Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
23 ноября явилось последним днем, когда мой взвод занимал позиции в лощине возле кладбища. В полдень из блиндажа командира пехотной роты послышалось радио-сообщение – передавали сводку вермахта, в которой кратко излагалось положение дел на фронте за последние сутки.
«Восточнее Смоленска, – вещал голос диктора, – войска под командованием генерал-полковника Хейнрици и генерала пехоты Фелькерса вели ожесточенные оборонительные бои. Солдаты силезской 18-й моторизованной пехотной дивизии, вюртембергско-бадденской 78-й штурмовой дивизии, 1-й пехотной бригады СС и участвовавших в наземном семидневном сражении частей 18-й зенитной дивизии добились больших успехов в обороне на
Смоленском шоссе. Атаки русских тридцати четырех стрелковых дивизий и шести танковых бригад на германские оборонительные позиции были отбиты. При этом Советы понесли большие потери в живой силе и технике».
– Как? А о 88-м истребительно-противотанковом дивизионе ни слова? – разочарованно воскликнул услышавший это сообщение унтер-офицер Эльзнер.
– Дружище! – расхохотался в ответ фельдфебель Боргман. – Для этого тебе надо было подбить на пару танков больше. Однако когда нам передадут на вооружение «Хорниссе» с 88-мм противотанковой пушкой, тогда наша часть непременно попадет в сводку вермахта.
Вечером мы отошли в Еремеевщину, и слухи, бродившие в последние дни среди солдат, оказались правдой – утром следующего дня нам приказали следовать в Оршу, погрузить там на железнодорожные платформы наши боевые машины и быть готовыми к отправке на родину. Кроме того, к вящему удовольствию всех солдат, нам предстояло пройти дезинсекцию для избавления от вшей.
Меня назначили офицером по руководству погрузочно-разгрузочными работами, и все прошло как по маслу – никогда еще солдаты не работали с такой радостью и готовностью. К вечеру без всяких поломок и происшествий все машины на платформы были погружены. Отправление же поезда предстояло после обеда следующего дня.
Утром в день отъезда вся рота собралась на солдатском кладбище Орши, чтобы попрощаться с обер-ефрейтором Францем Новаком. После отпевания военным священником наиболее близкие к усопшему боевые товарищи опустили гроб в могилу. Прозвучал прощальный залп, и я выступил с траурной речью:
– Боевые друзья! На войне каждый из нас ежедневно готов пожертвовать своей жизнью во имя родины. Однако все желают когда-нибудь вернуться домой. Мечтал об этом и ты, наш дорогой Франц Новак. Тем не менее ты без колебания спрыгнул с боевой машины, чтобы спасти жизнь своему боевому другу, и за это отдал свою. Это было подлинным проявлением настоящей фронтовой дружбы, и я не постесняюсь произнести здесь слишком часто повторяемые в последнее время слова: «То был поистине молчаливый подвиг». Возможно, с годами твой образ и твоя жертва у многих из нас померкнут в памяти, но в одном я уверен – они навсегда, до самой смерти, останутся в наших сердцах, поскольку твоя жизнь, дорогой Франц, является частью нашей. Покойся с миром в русской земле!
Я отдал честь и сделал шаг назад. Одновременно зазвучал аккордеон и послышался звонкий как колокольчик голос Требена, исполнявшего песню о добрых боевых друзьях:
Был у меня товарищ,
Лучшего ты не найдешь…
На последней строке голос Требена задрожал. Он попытался взять себя в руки, чтобы допеть до конца, но не выдержал и зарыдал.
Истребители танков с каменными лицами прошли вдоль открытой могилы, и каждый бросил в нее по горсти земли. Многие из них уже успели хлебнуть лиха, и это сделало их не только крепче, но и черствее. Однако никто не остался бесчувственным по отношению к горькой участи усопшего и величию данного траурного момента.
После обеда, уже ближе к вечеру, длинный воинский эшелон тронулся с товарной станции Орши и покатил на родину.
Я растворился в служении своему отечеству.
Отто фон Бисмарк
После многонедельных кровопролитных боев 88-й тяжелый истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион длительное время располагался в резерве в Восточной Галиции. Бедная лесами местность здесь была холмистой.
Как-то утром я проснулся от какого-то мерного гудения и приглушенных раскатов грома, доносившихся со стороны фронта. Земля, на которой располагался мой спальный мешок, слегка вибрировала.
«Боже! – пронеслось у меня в голове. – Это наверняка отголоски ураганного огня, того самого ада, являющегося увертюрой к большому русскому наступлению».
На часах было три часа утра, и я попытался снова заснуть, но тщетно. Мне ничего не оставалось, как встать, свернуть спальный мешок, умыться и побриться. Повсюду из своих палаток стали вылезать солдаты, чтобы тоже привести себя в порядок. Лица у всех были серьезными, а редкие шутки больше походили на юмор висельника. Однако горячий кофе несколько приподнял упавшее было настроение.
Я медленно шел по большому саду, любуясь уже созревшими вишнями. Среди них семь самоходных установок «Хорниссе» второй роты почти не просматривались – их хорошо замаскировали в специально вырытых окопах. Вторая же половина боевых машин была нами потеряна еще во время боев в Каменец-Подольском котле. Теперь одна самоходка относилась к отделению управления роты, и еще по три машины насчитывалось в первом взводе лейтенанта Рюля и моем втором взводе.
Подойдя к своей самоходке, я забросил в нее свой нехитрый багаж и поздоровался со своими людьми – командиром экипажа фельдфебелем Майзелем, наводчиком унтер-офицером Эльзнером и водителем унтер-офицером Хеллером. Последний как раз был занят проверкой гусениц и бортовой передачи, поправляя кувалдой пальцы.
– Грохот прекратился, – заметил фельдфебель. – Русские начали наступление!
Я только кивнул в знак согласия и направился к расположению первого взвода.
Своего друга лейтенанта Вернера Рюля я застал сидящим на скамейке под огромной липой, разложившим на стоящем перед ним столике предмет своей гордости – револьвер «смит-вессон». Почистив оружие, он зарядил его, прокрутил барабан и убрал револьвер в кобуру.
– Доброе утро, – проговорил Рюль. – Похоже, что прекрасные дни в Аранхуэсе закончились.
– Привет, Вернер! – ответил я. – Сомневаюсь, что это утро будет добрым. Давай лучше пожелаем друг другу ни пуха ни пера.
– Давай. Однако в любом случае война как-то должна продолжаться, а мы последний выстрел произвели почти десять недель назад.
– Причем весьма успешно. Глянь, эту газетную вырезку мне прислали из дома. Послушай, что здесь написано: «Истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион подбил сто русских танков». Неплохой заголовок. Верно? А теперь сам текст: «Берлин, 22 мая. Тяжелый истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион под командованием майора Цана, награжденного Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями, во время своего тридцать восьмого боевого применения возле Днестра уничтожил сто советских танков. Большую их часть истребители танков подбили во время боев под Каменцом-Подольским, обеспечивая прорыв из вражеского окружения группировки генерал-полковника Хубе. Тогда только за один день дивизион вывел из строя двадцать семь советских танков».
– Вот что значат дубовые листья, – заметил Рюль. – Они помогли нам попасть на страницы газет. Но в статье упоминается только майор Цан, а номер дивизиона не указан.
– Вечно ты всем недоволен. Однако сейчас важны только события, разворачивающиеся на фронтах, а там за последние недели много чего произошло. Началось же все со сдачи Монте-Кассино.
– Верно, а затем союзники высадились в Нормандии, и теперь мы фактически ведем войну на три фронта.
– Еще хуже обстоят дела на центральном участке. Нам остается только радоваться, что тогда нас отвели из Орши, а то сидели бы сейчас где-нибудь в Сибири. Вчера русские начали наступление против группы армий «Север», а сегодня очередь дошла и до нас. Как ты думаешь, Вернер, устоим?
– Я смотрю в будущее с надеждой, ведь мы получили хорошее подкрепление. К тому же на днях одна польская старуха-предсказательница заявила, что по преданию именно здесь, в долине Стрыпы, русские захлебнутся своей кровью.
