Между армией и СС

В оставшиеся месяцы войны вопрос о политической войне уже не был центральным в восточной политике. Теперь внимание переключилось на две самостоятельные темы: войска и пропаганда. В обоих случаях ключевым вопросом являлся национальный. Решение, к которому стремились и армия, и СС, состояло в одновременной поддержке двух взаимоисключающих доктрин и их выразителей – федералистов и сепаратистов. Это принципиальное сходство в тактиках армии и СС, в обоих случаях чисто прагматическое, не смягчило других противоречий между ними. Напротив, последний этап войны стал свидетелем кульминации игры в кошки-мышки, которую начал Гиммлер.

В области пропаганды стремление использовать все возможные ресурсы побудило пропаганду вермахта издать директиву о «власовской пропаганде среди нерусских национальностей»: «Хотя консолидация (Zusammenfassung) всех антибольшевистских сил необходима для общей борьбы против советской террористической системы, никакого намерения по включению нерусских подразделений в РОА не существует. Продолжающееся раздельное существование национальных формирований кавказцев, туркестанцев, украинцев и казаков было обещано соответствующим национальным группам».

Именно на этом фоне глава отдела пропаганды вермахта Ведель осудил всю власовскую пропаганду, призывавшую к подчинению национальных легионов КОНР, как основанную на дезинформации или умышленном искажении германской политики. Его план состоял в продолжении использования в пропаганде сепаратизма наряду с решительной и усиленной власовской темой, которая, как подчеркивал Ведель, означала не «единую и неделимую Россию», а «единую и неделимую борьбу против большевизма». Однако сама пропаганда вермахта была уже недалека от того, чтобы утратить собственную самостоятельность в пользу «спрута СС». К концу 1944 г. отдел передали под руководство заместителя д’Алкена штурмбаннфюрера СС Кригбаума, который, надо сказать, мало вмешивался в фактическую работу оставшихся сотрудников. Штрик-Штрикфельдт, продолжавший смотреть с неприкрытой враждебностью на СС и на одобрение ими Власова, как «не на раскаяние в содеянном и не на дальновидность, а на чистой воды эгоизм и обман», покинул отдел пропаганды вермахта. В качестве политического фактора пропаганда вермахта подошла к своему позорному концу. (Прежнего руководителя 4-й секции отдела пропаганды вермахта полковника Ганса Мартина – заодно со статс-секретарем министерства пропаганды Гуттерером – в мае 1944 г. сместили с должности за причастность к широко разветвленной сети черных рынков.)

Отныне внимание почти полностью сосредотачивалось на военном использовании «восточных войск». Отношение армии было неоднозначным. После 20 июля она потеряла все остатки власти в нацистском государстве. Лишенный многих высокопоставленных офицеров, запуганный в политическом плане, еще больше смирившийся с поражением, вермахт отказался от серьезного вовлечения в дело Власова. Ни лидеры КОНР, ни их противники среди сепаратистов не имели прямого контакта с Йодлем и Кейтелем. Генерал Гудериан оказался единственным человеком из военного руководства, который по-прежнему активно интересовался максимальным использованием Osttruppen. Пока Гудериан не столкнулся с сопротивлением не только СС, но и КОНР, он носился с идеей произвести Кёстринга, номинального главу «восточных войск», в звание генерал-полковника, на деле командующего более крупными силами РОА; он учтиво телеграфировал Власову свои наилучшие пожелания успеха, но во всем остальном не особо обременял себя «восточным вопросом».

Единственным оперативным органом вооруженных сил, все еще участвовавшим в восточной политике, оставалось ведомство генерала Кёстринга, занимавшееся «добровольческими формированиями» (General der Freiwilligen-Verbande). Положение Кёстринга осложнялось ссорой с посягавшими на его вотчину СС и одновременно его попытками предотвратить передачу командования «восточными войсками» непосредственно Власову и его РОА.

СС выдвинули более серьезные претензии в отношении контроля над военными делами. После 20 июля Гиммлер принял на себя командование армией резерва (он любил называть себя – с преднамеренной забывчивостью – главнокомандующим всей армией вообще), и эта новая сфера ответственности послужила основанием для инициативы СС по формированию власовских дивизий. Хотя их создание являлось неотъемлемой частью сентябрьского соглашения 1944 г., вопросы о том, кто должен командовать ими, как их следовало снабжать, вооружать и вводить в боевые действия, а также каковы должны быть отношения между немецким и русским персоналом, не были разъяснены. По-видимому, Гиммлер не был расположен к передаче командования «русскими дивизиями» Власову, в то время как Бергер надеялся, что во главе всех русских формирований можно поставить немецкого офицера. Еще до публичного объявления о встрече Власова с Гиммлером Бергер призвал рейхсфюрера СС назначить на эту должность графа Эрвина фон Туна, бывшего офицера габсбургской кавалерии, который работал в министерстве иностранных дел Германии, позже в абвере и участвовал в антипартизанской войне. Зная превосходные лингвистические способности фон Туна и его «знакомство с менталитетом восточных народов», Бергер настаивал, чтобы Гиммлер повысил его в звании, перевел в СС и «доверил командование русскими – как Паннвицу казаками». Как ни странно, но Гиммлер быстро согласился и уполномочил Бергера отправить запрос на перевод Туна.

По-видимому, кое-кто в иерархии СС сообразил, что подобный шаг несовместим с деятельностью Власова, и от плана с фон Туном отказались. Вместо него возник другой, логически столь же несовместимый план, по которому необходимо было заманить Кёстринга в СС – возможно, пообещав продвижение по службе. Прощупывание почвы оставили до совещания 16 сентября, и более серьезные усилия были предприняты только в октябре и ноябре, но старый генерал успешно противился предложению. При всей своей ограниченности он отчетливо осознавал, что власовцы рассматривают Osttruppen под командованием немцев как «наемников», тогда как Osttruppen, в свою очередь, считали восточные части СС Schweinehunde (прибегая к их собственному термину) – «свиньями собачьими», которые использовались для подавления восстаний против власти нацистов по всей завоеванной Европе. В сложившихся обстоятельствах Кёстринг предпочел остаться в составе ОКХ – с чем и согласился Гиммлер на их совещании 7 декабря 1944 г., когда после пражских событий было санкционировано формирование первой «независимой дивизии КОНР». Таким образом, Кёстринг пережил реорганизацию, хотя многие ожидали, что в конечном итоге его поглотит империя Гиммлера. И в самом деле, после его ухода из министерства Розенберга Бергер ожидал, что по приказу Гитлера Кёстринга вскоре переведут под начало рейхсфюрера СС.

Позиция Гиммлера заключалась в следующем: если русские проявят себя как хорошие бойцы на стороне Германии, он санкционирует расширение их сил и передачу дополнительных формирований под командование Власова, а не под немецкое – без немецкого персонала, поставленного на ключевые командные и руководящие посты.

Кёстринг благоволил власовскому предприятию. В Праге он пел и выпивал вместе с многими членами КОНР. В то же время он стремился не потерять влияния и не поставить под угрозу моральный дух и силу находящихся под его контролем национальных формирований. Он рассматривал КОНР как дополнение, а не замену различных восточных батальонов, разбросанных от Норвегии до Югославии. Чисто военная задача состояла в том, чтобы увеличить количество людей, сражавшихся за Германию. Кёстринг и его адъютант Ганс фон Херварт рассматривали Власова как нечто вроде политического прикрытия для разношерстых восточных формирований; в военном же отношении они отказывались передавать ему командование.

Хотя многие члены нерусских легионов, по-видимому, выступали за некую форму интеграции в РОА, преобладающие сепаратистская экзальтированность и контроль были столь сильны, что немецкое командование не решалось поднимать этот вопрос, дабы не допустить дальнейшего снижения их морального духа и боевой эффективности. Кёстринг отказался санкционировать передачу нерусских Osttruppen новому командованию КОНР – не столько из-за своих убеждений, сколько в первую очередь ради удобства в военном плане и безопасности, а также из опасения, что Власов мог стать «конкурентом», который лишит немецкий военный персонал смысла его существования.

Результирующая попытка «перепрыгнуть через национальный забор» отразилась в директиве об обращении с бывшими советскими военнослужащими от марта 1945 г. В целях вербовки, обучения и распределения военнопленных, которые должны были войти в состав Osttruppen, их разделяли по национальному признаку. «В частности, полезно отделять русских волонтеров от других добровольцев с Востока». С другой стороны, комитет Власова должен был обеспечить русских добровольцев политической программой, а краткосрочной общей целью для всех «восточных войск», независимо от национальности, являлась победа над большевизмом. «Только после ее достижения можно браться за долгосрочную задачу политического переустройства советского пространства». Ведомство Кёстринга вновь попыталось обойти проблему сепаратизма.

По всем этим вопросам армия не потрудилась даже проконсультироваться с министерством оккупированных восточных территорий – до такой степени она заглядывала в рот СС, присвоивших себе прерогативы политического руководства без каких-либо на то юридических или формальных оснований. Приказ, предусматривающий создание одной, а затем двух власовских дивизий, нанес сокрушительный удар по министерству восточных территорий: «Отныне политические задачи будут ставиться рейхсфюрером СС и ССХА».

Первая тенденция со стороны СС, особенно в лице Бергера, состояла в том, чтобы превратить новые формирования Власова в дивизии войск СС – точно так же, как бригаде РОНА Каминского пришлось стать сначала штурмовой бригадой СС РОНА, а затем 29-й пехотной дивизией СС. Такой статус привносил с собой скрытый предательский и наемнический смысл, что делало его неприемлемым для любого, кроме самого беспринципного, состава КОНР. После жаркой перепалки СС отказались от этой идеи, и в декабре 1944 г. формирование первой дивизии КОНР было окончательно санкционировано Гиммлером, исполняющим обязанности командующего армией резерва. Вторая дивизия начала формироваться только в конце января 1945 г. Третья дивизия, набор в которую Власов планировал произвести в Австрии, так никогда и не вышла за рамки подготовительного этапа формирования. Кроме того, в состав вооруженных сил КОНР вошли различные вспомогательные подразделения и части – резервная бригада, небольшие военно-воздушные силы, строительный батальон и офицерский запас.

Ограниченные возможности и длительную задержку в формировании подразделений, частей и соединений КОНР обуславливали различные факторы. Никуда не делась и неуемная подозрительность в отношении всего предприятия Власова, а конкретно по поводу надежности и будущих боевых показателей его войск. Также внесли свой вклад инерция, бюрократизм и растущее чувство тщетности усилий. Добывать снаряжение и оружие для «русской дивизии» на рубеже этого года, когда самому вермахту многого не хватало, действительно стало подвигом. Вербовка солдат из числа военнопленных и принудительный труд сталкивались с враждебностью немецких надзирателей – так же как и с двойственным отношением со стороны будущих восточных войск. Силы КОНР ограничивались максимумом 50 тысяч человек – несравнимо с тем, что их вполне могло бы быть более полумиллиона, если бы отдельные части РОА, другие восточные батальоны и казачьи формирования передали под единое командование.

Политической и символической – и, пожалуй, наиболее значимой – стала передача 28 января 1945 г. формального командования от вермахта (с Гитлером как Верховным главнокомандующим) КОНР (с Власовым в качестве командующего) – шаг, который породил в КОНР искры надежды (а также чрезмерное расширение бюрократического аппарата в штабах) и привел к быстрому и энергичному удалению войсками немецких знаков различия.

Силы КОНР оказались в утопической области автономности, находившейся в подвешенном состоянии между вермахтом и СС и тревожно балансировавшей между рушащимся рейхом и наступающими союзниками. В трехсторонней схватке каждая фракция шла на компромисс. Кёстринг оставался во главе ведомства ОКХ по восточным войскам, хотя его проблемы быстро перевешивали любые положительные результаты, которые он извлекал из своего положения. Власов получил прямое командование над некоторым количеством вооруженного и организованного личного состава, однако значительно меньшим, чем он надеялся иметь для ведения боевых действий или в качестве козыря при переговорах. Высшим судьей и хозяином всего предприятия оставался Гиммлер, хоть он и делегировал некоторые полномочия и до самого конца испытывал сомнения по поводу данного эксперимента.

Двойственность, проявленная СС в военной сфере, отразилась также на ведении ими политических дел – в частности, в непростом национальном вопросе, из-за которого СС оказались между двумя диаметрально противоположными ориентациями, типичными представителями которых являлись Арльт и Крёгер. Трудно поверить, что Гиммлер считал политическую войну в целом чем-то большим, чем просто тактическим отклонением, от которого он с радостью отказался бы после победы. Он по-прежнему следовал заповеди «разделяй и властвуй». «Напряженность между украинцами и русскими (в эмигрантской среде), которая сама по себе ни в коем случае не вызывает у нас недовольства, не должна разрастись до такой степени, чтобы ослабить нашу боеспособность по отношению к внешнему миру». Отсюда выводилась формула, которая как не позволяла подчинить украинских националистов Власову, так и не разрешала им создать свой собственный комитет:

«Генералу Власову следует рекомендовать, чтобы он снова и снова обращался к нерусским национальностям как к союзникам по борьбе против большевизма и говорил им, что их будущая судьба будет соответствовать их боевому вкладу. Рейхсфюрер СС не требует, чтобы национальности, которые этого не желают, принуждались к переходу под командование генерала Власова. Тем не менее единый фронт против большевизма является обязательным для внешнего мира… Рейхсфюрер СС не желает образования независимого от генерала Власова украинского комитета, поскольку это представило бы нашу политику в отношении генерала Власова в двойственном свете».

Как ни удивительно, но на этом позднем этапе наметился контур временного соглашения между Власовым и Шандруком. Оба оказались более сговорчивыми, чем некоторые из их помощников, и оба были проинформированы о предполагаемой позиции Гиммлера. План, предложенный Власовым (вероятно, по подсказке его советников из СС), как представляется, проложил путь к компромиссу: Шандрук со своим все еще «непризнанным» Украинским комитетом будет формально считаться представителем исключительно Галиции – которую Власов охотно признал нерусской. Шандрук будет командовать украинской (Галицкой) армией; другая дивизия, состоящая из восточных украинцев, которые хотели бы встать под знамена Власова, будет сформирована под эгидой КОНР. На своей второй и последней встрече с Власовым, в феврале 1945 г., Гиммлер санкционировал эту идею в принципе. Гитлер, информированный об этом Риббентропом, раздраженно выговорил последнему, чтобы тот перестал заниматься ерундой. В результате проект развалился. 23 февраля 1945 г. Розенберг, с согласия СС, официально уполномочил Шандрука возглавить «Украинский национальный комитет», последний сепаратистский орган, возникший под крылом министерства оккупированных восточных территорий. Политика компромиссов между Власовым и украинцами сопровождалась сменой кадров, которую произвел группенфюрер СС Отто Вахтер, бывший губернатор Галиции и посредник от СС между Власовым и националистами. Хотя и резко нацистский, антизападный и антисемитский в своих публичных высказываниях, Вахтер получил признание своих коллег за определенную тактичность и способность объединять различные фракции.

Гиммлер вышел из всех этих мелких стычек невредимым и жаждущим действий. Внутренние интриги должны были продолжиться. Гиммлер поручил Бергеру превратить – при умелом использовании – «досадную помеху в виде операций, проводимых в настоящее время министерством оккупированных восточных территорий, в конфликт между МИД и восточным министерством». Две недели спустя Бергер послушно доложил рейхсфюреру СС, что «я всеми силами стараюсь держаться подальше от этой борьбы за власть (между Розенбергом и Риббентропом), чтобы действовать более активно в деле раскола между ними». Не изменилось и отношение Гиммлера к России. Его жесты в сторону КОНР оказались лишь уловкой. Он все еще придерживался мнения – в 1945 г.! – что западная граница будущей России должна формироваться по Москве.

«Центром притяжения будущей России должно стать Восточно-Русское Сибирское государство, экспансионизм которого должен быть направлен в сторону Персидского залива. Предполагая отказ [России] от политики экспансии на Запад, дружба с [такой] Россией вполне возможна…» Гиммлер не мог не знать, что даже Власов и его сторонники не приняли «расклад» подобного рода, но это ни в малейшей степени его не беспокоило.

Внутри самой империи СС Бергер теперь сотрудничал с Шелленбергом (и косвенно Гиммлером и Кальтенбруннером) в использовании бывших советских кадров. Столкнувшись с этой мощной комбинацией, гестапо – последний оплот антивосточного фанатизма в СС – было вынуждено уступить. Его последний злобный акт – использование лидеров НТС, арестованных в середине 1944 г., в качестве рычага давления на КОНР, – потерпел неудачу. В начале 1945 г. Власову было предложено написать Кальтенбруннеру, что, хотя он и не поддерживал планы «горячих голов» из НТС, возможно, программа объединения всего бывшего советского состава для борьбы с большевизмом требует их освобождения. После второго ходатайства Кальтенбруннера отказ «гестапо Мюллера» освободить их был аннулирован, и, когда в марте 1945 г. Красная армия уже приближалась к Берлину, руководство НТС освободили под личные гарантии руководства КОНР в том, что они будут держаться подальше от политики.