Движущая сила протеста

Будучи поначалу медленной в первые месяцы кампании, лавина критики, направленной против официальной политики, по мере того как она неудержимо нарастала, охватывая все более широкие сферы, медленно набирала обороты. К осени 1942 г. вряд ли будет преувеличением назвать высшие эшелоны военной администрации прочно консолидированными против явно пагубных методов колониализма и террора. Что не исключало подобных злоупотреблений с их стороны, которые имели место в ходе антипартизанской войны и принудительной эвакуации. Тем не менее за эти месяцы характер докладов военной администрации существенно изменился. Типичным для нового отношения стал доклад начальника снабжения армии на востоке Украины: реагируя на возмутительные конфискации Коха, осуществлявшиеся якобы для того, чтобы накормить войска, он заявлял, что «все принудительные конфискации, Eingriffe, продовольственных запасов населения должны быть ограничены до минимума, а внутренняя готовность гражданского населения сотрудничать с нами должна быть признана решающим фактором». Отвергая надуманную дилемму Коха, что голодать придется либо немцам, либо украинцам, генерал восклицал: «Нам нужна не только земля, но и поддержка народа». Он сделал вывод, что между завоевателями и завоеванными существует неизбежная общность интересов и армия возмущена «ошибками» гражданской администрации, способствовавшими ее срыву.

Гораздо большее влияние оказал основной 17-страничный документ за авторством полковника Гелена (в конце войны стал генерал-лейтенантом), с 1 апреля 1942 г. начальника 12-го отдела Генштаба «Иностранные армии Востока», который обычно избегал привлекать к себе широкое внимание. Как и Шенкендорф восемь месяцев назад, Гелен поместил свою критику и рекомендации в неполитические, военные рамки антипартизанской войны и привлечения местных вспомогательных сил. Подчеркивая советские достижения в связывании действий и истощении немецких войск в их тылу за линией фронта, меморандум указывал на привлечение коренного населения как на единственно возможную контрмеру: предпосылкой для ее успеха являлось благоприятное расположение народа к немцам. Не без дальновидности документ перечислял «справедливость, организационную компетентность, согласие и благосостояние» в качестве элементов того, к чему стремились русские, но в чем ни советская, ни немецкая власть их не удовлетворили.

«Основой всей нацистской максимы правления на Востоке являлась предпосылка: «Русский объективно низшее существо; поэтому его… следует оставлять в живых только для выполнения работы и держать на самом низком уровне умственного развития». Эта концепция, спорная сама по себе, будучи распознанной массами русского народа во всех немецких действиях, несомненно, становится наиболее прискорбной ошибкой…»

Ответом на рост партизанского движения, продолжал Гелен, стало бы радикальное изменение немецкой тактики, включая программное провозглашение немецким руководством гарантий того, что России будет предоставлено самоуправление, а не колониальный статус. Наивно надеяться, добавлял он, на искоренение русского национализма путем его замалчивания.

Эффективной мерой поддержки такого заявления (продолжалось в документе) может стать воображаемое формирование фиктивного национального российского правительства, которое будет действовать как «Национальный комитет за освобождение Родины» исключительно на бумаге и через патриотические заявления по обе стороны линии фронта. Личностей с известными именами, готовых к добровольному сотрудничеству, следует искать среди пленных генералов. Но они не хотят выглядеть наемниками, предающими свою страну «за кусок хлеба»… У самых лучших из русских куда больше самоуважения, чем им это приписывают.

И такой разворот на 180 градусов должен был также включать в себя «безоговорочную отмену всяческой дискриминации в отношении «добровольных» русских рабочих в рейхе, предоставление большего самоуправления на оккупированных территориях, более широкую культурную свободу на местах и более экстенсивное использование местных войск в качестве подлинных союзников рейха».

Доклад Гелена привлек широкое внимание. В нем, в разгар военного кризиса под Сталинградом, подробно излагались практически все аргументы целесообразности, которые реалистичный и «патриотичный» офицер мог бы выдвинуть в пользу принципиального разворота восточной политики. (В меморандуме, представленном в то же время, итальянский генерал (позже фельдмаршал) Мессе со своей стороны не стеснялся в выражениях. Германия стремится не к замене большевистского режима другим правительством, а к прямому контролю над всей Восточной Европой, как зоной экономического влияния. Обращение с населением и военнопленными, а также эксплуатация природных ресурсов свидетельствуют об отсутствии дальновидности и противоречивости директив, недостатке сплоченности и неуравновешенности среди высших военных чинов и в политических и экономических органах, задача которых состоит в управлении оккупированными территориями. Германия не понимает, как добиться сочувствия и готовности к сотрудничеству среди населения. Демонстрируя стандартный анти славянский подход, автор настаивал на том, что «от населения, которое не знает, будет ли оно живо завтра, нельзя ожидать столь необходимого сотрудничества с вооруженными силами». Это явилось симптомом растущего политического мышления среди немецких военных. Исключительно прямой (особенно в его пропаганде правительства в изгнании), этот документ отразил сближение в конце 1942 г. трех довольно отчетливых элементов: критики восточной политики как таковой; антигитлеровских поползновений в офицерском корпусе; и военных поражений, которые достигли своего апогея в районе Сталинграда. В конечном счете возрастающая вероятность поражения привела к тому, что все больше и больше людей в армии стали воспринимать политическую деятельность как своего рода панацею, которая могла бы спасти то, чего нельзя было добиться силой оружия: политическая война поднялась на горьких дрожжах поражения.

Внешней кульминацией армейского протеста стало предрождественское совещание 1942 г. представителей армии с деятелями министерства Розенберга. Протокол, процитированный ранее, сводился к убедительному изложению взглядов тех, кто впоследствии возглавил военную оппозицию Гитлеру, включая Штауффенберга, Шенкендорфа и Альтенштадта. Основываясь на якобы выраженном согласии Гитлера на использование «хиви», полковник Альтенштадт заявлял: «Нынешний низкий уровень отношения населения больше не может оставаться терпимым. Необходимо радикальное изменение немецкой политики, особенно на территориях великороссов… Без этого преданность вермахту более полумиллиона русских, украинцев и т. д. [т. е. «хиви»] окажется под не поддающейся оценке угрозой».

Полковник ловко подошел к дискуссии с другой стороны: Hiwis и Osttruppen больше не считались военной заменой политической войне; политические меры были объявлены жизненно необходимыми, поскольку их отсутствие неблагоприятно отразилось бы на моральном духе и лояльности коллаборационистов, без помощи которых рейх больше не мог обойтись. Не теряя времени, фон Херварт добавил, что военные соображения «требуют позитивного сотрудничества населения. Россию могут победить только русские». В этом духе совещание согласилось с тем, что на переднем плане всех требований стоит требование об установлении новой политической цели – Zielsetzung:

«…Первая и главная задача – привлечь население к участию в борьбе с Советами. Для этого должны быть созданы политические предпосылки, которые сделали бы для населения борьбу значимой. Нет никаких сомнений в том, что они [местное население] готовы бороться против Советов на фронте или за его пределами, если нам удастся продемонстрировать им, что мы полностью отказались от методов, использовавшихся до сих пор.

…Учитывая серьезность момента, лозунгом для этих [русских] территорий может быть только один: признание населения в качестве союзника в борьбе против Советов, с благожелательным признанием его собственного образа жизни (Eigenleben – автономии?) с необходимыми политическими и экономическими последствиями».

Розенберг, по-видимому впечатленный такой массой увешанных боевыми наградами участников в военной форме, на которых он рассчитывал как на «союзников», приступил к сочинению многочисленных меморандумов, призывая к созданию национальных (сепаратистских) армий, уничтожению колхозной системы и поощрению частной собственности на Востоке – упрощенный пакет предложений, которые могли оказаться адекватными годом или двумя ранее, но зимой 1942/43 г. они лишь свидетельствовали о негибкости и неспособности Розенберга поколебать свой собственный первоначальный подход, который акцентировал внимание на антисемитских и «антимосковских» элементах политики и пропаганды. Его усилия, неуклюжие и крайне незначительные для полемики о политической войне в целом, мало повлияли на реальную деятельность. Представители армии оказались в гораздо более благоприятном положении, чтобы влиять на ход событий.

Несколько участников сочли необходимым записать идеи, высказанные на предрождественском совещании. Меморандум Альтенштадта упоминался и в других контекстах. Его наиболее убедительным аргументом стало сравнение различных политик и их последствий на Востоке: он обнаружил (возможно, слишком подчеркивая благотворные и успокаивающие результаты в Крыму), что «лучшее обращение с военнопленными, преференции по отношению к дезертирам, внимание к комиссарам, запрет бессмысленного коллективного наказания… награды за достойную службу военного и гражданского персонала, предотвращение изнасилований, деспотизма, жестокости» – все это породило настолько благоприятный настрой, что население было «готово пожертвовать своей жизнью ради дела Германии». Каким бы преувеличением ни было это утверждение, его общий вывод вполне соответствовал фактам.

Полковник фон Тресков, начальник оперативного отдела штаба группы армий «Центр», который неоднократно доказывал свои достоинства в качестве перспективного политического аналитика, также подготовил подробное резюме полученного опыта и политических рекомендаций. Никогда, театрально заявлял он, у интервента не имелось такой прекрасной возможности завоевать симпатии покоренного народа; и редко такая возможность была полностью упущена.

«В чем причины такого просчета? а) В ходе оккупации ухудшилось экономическое положение народа. У крестьян забирали лошадей и скот, зачастую и последнюю корову. Города голодают, а предметы первой необходимости невозможно купить. б) Неблагоразумное поведение войск – например, безжалостный террор, нецивилизованные реквизиции, сожжение деревень и т. д. – толкают население в объятия партизан.

в) Набор рабочей силы в Германию на совершенно бесправных условиях… г) Партизанский антитеррор в сочетании с убедительной пропагандой, которая все больше и больше подчеркивает национальный элемент, вследствие чего ослабляется вера в стойкость немецких вооруженных сил…»

Но важнее всего этого являлась «главная проблема, которая в настоящее время поглощает внимание русских: отсутствие единого политического подхода в обращении с русским народом». Тресков продолжал описывать скромный, физически и морально здоровый, а также трудолюбивый характер русского народа и то, как легко было бы им руководить; несмотря на простоту, среди русских сильна жажда знаний, культуры и религиозной веры. Он настоятельно призывал признать эти чаяния, содействовать самоуправлению коренных народов на автономной основе и создать представительную центральную администрацию (или отдельную администрацию для каждой республики), надежную с точки зрения Германии, но действующую в качестве свободных людей.

Другие, с меньшей политической проницательностью и озабоченностью, присоединились к движению по чисто военным соображениям. В январе 1943 г. появилось «Краткое руководство по обращению с Hiwis («хиви»)». Что симптоматично для «сговора» в оппозиционных кругах, оно содержало почти дословное изложение предложений и фраз из более ранних меморандумов Гелена, Трескова, Штауффенберга и Шенкендорфа. Даже экономические структуры приветствовали новую тенденцию. Теперь WiStab Ost (экономический штаб «Ост») – штаб военной экономики Востока – призывал к улучшению отношения к работникам с Востока, сокращению квот набора, расширению аграрных реформ и «психологической сдержанности в культурной сфере», как стимулов для населения Востока. Его сотрудникам предписывалось: «Надлежащее обращение с населением находится в центре (германских экономических) мер… Поэтому необходимо позаботиться о том, чтобы обеспечить достойное и справедливое обращение с работающим коренным населением и избежать нанесения ущерба его чести путем использования порки, бюрократического крючкотворства и тому подобных мер».

Даже немецкая пресса – в своей попытке помочь компенсировать поражение в Сталинграде – высоко оценила антибольшевистское рвение «новых союзников» – восточных войск, сражающихся бок о бок с вермахтом.

Теперь тыловые командиры стремились реализовать некоторые меры, за которые они ратовали. Заручившись молчаливой поддержкой Альтенштадта и генерала Вагнера, Тресков экспериментировал с новыми российскими воинскими формированиями и новыми пропагандистскими лозунгами. Даже на Юге, который в иных отношениях не отличался политической дальновидностью, по всей видимости, возобладал новый дух. Фельдмаршал фон Клейст, имея за плечами опыт более либеральной кавказской политики, в середине февраля 1943 г. издал директиву из 15 пунктов об обращении с населением в зоне ответственности своей группы армий «А». На следующей неделе фельдмаршал фон Манштейн, его сосед, командующий группой армий «Юг», откликнулся аналогичным приказом. Его тезис состоял в следующем: «К населению оккупированных восточных территорий… следует относиться как к союзникам». Должны были быть приняты соответствующие меры в области приемлемого социального обеспечения, образования, управления и восстановления, проведена аграрная реформа, и должна поощряться религиозная и культурная жизнь. Постепенно новый дух пронизывал и нижние эшелоны. Так, в середине марта в приказе по армейскому корпусу говорилось: «Те представители коренного населения, кто участвует в борьбе против большевизма, будь то с оружием в руках или посредством труда, являются не нашими врагами, а соратниками и сотрудниками в борьбе против мирового врага… Тот, кто рискует своей жизнью на нашей стороне, имеет право на товарищеское отношение и признательность со стороны немцев».

Одна за другой армии на местах издавали аналогичные директивы. 4-я полевая армия разродилась конспектом из нескольких лекций – «Почему мы должны иметь русского на своей стороне» и «Русский характер», – которые были распространены с инструкциями о том, как относиться к Osttruppen и работникам с Востока. 2-я полевая армия откликнулась на эти настроения, назвав причинами разочарования жестокое обращение с военнопленными, принудительные работы, неадекватность аграрной реформы, закрытие школ и деятельность айнзацгрупп.

«Мы можем управлять завоеванными нами бескрайними русскими территориями только вместе с русскими и украинцами, живущими на них, и никогда против их воли».

Когда командующий 2-й полевой армией генерал Вальтер Вайс направил в ставку фюрера доходчивое, подробное, хотя и ни в коем случае не оригинальное, возражение против немецкой восточной политики, он получил от своего знакомого офицера из ставки Гитлера осторожный ответ. Суть сообщения заключалась в том, что, по-видимому, в ставке фюрера «в конце концов» появилось больше понимания проблем Востока. К маю 1943 г. исходящая от армии «реалистичная» кампания достигла своего апогея.