– Не смеши меня, дорогой. В следующий раз ты начнешь гадать на кофейной гуще. Однако это было бы неплохо. Остается только надеяться, что польская пифия не перепутала русских с немцами, ведь для нее и те и другие – враги.
Ближе к вечеру пришел приказ о выступлении, и дивизион в полном составе, соблюдая увеличенные дистанции как меру предосторожности от воздушных налетов, двинулся в северном направлении. Возле Зборова мы свернули на шоссе, шедшее от Тернополя в Лемберг. Дорожные пробки стали возникать чаще, и мы с тревогой задирали головы, наблюдая, не появились ли русские штурмовики, непрерывно наносившие удары по нашим тылам. Такого большого числа самолетов противника на Восточном фронте нам наблюдать еще не приходилось, а вот немецких стальных птиц видно не было. Однако все обошлось, хотя «Хорниссе» и представляли для русских летчиков прекрасные цели.
Дивизиону было приказано занять огневые позиции возле села Маниловка, находившегося к востоку от Зборова. Для этого нам пришлось ехать по высоте, находившейся под обстрелом противника. Мы еще издали услышали громоподобные выстрелы вражеских орудий крупного калибра и приняли меры предосторожности – стали двигаться строго по одному с увеличенной дистанцией между машинами и закрытыми люками. Нам снова повезло, и «Хорниссе» благополучно заняли огневые позиции на обратном склоне следующей высоты.
Между тем противнику удалось прорвать фронт, и дивизион попытался закрыть эту брешь. Пехоту нам не придали, и поэтому из числа экипажей, имевших излишний комплект людей, мы сформировали боевые группы по пехотному прикрытию самоходок.
Совсем рядом с позициями моего взвода был оборудован командный пункт батареи САУ «Хуммель», родственных «Хорниссе» – обе боевые машины были смонтированы на базе танка TIY и имели одинаковые бронированные боевые отсеки. Разница заключалась лишь в том, что вместо 88-мм противотанковых пушек «Хуммели» были оснащены 150-мм гаубицами. Их передовой наблюдательный пункт располагался на высоте впереди нас.
В полдень я возвращался к своей «Хорниссе» от экипажа Штробеля. Вдруг с востока послышались раскаты грома, что-то с бульканьем пролетело над моей головой, и в нашем тылу на гряде холмов стало происходить нечто невообразимое. На ровном хребте начали вырастать гигантские грибы – один возле другого, быстро приближаясь к нашим позициям.
Одним прыжком я оказался возле едва заметного углубления и распластался в нем, как можно сильнее прижимаясь к земле. И вовремя – вокруг разверзся настоящий ад. Ухо перестало различать звуки выстрелов и разрывов. Грохот, визг, скрежет и треск – все смешалось в этом неистовом урагане. По ногам и спине больно ударяли комья земли, а резкий запах газообразных продуктов взрывов проникал в нос, мешая дышать. Мои проклятья тонули в этом рокоте, и слов разобрать было невозможно.
«Неужели мне суждено сдохнуть как собаке на этом проклятом клочке Галиции?» – подумал я, но тут же отбросил панические мысли и сказал самому себе:
– Сделай что-нибудь. Ты должен добраться до «Хорниссе», которая предоставит тебе хоть какую-то защиту!
Я осторожно приподнял голову и огляделся.
«Проклятье! – констатировал я. – До нее почти сто метров. В таком пекле мне их не преодолеть! Но и здесь, где нет вообще никакого укрытия, меня точно прихлопнут».
Тут, словно в подтверждение этим мыслям, совсем рядом разорвался снаряд, взрывной волной меня шибануло в сторону. Я постарался распластаться еще больше, и мне показалось, что огонь несколько поутих.
«Теперь или никогда!» – решил я, вскочил и чуть ли не полетел над землей.
Вокруг меня вырастали черные фонтаны земли, а мимо, злобно шипя, проносились осколки. Но я бежал и бежал – какими длинными порой кажутся какие-то несчастные сто метров, хотя на их преодоление требуется всего несколько секунд!
Почти добежав до самоходки, я сделал гигантский прыжок, оказался под днищем и прополз чуть дальше. Тогда потеснившийся экипаж приготовил мне место.
