционном нацистском стиле: «Мы не предлагаем белорутенам всякой парламентарной чепухи и демократического лицемерия. Мы предлагаем им свою собственную судьбу: прогресс, культуру, почву и хлеб, через труд, дисциплину и нравственность…»

Однако, если Кубе и проявлял какой-то интерес к своим «пасынкам», он решительно не хотел допускать того, чтобы они стали «опасными». «Белорутены станут «нацией» только в той мере, чтобы они были способны сформировать стену против Московии и Восточной степи».

Кубе больше всего волновало его собственное благополучие. Он был одним из тех коррумпированных нацистских «золотых фазанов», кто больше всего злоупотреблял своим новым статусом колониальных «наместников». Водка и пиво, любимые деликатесы, белорусские крестьянки в качестве слуг, роскошный дом, фасад которого украшала надпись «ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОМИССАРИАТ» огромными буквами, – таковыми были характерные внешние черты его правления. Персонал Кубе состоял из совершенно неподготовленных кадров. Нацистские официанты и молочники, вчерашние клерки и управленцы, выпускники курсов быстрой подготовки или, в лучшем случае, знаменитых нацистских орденсбургов – власть вскружила им голову, сделав самоуверенными, но совершенно непригодными для своей работы. На практике инструкции Кубе часто игнорировались его подчиненными, особенно гебитскомиссарами за пределами Минска.

Большая часть работы Кубе была рутинной и состояла в провозглашении декретов и указаний, которые вытекали из общих линий, проводимых в Берлине или в Риге. Однако на ранней стадии своей деятельности он вступал в конфликты с другими немецкими ведомствами, в частности с СС.

До перехода Белоруссии к управлению гражданской администрации и армия, и СС в значительной степени злоупотребляли своими полномочиями. Известия о немецких зверствах по всему «Остланду» не только распространились среди гражданского населения подобно лесному пожару, но и дошли до Берлина. Более того, СС продолжали бесцеремонно распространять свою власть над восточной экономикой путем реквизиции различных промышленных и торговых предприятий. После некоторых протестов Геринг уступил и сделал СС держателями различных заводов; кроме того, «я попросил рейхскомиссара Остланда, – сообщил он Гиммлеру, – с должным пониманием отнестись к вашим запросам на поставку и распоряжение услугами и потребительскими товарами…».

Лозе и Кубе сильно возмущались этим «строительством империи», которое покушалось на их авторитет. Конкуренция с СС неожиданно приняла еще более острую форму в связи с еврейским вопросом. Многие ремесленники в Белоруссии были евреями, и их внезапная «ликвидация», запланированная СД, нанесла бы серьезный удар по немецким планам эксплуатации экономики. Не то чтобы Кубе сочувствовал евреям; будучи убежденный нацистом, он полностью поддержал директивы Лозе по радикальному решению еврейского вопроса. Но когда СС стали настойчиво продвигать свои насильственные меры, он стал сторонником экономического прагматизма в противовес фанатичным палачам. Конфликт носил сугубо тактический характер.

Розенберг, будучи восторженным сторонником истребления евреев, нашел другие основания для противостояния СС по этому вопросу. В середине октября 1941 г. он направил Ламмерсу жалобы Лозе и Кубе касательно СС, которые, по его словам, «конфисковали и забрали огромное количество золота и серебра». Его раздражали не антиеврейская деятельность и даже не произвольные конфискации, а скорее то, что СС «самостоятельно издавали декреты», тогда как только он обладал законодательной властью на Востоке.

Тем временем СС жаловались на то, что Лозе запретил одну из их многочисленных массовых казней. Когда Лейб-брандт попросил Лозе объясниться, намекая на одобрение приказов о ликвидации, рейхскомиссар ответил в интересном ключе: «Я запретил дикие казни евреев в Либаве [Лиепае], потому что их нельзя терпеть в том виде, в котором они проводились. Прошу сообщить, стоит ли интерпретировать ваш запрос от 31 октября как указ о том, что все евреи в «Остланде» должны быть ликвидированы? Будет ли это происходить без учета возраста, пола и экономических интересов (например, потребности вермахта в специалистах на заводах, производящих вооружения)?»

После устного обсуждения вопроса через месяц OMi ответило, что «в принципе экономические соображения при решении данной проблемы учитываться не должны. Вообще, любые возникающие вопросы должны решаться на месте через руководителя СС и полиции».

В то время как OMi в целом поддерживало политику истребления евреев, кое-кто на местах все еще продолжал возражать. Сам же Кубе осуждал не отвратительные действия как таковые, а их последствия: «С такими методами поддерживать порядок и спокойствие в Белоруссии не получится». Проблема, которую он имел в виду, хорошо проиллюстрирована в отчете окружного комиссара Слуцка. Несмотря на то что «от еврейских ремесленников никоим образом нельзя было избавляться, так как они необходимы для поддержания экономики», полицейский батальон «схватил и вывез всех евреев… [Утверждалось, что] эта чистка проводится по политическим мотивам, а экономические соображения не играли никакой роли… С неописуемой жестокостью со стороны немецких полицейских, а также литовских партизан (организованных немецкими СС) евреев, а таюке белорусов вытаскивали из их квартир. По всему городу стреляли, и на нескольких улицах образовывались горы трупов евреев… Помимо того что с евреями, в том числе с ремесленниками, обращались с ужасающей жестокостью на глазах белорусов, самим белорусам тоже «перепадало» резиновыми ремнями и прикладами винтовок. Ни о какой антиеврейской акции уже не могло быть и речи. Это было больше похоже на революцию».

Чиновник продолжал раскрывать кровавые подробности: как людей хоронили заживо и как неистово мародерствовала полиция. «Белорусский народ, – резюмировал он свои впечатления, – который вот-вот доверится нам, был ошеломлен». В заключение он добавил: «Впредь избавьте меня от этого полицейского батальона во что бы то ни стало!»

Потребовалось несколько подобных конфликтных ситуаций – и они быстро множились, чтобы побудить Розенберга вызвать Гиммлера на обсуждение его законных прерогатив. Последней каплей, подтолкнувшей его к действию, стало сообщение из Минска в феврале 1942 г. По словам немецкого инспектора, «в один день в январе 1942 г. СД забрали около 280 гражданских заключенных из тюрьмы в Минске, отвели их в ров и расстреляли. Поскольку во рву еще оставалось место, они вывели и расстреляли еще 30 заключенных… Среди них был белорус, который был арестован полицией в ноябре 1941 г. за нарушение комендантского часа на 15 минут… [и] 23 квалифицированных польских рабочих, которые были направлены в Минск из одного из городов генерал-губернаторства в рамках борьбы с нехваткой специалистов. Они были расквартированы в тюрьме в соответствии с указаниями командира полиции, потому что, как утверждается, других мест для расквартирования не было».

Розенберг направил полный отчет Ламмерсу с настойчивым требованием пояснения. Снова опустив суть проблемы, он жаловался: «Это явное посягательство на возложенную на меня фюрером ответственность по управлению оккупированными восточными территориями». Разумеется, СС и бровью не повели. Начальник РСХА Рейнхард Гейдрих дерзко возразил, что сообщение из Минска в высшей степени несправедливо; казни были вызваны опасностью эпидемий, с которыми нельзя было бороться иначе «из-за дефицита цианида». Более того, жертвы были арестованы «в связи» с местными беспорядками.

Оставались неразрешенными старые разногласия и беспрерывно возникали новые. Гиммлер потерял терпение и горел желанием поставить Розенберга на место. Наконец он попросил OMi позволить ему обращаться со своими людьми так, как он считал нужным, потому что «Розенберг не солдат, и от него это и не требуется».

В период с октября 1941 г. по февраль 1942 г. тысячи евреев были отправлены в Белоруссию с Запада: генеральный комиссариат по-прежнему играл роль «мусорной кучи». Процесс был приостановлен, когда армия заявила, что весь имеющийся подвижной состав был необходим для доставки подкреплений на проблемный Восточный фронт. СС с неохотой согласились. Были и другие трудности. Айнзацгруппа, которая ранее считала, что ни о каком послаблении «не могло быть и речи», была вынуждена признать, что «окончательное и решительное истребление оставшихся в Белоруссии евреев сталкивается с определенными трудностями». К весне 1942 г. было убито «всего лишь» 42 тысячи из 170 тысяч человек.

«Именно здесь, – писал бригадефюрер СС Шталекер, – евреи составляют чрезвычайно высокий процент специалистов, от которых нельзя избавиться ввиду отсутствия других резервов. Кроме того, айнзацгруппа «А» заняла этот район уже после того, как наступили сильные морозы, что затруднило проведение массовых казней…»

Однако для завершения истребления потребовалось всего несколько месяцев. К концу июля 1942 г. Кубе с гордостью заявил, что «за последние десять недель мы истребили около 50 тысяч евреев в Белоруссии. В сельских районах вокруг Минска еврейство было ликвидировано без рисков для ситуации с рабочей силой». Совершенно не возражая против антиеврейской деятельности, Кубе теперь сообщал о ней с удовлетворением и гордостью. Его протест против прибытия новых групп евреев был главным образом вызван новой проблемой: значительным ростом партизанского движения. Своей участившейся активностью партизаны отвлекли внимание Кубе от еврейского вопроса и, возможно, невольно обрекли евреев на стремительное истребление. С лета 1942 г. СД не хотела дальше откладывать истребление евреев. «Мне нужно, чтобы деятельность СД была целиком и полностью направлена против [советских] партизан и польского движения сопротивления, – писал Кубе. – И те и другие препятствуют работе и без того не самых сильных служб безопасности».