Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Наконец-то мы снова были на марше и продвигались вдоль Днепра в юго-восточном направлении. Русские ожесточенно сопротивлялись, искусно минируя дороги. Поэтому перед началом движения саперам частенько приходилось их разминировать.
Внезапно прозвучала команда:
– Стой!
Оказалось, что перед головой колонны появились подразделения русского охранения. Однако гауптман Кочиус решил не терять времени и расчистить дорогу, бросив на противника стрелков-мотоциклистов, так как местность этому благоприятствовала. По его приказу мотоциклетные взводы и отделения построились в боевой порядок и помчались на неприятеля.
В наших ушах свистел встречный ветер, а в воздухе завывали снаряды. Я установил на коляске пулемет и, несмотря на ужасную тряску, пытался время от времени дать очередь по противнику. Мы приближались к нему все ближе и ближе, а неприятельский огонь становился все сильнее и сильнее. Стало ясно, что наши разведывательные группы недооценили численность врага.
Я освободил пулемет из крепления, взял его в правую руку и по-женски уселся на коляску. В трехстах метрах от неприятеля наши водители заложили крутой левый вираж, и меня, как на учениях, центробежной силой вынесло в сторону. Несмотря на неприятный удар пулеметом по ребрам, приземление в целом прошло удачно. Антек тоже приземлился благополучно и пополз ко мне по-пластунски. Я же открыл огонь, прикрывая отход мотоциклов, поскольку это был самый опасный момент. В результате все окончилось благополучно – мы не потеряли ни одной машины.
Первая часть атаки проходила согласно плану, однако противнику вскоре удалось опомниться от неожиданности – когда третий взвод попытался под огневым прикрытием остальных взводов броситься вперед, то попал под такой убийственный неприятельский огонь, что вынужден был залечь, понеся большие потери. Командиру роты ничего не оставалось, как отдать приказ:
– Окопаться!
Весь день рота пролежала как приколотая под нестерпимо жаркими лучами солнца. Русские непрерывно плевались из своих проклятых минометов. Казалось, что эти дьявольские штуки притащил с собой каждый третий из них. Мы же открывали ответный огонь только тогда, когда иваны начинали передвигаться на высоте слишком нахально. Вдобавок к минометному обстрелу и нестерпимой жаре добавились и русские истребители, которые подобно шершням то и дело появлялись в небе, ведя ураганный огонь по наземным целям. Всех, особенно раненых, мучила жажда, и мы едва дождались темноты, когда нас отвели назад.
На следующее утро противник неожиданно исчез, и мы в пешем порядке бросились его преследовать. Нам приказали прочесать поле с подсолнухами, и мы, не теряя друг друга из виду, продирались сквозь высокие стебли. В авангарде шло наше отделение, и когда поле наконец кончилось, то впереди показались русские.
– Они сдаются! – восторженно закричал Винклер.
И действительно, к нам стали нерешительно приближаться коричневые фигуры с поднятыми руками. Винклер двинулся им навстречу. Повесив автомат себе на шею, он остановился перед ними и дружески улыбнулся. Русские тоже улыбнулись в ответ, правда несколько неуверенно. Тогда Винклер протянул им пачку сигарет, и лица русских солдат прояснились. Многие из них потянулись за сигаретами, послышались одобрительные возгласы, и завязалась оживленная беседа.
Это общение привело к неожиданным результатам – вначале на опушке близлежащего леса появились отдельные фигуры, а затем из видневшегося вдалеке села – целые подразделения. Мы, естественно, схватились за оружие, но русские солдаты из передового отряда, которые выкурили с Винклером «трубку мира», отчаянно замахали руками, прося нас не стрелять.
В результате мы без боя вошли в село, затем подтянулись обозы, а почти пятьсот пленных отправились в тыл. Похоже, они сами расправились со своим комиссаром, труп которого остался лежать на сельской улице. Однако не исключено, что он покончил жизнь самоубийством.
Русские каждый раз повторяли с нами игру в кошки-мышки. Вот и в тот день мы преследовали их уже битых два часа.
– Почему нам приходится действовать в одиночку? Где же танки? – пожаловался Антон Антек старшему стрелку Пшибыльскому.
– Антек, дружище! Здесь неподходящая местность для танков, – ответил тот. – Кругом балки да болота. Сейчас, когда зарядили дожди, даже открытый вездеход нашего командира роты не везде тут пройдет.
И действительно, каждый шаг по размякшей пашне давался с невероятным трудом, и если бы сапоги на распухших ногах не сидели так плотно, то они давно потерялись бы в грязи.
Обер-фельдфебель Хильски решил сориентироваться и достал свою карту. Поводив по ней пальцем, он изрек:
– Нам пехать еще шесть километров, а через два часа начнет темнеть.
– Шесть километров! Уж не являются ли они теми самыми резиновыми километрами, о которых вы столько рассказывали, господин обер-фельдфебель? – язвительно спросил Нольте.
– Нольте, не пори чепухи! – раздраженно поставил его на место Хильски и, обращаясь ко всем, добавил: – Не могу ничем помочь, ребята. Потерпите еще немного!
– Быстрее не могу, у меня ведь нет крыльев, – в изнеможении простонал я и в следующее мгновение оказался лежащим в мягкой, пропитанной влагой грязи.
Залегла и вся рота – обрушившийся на нас град снарядов явно указывал на то, что русские собираются оказать сопротивление. Пять минут через наши головы в ответ стреляла немецкая артиллерия, а потом поступил приказ атаковать.
– Впереди плотная группа противника! Прицел четыреста! Роте приготовиться к атаке! Работаем повзводно! Огневое прикрытие обеспечивает отделение тяжелого оружия!
Вскоре послышались громкие хлопки от выстрелов минометов и грохот очередей крупнокалиберных пулеметов. Тут обер-фельдфебель Хильски поднял руку и скомандовал:
– Второй взвод! Приготовиться к атаке! Вперед!
Я вскочил и мелкой рысью устремился вперед – на большее в такой вязкой грязи меня просто не хватало. Мои боевые товарищи тоже поднялись и начали наступать широким фронтом. Мы бежали до тех пор, пока ноги в коленях не перестали сгибаться. Тут послышался глухой голос командира взвода:
– Занять позицию! Огонь!
Мое сердце бешено колотилось, а перед глазами плясали огненно-красные круги. В таком состоянии ведение прицельной стрельбы было невозможно, и я прекратил это бессмысленное занятие.
– Продолжать ведение огня! Необходимо поддержать первый и третий взводы! – немедленно зарычал Пфайфер.
Тем временем мое сердцебиение начало приходить в норму, и я стал различать за бруствером округлые каски противника, находившегося довольно близко. Установив визир пулемета на предельно короткое расстояние, я дал несколько очередей.
– Антек! Подай пулеметную ленту! У меня закончились патроны!
Позади послышался шорох, раздался громкий кашель, и мой приятель плюхнулся прямо в лужу. Смачно выругавшись, Антек протянул мне новую пулеметную ленту, и вскоре мой пулемет застрочил наряду с остальными пятью пулеметами взвода. Слева от нас залегшие было два других взвода вновь поднялись в атаку, и многие наши боевые товарищи, широко раскинув руки, начали падать на землю.
– В шестидесяти метрах от нас – русский фланкирующий пулемет! – немедленно распознал причину этого Хильски. – Гельмут, давай! Подави его!
Я дал по неприятельскому пулемету длинную очередь и сразу понял, что у русских пулеметчиков слишком хорошее укрытие.
– Не получается, господин обер-фельдфебель!
Тогда справа позади меня послышался голос моего третьего стрелка, долговязого Вайнерта:
– Беру их на себя! Прикройте меня огнем!