– Ну и везет же вам, господин лейтенант! – воскликнул заряжающий Волны. – Когда вы показывали мастерство в слаломе между разрывами, из нас никто не поставил бы на вас ни пфеннига.
Мы свернули по сигарете и с удовольствием стали пускать клубы табачного дыма, озабоченно смотря друг на друга при каждом близком разрыве.
– Они стреляют так долго потому, что пытаются хотя бы во что-то попасть, – решил пошутить унтер-офицер Эльзнер, но никто даже не улыбнулся.
Мощь огненного урагана не ослабевала, и нам стало казаться, что так прошло уже несколько часов. Постепенно у нас начали сдавать нервы, и в отсеке стало как-то неуютно. Впав в ступор, мы лежали друг возле друга, вздрагивая при каждом близком разрыве. Затем и в воздухе послышалось гудение, похожее на завывание. Я взглянул на небо и оторопел. Этого еще не хватало – штурмовики! То, что не удалось сделать артиллерии, теперь хотели довершить эти коварные Ил-2! Тявканье их бортовых пушек и завывание моторов падающих в пике машин органично вписались в какофонию адского концерта.
Прошло почти три часа. Наконец этот невыносимый шум стал стихать, и тогда мы быстро перебрались в боевую рубку, чтобы приготовится к отражению атаки русских. Тут прибежал унтер-офицер Штробель и доложил, что его самоходка получила пробоину и небоеспособна – наводчик и заряжающий тяжело ранены. Пришлось отослать его в ремонтную мастерскую.
Теперь была дорога каждая минута. Мы поднялись на высоту и увидели внизу в долине огромное скопление русских солдат. Прямо по открытому полю они безрассудно катили противотанковое орудие. Тогда наша самоходка изрыгнула из жерла своей пушки первый осколочно-фугасный снаряд, который точно попал в цель, разорвав орудие и убив расчет. Испуганные же уцелевшие лошади в панике убежали прочь. После этого «Хорниссе» открыла огонь по наступавшей цепью пехоте. К нам присоединилась и батарея САУ «Хуммель». В результате наступавшие залегли.
Тогда по нас ударила русская артиллерия, и один снаряд разорвался непосредственно рядом с самоходкой. Послышался крик фельдфебеля Майзеля, который для лучшего обзора свесился с бронеплиты. Осколок распорол ему спину. После перевязки с посеревшим от боли лицом он был отправлен в кормовой отсек, а я занял его место командира установки.
Атаку русских удалось отбить, и мы вновь заняли позиции на обратном склоне высоты. Там к нам наведался командир батареи САУ «Хуммель» и угостил нас сигаретами. Начало темнеть.
После полуночи нас сменили пехотинцы, и я со своим взводом направился назад, посадив на борт наших боевых товарищей, выполнявших функции пехотного прикрытия. Меня порадовало, что среди них живым и здоровым оказался и бывалый унтер-офицер Бернер, служивший ранее в горнострелковых войсках и получивший за это прозвище Горный Кусок.
– У меня есть для вас местечко, Горный Кусок, – сказал я. – Вы ведь стреляный воробей! Не хотели бы стать наводчиком в экипаже самоходки Штробеля?
– Вы еще спрашиваете, господин лейтенант! – обрадовался Бернер. – Сочту это за честь! Шутка ли стать полноправным членом экипажа такой прославленной боевой машины, как «Хорниссе»! А где она?
– Сейчас в ремонте, но наводчик им по-прежнему нужен.
– Эй, Квест! Не желаешь ли быть у меня заряжающим? – обратился Горный Кусок к ефрейтору, ехавшему вместе с ним на броне «Хорниссе».
От такого предложения тот вскочил со своего места и чуть было не упал под гусеницы самоходки, но в последний момент схватился за закрепленный по-походному ствол боевой машины.
– Конечно, Горный Кусок, а где наша САУ?
– Похоже, вы – настоящие счастливчики, вот же она! – с улыбкой ответил я, указывая на приближавшуюся к нам машину.
Тут «Хорниссе» остановилась, и спрыгнувший с нее Штробель доложил о своем возвращении – наша ремонтная мастерская смогла устранить все неисправности.
Войти с помощью соц. сетей: