Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
– Ну вот, я же говорил – все на месте! – заявил Николай Николаевич, указывая на свой огромный несессер. Но в том, как он доставал его из бронированного хранилища, вдруг почувствовалась какая-то неуверенность. Руки моего нового друга задрожали, и он едва не уронил свой тяжеленный сундук. Подскочивший генерал вовремя принял переносной сейф и водрузил его на стол.
– Сейчас… – сказал Ник Ник. – Одну минуточку… сейчас! Что-то голова… закружилась! Ничего… уже прошло.
Он набрал комбинацию на крышке, покрутил колесики и повернул ручки. Откинулась крышка, и под ней обнаружилась стопа футляров – все в точности такие, как я помнил в прошлый раз. Но Николай Николаевич нервическим движением выхватил верхний футляр, открыл его, и… Он оказался пуст!
– Я… я сразу почувствовал… по весу! Сразу… – лепетал коллекционер, на лицо которого было жалко смотреть.
Он раскрывал один футляр за другим – тщетно. Хранилище было полностью опустошено.
– Диадема… – бессвязно перечислял сломанным голосом ограбленный олигарх. – Тиара… парюра… тиара… ожерелье… парные браслеты императрицы Евгении… и перстень! О боже мой! – Он схватился за голову, побледнел еще больше и рухнул бы, если бы меня не оказалось рядом.
– Лев… Вадимович! – прохрипел он. – Как… как же так?!
– А вы говорите – женщина пропала! – припечатал бездушный остроносый генерал. – А тут не только женщина… пропала! Опись драгоценностей у вас есть? Да вы не вскакивайте… водички выпейте! Есть у вас тут вода? – спросил он меня, а рыжая полицейская капитанша просто поднялась, открыла бар с холодильником и достала из него бутылку воды. Налила стакан и молча подала несчастному ограбленному. Я только удивился, откуда она узнала, что вода там? Или бывала тут раньше… или это та самая хваленая интуиция, которую я так люблю приписывать своему вымышленному Максу, – а, выходит, она существует на самом деле?
– Выпейте, – сказала она своим медово-коньячным голосом, от которого у меня даже мурашки забегали. Глаза у нее тоже были медового цвета. – Лекарства у вас тут какие-нибудь есть? – шепотом спросила она меня.
Лекарств была целая куча, но я не знал, какие от чего… в чем мне и пришлось признаться.
– Давайте, – сказала она, выбрала какие-то таблетки, выдавила на ладонь сразу четыре штуки и, как ребенку, предложила Николаю Николаевичу: – Вот… валерьяночки…
Он, словно автомат, сомнамбулически взял предложенное, положил в рот и запил.
– Описание украденного мне нужно как можно скорее. Помещение я опечатываю. Сейчас приедут криминалисты…
«Ого! – подумал я. – Серому Волку криминалисты очень не понравятся!»
– Послушайте, – сказал я, думая не о Светкиных выгодах и клиентуре, а скорее о том, чтобы пощадить нервы, репутацию и самолюбие Николая Николаича. – А нельзя ли, чтобы криминалисты приехали… ну, скажем, как группа отдыхающих… Рыбаки, игроки в гольф… и все такое.
– Понимаю, – сказал назвавшийся Игорем Анатольичем Лысенко. – Вы хотите все это сохранить в тайне? Но существует и тайна следствия. Ничего не будет разглашено – пока преступница или преступники не будут найдены и осуждены…
– Сколько дней прошло с тех пор, как все это пропало? – тихо спросила меня медовая капитанша.
– Четыре, кажется… или уже пять… – ответил я и по выражению их лиц понял: дело тухляк. Безнадежное дело. За это время красавица Лин, ставшая счастливой владелицей раритетов ценой в несколько миллионов – или в несколько десятков миллионов, или даже в несколько сотен этих, таких заманчивых миллионов зеленых денежных знаков! – успела уехать далеко-далеко… В другую страну или даже в другое полушарие…
– Будем искать! – нарочито бодрым голосом сказал генерал. – Такие вещи не просто безделушки, не бумажки денежные и не золото в слитках – хотя и это находят. А тут каждая вещь – музейный экспонат… и так просто их не продашь! Будем искать!
– Будем искать! – шепотом сказал владыка всей честной компании: приставленному к нему послушнику Артемию, отцу-лекарю Мисаилу и одному из возниц – бойкому и хитрому мужику Степашке. Второй возница, Ерема, был нерасторопен и уж больно простодушен, так что для того дела тайного, ради коего их архиепископ Иоанн собрал, не годился, – зато силы у него было, как у Самсона библейского. Львов в их краях отродясь не видывали, но медведя Ерема голыми руками уж точно мог заломать.
