2.3 Идейное воздействие дзэн буддизма на развитие традиции японской воинской культуры
Дзэн-буддизм впервые проникает в Японию в VII веке из Китая, где он называется чань-буддизм. В Китае чань-буддизм сосредоточился на духовно-практическом освоении буддийского учения, став для последователей боевых искусств способом психотренировки, позволявшей избавиться от страха смерти. Рассматривая рецепцию дзэн-буддийских практик школами боевых искусств, можно отметить непрекращающуюся до сегодняшнего дня традицию. Не случайно сочинение Брюса Ли «Дао Джиткундо» начинается с раздела «дзэн» и слов: «Быть просвещенным в боевых искусствах означает избавление от всего, что затмевает истинное знание и реальную жизнь». За столетия до рождения Б. Ли японские мастера задавались аналогичными вопросами о методах истинного видения, очищения сознания и способах достижения полного самоконтроля. Дзэн-буддизм с его ярко выраженными аскетическими методами тренировки стал прекрасным источником социокультурных практик для школ боевых искусств.
Подлинное появление дзэн-буддизма в Японии датируется 1191 годом и связано с основанием школы риндзай. Основателем школы стал Эйсай, который был последователем школы Тэндай и обучался на горе Хиэй. Совершив путешествие в Китай, Эйсай получил разрешение проповедовать дзэн-буддизм от настоятеля монастыря Тяньдуншань Сюй-аня. Несмотря на противодействие школ Тэндай и Сингон, проповедь Эйсая имела успех, и в 1202 году сёгун Ёриэ пригласил Эйсая в новый храм Кэнниндзи. В 1206 году он получил высший буддийский чин – содзё, а впоследствии был приглашен новым сёгуном Санэтомо в Камакура, где располагалась военная ставка сёгуна. С тех пор распространение дзэн в Японии находилось под покровительством сёгуната. Новая власть и военное сословие искало идеологические и религиозные учения, которые соответствовали бы духу воина и не были бы связаны с родовой аристократией, как школы Сингон и Тэндай. Дзэн-буддизм идеально подошел для этого. Второй школой дзэн в Японии стала школа Сото, основателем которой стал Догэн. В отличие от Эйсая, Догэн отрицал мирские почести и старался избегать контактов с властью. Однако он не смог отказать фактическому правителю страны регенту Ходзё Токиёри, по просьбе которого он прибыл в Камакура и обучал Токиёри. Правитель провинции Этидзэн Ёси-сигэ построил для Догэна монастырь Эйхэйдзи, в котором он и проповедовал до конца дней.
Среди последователей дзэн-буддизма огромное количество известных полководцев и мастеров боевых искусств. Среди них регенты периода Ходзё (1205–1332 гг.) Токиёри, Токимунэ и другие. Токиёри, принявший монашество, продолжая управлять страной, вел простую жизнь, что видно из его стихотворения:
«Выше берегов течет ручеек,
Зеленее мха травка растет.
Никто не стучится в мой скромный домик на горе,
Но дверь сама открывается на стук ветра».
Токиёри получил просветление под руководством известных дзэнских наставников Догэна и Дорю.
Его преемник Токимунэ (1264–1283 гг.) также был известным последователем дзэн. Именно этот великий полководец дважды обезглавливал посланцев монгольского хана Хубилая, который требовал, чтобы Япония сдалась добровольно, иначе он подчинит её силой. Существует история, что, узнав о приближении монгольских войск, Токимунэ послал за своим учителем Цзу-юанем, желая получить наставление, возможно, последнее в его жизни. «Теперь, о преподобный, – сказал он, над страной нависла угроза». «Как ты встретишь ее? – спросил учитель». В ответ Токимунэ крикнул изо всех сил «Ка!», продемонстрировав несгибаемость своего духа. «О, я слышу рычание льва! – сказал Цзу-юань. – Ты и в самом деле лев. Иди и не отступай». Поход войск Хубилая в Японию окончился разгромом монгольских сил. Несмотря на то, что славу победы над монголами в большей степени отдают цунами, нельзя отрицать самоотверженной борьбы самураев против иноземных захватчиков.
Среди последователей дзэн были также сёгуны Асикага (1338–1573), сторонник императора Годайго Кусуноки Масасигэ, известные полководцы Сэнгоку дзидай: Такэда Харунобу (известный под буддийским именем Сингэн) и Уэсуги Тэрутора (известный под буддийским именем Кэнсин). Существует множество историй о сражениях между Кэнсином и Сингэном. Среди ярких эпизодов их противостояния выделяется легенда о том, как войска Кэнсина пробились в ставку Сингэна. «Сингэн увидел, что на него направлен меч, и услышал вопрос в духе дзэн: «Как ты поступишь в таком положении и в такое время?». Не имея времени вытащить меч, Сингэн отразил удар веером [гумбай], одновременно с этим ответив: «Снежинка в раскаленной печи!». Как оказалось позже, всадником был сам Уэсуги Кэнсин».
Дзэн и воинская культура перевели разговоры о бренности всего сущего (доктрина мудзё – идея бренности и непрочности всего сущего) на новый уровень. Для аристократов такие рассуждения были лишь игрой, утонченностью в духе буддизма. Показные вздохи придворной знати о бренности мира зачастую выглядят неискренне и отдают снобизмом. Подобные патетические восклицания, например, могли быть высказаны по случаю окончания любовного романа или отцветшей сакуры. В отличие от аристократов самураи ощущали бренность окружающего мира на основе непосредственного опыта постоянных боёв. Дзэнское отрицание привязанности к миру, к вещам и к жизни у самураев нашло живой отклик. Тема легкости расставания с жизнью, презрения к смерти и ощущения ее неизбежности становится одной из ключевых для воинской поэзии.
Под влиянием дзэн буддизма японские военачальники начали складывать свои стихотворения.
Ходзё Токиёри сложил про своё подвижничество в дзэн следующее стихотворение:
«Тридцать семь лет Зеркало кармы было высоко;
Сейчас я разбиваю его на мелкие кусочки,
Совсем рядом – Великий Путь».
Сато Хироаки приводит в своей книге стихотворение, которое Уэсуги Кэнсин сложил в честь захвата замка Ното:
«В лагере холодно, осенний воздух свеж.
Чередой пролетают гуси, полночная светит луна.
Горы Этиго, теперь вот взята Ното.
Все равно: возвращаясь домой, люди помнят о походе».
Другое стихотворение Кэнсина можно отнести к особому жанру дзисэй. Дзисэй представляют собой танка и хайкай, написанные самураями или по их заказу известными поэтами для ритуала сэппуку (харакири), также к дзисэй относят стихотворения, в которых поэт пишет о грядущей смерти. Кэнсин оставил такое стихотворение:
«Ни раем, ни адом
Меня уже не смутить,
И в лунном сиянье
Стою непоколебим, —
Ни облачка на душе…».
Про полководца Ода Нобунага существует история, в которой к нему явились с подарками мастера рэнга Сёха и Сёсицу Синдзэн, Сёха преподнес Нобунага на подносе два развернутых веера и произнёс: «Два веера в ваших руках, и все исполнены радости. Господин Нобунага продолжил: С ними будут танцевать и играть тысячи поколений! Узнав об этом, жители Киото, старые и молодые, были так потрясены, что не могли вымолвить и слова. «Господин – такой жестокий воин, что мы думали – он будет вести себя так, как Кисо, который вошел в Киото в эпоху Дзюэй. Но он оказался необычайно галантным, не так ли? От него можно ожидать добрых дел». Так, возликовав, говорили люди, и вздыхали с облегчением».
В этом отрывке мы уже видим, как искусство складывать стихи становится признаком образованности воинов и новой воинской аристократии.
Поскольку дзэн пользовался покровительством со стороны сёгуната и различных даймё, то его распространение и популярность среди воинов заметно увеличивалась. Несмотря на рост количества дзэнских монастырей, они не включались в политическое противостояние или в борьбу за владения. В отличие от больших монастырских центров, ставших военными крепостями с собственными армиями монахов, дзэнские монастыри никогда не собирали армии сохэев и не выступали против феодалов. Во многом причина этого скрыта в самой антиинституциональной природе дзэн-буддизма, отвергавшей строгие доктрины и сосредоточенной на индивидуальной практике и пути к просветлению. Подобный подход стал причиной тесной взаимосвязи дзэн-буддизма с боевыми искусствами, а также с неоконфуцианством Ван Янмина, ставившем во главу угла личное самосовершенствование. Мастера дзэн и мастера боевых искусств это выдающиеся индивидуалисты, служившие в качестве наставников или советников правителей. Одним из советников сёгуна Токугава Иэясу был дзэнский монах Судэн, ведавший всей документацией по международным делам. Судэн в молодости был воином и прославился тем, что принёс с поля боя головы трёх противников, когда Иэясу разрешил построить храм для Судэна, то он приказал украсить его знамя тремя звездами в честь доблести бывшего воина.
Среди известных мастеров боевых искусств на службе сёгуна Токугава Иэясу выделялись Ягю Мунэнори и Хат-тори Хандзо Масанари. Хаттори Хандзо служил у Иэясу в качестве ниндзя и за свою доблесть и способности получил прозвище Хандзо-дьявол. Положение Хаттори среди вассалов Иэясу заметно укрепилось с тех пор, как ниндзя Ига и Кога помогли будущему сёгуну безопасно пройти через полные разбойников горы и леса и соединиться со своей армией. Такой путь был выбран потому, что все дороги в родную провинцию Микава из г. Сакаи, где находился в 1582 году Токугава, были заняты войсками охотившегося за Иэясу Акэти Мицухидэ, взбунтовавшегося против Ода Нобунага и убившего его. Из ниндзя сопровождавших его, Токугава приказал составить специальный отряд «Ига-гуми» («отряд из Ига»), которым командовал Хаттори Хандзо. За осаду крепости Одавара в 1590 году Хаттори получил от господина поместье в провинции Тотоми с годовым доходом 8000 коку, позже в том же году ему было пожаловано звание хатамото («прямой вассал») и усадьба около западных ворот замка Эдо. Хаттори был назначен начальником секретной службы омицу, о чем сохранилось множество легенд. Другой известный мастер боевых искусств появился на службе у Токугава Иэясу в качестве учителя фехтования. Прослышав о мастерстве Ягю Мунэёси, Токугава пригласил его к себе и приказал своим воинам атаковать его, но всякий раз мастер уверенно отражал нападения, уходя с линии атаки и обезоруживая противников. Тогда Иэясу лично атаковал безоружного мастера, но тот «вывернулся и отвел удар, схватив меч за рукоять», после чего слегка ударил Токугаву кулаком в грудь, Иэясу сказал: «Я восхищен! Вы победили». Токугава попросил Мунэёси остаться у него на службе, но тот, сославшись на свою старость, отказался и послал вместо себя своего сына Мунэнори, ставшего одним из самых выдающихся мастеров в истории Японии. Мунэнори прославился в 1603 г. в битве при Сэкигахара и штурме Осакского замка, находясь там в качестве телохранителя Иэясу. За свою службу он был возведён в ранг даймё. Ягю Мунэнори служил в качестве наставника фехтования трём сёгунам династии Токугава: Иэясу, Хидэтада и Иэмицу, был назначен сомэцукэ – главой тайной полиции сёгуната, осуществляющей надзор за деятельностью князей. Оба мастера, служивших у Токугава, оставили после себя сочинения по теории и практике своих боевых искусств: Хаттори Хандзо Масанари, считается, дополнил писание своего отца, переданное ему вместе с подтверждающим дипломом мэндзё – эта книга известна под названием «Нинпидэн» («Тайная передача знаний ниндзя»); Ягю Мунэнори стал автором «Хэйхо кадэн сё» («Книга о семейной традиции искусства фехтования мечом»). Сочинение Ягю Мунэнори «Хэйхо кадэн сё» состоит из двух частей. Первая часть включает один свиток, оригинальное название которого «Синкагэ-рю хэйхо-но сё» («Книга по искусству фехтования мечом школы Синкагэ-рю»), позднейшее название «Синрикё» («Мост подношения туфли») этому свитку дал Ягю Мунэнори. Автором первого свитка является основатель школы Синкагэ-рю Камиидзуми Хидэцуна, он вручил свиток своему лучшему ученику Ягю Мунэёси, который, в свою очередь, передал его своему сыну – Ягю Мунэнори. Вторая часть книги состоит из двух свитков написанных Ягю Мунэнори: «Сэцунинто» («Меч, несущий смерть») и «Кацунинкэн» («Меч, дарующий жизнь»).
Ягю Мунэнори был учеником известного дзэнского монаха Такуан Сохо, одного из ярчайших учителей и мыслителей, оставившего глубокий след в истории японской культуры. Исследователи полагают, что именно результатом бесед Ягю Мунэнори с Такуан Сохо стало сочинение «Фудоти синмё року» («Тайное писание о непоколебимой мудрости»), другое сочинение Такуан Сохо «Тайаки» («Хроники меча Тайа») было написано для Оно Тадааки, возглавлявшего школу фехтования Итто.
