Часть четвертая

Политическая деятельность

Глава 23

Действующие лица и их кредо

Фатальный просчет

Если эксплуатация восточных ресурсов и рабочей силы не вызывала у нацистов ни малейших сомнений, то политическое и военное использование советского населения на стороне немцев резко противоречило нацистской идеологии и доокку-пационным планам. Руководство тем, что должно быть известно как политическая война; обращение к советскому населению с четкой политической программой или обещаниями на будущее; организация политического центра, будь то русское правительство в изгнании или плеяда комитетов по освобождению; даже вооружение масс Untermenschen – представителей «низшей расы» для борьбы со своими бывшими хозяевами под знаменами освободительного движения – все это изначально считалось запретным с точки зрения идеологии, политически опасным, а в военном отношении излишним.

Сам Гитлер исключал любую программу политических побуждений. Завоевав Россию, размышлял он, население можно предоставить самому себе – «при условии, что мы им управляем. В случае революции нам нужно просто сбросить несколько бомб на неугодный город, и вопрос будет улажен». Это предполагало, что никакого ослабления немецкого правления не могло быть. «Дорога к самоуправлению ведет к независимости, – декларировал фюрер. – Для того чтобы сохранить свое господство над народом на территориях, завоеванных нами восточнее рейха, мы должны стараться всеми силами удовлетворить любое стремление к индивидуальной свободе, которое они могут изъявить, тем самым лишив их любой формы государственной организации, и, следовательно, держать их на как можно более низком культурном уровне».

Дело не в том, что Гитлер не был осведомлен о проблемах психологической войны. Позже он по-новому сформулировал свою точку зрения: «…управление народом завоеванных регионов – это, я бы сказал, конечно, психологическая проблема. Нельзя править одной только силой. Разумеется, сила имеет решающее значение, но не менее важно иметь то психологическое нечто, что необходимо дрессировщику животных, чтобы быть господином своего зверя. Они должны быть убеждены, что мы являемся победителями…»

В этих рамках Гитлер не возражал против использования пропаганды на оккупированных территориях, особенно тогда, когда она была направлена против отступающей Красной армии; но фюрер не соглашался на ведение политической войны, поскольку это означало компрометацию его целей и методов, направленных на прямое завоевание и колонизацию.

Только позже встал вопрос о «завоевании» населения в желаемых регионах при помощи удовлетворения его чаяний. Он был выдвинут на передний план под влиянием эмпирических доказательств, собранных пропагандистами; подкреплен столь же прагматичным подходом некоторых руководителей военной администрации и офицеров разведки; форсировался практически спонтанным формированием местных вспомогательных подразделений для немецких вооруженных сил и усугублялся запутанной и яростной борьбой в политической войне, в эпицентре которой находился генерал Андрей Власов.

Первоначальная точка зрения отлично характеризовалась ограничениями, наложенными на немецкую пропаганду. Когда еще в середине августа 1941 г. доклад отдела пропаганды ОКВ настоятельно призывал «ради завоевания доверия населения избегать применения силы, жестокостей, грабежей и обмана», генерал Йодль [начштаба оперативного руководства ОКВ] гневно написал на полях: «Это опасные признаки презренного гуманизма». «Завоевание доверия населения» еще не являлось общепризнанной целью. Цена этой политики в плане пропагандистской деятельности была очевидна. По словам одного аналитика, «любое упоминание о будущей судьбе территории СССР или ее населения, любая ссылка на национальность, этнические меньшинства или самоуправление оставались однозначно и строго запрещенными. Это лишало немецкую психологическую войну самого эффективного оружия против нарастающей волны русской патриотической пропаганды, которая стала заменять коммунистические лозунги в конце июля 1941 г… Немцы могли противопоставить [этой пропагандистской кампании] только запретительные аргументы, поскольку им запрещались псевдопатриотические темы, которые помогли им использовать в собственных интересах национальные чувства во время Французской и, в меньшей степени, Норвежской кампаний. Немцы игнорировали существование национализма до такой степени, что даже запретили использовать в своей пропаганде слово «русский».

Наиболее близким подходом с целью привлечения симпатий населения были расплывчатые намеки на «свободу от большевизма». Уже в ноябре 1941 г. всей пропаганде, направленной на оккупированные территории СССР, было приказано придерживаться формулы: «Ваша судьба зависит от вашего отношения и вашей работы. Пока идет война, о будущем ничего нельзя сказать. Решение придет позже и будет зависеть от вашего отношения».

Пренебрежение политическим и военным потенциалом «низшей расы» стало симбиозом доктрины и практики. В принципе школа мысли Бормана была глубоко враждебна любому проекту, удостаивающему Ostmensch – «жителя Востока» «признанием» в качестве солдата, не говоря уже о союзнике. Экономические мотивы, в свою очередь, побудили группу Геринга – Бакке рассматривать Восток как объект эксплуатации и игнорировать любые мысли о политической реабилитации. Доминирующим предположением обеих групп на первом этапе войны было то, что победа неизбежна. Йозеф Геббельс оказался, пожалуй, первым среди всех нацистских лидеров, осознавшим провал немецких целей: когда в первые «три месяца» не удалось победить Советский Союз, он продиктовал меморандум из 27 страниц (который, к сожалению, не сохранился); эксперты, которым его показали, считали, что «провозглашение этого плана Гитлером позволит заручиться полной поддержкой всего русского народа». Притом что это было преувеличением, один из помощников Геббельса тем не менее признал, что «мы наверняка никогда не выиграем кампанию или не завоюем жителей Востока без политической программы». А несколько месяцев спустя сам Геббельс добавил: «…Мы были слишком сильно зациклены на скоротечной кампании и видели победу так близко перед своими глазам, что не считали необходимым беспокоиться о психологических вопросах подобного рода. То, что мы упустили тогда, нам придется теперь компенсировать тяжким трудом».

Коренная переоценка тактики вступила в действие, как только стало очевидно, что быстрой победы не предвидится. Пока такие несгибаемые сторонники крайних взглядов, как Гитлер, Борман и Кох, упрямо стояли на своем, кое-кто начал выступать за существенные изменения в политической тактике и стратегии. Начались эксперименты, представлялись и обсуждались апелляции и меморандумы – в основном за спиной фюрера, – по поводу политического и военного использования жителя Востока.