Искать было надо: упыря этим вечером видели все, не то что в середу на прошлой неделе, когда полковнице Марье Васильевне не то поблазнился весь в крови покойник, не то и вовсе ничего не было – одно расстройство всего организма, при котором и не такое может мерещиться: и гады, каких никогда и в книгах не видывали, и черти адские, и даже соблазн плотский, словно живой.
Сегодня архиепископ Иоанн служил в местной церкви вместе с тамошним причтом. Выстояли службу в храме все домочадцы, и челядь, да и почитай все село Борковка. В храм, понятно, все не поместились, потому как народ в Борковку съехался чуть не из Чернигова. В Чернигов архипастырь ездил один, даже и без Артемия. Сказал – по делам, но послушник знал – на могилу усопшего поехал, Василия Касперовича. Что хотел владыка там увидеть, неизвестно. Сам не сказал, а Артемий спрашивать не мог. Могила-то ему была зачем? Что архиепископ там хотел узнать? Однако что-то наверняка разглядел, потому как вернулся довольный и даже веселый. И обедню служил весело, глазами сверкал, и проповедь говорил громко, внятно, доступно. Про жизнь богоугодную, когда людям – людское, а Богу – Богово и когда каждый от щедрот своих дает. И про покойного очень хорошо говорил, про Василия Касперовича: кроме этой церкви, полковник своим коштом еще две выстроил – Петра и Павла и Вознесения, а в другие храмы и иконы жертвовал, и целые иконостасы! И на ремонт щедрой рукою давал, и на кресты, и на колокола, и почил сном праведника, и утвердился дух его в раю… И что в этом никаких сомнений ни у кого быть не должно, а остальное – морок и мракобесие. Слово «мракобесие» у владыки было любимое – очень он за всяческое просвещение радел и против суеверий вредных, что истинной вере только помеха, выступал. Сказал еще, что на могиле Василия Касперовича его парсуну утвердили – по-новому портрет. Написана как икона, и на той парсуне, сиречь портрете, Василий Касперович прямо как живой и словно сияние от него исходит, яко со праведниками только бывает. И повесили над могилой доску памятную, где про все дела его добрые выбито…
Слушали владыку тихо, муха пролетит – заметишь. Только вдова все плакала да носом всхлипывала, не могла сдерживаться. Что поделаешь, болезненная женщина, а от поста, что сама на себя наложила, самовольно, совсем ослабла. Отец Мисаил ей пост больше держать не велел, но и есть она пока не могла, потому как нутро питаться отвыкло. Велел ей травник кормиться помалу, но часто, пока в силу снова не войдет, но еда из нее вся обратно истекала, родные уж бояться стали, как бы и она не померла. А тут прямо осиялась вся, от добрых-то владыки речей! Ласковое слово – оно и кошке приятно, не то что человеку! И духом укрепилась Мария Васильевна, и исповедалась, и причастилась.
И все после слов владыки Иоанна как прозрели: нету никаких упырей, не бывает! Это враг рода человеческого морочит, видения насылает, хочет веру пошатнуть. С тем и из церкви все пошли, крестным ходом вокруг села, с пением. Хлопцы крепкие хоругви несли и кресты, а впереди всех – архиепископ, по правую руку – священник борковский, а по левую – отец Мисаил. Артемий сзади них шел, нес свечу пудовую, полковницы жертву. Она, как и муж ее покойный, очень к вере пристрастна была и церкви привержена.
Хор пел, чисто ангелы на небеси, и старики пели, и молодицы, и детки тоненькими голосами выводили: «…и настави я на пу-у-уть пра-а-ав, внити во гра-а-ад оби-и-ительны-ы-ый…» Вечер был тих и светел, и солнце уж садилось, и прохлада снизошла, и туман пошел по-над рекой, и были и в природе, и в людях словно некое благоволение и умиротворение. Всю половину села, где храм, уже обошли и всем ходом как есть к мосту двинулись – на ту сторону, значит, дело завершить…
Как вдруг откуда ни возьмись посреди моста фигура возникла – громадная, выше роста человеческого. Волосы и борода белые, как и у покойного полковника были, но только все в крови, и кровь свежая с усов и рта еще капала. Должно быть, сам архипастырь не ожидал в таком виде покойного Василия Касперовича узреть живым днем; одно дело – слушать, как бабы глупые рассказывают, что покойник под окном стоял и смотрел, а совсем другое – всем обществом его увидеть!