Я быстро перезарядил оружие, прицелился и за раз выпустил всю пулеметную ленту, так что ствол пулемета раскалился. Вайнерт рывком поднялся, пробежал метров десять-пятнадцать и одну за другой бросил по неприятельской позиции три ручные гранаты. Это были броски настоящего мастера своего дела – несмотря на расстояние, превышавшее пятьдесят метров, все три гранаты точно попали в цель. Раздались взрывы, и вражеский пулемет замолчал.
– Встать! В атаку! – немедленно зарычал Хильски.
Через несколько секунд наш взвод был уже на огневой позиции неприятеля. Пулемет оказался развороченным, но его расчет попытался оказать сопротивление – в нескольких метрах от вражеской позиции Пфайфер споткнулся и упал как подкошенный – пуля, выпущенная русскими из пистолета, попала ему в ногу. Тут подоспел Хильски и очередью из автомата обезвредил врага.
– Вперед! – крикнул он зычным голосом.
Рота бросилась на противника и под шквальным огнем неприятеля быстро преодолела последние метры, отделявшие нас от его траншей. Многие стрелки-мотоциклисты остались лежать на земле, так и не достигнув цели, но когда солдаты нашей роты громко закричали «Ура!», то боевой дух оборонявшихся был сломлен, и свыше двухсот русских сдались в плен. Тогда силы оставили нас, и мы в изнеможении присели во вражеских ходах сообщения. При этом радости от такой победы никто не испытывал. Мы с жадностью допили остатки воды в своих фляжках и закурили.
Чуть позже мы снова были на марше, оставив пленных и раненых под надежной охраной.
Вскоре показалась какая-то железнодорожная станция, где нам оказали весьма холодный прием – пулеметная очередь прошлась прямо по открытому вездеходу командира роты. Однако в сгустившейся темноте тщательно обыскать станцию не представлялось возможным. Пришлось взводам занять круговую оборону и выставить усиленную охрану.
Когда меня разбудили, чтобы сменить караульного, было еще темно, и я, чтобы проснуться, опустил голову в стоявшую рядом бочку с водой. Однако это не очень помогло. Рассветало, и в первых лучах выглянувшего солнца стали различаться очертания станционных построек. Тогда я оперся о какой-то намокший от дождя штабель и стал наблюдать за пробуждением природы. На ум мне пришло высказывание Гомера о «розовоперстой Эос», и незаметно для себя я задремал.
Какое-то время я пребывал в полудреме, как вдруг меня что-то разбудило.
«Мне почудилось или это действительно был какой-то шорох позади меня?» – огненной вспышкой пронеслась мысль в моей голове.
Тогда я наклонился и заглянул под штабель. Однако было еще слишком темно, чтобы что-то разглядеть. И тут мне показалось, что там кто-то шевелится.
«Собака?» – подумал я, и в этот момент показалась чья-то обритая наголо голова.
Мне ничего не оставалось, как сунуть русскому пистолет под нос. Он растерянно посмотрел на меня и поднял вверх руки.
Я с облегчением вздохнул, достал из нагрудного кармана смятую пачку сигарет, вытащил одну и протянул ее русскому.
– Возьми, иван, – дружелюбно произнес я.
Парень сначала смутился, но потом с благодарной улыбкой взял ее.
– Спасибо! – произнес он, а потом, ткнув себя в грудь, добавил: – Никст Иван – Никита!
Я тоже взял себе сигарету, и он дал мне прикурить.
– Спасибо, Никита! – на ломаном русском поблагодарил я и, в свою очередь, ткнул себя в грудь: – Гельмут!
Так мы и стояли вместе, покуривая, словно старые боевые товарищи.
После рассвета вся железнодорожная станция, лежавшая на ветке между Кривым Рогом и Днепропетровском, была тщательно прочесана, и мы обнаружили еще нескольких спрятавшихся русских солдат.
Войти с помощью соц. сетей: