Мост через Золотую Липу, 20 июля 1944 года

После прорыва войсками 4-го Украинского фронта Красной армии оборонительных позиций 1-й танковой армии возле города Броды русские через несколько дней дошли до Лемберга. Попытки 8-й танковой дивизии, к которой относился и наш 88-й тяжелый истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион, заделать брешь во фронте оказались тщетными, и через эту дыру многочисленные дивизии противника мощным потоком устремились на Запад. Во избежание окружения главнокомандующий группой армий «Северная Украина» генерал-фельдмаршал Модель принял решение отвести свои войска на Карпаты.

Мой взвод, усиленный двумя саперными отделениями из состава 42-го танкового саперного батальона, в качестве арьергарда провел ночь в каком-то богом забытом селе. Меткими выстрелами мы смогли удержать прощупывавшего местность противника на относительно безопасном расстоянии. Поэтому, когда утром поступил приказ на отход, русские нас не преследовали. Пробираясь в одиночку окольными дорогами, мы в конце концов сбились с курса, но уточнить маршрут было не у кого. Однако наибольшая неприятность поджидала нас, когда мы вышли к мосту в верхнем течении реки Золотая Липа – на размещенном на нем указателе значилась максимальная грузоподъемность всего лишь пять тонн, тогда как «Хорниссе» весила двадцать.

Саперы проверили состояние моста и как люди, разбирающиеся в подобных вещах, только покачали головой.

– Проезд по мосту невозможен! – заявили они.

Вброд перебираться в этом месте тоже было рискованно – берег оказался слишком крутым, а глубина реки, несмотря на то что мы находились у ее истоков, – чересчур большой.

– Надо искать брод, – решил я. – Воятский! Вы на мотоцикле поедете в южном направлении, а я на вездеходе разведаю местность к северу.

Через час, так и не найдя подходящего места для переправы, но заметив, что в десяти километрах от нас русские форсируют реку по понтонному мосту, я вернулся. Вскоре прибыл также Воятский и доложил, что его поиски тоже не увенчались успехом.

Тогда я собрал на совет всех младших командиров – командира отделения управления взвода Воятского, командиров самоходок унтер-офицеров Штробеля, Ктонцеля и Рабе, а также фельдфебеля Зайлера от саперов.

– Невдалеке от нас противник нашел способ переправиться через реку, а мы нет, – заявил я. – Если в ближайшее время нам не удастся преодолеть это проклятое препятствие, то иваны нас окружат. Отсюда вывод – мы должны проехать по мосту, причем немедленно.

– Мы не сидели без дела, господин лейтенант, – откликнулся сапер. – За это время нам удалось возвести стойки усиления из найденных у реки брусьев. Кроме того, были задействованы перила, а также часть настила. В некоторых местах, правда, появились дыры, сквозь которые просматривается вода, но опасаться не стоит – грузоподъемность моста значительно увеличилась. Однако пешим солдатам следует соблюдать осторожность.

– Какова же сейчас грузоподъемность? Десять тонн? Уверен, что не двадцать. Разве это решает задачу?

– Что можно сказать? – проговорил фельдфебель Зайлер. – Обычно при строительстве подобных мостов по грузоподъемности закладываются значительные резервы, а кроме того, мы можем применить одну хитрость – максимально облегчить самоходки.

– Другими словами, у нас появился шанс! – воскликнул я. – Не будем терять времени! Унтер-офицер Кюнцель! Ваша самоходка пойдет первой! С нее надлежит снять все, что не прибито и не приварено. Остальным двум машинам обеспечить огневое прикрытие! Русские могут появиться в любой момент!

Уже через десять минут с самоходки было снято все, что можно, и единственным «подвижным предметом» остался только водитель унтер-офицер Хеллер. Я не случайно выбрал его «Хорниссе» – Хеллер считался лучшим водителем во всем дивизионе.

– Одни боеприпасы весят около тонны, – заметил унтер-офицер Кюнцель. – Похоже, что нам удалось облегчить самоходку как минимум на две тонны.

Вместо ответа, я дал команду на начало эксперимента. Хеллер тронулся с места и медленно подъехал к мосту. Гусеницы самоходки коснулись дырявого настила, затем над ним проехали передние опорные катки. Потом вторые. Хеллер плавно вел свою многотонную машину со скоростью улитки. Вот по мосту прошли пятые, шестые и, наконец, восьмые опорные катки. Он начал вибрировать и слегка покачиваться, а его деревянный каркас трещать и в некоторых местах трескаться. Все затаили дыхание.

Между тем «Хорниссе» достигла середины моста, который стал раскачиваться все более угрожающе. Послышался треск.

«Не пройдет!» – подумал я.

Однако Хеллер упорно вел машину дальше.

«У парня, должно быть, стальные нервы», – билась мысль в моей голове.

Стоял жуткий треск, мост трясся и буквально стонал. Любой нормальный человек в такой ситуации повернул бы назад, но только не унтер-офицер Хеллер. Он не увеличил скорость даже тогда, когда первый каток уже был на твердой земле, и дал газу, только убедившись в том, что мост остался позади. После съезда с переправы на последних пятидесяти метрах, отделявших машину от верха косогора, она с ревом понеслась, а затем остановилась как вкопанная и закачалась, словно кланяясь зрителям.

Нашему ликованию не было конца – все смеялись, кричали, пританцовывали и похлопывали друг друга по плечу.

– Успокойтесь! Вы с ума сошли? – прорычал я, с трудом сдерживая радость. – Теперь вам следует пошевелиться! Нужно переправить на ту сторону боеприпасы и багаж. Мы начнем разгружать следующую «Хорниссе» только тогда, когда первая будет полностью боеготова.

Успешная переправа тяжелой боевой машины воодушевила солдат, и всех охватила лихорадочная деятельность. Я тоже взял снаряд, весивший не менее тридцати килограммов, и, балансируя над прорехами в настиле моста, отправился на другой берег. Вскоре все было уложено по своим местам. Теперь пришла очередь разгружать «Хорниссе» Штробеля, водитель которой попросил Хеллера занять его место.

– Такого испытания мои нервы просто не выдержат! – честно признался он.

Между тем саперы не сидели сложа руки. Они поправили поврежденные и усилили выявленные слабые места. Теперь можно было начинать переправлять вторую самоходку. И на этот раз все прошло удачно, хотя поломок появилось гораздо больше. Мост стонал и трещал настолько угрожающе, что нервы не выдержали даже у Хеллера, непроизвольно увеличившего скорость движения. В результате съезд с моста оказался сильно поврежденным. Но это не имело большого значения – ведь в целом все прошло благополучно. Однако пока все шумно выражали свою радость, фельдфебель саперов наклонился ко мне и тихо прошептал:

– В результате большой перегрузки несущие конструкции моста слишком сильно ослабли, и по идее их надо заново перебрать. Однако у нас нет необходимого материала. О переправе третьей машины не может быть и речи!

Я кивнул, показывая, что все понял, и долго смотрел на мост. Точнее, на то, что от него осталось. Меня одолевали мысли о том, что делать дальше. Нельзя же было удовлетвориться переправой только двух самоходок.

– Вы, конечно, правы, – ответил я саперу. – Произошло то, чего бы не хотелось, – поломалось слишком многое.

С этими словами я подозвал к себе всех трех водителей и сказал:

– Послушайте меня внимательно. Не буду от вас ничего скрывать. Мост окончательно пришел в негодность, и фельдфебель Зайлер считает, что на успешную переправу третьей машины шансов у нас нет. Поэтому самоходку Рабе придется взорвать. А если так, что нам мешает все же попробовать? Конечно, для водителя это большой риск, и он может заплатить за нашу дерзость жизнью. При таких обстоятельствах приказывать я не могу. Нужен доброволец. Подчеркиваю еще раз, поездку может совершить только тот водитель, который отважится на нее совершенно добровольно. Никто не осудит вас за отказ. Выбор за вами.

Все три водителя сначала смущенно посмотрели друг на друга, а затем на меня. Потом Хеллер закашлялся и произнес:

– Честное слово, я больше не могу. В последний раз у меня совсем сдали нервы.

Тут обычно тихий ефрейтор Хонер поднял голову и заявил:

– Я готов. Тем более что это моя самоходка. И вообще, мне не нравится ходить пешком, – мрачно пошутил он, и в кругу стоявших рядом боевых товарищей послышался одобрительный шепот.

Мы занялись облегчением «Хорниссе», перенося из нее на другой берег все, что было возможно. Саперы тоже не теряли времени, делая все от них зависящее, укрепляя мост обломками брусьев.

– Большего мы сделать не в состоянии, – заявил Зайлер, последним выйдя на берег.

На восточном берегу реки у въезда на мост теперь одиноко стояла лишь третья самоходка. Хонер взобрался через люк на водительское место, запустил мотор, машина тронулась, и испытание на мужество началось. С самого начала движение «Хорниссе» сопровождалось ужасным треском и скрежетом. Дело заключалось в том, что саперы из-за нехватки материала использовали для латания сильно пострадавшей последней части моста все более-менее пригодные брусья из настила при въезде на переправу, а это, естественно, весьма плохо сказалось на начальном этапе переезда.

Несущие части со звуком похожим на выстрелы ломались и взлетали в воздух, и в конце концов мост начал раскачиваться с такой силой, что Хонер, проехав его середину, был вынужден остановиться. Он заглушил мотор и, обливаясь потом, сидел на своем водительском месте, впав в полную апатию. Раскачивание моста, конечно, прекратилось, но от громадной перегрузки его опоры начали громко трещать.

– Не могу больше на это смотреть, – простонал я. – Мне кажется, что этот эксперимент надо прекращать.

– Решение, конечно, за вами, – откликнулся сапер. – Однако я предложил бы дать Хонеру возможность отдышаться и успокоиться, ведь середина моста – самая надежная его часть.

Я согласно кивнул и крикнул:

– Хонер! Постойте там еще немного! Как вы себя чувствуете? Сможете продолжить переправу?

Прошло довольно много времени, пока из водительского люка показалось бледное, истекающее потом лицо.

– Я совсем спекся. Дайте мне еще немного времени, чтобы прийти в себя.

Я поднял руку в знак того, что понял, и обратился к своим младшим командирам:

– Что мы можем предпринять, чтобы поддержать его?

– Если он проедет еще несколько метров, то мы сможем взять его на буксир, привязав трос к другой «Хорниссе», – подал голос Воятский.

– Опасно, – задумчиво отозвался Кюнцель. – Если после этого он рухнет вместе с мостом, то может утянуть за собой привязанную самоходку.

– Тогда прикрепим трос к обеим машинам, – решил я.

Мы прокричали мое решение Хонеру, и «Хорниссе» Штробеля подъехала задним ходом к мосту настолько, насколько это было возможно. Впереди нее встала самоходка Кюнцеля и взяла ее на короткий буксир, Привязав к машине Штробеля два троса, унтер-офицер Хеллер разложил их параллельно друг другу на мосту. До застрявшей САУ не хватало каких-то десяти метров.

Тогда Хеллер подошел к стоявшей «Хорниссе», взобрался на борт и дружески потрепал Хонера по щеке.

– Сам видишь, – сказал он. – Эти десять метров тебе придется проехать, и тогда мы тебя подцепим. На вот, выпей глоточек.

С этими словами Хеллер протянул Хонеру бутылку. Тот пригубил и сморщился.

– Брр! – с отвращением протянул Хонер. – Это ж самогонка! Раньше даже приговоренные к смертной казни и те получали от палача лучшее питье.

Мотор взревел, и его вибрация мгновенно передалась мосту – треск усилился. Тогда Хонер нажал на газ, машина дернулась, и мотор заглох. Со второй попытки самоходка все же сдвинулась с места. Мост вновь жалобно заскрипел и стал раскачиваться. Пришлось водителю еще раз останавливаться, но затем он сделал то, во что никто уже не верил, – Хонер все-таки доехал до тросов. Потом, скрючившись, как старик, вылез из люка и принялся привязывать первый трос к буксировочному кольцу.

– Тебе помочь? – спросил Хеллер, но Хонер только махнул рукой.

Со вторым тросом возникли трудности, и когда он с ними справился, то все вздохнули с облегчением. «Водитель-смертник» снова скрылся в люке машины, и командование дальнейшей операцией взял на себя фельдфебель Воятский, слывший знатоком в таких делах, как буксировка.

– Внимание! – скомандовал он. – Тросы между двумя передними машинами натянуть как можно сильнее! Тросы же, идущие к «Хорниссе» на переправе, должны оставаться ослабленными, но не слишком! Самоходку ни в коем случае не подтягивать – иначе мост рухнет. Все понятно? Запустить моторы!

Все три двигателя «Майбах» синхронно заурчали, а на первых двух машинах на броне возле открытых водительских люков уселись командиры экипажей, чтобы без промедления передавать водителям поступающие указания. Хонер же по-прежнему оставался в одиночестве. Тут Воятский поднял руку вверх, моторы взревели, и все три «Хорниссе» пришли в движение. То, что произошло дальше, свидетели описываемых событий не забудут никогда.

Треск и скрежет ломающегося дерева становился все сильнее и сильнее. Осколки брусьев взлетали в воздух подобно шрапнели. Несущие опоры, начиная сзади, разлетались на куски и падали в воду. Вскоре разрушения со все возрастающей скоростью достигли середины моста.

У меня появилось огромное желание закрыть глаза, чтобы не видеть надвигавшуюся катастрофу, но я пересилил себя и стал наблюдать за приближавшейся самоходкой. В этот момент мост начал крениться. Сначала едва заметно, а потом все быстрее и быстрее, увлекая за собой многотонную машину.

Изрыгая проклятия, Воятский снова и снова поднимал руки, показывая, что надо действовать быстрее. Моторы самоходок заревели еще громче – теперь уже никто не обращал внимания на продолжавшиеся разрушения. Машины на берегу пришли в движение, так сильно натянув тросы, что они готовы были лопнуть, и потащили за собой все еще находившуюся на разваливавшемся мосту «Хорниссе».

Когда первые, а затем третьи катки самоходки были уже на спасительном берегу, мост, не выдержав многократной перегрузки, с оглушительным грохотом развалился. Послав последний жалобный призыв о помощи, он скрылся в воде, а оставшиеся от него обломки унесло течением Золотой Липы.

«Как там «Хорниссе»?» – с беспокойством подумал я.

К моменту обрушения моста она уже наполовину была на спасительном берегу. Теперь же самоходка буквально балансировала на краю гибели – еще немного, и машина могла соскользнуть в реку. Тросы же натянулись как струны и грозили лопнуть.

«Выдержат ли они столь чудовищную нагрузку?» – с беспокойством подумал я.

В тот момент, когда самоходка выпрямилась, а ее пятые и шестые катки нашли опору на берегу, левый трос оборвался, и его концы взвились вверх. Раздался звук, как будто кто-то невидимый ударил огромной плеткой. «Хорниссе» же вместе с Хонером развернуло в сторону, и под ее многотонным весом берегоукрепительное сооружение стало крошиться. Тогда Хонер утопил педаль газа в пол – машина, чуть ли не подпрыгнув, рванулась вперед и остановилась на твердом грунте.

Когда торжествовавшие победу боевые товарищи подошли к самоходке, чтобы на руках поднять героя дня из его водительского места, оказалось, что Хонер лишился чувств.

В тот же день, уже ближе к вечеру, майор Цан поприветствовал собравшихся в общем зале гостиницы офицеров своего дивизиона и 42-го танкового саперного батальона. Задержав мою руку в своей, он сказал:

– Наслышан, наслышан о ваших приключениях во время переправы. Мы уже было вас списали, однако удача оказалась на вашей стороне.

После этого он обернулся к присутствовавшим и продолжил:

– Завтра удача понадобится всем нам. Русские удерживают впереди нас транспортный узел Перемышляны. Наша задача состоит в том, чтобы пробить коридор на запад и удерживать его открытым для наших солдат, пытающихся в данный момент вырваться из котла под городом Броды. Гауптман Улит, ваша рота будет атаковать северную часть Перемышляны. Вам придается первая саперная рота. Обер-лейтенант Бергер! Вы возьмете на себя южную часть города! Вас будут поддерживать вторая и третья саперные роты. Начало атаки завтра в пять часов утра.

Майор некоторое время помолчал, а потом добавил:

– Я должен сообщить вам еще кое-что. Сегодня было совершено покушение на фюрера. Есть убитые, но сам фюрер не пострадал. Решение о том, сообщать ли личному составу ваших подразделений об этом, принимайте сами.

В зале сначала воцарилась гробовая тишина, которая затем сменилась громкими возгласами. Началась оживленная дискуссия, и мнения офицеров разделились. Что касается меня, то я довел до своих людей лишь план наступления, а о покушении не сказал ни слова.