Мастера дзэн учили, что просветленный ум видит истинную суть вещь и может постигнуть любое искусство, мастер дзэн Этан учил: «Когда развеяны все иллюзии и нет никаких стеснений, наш взор объемлет все, в том числе и воинское искусство…тот, кто достиг истинного видения, видит каждую вещь такой, какая она есть. Увидев саблю, он сразу же знает, как ей противостоять». Именно такой подход позволил мастерам дзэн успешно обучать воинов и передавать им методы тренировки сознания. Благодаря учению дзэн в японских боевых искусствах появились основные философские понятия, объясняющие психологическое состояние воина и способы самосовершенствования. Мусаси Миямото, который также был учеником Такуана, описывал идею истинного стратегического видения через тренировку с мечом следующим образом: «Помимо этого, существуют отдельные причины называть Путь меча хэйхо. Поскольку достоинства большого меча определяют все в мире и в себе, тати («длинный меч») представляет собой сущностную основу хэйхо. Обретя эти достоинства, можно в одиночку побеждать десятерых. Если же один побеждает десятерых, то сто победят тысячу, а тысяча – десять тысяч». Очевидно такого же мнения придерживался и Ягю Мунэнори. В первом свитке «Хэйхо кадэн сё», озаглавленном «Синрикё» («Мост подношения туфли») сказано: «Одерживать победу в сражении во главе большой армии и побеждать в поединке в схватке на мечах – в этом не должно быть никакой разницы. Имея ключ к победе в рукопашной схватке, в которой сталкиваются два меча, сможешь одержать победу и в сражении между двумя большими армиями; имея ключ к победе в сражении между двумя большими армиями, сможешь одержать победу и в поединке». Помимо познания боевых искусств и стратегии через тренировку сознания, мастера боевых искусств открыли для себя, что и другие искусства, связанные с дзэн, подходят для их целей. Доктор Т. Судзуки так описывает взаимосвязь дзэн с искусством: «Одной из важнейших особенностей стрельбы из лука и прочих искусств, которые практикуются в Японии и, вероятно, в других странах Дальнего Востока, является то, что они не служат практическим целям, равно как и не предназначены для чисто эстетического наслаждения. Занятия подобными искусствами представляют собой работу над сознанием; цель же этой работы – достижение пределов реальности. И поэтому стрелок из лука упражняется в своем искусстве не только для того, чтобы попасть в мишень; фехтовальщик на мечах – не только для того, чтобы повергнуть противника;
танцор – не только ради ритмичных движений своего тела. Все они, прежде всего, стремятся привести сознание в гармонию с бессознательным». Среди искусств, полюбившихся воинам, оказалась каллиграфия, театр Но, чайная церемония и поэзия. Но если театр и поэзию некоторые воины и полководцы считали вредными для воинов из-за своей утонченности, то каллиграфия избежала подобных нападок. Любая практика должна была быть направлена на развитие человека, его характера, силы воли, мужества и психической концентрации. Дзэн привнёс в традиционные искусства идею концентрации на текущем моменте, действия без страхов и сомнений, что так ценили воины. Каждый элемент иероглифа должен быть написан сразу, нельзя переделывать, исправлять или дописывать. Как и в боевых искусствах, где каждый удар или бросок должен быть решающим, так и в каллиграфии любая черта пишется одним движением. «Сейчас – это уникальный опыт. Кисть порхает по бумаге подобно бабочке. Лёгкое шуршание и аромат туши. Гармоничное слияние пустоты и наполненности. Ничто больше не имеет значения». Немецкий философ Е. Херригель пишет: «Традиционно японец чтит стрельбу из лука как искусство и завет предков, подразумевая под ней вовсе не вид спорта, а, как бы странно это ни звучало, культовое событие. Таким образом, он понимает под «искусством» стрельбы из лука не спортивное умение, обретаемое благодаря преимущественно физическому упражнению, а умение, чей исток надлежит искать в духовных упражнениях и сама цель которого состоит в поражении духовной цели: можно сказать, что стрелок целится в самого себя, и не исключено, что ему удается попасть».
Рисунок 6. Практика кюдо – искусства стрельбы из лука. Фотография XIX века
Дзэн для боевых искусств стал методом достижения духовного совершенства, способом достичь гармонии с собой. Точки соприкосновения между психоанализом и дзэн-буддизмом выявил в своей статье «Дзэн-буддизм и психоанализ» Эрих Фромм.
Мастера дзэн были не только сведущи в буддизме и специфических практиках, но также были одними из наиболее образованных людей своей эпохи. В своих проповедях и примерах они часто прибегали к философским концепциям неоконфуцианства. Благодаря дзэн теория боевых искусств пополнилась такими понятиями как сущность, явление, фудосин, дзансин, мусин.
Сочинения Такуан Сохо показывают его интерес к гносеологическим и натурфилософским аспектам сунской школы неоконфуцианства Чжу Си. В сочинении «Рассуждения о различии между «ри» и «ки» («Ри» «ки» сабэцурон») Такуан рассматривает натурфилософскую концепцию через категории «ри», «ки», «ин» и «ё», «гогё». Такуан писал: «Между Землей и Небом существует нечто, называемое «ри». Производя действие и двигаясь, «ри» превращается в то, что называется «ки». То, что именуется превращением, подобно налетающему на сосну ветру и порождению звука. Если, например, взять воду и волны, то, когда вода двигается, образуются волны». Даже на примере этого отрывка мы видим тождество понятия «ри» понятию «сущность» и тождество понятия «ки» понятию «явление». Т. е. Такуан говорит, что «ри» есть сущность чего-либо, а «ки» есть его проявление во внешнем мире, на примере воды Такуан показывает, что волна есть лишь явление, сущностью которого является движение воды. Японский исследователь Нагата Хироси говорит, что сравнивая «ри» с водой, а «ки» с волнами, Такуан рассматривал «ри» как сущность, что сближало его с неоконфуцианством направления Ван Янмина, где «ки» считалось феноменом «ри», в отличие от чжусианства, для которого был характерен подход к «ри» и «ки», как самостоятельным началам. Применительно к человеку Такуан говорил, что «ри» мироздания становится первоприродой человека; первоприрода человека, двигаясь, становится сердцем, вне сердца есть изначальное «ки», которое является изначальным принципом тела и одновременно источником всего плохого в человеке. Таким образом, мы видим, что Такуан говорит о природе человека как единстве материального и духовного. Сердце человека (или по-другому духовное начало) соответствует «ки» мироздания, т. е. человеческий дух – это явление сущности мироздания, поэтому стремление к прозрению и духовному просветлению должно приблизить человека к пониманию сущности мироздания. В противовес этому тело человека является источником страстей и желаний, вызывающих болезни ума. Такуан говорил, что «ри» схватывается только «глазом сердца человека, открывающего в себе в результате просветления «Закон сердца», а для прозрения в себе в результате просветления божества, пронизывающего человеческое тело, не годятся зафиксированные письменно проповеди и поучения». На практике в классических формах будо (боевого пути) существовал принцип «канн-кэн футацу но кото», выражавшийся в том, что воин должен видеть ситуацию, как физическим зрением, так и духовным, или психическим, следует понимать, что смысл у него духовный и отражает видение (кэн) и понимание (кан) своего внутреннего «я».
Камиидзуми Хидэцуна в первом свитке раскрывает суть стратегии в следующей фразе: «Сказано: «Разрабатывают планы (стратагемы) за занавесами и решают победу на расстоянии в тысячу ли». Далее он поясняет, что применительно к искусству фехтования мечом «ты должен считать то, что находится внутри твоей груди (т. е. сознание-сердце – прим. перев.), тем, что находится за занавесами (т. е. полководцем – прим. перев.). Не позволять своему сознанию утратить бдительность даже на мгновение, внимательно наблюдать за движениями и действиями противника, использовать обман, показывая одно, а предпринимая другое (хё-ри), и следить за «скрытой пружиной» (ки) противника (то есть за работой его сознания – прим. перев.) – это и есть «разрабатывать планы за занавесом». Соответственно, внимательно следя за «скрытой пружиной» (ки) противника, одержать победу на мечах – это и есть «решить победу на расстоянии в тысячу ли». Таким образом, уже в этом отрывке мы видим каким образом понимание категорий «сущность» и «явление» применялось на практике. Главными стратегическими принципами становятся: 1) умение скрыть сущность своих намерений, контролировать эмоции, скрыть свой дух за занавесами; 2) использовать обман, выдавать кажимое за действительное: «Показывать одно, а замышлять другое (хё-ри) – это основа искусства фехтования мечом», маскировать явление и выставлять кажимость; 3) наблюдать за движениями духа противника, выявлять сущность его намерений, раскрывать его обман и проявлять намерения.
Следует отметить, что в философии японских школ боевых искусств понятие «сущность» не всегда соответствует именно понятию «ри», применительно к разным ситуациям в роли сущности могут выступать и другие понятия. Ягю Мунэнори пишет: «Внутреннюю собранность-готовность и сосредоточение ума на чем-то одном называют волей-устремлением («си»). Когда воля-устремление, находящаяся внутри, проявляется вовне, то ее внешнее проявление называют жизненной энергией («ки»). Волю-устремление си можно сравнить с господином, а энергию ки – с его слугой».
Ягю не дает этических оценок обману, он говорит, что при помощи обмана выявляют истину, буддисты используют обман (уловку) для того, чтобы вывести ученика на путь истины, священники синто держат что-то в тайне, чтобы пробудить в людях веру, а в военном искусстве правильное применение обмана может привести к бескровной победе. Тактические наставления Ягю Мунэнори изобилуют способами выявления сущности намерений противника и его обмана: ударь по траве, чтобы напугать змею; нападение и выжидание в теле и в мече; настрой при «трех элементах»; следи за переменами цвета, следуй за переменами цвета; подставься под удар, чтобы, приняв удар, победить; три ритма; «малый ритм» против «большого ритма», «большой ритм» против «малого ритма»; знание всей песни; слышать звуки ветра и воды – все это тактические приемы, описанные в книге Ягю Мунэнори, целью которых является выявление сущности намерений противника и маскировка своих. Вся полнота представления Ягю Мунэнори о «сущности» и «явлении» раскрывается в разделе «Великая пружина и великое применение (дайки дайю)»: «У каждой вещи есть «сущность» (тай) и «применение» (ю). Если есть «сущность» (тай), то есть и «применение» (ю), и, значит, есть вещь». В этом высказывании мы практически дословно узнаем правило: «любая сущность является, любое явление сущностно», только с поправкой на разницу в терминологии. Дальше Ягю приводит примеры: «лук – это «сущность», а натягивание его, выпускание стрелы и поражение мишени – всё это его «применения». Лампа – это сущность, а ее свет – это ее «применение». Вода – это «сущность», а увлажнение – это «применение» воды. Цветок сливы – это «сущность», а его аромат и цвет – это его «применения». Меч – это «сущность», а рубящие удары и уколы – это его «применения».
Соответственно, «скрытая пружина» (ки) – это «сущность», а ее работа, проявляющаяся вовне, называется ее «применением». Все вышеперечисленные тактические приемы, основанные на выявлении или маскировки сущности являются «применениями» «сущности» скрытой пружины (ки). Что же такое скрытая пружина (ки)? Ягю объясняет, что «скрытая пружина» (ки) – это «жизненная энергия» (ки) с учетом ее места пребывания: «Сознание – это внутренняя комната в доме, а «жизненная энергия» ки – входная дверь в дом. «Скрытая пружина» ки – это стержень, на котором вращается дверь». Ягю называет сознание господином, которому служит «жизненная энергия», понять каково сознание, например, доброе оно или злое, можно только по действиям «скрытой пружины» (ки), которая проявляется вовне и творит либо зло, либо добро. Таким образом, сущность сознания можно понять только по поступкам.
Искусство скрывать свои намерения и выявлять чужие достигло своего расцвета в школах ниндзюцу. Суть работы японских ниндзя в основном сводилась к шпионажу, разведке и диверсиям, по этой причине философская концепция, построенная на понимании «сущности» и «явлении», получила широкое практическое применение в различных ситуациях. Многие из этих принципов и методов подробно разобраны в трактате «Записи об истинном ниндзюцу» («Сёнинки») Фудзиноиссуйси Масатакэ, написанном в 1681 году. В главе «Как заставить людей сказать то, что у них на уме» сказано: «Хорошо обученный синоби выглядит как очень глупый человек. Это – основной принцип: льстить и хвалить других в максимально возможной степени, чтобы заставить их продолжать рассказывать о [необходимом вам] предмете, к их вящему удовольствию. Важно скрывать свои истинные намерения и давать о себе лишь ничего не значащую информацию». Фудзиноиссуйси пишет, что для того, чтобы проникнуть в мысли человека, необходимо отвлечь его, не спрашивать напрямую, так как это заставит его насторожиться и скрыть истину, нужно избегать неестественных тем, подогревать его самолюбие. Искусство шпионажа и маскировки требовало от ниндзя мастерского умения скрывать свою истинную сущность и притворяться совершенно иным человеком. Это заключалась, как в умении правильно переодеваться и изображать рыбака, пахаря или лодочника, но и в умении соответствующе вести себя, когда приходилось изображать воина, монаха или горного аскета. В сочинении «Нинпидэн» («Тайная передача знаний ниндзя»), авторство которого приписывается одному из самых знаменитых ниндзя Японии Хаттори Хандзо, обстоятельно изложены практические советы в сокрытии своей сущности и методах сбора информации. Для того чтобы изображать торговца необходимо обладать товарами, которые пользуются спросом; для того чтобы изображать монаха, необходимо уметь читать сутры, произнести заупокойную молитву или религиозную службу; «чтобы изобразить из себя воина, Вы должны показать, в каком из видов воинских искусств Вы мастер, и стать достаточно похожим на квалифицированного воина – так, чтобы люди сами проявили к Вам интерес и уважение и, таким образом, вы смогли сблизиться с ними».
Таким образом, мы видим, что философия японских школ боевых искусств не просто обладала представлением о категориях «сущность» и «явление», но и сами мастера активно применяли свои знания на практике, как в определенных тактических приемах, так и в основе своей стратегии. Мастера японских боевых искусств взяли за основу основные понятия китайской философии и дополнили ее своими уникальными знаниями, основанными как на практическом опыте, смешанном с глубоким уровнем медитативного самопогружения и самопознания, так и на своих собственных теоретических умозаключениях. Данный факт интересен не только как культурный феномен, но и как иллюстрация того, что философия – это наука о всеобщих законах бытия, которая обладает огромной практической важностью и может быть приложена к любому виду деятельности, что наглядно продемонстрировали известные японские воины и шпионы.
Важно рассмотреть и специфичный способ постижения сущности. Одним из главных условий постижения сущности вещей и намерений, помимо наработки технических навыков во время тренировок, считалось достижение определенного состояния сознания мусин («отсутствия сознания»). В этом отчетливо видно влияние дзэн-буддизма на учения многих мастеров боевых искусств. При этом состояние сознания мусин не было привязано к определенному виду боевых искусств, а было залогом постижения Пути: «сознание человека, постигшего Путь, подобно зеркалу; поскольку в сознании человека, постигшего Путь, ничего нет, оно светло и ясно; пребывая в состоянии «отсутствия сознания» (мусин), оно не упускает ни одной вещи»; об этом же написано и в «Сёнинки»: «Когда кто-то находится в состоянии пустоты му, ему всегда легче узнать намерения других. Вот почему очень важно уметь оставить своё эго в стороне. Чтобы хорошо шпионить, очень важно быть совершенно «пустым». Выше уже были приведены слова Такуан Сохо о том, что постижение законов мироздания начинается с постижения своего сердца. Состояния сознания мусин – это результат медитативных дзэнских практик и тренировок. Однако в школах боевых искусств способ достижения мусин отличался от способа дзэнских монахов. Безусловно, и воины практиковали сидячую медитацию, но выделять для неё столько же времени как монахи они не могли. Сама практика боевых искусств должна была стать практикой дзэн. Ягю Мунэнори говорит, что искусство фехтования мечом согласуется с учением Будды и сходно с дзэн, т. к. они отвергают прилипание сознания и его остановку на вещах. Смысл в том, что неважно, сколько технических приемов ты изучил или сколько выслушал тайных наставлений о тактике или стратегии, если сознание останавливается на них, то человек проиграет, т. е. истинное знание в человеке это то, которым он может пользоваться свободно, не задумываясь. Это можно сравнить с тем, как Сократ проводил свои знаменитые беседы, в некотором смысле интеллектуальные поединки, с философами и гражданами Афин, Сократ свободно владел своей мудростью и мог в ходе беседы докопаться до сущности вещей, тогда как другие, тоже слывшие философами, ему в этом уступали. О.С. Нименская, исследуя в своей статье труд Ф. Жульена о разности восточной и западной философии, также приходит к выводу о схожести метода майевтики Сократа и китайского метода «наталкивания» на мысль, описанного Ф. Жульеном.
Состояние мусин (отсутствия сознания) или не-мысли зачастую воспринимается как состояние, в котором «все должно быть «передано» внутреннему, подсознательно-бессознательному «я». Душевное состояние воинов в ожидании боя русский психолог Г.Е. Шумков трактовал как состояние тревожного ожидания, которое характеризуется непрерывным потоком разнообразных мыслей, ослаблением внимания, неспособностью сосредотачиваться, в эмоциональном отношении отмечаются напряженность, ожидание чего-либо тяжелого, трудного. Мусин – это состояние освобождения сознания от ненужных мыслей и тревог, от засоренности мусором.
Теорию о надлежащем состоянии сознания развивал в своих сочинениях дзэнский наставник Такуан Сохо, который являлся наставником известного мастера Ягю Мунэнори, и, возможно, Миямото Мусаси. Именно в его сочинении появляется термин фудосин – непоколебимый дух, который становится впоследствии одним из ключевых принципов многих школ.
«Видеть перед собой что-то и не позволять вниманию фокусироваться на нем – вот что такое непоколебимость. Ведь как только ум остановился, рождаются мысли, и в сознании воцаряется хаос. Когда хаос рассеивается, и мысли исчезают, остановившийся ум приходит в движение, но при этом прибывает в покое» – писал Такуан.
Смысл этой фразы можно описать следующим образом: если воин в поединке будет постоянно думать об опасности и как ее избежать, его сознание будет захвачено этой мыслью, он не сможет действовать свободно. Состояние фудосин – непоколебимого духа (или ума) – это такое состояние, когда никакие внешние факторы или уловки не могут смутить воина, он сконцентрирован на задаче, но при этом свободно контролирует обстановку вокруг. При этом Ягю Мунэнори в своем сочинении поясняет, что фудосин – это обычное состояние сознания, такое состояние, когда человек не испытывает страха. В обычных обстоятельствах отсутствие страха является обычным состоянием сознания, но в критической ситуации сохранение такого сознания требует специальной подготовки. Воин должен сохранять свободу действий, какими бы ни были обстоятельства.
Ягю Мунэнори пишет: «Самое главное – быть психически готовым к любой, даже самой критической ситуации», при этом нельзя фиксировать взгляд на одной точке, останавливать сознание в одном месте и терять бдительность. Логическим продолжением понятия фудосин является понятие дзансин – непрерывающийся ум. Дзансин характеризует концентрацию на текущем моменте и следование развитию событий. Обычно в боевых искусствах на практике понятие дзансин выражается в сохранении концентрации на сопернике и готовности продолжить бой даже после того, как он был повержен. Например, после удачного технического действия, в результате которого противник был сражен ударом или брошен на землю, боец не бросается праздновать победу, не расслабляется полностью, а продолжает наблюдать за противником, готовый продолжить бой в случае необходимости. Дзэн учит осознанности, учит отслеживать непроизвольные реакции своего разума во время тренировок, выявлять их причину и устранять.
Один из величайших мастеров меча и государственный деятель эпохи Мэйдзи (1868–1911) Тэссю Ямаока писал об одном из своих учителей: «Асари не был похож ни на одного мастера меча, с которым я когда-либо встречался, – он был податливый снаружи и твердый как алмаз внутри.
Его огромная духовная сосредоточенность позволяла ему одержать победу над соперником прежде, чем тот что-либо предпримет». Образ непобедимого мастера еще много лет всплывал перед глазами Тэссю, оказавшись для него серьезным психологическим препятствием: «Каждый день после тренировок с разными мастерами меча мне виделось, что Асари стоит передо мною как гора. И невозможно было ни нанести ответный удар, ни прогнать это видение».
Страх перед учителем, страх поражения превратился в фобию, психическое расстройство, сопровождаемое даже галлюцинациями. Впоследствии в результате тяжелых и многолетних тренировок и аскетических дзэнских практик Тэссю удалось избавиться от этого гнетущего образа, и он достиг состояния «без врага», когда мастер Асари перестал подавлять его психологически. Для подтверждения этого Тэссю не пришлось сражаться со своим учителем, он понял, что страх ушел во время медитации, придя в зал и встретившись с мастером, он это лишь подтвердил.
Медитацию принято трактовать как один из способов выхода в бессознательное. В школах боевых искусств связанных с дзэн она применялась как метод психокоррекции и психореабилитации.
Таким образом, процесс трансформации философских учений под влиянием дзэн-буддизма в школах боевых искусств обусловил переход от классических будзюцу (боевых искусств) к современным будо (воинский путь). Буддийская идея достижения просветлённости «здесь и сейчас» в результате практики и тренировки сознания находит живой отклик в среде мастеров боевых искусств. В зависимости от школы и мастера воздействие дзэн-буддизма различалось. Если в одних школах дзэн стал эффективным методом тренировки сознания для достижения боевого мастерства, то в других школах произошло полное переосмысление сущности и назначения практики боевых искусств: боевые искусства воспринимались способом и путём достижения просветлённого сознания, трансформировавшись из боевой в духовную дисциплину. В эпоху Эдо (1603–1868) кюдо и иайдо превратились в пути духовного самосовершенствования, в то же время школы, ведущие своё начало от семьи Ягю (Ягю синкагэ-рю, Ягю синган-рю и др.) сохранили свою боевую эффективность. Другой же важнейшей целью соединения практики дзэн с боевыми искусства стало освобождение от страха смерти, ставшее основой психологической подготовки воинов к битве. Методы дзэн продемонстрировали огромную практическую значимость в деле психической подготовки воинов.
Китайский фактор сыграл значительную роль в развитии Японии. В культурном плане Япония оказалась в роли реципиента различных философских и религиозных учений из Китая. Китайские учения наполнили воинские традиции стратегическим, философским и морально-нравственным содержанием. Философское осмысление пути воина привело к выработке идеи о роли боевых искусств в самосовершенствовании человека и о долге защищать культуру. Буддизм проложил дорогу к сердцам воинов, показав пример самоотверженности, дисциплины и долга в аскетических практиках и подвижничестве. Дзэн-буддизм стал эффективным методом тренировки сознания для достижения боевого мастерства, а также сыграл решающую роль в трансформации боевых искусств в духовные дисциплины в эпоху Эдо (1603–1868). Рецепция буддистских практик и методов тренировки сознания проходила в результате непосредственного обучения мастеров боевых искусств у буддистских наставников. Любое знание от стратегии до медицины, полученное мастерами боевых искусств, приспосабливалось для целей совершенствования боевого искусства. Можно сказать, что мастера постоянно находились в поиске практик, методов или ритуалов, которые бы предоставили им преимущество в боевом, педагогическом или же психологическом аспекте боевых искусств. Практики и методы, которые, по мнению мастеров, обладали особой практической эффективностью или же отсутствовали в системе обучения других школ (т. е. являлись эксклюзивным), включались в канон школы в качестве знаний, передающихся изустно. Социокультурные практики, подвергшиеся рецепции, неизбежно трансформировались под нехарактерные для них изначально цели и задачи. В свою очередь традиции боевых искусств также менялись под воздействием воспринятых учений. Сочетание мирного периода эпохи Эдо с рецепцией буддистской и конфуцианской философии предопределило создание классических школ будо, в которых воинское искусство дзюцу стало лишь средством самосовершенствования на пути будо.