Владыка Иоанн от неожиданности остановился, и отец Мисаил встал как вкопанный, а священник отец Филимон так и вовсе остолбенел и даже рот открыл. Артемий сзади, как стали на мост спускаться, под ноги больше смотрел, чтобы пудовую свечу не накренить и не загасить, поэтому он упыря сразу и не увидел, но наскочил от неведения на троих столпов церкви и тут уже, споткнувшись, упал. А упырь все стоял и смотрел, и кровь изо рта его лилась, и народ сзади страшно закричал, и бабы завизжали и стали бежать кто куда. Задние-то сразу побегли, потому как им сверху, с берега, было все видно как на ладони, а передние, коим страх хоругвями застило, еще вперед двигались и налетели на священство и на вдову, что закричала так ужасно, что мороз по коже пошел, а затем чувств лишилась и упала, никто и подхватить не успел. Вот на эту-то несчастную и другие попадали, и дочерей полковничьих едва не задавили – хорошо, великан Ерема народ отпихивал да сдерживал. А потом и отпихивать уж никого не пришлось – все обратно побежали, от страха иконы роняя, а некоторые и бежать не могли – падали, головы руками закрывали, а иные и обмочились.
Очень Артемий гордился, что владыка почти сразу в себя пришел: крест свой над головой воздвиг и сказал:
– Изыди, враг рода человеческого!
И тут уже и Артемий стал читать:
– Да воскреснет Бог и расточатся врази его!..
А за ним и остальные: отец Мисаил тоненько, но твердо, а отец Филимон дрожащим басом… И тут упырь весь затрясся, покачнулся, и вдруг… вспыхнуло, грохнуло, дымом все заволокло еще более густым, чем туман, который с реки наступал, – и пропало видение. Только всплеск был сильный, будто вурдалак в воду с моста рухнул, хотя отец Филимон потом утверждал, что черт проклятый в самое пекло провалился, и он сам в одну секунду узрел и пещи огненные, и чаны с кипящей смолой, и грешников…
Вдовицу потоптанную Ерема на руки поднял, девушки с матерью рядом сами шли. Народ частью разбежался совсем, а остальные к священству жались – так все и вошли на полковничий двор, за крепкий забор, и засовом затворились, и собак спустили.
Марью Васильевну отец Мисаил сразу стал отварами отпаивать, но очень плоха вдова была, может, и не жилица даже. Артемия владыка с собой позвал – опять на тот проклятый мост, пока не стемнело окончательно. Очень он идти не хотел, жутко ему было… но что ж, одного отца Иоанна отпускать, что ли, да еще и на ночь глядя?!
– Ерему с собой возьмем, если очень боишься, – с усмешкой сказал архиепископ, и Артемию стало стыдно: ладно, землепашцы неграмотные, суеверные, верят во всякое – и в гром небесный, и в бабу-кикимору, и в домового… а он-то при просвещенном владыке! Который если сказал, что не бывает никаких упырей, значит, так оно и есть!
На мосту Иоанн долго ходил, а в одном месте чуть не на коленях ползал, потому как действительно стемнело и туман был такой, что едва друг друга различали. Но они фонари с собой взяли, и ночь в июле не так скоро наступает. Владыка что-то там и скреб, и на тряпицу собирал, и нюхал, и Артемию нюхать велел: чем пахнет?
– Порохом вроде… – неуверенно сказал он. И тут же вспомнил – точно, пороховой вонью тогда от упыря шибануло, а ему почему-то подумалось – серный дух, адов смрад это!
– И зачем упырю порох? – спросил архиепископ не то у Артемия, не то у самого себя.
– Не знаю… – растерянно сказал Артемий.
– И кровь на мосту – настоящая. Вон сколько натекло…
– Так что, и вурдалак настоящий был? – испугался Артемий.
– Учишь вас, учишь, – рассердился владыка, – а вы все как темные! Ничего не видите, ничего не слышите, ничего не замечаете! Я тебя наставляю на путь прав, а ты все норовишь в сторону! Самый настоящий вурдалак тут был, то-то и оно! А поскольку вурдалаков не бывает, то что?
– Что? – переспросил Артемий.
– Господи, – попросил Иоанн, – дай мне терпения христианского, потому что разума ты мне даже больше, чем надо, дал! Да потому что кому-то очень нужно, чтобы тут, в Борковке, упырь появился! Кому это нужно и зачем?
– А и в самом деле? – заинтересовался и удивился Артемий.
– То-то и оно! – строго сказал владыка, воздев кверху перст. – То-то и оно!
Войти с помощью соц. сетей: