Око за око

Одним из самых примечательных, но наименее изученных аспектов войны является борьба советских партизан против оккупационных сил. Поначалу основная масса населения на оккупированных территориях, по-видимому, слабо поддерживала партизанские отряды, сформированные советскими властями. Первые партизанские отряды часто распадались и сдавались. Немецкое вторжение пришло с такой скоростью, что системная организация партизан была сильно подорвана. Последующий рост партизанского движения, хоть оно и получало материальную поддержку со стороны советской власти, был возможен только после того, как были выполнены два условия: немецкая политика в отношении военнопленных стала достаточно известной, чтобы побудить многих отставших солдат Красной армии внести свой вклад в партизанское движение вместо того, чтобы сдаться немцам; а немецкая политика в отношении гражданского населения стала настолько беспощадной, что все больше рядовых солдат предпочитали опасности партизанской войны «гражданской жизни» под немцами. Однако уже на первых этапах войны применение немцами грубой силы и террора в борьбе с партизанами подстегнуло значительное количество отставших красноармейцев примкнуть к партизанскому движению.

Относительная непопулярность партизан в первые месяцы войны ставит особый взгляд на усилия Германии по их устранению. Порожденная военными соображениями, а также ощущением физической опасности, изоляцией и самообороной на оккупированной земле, решимость немецкой армии зачистить партизан «любой ценой» демонстрирует некую двойственность. Тот самый утилитарный подход, в свое время раскритиковавший приказ о комиссарах и «колониальную» политику за то, что они лишь укрепили врага, теперь настаивал на проведении армией «профилактики террором». Однако террор и неистовое запугивание вынудило значительную часть населения вернуться в советский лагерь.

Как и с военнопленными, «прагматичный» экстремизм армии в партизанском вопросе усилил «идеологический» фанатизм нацистского руководства. Поначалу Гитлер не обращал внимания на потенциальную опасность, которую партизаны представляли для его военных операций. Все еще убежденный в том, что до победы было рукой подать, он даже с радостью встретил новые предзнаменования войны на истребление. «У этой партизанской войны, – сказал Гитлер своим сподвижникам, – тоже есть свои преимущества: она предоставляет нам возможность истребить любого, кто встанет у нас на пути». Отправляя командиров тыла на зачистку очагов сопротивления, Верховное командование соответствующим образом постановило: «Главным принципом во всех предпринимаемых действиях и мерах является безусловная безопасность немецкого солдата… Русским не привыкать к жестоким и беспощадным действиям со стороны властей. Обязательное и стремительное умиротворение России может быть достигнуто только в том случае, если мы безжалостно разделаемся с любой угрозой со стороны враждебного гражданского населения. Сострадание и снисходительность являются проявлением слабости и представляют опасность».

«Коллективные силовые меры» должны применяться незамедлительно в случае даже «пассивного сопротивления», при котором преступника нельзя было выявить сразу. Отказавшиеся добровольно сдаться в плен советские солдаты за линией фронта считались повстанцами, и «обходились с ними соответствующим образом».

Этих инструкций было недостаточно для искоренения партизан. В середине сентября с согласия фюрера Верховное командование выпустило новую директиву. Ссылаясь на все оккупированные Германией регионы по всему континенту, Кейтель радикально «упростил» ответственность за враждебные действия: «При любом проявлении активной оппозиции против немецких оккупационных властей вне зависимости от обстоятельств предполагается коммунистическое происхождение».

Такое отношение неминуемо вынудило многих некоммунистов примкнуть к «московскому лагерю». Поскольку «сдерживающий эффект мог быть достигнут только с помощью особой суровости», Верховное командование санкционировало жестокое возмездие против ни в чем не повинных людей: «Соразмерной расплатой за жизнь немецкого офицера считается смертный приговор от пятидесяти до сотни коммунистам. Средства приведения приговоров в исполнение должны еще больше усилить сдерживающий эффект…»

Было очевидно, что такая политика исключала сотрудничество, а тем более «союз» с населением Востока.

Ленинград

Несмотря на то что Ленинград был важной целью, немецкие довоенные планы не регламентировали его судьбу конкретным образом. Изначально Гитлер собирался сохранить его, считая его «несравненно красивее» Москвы, которую необходимо было сровнять с землей как «центр [большевистского] учения». Когда идея разгрома вражеских городов укоренилась, фюрер вскоре добавил в список и Ленинград. 8 июля Гальдер отметил, что «фюрер твердо решил уничтожить Москву и Ленинград и сделать их непригодными для жизни, чтобы освободить нас от необходимости кормить население зимой…». Однако материальные соображения, вероятно, были не более чем удобной отговоркой для армии. Гальдер упоминал более утонченные причины, выдвинутые Гитлером по тому же поводу: уничтожение этих городов было бы равносильно «национальной катастрофе, которая лишила бы не только большевизм, но и великорусский национализм их центров». Через неделю Гитлер сообщил своим сподвижникам о предстоящих переговорах со своими финскими союзниками. Согласно бормановскому протоколу конференции, «фюрер хочет сровнять Ленинград с землей, чтобы затем передать его финнам».

В начале сентября немецкие войска стремительно приближались к городу, и Верховное командование было настолько уверено в победе, что перенаправило бронетанковые и воздушные соединения с фронта под Ленинградом на юг. Гитлер сообщил Муссолини, что захват города неизбежен. Шлиссельбург пал, Ленинград был отрезан, петля медленно затягивалась. Между тем Берлин подготовил мир к «исчезновению» бывшей столицы России на Неве. У нацистов было заготовлено оправдание: немцы якобы обнаружили советский план уничтожения города.

Тем временем армия тайно рассматривала различные варианты дальнейшего развития событий после падения Ленинграда. Стандартная оккупация была отвергнута, так как «в таком случае ответственность за продовольствие останется на нас».

Второй вариант заключался в том, чтобы запечатать город, «если возможно, с помощью окружающей его проволоки под напряжением и под охраной пулеметов». Недостатком этого решения был бы не голод населения, а «риск распространения эпидемии на наш фронт». Более того, было «неизвестно, станут ли наши солдаты стрелять в пытающихся прорваться женщин и детей». Третьим решением было бы эвакуировать стариков, женщин и детей из Ленинграда, «а остальных оставить на голодную смерть». Теоретически приемлемый путь, однако и он был отвергнут из-за новых проблем, которые он создал бы, а также потому, что «самые сильные долго смогут выживать в городе». Четвертый же вариант заключался в том, чтобы уничтожить город и затем передать его финнам. Это было «неплохим решением с политической точки зрения», но Верховное командование в соответствии с мнением Гитлера решило, что нельзя было предоставлять финнам разбираться с населением: «Это будет нашей работой».

Составленный старшим офицером военно-морских сил меморандум намекал на еще одно изобретательное «решение»: «После капитуляции Ленинграда мы позволим филантропу Рузвельту либо посылать запасы провизии жителям, которые откажутся сдаться в плен, либо посылать нейтральные корабли под наблюдением Красного Креста, либо переправить их на его континент…»

С изумительной искренностью он поспешил добавить: «Конечно, это предложение не может быть принято; оно несет лишь пропагандистскую ценность». Потому окончательное решение заключалось в том, чтобы «оцепить Ленинград», а затем «ослабить его страхом и голодом».

«Зимой оставшаяся часть гарнизона крепости, – говорилось в армейском меморандуме, – будет предоставлена самой себе. Весной мы займем город (если финны сделают это до нас, мы будем не против), возьмем выживших в плен и вышлем вглубь России, сровняем Ленинград с землей при помощи взрывчатки и оставим территории к северу от Невы финнам».

Гитлер подтвердил свое ранее принятое решение о том, что капитуляцию Ленинграда принимать нельзя, даже если враг сам ее предложит. Четко осознавая резкий характер своего приказа, он счел должным объяснить его своим близким сподвижникам: «Полагаю, кто-то держится за голову и пытается понять, как может фюрер уничтожить такой город, как Санкт-Петербург? Все просто: по природе своей я отношусь к совершенно другому виду. Я не хотел бы видеть, как кто-то страдает, причинять кому-то вред. Но когда я понимаю, что мой вид в опасности, то сентиментальность в моем случае уступает место холодному голосу рассудка».

Руководствуясь тем же «холодным голосом рассудка», генерал Йодль привел дальнейшее оправдание данной политики. Эта мера, по его словам, была морально оправдана, ибо стоит ожидать, что противник заминирует город перед отступлением; кроме того, назревает серьезная опасность эпидемий. Таким образом, из этого следовало два вывода: во-первых, нельзя рисковать жизнью ни одного немецкого солдата ради спасения советских городов и их населения; во-вторых, массовое бегство населения вглубь России «поспособствует росту хаоса» и «тем самым облегчит нам управление оккупированными районами и их эксплуатацию».

Казалось, все было решено. В своем выступлении 8 ноября Гитлер торжественно провозгласил, что враг «умрет от голода в Ленинграде», – заявление, которое, как сообщила пресса, было встречено «бурными аплодисментами». Но Ленинград не пал. Вместо этого началась умопомрачительная осада, трагедия, которая до сих пор не укладывается в голове. Сотни тысяч людей погибли от голода, но город выстоял. Немцы не смогли продвинуться здесь всю зиму. Планы Гитлера остались на бумаге. Город так и не сдался.

Ленинград послужил примером крайностей, к которым сводилось планирование нацистов. Он также продемонстрировал готовность руководства ОКВ выполнять приказы Гитлера. Никакие моральные соображения не могли заставить его усомниться в директивах фюрера. Наконец, судьба города показала решимость СССР сопротивляться во что бы то ни стало и подчеркнула высокую цену, которую советские люди заплатили за это сопротивление.