Прошлое, которое определяет будущее. Век шестнадцатый, Флоренция. Умереть в один день

– Как ты думаешь, – спросила Бьянка мужа, – твой брат так же искренне желает примирения, как и мы с тобой?

– Моя дорогая супруга, – ответил Франческо, любуясь располневшей за двадцать четыре года их брака, но все еще на редкость красивой и статной женой. – Я думаю, хочет этого Фердинандо или нет, но мы с тобой сделали все возможное, чтобы избежать дальнейших распрей. Особенно ты. Ты в нашей семье главный миротворец. Без тебя все Медичи давно бы друг друга отравили! – Он засмеялся и игриво шлепнул жену по заду. Она все еще была желанной, его Бьянка. Его отрада. Его собственный рай, дарованный ему неизвестно за какие заслуги после ада с Иоанной! И она действительно была миротворцем: это признал даже высший судья на этом свете – Папа Римский Сикст V, приславший его жене благодарственное письмо за то, что она способствовала примирению братьев.

– Какие украшения мне надеть? – Она сбросила со своего аппетитного задика его руку. – Сейчас не время, мой любимый! Обед с твоим братом уже через два часа, а я не готова! И какие украшения мне надеть? – повторила она вопрос. – Аметисты?

– А ты собираешься напиться? – Герцог хмыкнул. У Бьянки не было пристрастия к вину. – Аметисты тебе к лицу, но их носят те, кто желает сдержать порок пьянства. Думаю, у Фердинандо во дворце будет жарко. Мой брат любит неумеренное тепло. А на дворе еще не зима, а теплый октябрь, месяц жатвы. Надень лучше сапфиры, не то в покоях его святейшества ты непременно вспотеешь… – Муж увернулся от ее шутливо-негодующей ручки, потом перехватил ее и поцеловал. – Ты можешь совсем ничего не надевать – все равно ты самая прекрасная женщина на свете!

– Разве? – кокетливо сказала Бьянка. Однако она могла бы и не спрашивать – он любил ее все с тем же юношеским пылом. Она была счастлива с Франческо, ибо тоже его любила! Ах, как не хочется стариться! Ее кожа уже начала увядать, Бьянка это хорошо видела. Совсем уже скоро она потеряет упругость и обвиснет, а затем вся покроется морщинами… Нет, об этом лучше не думать! Что толку страшиться старости, когда у них с Франческо столько сил, столько планов! И она совсем не старая – ее женский ритм ни разу не сбился и она вполне еще может родить ребенка! Она слышала множество историй, когда люди обзаводились потомством уже на склоне лет. И в Библии сказано о том же самом! Она будет молиться и надеяться, и Господь пошлет им с Франческо утешение! Сам папа прислал ей буллу с печатями, где говорится о ее, Бьянке, христианском смирении и благочестии, так неужели ей будет отказано в младенце? Она родит ребенка, а потом уже можно и стариться… и умереть с Франческо в один день… взявшись за руки… как святые…

Она быстро перекрестилась, а затем коснулась заветной ладанки на шее – кольцо было при ней. В последний месяц оно вело себя на редкость смирно – наверное, камню-звезде нравилось, что Бьянка помирила всех Медичи, и он был доволен. Ей внезапно захотелось распороть швы, посмотреть на перстень, надеть его на палец, полюбоваться сияющим красным зрачком, но времени и в самом деле оставалось совсем мало. Только чтобы поправить прическу, позволить облачить себя в парадное платье и выбрать украшения. Бьянка кликнула горничных.

Во дворце у брата Франческо, кардинала Фердинандо, и впрямь было жарко натоплено. Бьянка скинула на руки подскочивших лакеев подбитый горностаем плащ, обмахнулась веером… Брат мужа стоял на самом верху парадной лестницы – он не спустился, чтобы подать ей руку: злюка, интриган, зря она писала ему полные тепла письма… Каким он был, этот Фердинандо, таким и остался! Нудный святоша, осуждающий ее за то, что его собственный брат любит ее! Разве можно осуждать за любовь?!

Она подняла глаза и встретилась с кардиналом взглядом. Глаза у Фердинандо были черные, непроницаемые, зеркальные… как отполированный гематит, камень-кровавик… если растолочь его и положить в воду, она станет похожей на кровь. Брат мужа не любит ее еще и потому, что она умная – умнее, чем большинство окружающих женщин. Она знает, что за глаза он называет ее Колдуньей, Ведьмой, потому что она занимается химией и алхимией и ей ведомы свойства веществ и металлов, кислот и солей. Но разве женщине запрещены науки? И где в Библии этого нудного святоши об этом написано? Да, на самом деле она не любит Фердинандо, но тем не менее переступила через свою неприязнь и хочет только мира, только добра!

«И умереть с Франческо в один день», – сказал странный голос у нее в голове, словно идущий откуда-то сверху, с лестницы, с которой все не спускался ее шурин, чтобы приветствовать их.

Пиршественный стол был роскошен. Фердинандо, казалось, тоже оттаял. Брат шутил и смеялся, хлопал Франческо по плечу и даже был приветлив с ней, Бьянкой. Говорил изысканные комплименты и все подливал ей сладкого вина. Бьянка смеялась и шутила, что не зря сегодня надела вместо любимого жемчуга аметистовое ожерелье, поэтому сколько бы ни выпила, головы не потеряет.

– В лапидарии Фортунио Лицети написано, что, если положить аметист в бокал с вином, он может нейтрализовать самый сильный яд! – сказала Бьянка и тут же пожалела об этом.

Ей следовало просто продолжать смеяться и согласно кивать, а не умничать, показывая, что она читает все книжные новинки, особенно те, которые касаются алхимии или столь любимых ею драгоценных камней. Взгляд Фердинандо снова стал жестким, твердым, словно отполированным… Точно, кардинал походит на кровавик, гематит! Вино все же опьянило ее – больше, чем она желала показать. Больше, чем было нужно. Она хотела было сказать мужу, что устала и хочет покинуть пир, но ей не хотелось оставлять вспыльчивого Франческо наедине с братом. А тот снова подзывал виночерпия:

– Я хочу выпить за процветание Тосканы, за великий город Флоренцию и царственную чету в нем! Три составляющие славы – воистину, достойное правление!

В бокалы полилось вино – темное, как застоявшаяся венозная кровь. Фердинандо сам принял у виночерпия кубок, с поклоном поднес брату. На миг Бьянке показалось, что на пальце у Фердинандо точная копия ее кольца – того, которое она почти всю жизнь носит у сердца!..

Великая герцогиня Тосканская даже приподнялась, чтобы лучше видеть, но рубина со звездой на сухом и длинном пальце шурина она не узрела. Это просто отсвет вина играл на толстом золотом ободке: зачем он носит такое простое кольцо, не украшенное никаким камнем?.. А… он же корчит из себя святого! Кардинал в миру! И сжал кулак так, что костяшки побелели! Это потому, что не он правит в этом городе, не он Великий герцог Тосканский!.. Бьянка чуть не рассмеялась в голос. Достанься трон ему, этот ханжа в один миг сложил бы с себя обеты!

– Пью за царственную чету! – провозгласил Фердинандо.

Ей кубка почему-то не предложили. Бьянке уже не хотелось вина, но она вспыхнула, метнула растерянный взгляд на мужа: унижение! Ей показали ее место! Она всего лишь женщина… к тому же так и не родившая Флоренции наследника!

Франческо ободряюще улыбнулся, протянул ей наполовину опустошенный бокал:

– За мою царственную жену! – провозгласил он.

Она засмеялась и одним махом опорожнила кубок до дна. Голова кружилась. Казалось, стены пиршественного зала уже не золотистые, как ее волосы, в которые еще не вплелась седина, а кроваво-красные… А, это солнце заходит! Как жарко натоплено!

– Жарко! – сказала она мужу и почувствовала, что внутри у нее страшно печет, а снаружи кожа покрывается холодным, липким потом. – Франческо, – растерянно вымолвила она. – Мне нехорошо… Отвези меня домой, Франческо!

Он держал ее за руку, когда она умирала. Он тоже умирал, как и желал умереть всю жизнь – рядом с любимой, глаза в глаза. Они могли умереть совсем старыми, дряхлыми и выжившими из ума… умереть, став обузой всем… умереть поодиночке – сначала ушел бы кто-то один, а второй остался бы его оплакивать и горевать.

– Будь благословен, брат… ты сделал для нас так много! – прошептал герцог Тосканский.

– Бредит, – сказал лекарь.

Франческо крепче сжал руку любимой. Вдвоем – это совсем не страшно! Обопрись на меня, Бьянка! Обопрись на меня, потому что ты всегда была для меня опорой, теперь же я поведу тебя, и я тебя не отпущу! Ни на земле, ни на небе – ты всегда будешь со мной! Мы всегда будем вдвоем, Бьянка!